Содержание:
ЖАН - ПЬЕР ШАБРОЛЬ - ГИБЛАЯ СЛОБОДА 1
От Редакции 1
ГЛАВА ПЕРВАЯ - ПРЯМОЙ ПРАВЫЙ 1
ГЛАВА ВТОРАЯ - ГИБЛАЯ СЛОБОДА 3
ГЛАВА ТРЕТЬЯ - БЕЛОЕ КАШНЕ 5
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ - ЗВЕЗДНЫЙ ШАР 11
ГЛАВА ПЯТАЯ - МЕРТВЫЙ СЕЗОН 16
ГЛАВА ШЕСТАЯ - БЕЗДОМНЫЙ ПЕС 26
ГЛАВА СЕДЬМАЯ - ГРАНДИОЗНОЕ СОСТЯЗАНИЕ 31
ГЛАВА ВОСЬМАЯ - ДЕСЯТЬ ЛИТРОВ КРАСНОГО ВИНА 36
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ - "САМАЯ ЛУЧШАЯ" 49
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ - ОБОРВАВШАЯСЯ ПЕСНЯ 56
Примечания 62
ЖАН - ПЬЕР ШАБРОЛЬ
ГИБЛАЯ СЛОБОДА
От Редакции
Жан - Пьер Шаброль еще молод - он родился в 1925 году, но уже хорошо известен во Франции как художник и писатель. В 1955 году его роман "Гиблая слобода" был удостоен премии "Попюлист", которую во Франции присуждают за лучшие произведения из народной жизни. Работа в органе Французской компартии "Юманите" в качестве журналиста и рисовальщика, общение с самыми различными слоями населения помогли писателю накопить множество ярких наблюдений из жизни простых людей - будущих героев его книг, понять их надежды и стремления, подслушать яркий, образный язык. В его творчестве находят отражение думы и чаяния народа. Не случайно раннее художественное произведение Шаброля, пьеса "Амерлоки", запрещенная полицейскими властями к постановке, была направлена против создания американских военных баз на территории Франции, против перевооружения Германии.
Одна из основных тем в творчестве Шаброля - судьба молодого поколения современной Франции. Воспитание чувств молодого человека, становление характера - тема, которая издавна привлекала многих писателей Франции. Шаброль посвятил этой теме два своих романа - "Последний патрон" (1953) и "Гиблая слобода". "Последний патрон" - это роман, рассказывающий о трагедии французского юноши, который в годы немецкой оккупации сражался против фашистов в рядах бойцов Сопротивления, а после окончания второй мировой войны сам оказался в роли оккупанта, участвуя в грязной войне во Вьетнаме.
"Гиблая слобода" - роман о воспитании чувств послевоенного поколения Франции. Герои его несколько необычны для романов такого типа - это молодые рабочие, простые трудящиеся люди, но характеры их на деле оказываются не менее сложными, а мир чувств и мыслей не менее глубоким, чем у традиционных литературных героев.
Писатель рассказал в романе о молодежи, обитающей в одном из самых бедных кварталов парижского предместья, прозванного Гиблой слободой. Это живые, беспокойные, неугомонные парни, которых интересует и бокс, и танцы, и модные песенки, которым хочется получше одеться, выпить стаканчик вина, поухаживать за девушками, обзавестись мотоциклом лучшей марки и пошуметь от избытка сил; но прежде всего они хотят иметь постоянную работу, работу по душе, чтобы не приходилось бегать по городу в бесконечных поисках хоть какого‑нибудь места или продавать свою совесть, вступая в колониальные войска. Все они разные, у каждого свой характер, свои манеры, свои мечты - и у заики Клода, и у поэта Ритона, и у Шангелуба, и у многих других. Но главный герой романа, конечно, Жако - вожак молодежи. "Он нищета и великодушие, он гордость и гнев Гиблой слободы", - говорит о своем герое автор.
Жако Леру - угловатый, несдержанный паренек, порой грубый и резкий, но всегда отзывчивый к чужой беде, всегда готовый прийти на помощь, поддержать справедливое дело. Шаброль показывает, как зреет, как мужает его герой, как происходит закалка его характера. Нелегкие испытания, выпавшие на долю Жако, горькая нужда не только не сломили его, но, наоборот, заставили серьезнее задуматься над жизнью, над порядками, существующими в обществе, где он живет, понять и ощутить свою принадлежность к классу строителей нового справедливого мира.
Важную роль в этом возмужании героя сыграла его работа на строительстве многоэтажных домов для населения, пострадавшего во время войны, и участие в необычной забастовке рабочих, срывающих попытку хозяев законсервировать стройку и вместе с тем добивающихся удовлетворения своих законных требований. Здесь, на этом строительстве, Жако и его сверстники, чьи кипящие силы до сих пор не находили выхода и применения, обретают наконец настоящее большое дело, которое дает им почувствовать себя взрослыми равноправными людьми. Здесь они уже работают не только из‑за куска хлеба, а во имя высокой цели. Они впервые познают поэзию созидательного труда, который является как бы прообразом того будущего свободного раскрепощенного труда, когда рабочие станут работать на себя, создавать ценности для народа, для таких же простых тружеников, как и они сами. Об этом мечтают молодые герои романа, участники необычной забастовки. Их душа жаждет подвигов, жаждет романтики, и они находят ее в этих суровых, но радостных буднях, в прекрасном чувстве рабочей солидарности, в тех новых горизонтах, которые раскрывает перед ними коммунист Ла Суре. Слова Ла Сурса, умеющего простым и доходчивым языком объяснить цели и задачи борьбы так, чтобы они стали ясны самому отсталому рабочему, самому забитому и обездоленному бедняку, находят горячий отклик в сердцах молодежи. Он делает их зрячими, помогает понять и найти свое место в борьбе. Да, молодежь проходит суровую школу борьбы, несет в этой борьбе тяжелые потери, испытывает временные поражения - трагически гибнет Милу, вновь остаются без работы парни Гиблой слободы и Шанклозона, - но она выходит из всех испытаний окрепшей и закаленной, готовой к новым сражениям, сна осознает свою силу, силу рабочего коллектива, силу братской солидарности трудящихся.
"Гиблая слобода" - прежде всего роман о молодежи, но не только о молодежи: этот роман рассказывает и о других обитателях квартала, о тех, кто ютится в жалких лачугах или полусгоревшем Замке Камамбер. Писатель сумел передать атмосферу бедного квартала парижских пригородов, где люди живут одной дружной рабочей семьей, спаянные общими невзгодами и радостями, всегда готовые помочь друг другу, поделиться последним с открытым великодушием бедных людей, проникнутых великой мудростью, что "лучшее в тебе - это другие".
"Гиблая слобода", - писал Шаброль, - роман без фабулы, без интриги. Это попросту кусок жизни небольшого коллектива в течение нескольких месяцев. Мне ничего не пришлось выдумывать, достаточно было только посмотреть вокруг себя, чтобы собрать воедино характеры и события, чтобы увидеть в хорошо знакомых людях и вещах все чудесное богатство обыденного. Я не претендую в этой книге ни на что другое, кроме описания жизни рабочего предместья, того парижского предместья, где я сам живу.
В "Гиблой слободе" выведено много парней, целая ватага. Жизнь у них несладкая, да и общество обходится с ними не слишком мягко. Вот почему они приобрели хулиганские замашки и "порядочные люди" косо посматривают на них. Надо знать эту молодежь, чтобы открыть под ее обманчивой внешностью нёисчерпаемые сокровища великодушия и нежности. Заняться этим открытием я и предлагаю читателям моего романа.
Я хотел сказать в этой книге: надо любить каждого человека, потому что каждый человек несет в себе целый мир".
Вот эта столь характерная для творчества Шаброля неисчерпаемая любовь к простым людям, которой проникнуты и "Гиблая слобода" и новый его роман "Операта" (1956), посвященный жизни и быту корсиканского народа, делает его произведения особенно близкими нашим читателям.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПРЯМОЙ ПРАВЫЙ
Жако Леру ударил мастера. По правде сказать, когда этот пятидесятилетний мужчина растянулся на полу, гнев Жако сразу остыл. Даже не выпрямившись после удара, он нагнулся, чтобы помочь мастеру встать. Жако Леру работал на токарном станке, который чуть не каждую минуту выходил из строя. Молодой токарь то и дело запарывал детали, и ему никак не удавалось выполнить норму. Он даже сокращал свой обеденный перерыв, чтобы выколотить сто сорок франков в час, из кожи лез вон, стараясь наверстать потерянное время. Но мастер зорко следил за ним. Жако постоянно чувствовал его взгляд у себя на затылке. На этот раз соскочил приводной ремень. И тут же, как эхо, прозвучали насмешливые слова мастера:
- Видать, папаша не очень старался, что ты такой никудышный вышел!
Кулак Жако опустился сам собой.
Мастер медленно поднимался, отряхивая пыль. Жако не стал дожидаться, пока он встанет. Гордо закинув голову, он направился прямо в раздевалку, схватил в своем ящике сломанную расческу, несколько помятых сигарет и номер газеты "Экип".
У контрольных часов он задержался, в последний раз взглянул на свою учетную карточку, передернул плечами и выбежал на улицу.
Жако ушел с завода, не доработав смену до конца, и сейчас не испытывал привычной усталости. Он чувствовал себя легко. Торопясь покинуть цех, он даже не переоделся, на ногах все еще были парусиновые туфли, осыпанные блестками металлических опилок.
Жако Леру девятнадцать лет. Он высок ростом и очэнь тонок - даже плечи узкие, - но при всем этом парень не выглядит тщедушным - так прямо он держится. У него квадратные челюсти, прямой нос, удлиненный разрез глаз, густые темные брови. Каждое утро он терпеливо укладывает крупными волнами свои каштановые волосы, но все его усилия пропадают даром: ветер, сухость воздуха, а главное, порывистые движения самого Жако быстро разрушают эту тщательную прическу, и пряди волос начинают спадать ему прямо на лоб. Крошечные усики подчеркивают красивый рисунок его сочных губ. Остроконечные "височки" спускаются ниже, чем это принято. Если бы Жако Леру решился пожертвовать своими "височками" и усиками, он был бы, как говорится, "красивым малым". Но напускная грубость и неизменная гримаса разочарования на лице придают ему какой‑то слишком развязный вид, и при первом знакомстве люди держатся с ним настороже.
На станции метро линии Париж - Со Жако увидел Милу. Обоих одинаково удивила эта встреча здесь в столь неурочное время. Громкоговоритель надсаживался: "Поезд следует без остановок до Антони и далее от Масси до Сен-Реми со всеми остановками…"
В вагоне было почти пусто. Жако и Милу уселись каждый на отдельную скамейку, отдуваясь с довольным видом. Поезд все набирал скорость; миновав Университетский городок, он выскочил на поверхность и сразу точно растворился в лучах осеннего солнца.
Друзьям было даже как‑то не по себе. В часы пик в вагонах обычно тесно и душно. Поезд несется, раскачиваясь, в темноту. А в другие часы в вагонах просторно и удобно. Поезд мягко скользит по рельсам, весь залитый светом.
- Скажи, Жако, чего это ты сегодня так рано возвращаешься?
- Да вот, заехал кулаком в рожу мастеру.
- Правда?.. Не врешь?
- Факт!
- Неужели так кулаком и заехал?
- Прямой правый.
У Милу невольно вырвалось:
- Вот это да, знаешь!
Он на год моложе Жако Леру, фигура у него ничем не примечательная, зато лицо забавное: с широким лбом, коротким носом и острым подбородком. Волосы, подстрижен ные бобриком, никак не хотят слушаться и торчат во все стороны. Голова Милу формой напоминает редьку. Черные и блестящие, как угольки, глаза светятся насмешкой, а маленький по - детски пухлый рот придает лицу еще больше лукавства.
Речь Милу пересыпана словечком "знаешь", оно, словно камешки в бурливом потоке, и, не без труда следуя течению своих мыслей, Милу то и дело перескакивает с одного "знаешь" на другое, требуя от собеседника отклика, поддержки, участия. Милу живой, любознательный паренек, все его интересует, но с особым вниманием прислушивается он к словам и мыслям собеседника. Несмотря на свою отзывчивость и, пожалуй, даже мягкость, он крепко сдружился с грубоватым Жако Леру…
Жако стал рассказывать Милу, как его взорвало от придирок мастера. Не без удовольствия описал быстроту, направление и результаты прямого удара справа. Однако, по соображениям личного порядка, умолчал о словах мастера: "Видать, папаша не очень старался", из‑за которых все и произошло. Скрыл он также чувство жалости, а затем и стыда, охватившие его как только он нанес удар. У Жако, Милу и всей их компании так прочно укоренились свои понятия о достоинстве, чести, гордости и гневе, что ребятам уже давно не приходило в голову ссылаться на них. Короче, если Жако Леру нашел нужным тут же, ни слова не говоря, уйти с завода, то вовсе не потому, что испугался последствий своего поступка, а из чувства гадливости и глубочайшего презрения.
- Я, знаешь, тоже ушел из своего заведения, - проговорил Милу.
Милу работал на картонажной фабрике. Ему только что исполнилось восемнадцать лет, и хозяин, чтобы не прибавлять парню заработной платы, попросту уволил его.
Милу сксмкал свой рассказ: все это было так обыденно н скучно. Зато прямой правый Жако войдет в летопись Гиблой слободы.
Солнце ласково пригревало. За окном вагона все выглядело как‑то необычно. Это было уже не предместье, а настоящая деревня. Парни с удивлением смотрели в окна. Они каждый день проезжали эти места утром, еще до петухов, и вечером, когда куры уже садились на насест, но ни разу не приходилось им ехать здесь среди бела дня. Порой в воскресенье они отправлялись засветло в Париж, чтобы побывать в кино, но тогда каждый облачался в свой парадный костюм, а это, конечно, меняло взгляд на вещи.
- Завтра свадьба Полэна, знаешь… - проговорил вдруг Милу..
- Верно… Совсем было забыл. А ведь я как раз вчера встретил Розетту.
И Жако прибавил, качая головой:
- Со свадьбой надо поторопиться. Розетта так располнела, что это стало бросаться в глаза.
- На что они жить будут? - спросил Милу.
Жако досадливо махнул длинной рукой.
- Эх, жаль мне их.
Пневматические тормоза заскрежетали, двери открылись. Жако и Милу повисли на поручнях, подставив грудь теплой волне ветра. Цементная площадка станции летела прямо на них, словно белая стрела.
По улице Сороки - Воровки они добрались до Гиблой слободы и сразу почувствовали себя дома.
В Гиблой слободе все было родное. Голубое одеяло семейства Вольпельер развевалось на ветру. Мадам Удон, громыхая цепью, тащила ведро воды из колодца, а мамаша Жоли с тревогой смотрела на парней, появившихся в такое неурочное время. Мужчины еще не приезжали с работы. Пахло вкусным домашним супом, хозяйки заметали сор у открытых дверей, что знаменовало собой окончание дневных хлопот. Гиблая слобода готовилась к обычному возвращению тружеников и с изумлением взирала на двух юнг, явившихся раньше взрослых матросов.
Жако толкнул тяжелую дверь. Одна петля соскочила, поэтому, чтобы закрыть дверь, нужно было приподнимать створку обеими руками, и все‑таки нижний край царапал по полу.
Из кухни вышла мать с тазом мокрого белья.
- Ты уже вернулся, Жако? Дай‑ка пройти, мне надо еще белье прополоскать. Господи, который же теперь час? У меня ведь и обед не готов!
Газ горел ярким пламенем, и на плите стоял бак с бельем. Счетчик попискивал при каждом повороте колесика, и это было так похоже на мяуканье, что невольно хотелось проверить, не подбирается ли кошка к дверце буфета, которую позабыли закрыть. Мать Жако вернулась в кухню, вытирая фартуком веснушчатые руки. Взглянув на будильник, она удивленно воскликнула:
Да ведь нет еще и пяти!
Я ушел с завода.
Тебя прогнали?
Нет, я сам ушел. Я тебе все объясню… потом, попозже… Ты выстирала мою белую рубашку? Завтра я иду на свадьбу к Полэну.
Жако поднялся к себе в комнату и как был, в одежде, растянулся на кровати.
За стол сели раньше обычного, и Амбруаз был этим доволен: он здорово проголодался. Это был крепкого сложения сорокалетний мужчина, коренастый, почти квадратный. На лице его кустились густые брови. Он только что пришел домой после утомительного дня работы на строительстве и радостно потирал руки в ожидании обеда; загрубевшая кожа на ладонях шуршала, словно опавшие листья. Поддавшись искушению, Амбруаз выпил стаканчик вина для аппетита.
Мать положила кусочек маргарина на сковородку, и он сразу же зашипел. Сковорода была раскалена, поэтому матери пришлось прихватить ручку концом фартука. Она стала вертеть сковороду, чтобы маргарин скорее распустился, потом вытряхнула на нее из салатника очищенную и нарезанную вареную картошку. Посыпала сверху солью, перцем и петрушкой. Чуть прикрутила газ, затем принесла и поставила на стол суповую миску.
- Аулу, я кому сказала: садись за стол!
Малыш Люсьен, прижавшись к столу, пододвинул под себя стул.
Прежде чем сесть, мать погрузила в суповую миску огромную вилку, вытащила кусок вареной говядины и положила его на блюдо. Оставив вилку в мясе, взяла половник и наполнила доверху все четыре тарелки. Только покончив с этим, она наконец села и принялась есть. Сделав несколько глотков, она проронила как бы невзначай:
- Значит, ты теперь без работы?
Жако дул на свой суп. Блестки жира плавали по поверхности и сливались в большие желтые кружки. У Жако было скверно на душе. Будь Амбруаз - его родной отец, парень сообщил бы неприятную новость более осторожно. Но к чему ходить вокруг да около? Мать вот огорчена, что ж, тем хуже для нее… Он чувствовал себя кругом виноватым.
- Я заехал кулаком в рожу мастеру.
Мать подняла голову, ложка звякнула, ударившись о край тарелки.
- Уж конечно, ты был не прав.
Амбруаз молчал. Он шумно глотал горячий суп.
- Что там ни говори, а ты был не прав, - опять повторила мать.
Амбруаз молчал. Суп был очень горячий. Глава семьи то дул на полную ложку, то, посапывая носом, держал ее несколько секунд во рту. Из‑за половника крышка суповой миски была неплотно прикрыта, и струйка пара поднималась прямо к потолку. Лулу ел, не отрывая глаз от тарелки. Ребенок чувствовал серьезность этой минуты, и ему хотелось стать совсем незаметным. Жако сердился, почему это Амбруаз молчит? Родной отец отругал бы его, и сразу стало бы легче. Хорошая взбучка куда лучше этой тишины, которую нарушают только жалостливые вздохи матери. Амбруаз мог бы заговорить, сделать что‑нибудь, ну хоть приласкать Лулу, ведь тот его родной сын.