Девушки дарили новобрачной разные мелочи: пудреницу, пару чулок, комбинацию, щетку для волос, дешевенькую брошку… Парни высмеивали их и, довольные собой, орали во всю глотку.
После жаркого Ритон Мартен набил свою трубку. Хотя ему шел уже девятнадцатый год, лицо у него было совсем еще детское, лицо болезненного и мечтательного ребенка. Темные пряди волос свисали на лоб, черные грустные глаза лихорадочно блестели. У него был большой рот с тонкими губами и нездоровый румянец, какой бывает у стариков или туберкулезных. Ритон Мартен доставлял немало забот своему отцу, у которого их и без того было достаточно: Ритон слаб здоровьем, Ритон рассеян, Ритона ничто не интересует, кроме песенок, и мечтает он только о всенародном признании, а это отнюдь не способствует его продвижению по службе в Отделе социальной безопасности, где он работает письмоводителем.
Ритон Мартен, молча, с отсутствующим видом царапал что‑то карандашом на бумажной скатерти рядом со своей тарелкой.
Наконец все запоздавшие гости расселись. К четырем составленным вместе садовым столам приставили еще два, железных.
Жако наблюдал за Полэном и Розеттой, которые совсем растерялись от радости, от того, что их любовь вызывала такое дружеское участие. Жако питал слабость к тем, кого всегда отодвигают на второй план.
Он неожиданно наклонился к Полэну и спросил шепотом:
- Кстати, как же вы устроитесь?
- Видишь ли, Эсперандье оказался на высоте. Он сказал мне: "Если хочешь, я возьму к себе и Розетту. Она поможет по хозяйству мадам Эсперандье, жена как раз неважно себя чувствует. Ну и подсобит иногда в поле, при уборке свеклы или, там, во время сенокоса… Я вам уступлю комнатушку под крышей, но уж, конечно, вы сами приведете ее в порядок. Только не в рабочие часы. Дам я вам на подержание старый стол и старый шкаф, те, что стоят на чердаке. Как‑нибудь устроитесь. Ясное дело, я не смогу вам много платить за работу, да и придется еще кое‑что вычитать за комнату. В общем я предлагаю все это, чтобы как‑то помочь вам устроиться". Теперь Розетта уйдет от своей хозяйки, потому что я, конечно, поспешил согласиться.
Жанну Толстушку парни, как всегда, осыпали насмешками.
- Мадам Толстопузикова, не откажите в любезности передать мне соль!
- Эй, Жанетта! Не ешь в три горла!..
Жанетта приходила в отчаяние от своих пухлых щек с ямочками, но она была просто не в силах ограничить себя в еде. Оставалось одно - покориться неизбежности.
Жако повернулся к Бэбэ:
- Аппетит у тебя завидный. Факт!
- Да, правда…
Тогда он отважился на комплимент:
- Знаешь, ты чертовски хорошенькая!
Девушка широко ему улыбнулась, но взгляд ее говорил: "Понимаю, куда ты клонишь… мне твоя песенка знакома…"
От этого взгляда Жако всякий раз терялся. Он не знал, красива Бэбэ или нет. Рот ее напоминал рот какой‑то кинозвезды. Он не помнил точно, какой и был ли рот Бэбэ крупнее или меньше. По газетным снимкам не очень‑то разберешь. Большой, подвижной рот. Толстые губы. Может быть, даже слишком толстые, но Жако они очень нравились.
- Ты бываешь свободна вечерами?
Он ждал, ждал ответа, а сердце гулко стучало, и при каждом ударе по спине пробегали мурашки.
- Свободна?.. Смотря для кого…
Жако Леру выпрямился. Ей, видно, нужны томные вздохи и нежные слова… Ну нет, это не в его характере. Он не умеет любезничать. И надо же, как раз в эту минуту ребята стали к ним приставать с шуточками:
- Эй, влюбленные, дела, видно, идут на лад? Ну что ж, мы готовы хоть каждое воскресенье гулять на свадьбе.
Жако понял, что вот сейчас одной фразой он выроет пропасть между собой и Бэбэ. И все‑таки он встал, расправил плечи, закрыл глаза, самодовольно провел растопыренными пальцами по своим вьющимся темным волосам и, положив с видом победителя руку на голову девушки, небрежно процедил:
- Когда парень красив, это что‑нибудь да значит… не так ли?
Послышались смешки. Бэбэ резким движением стряхнула с головы руку Жако.
Ритон, продолжавший что‑то писать на скатерти, поднял голову и удивленно взглянул на приятеля. Наступило неловкое молчание.
Вдруг дверь задрожала под градом неистовых ударов.
- Да входите же!
- Будьте как дома!
На пороге появился Рей.
Его встретили как знаменитость. Мимиль вытянулся во фронт. Сложив руки рупором, он крикнул:
- Спр - р-рава от меня Рей Валевский, вес - семьдесят два кило двести граммов, чемпион Франции 1952 года в полусреднем весе среди любителей, чемпион Парижа 1953 года в среднем весе среди профессионалов. Двенадцать побед в пятнадцати боях, из них девять нокаутов, победитель Боба Калардена…
- Гип, гип, ур - ра!
Перечисление блестящих успехов Рея встречалось громовыми криками "ура".
- Победитель Стана Панке…
- Гип, гип, ур - ра!
- Претендент на звание чемпиона Франции!
- Давай, Рей!
Рей тотчас же включился в игру. Он сбросил с себя плащ, словно халат на ринге в зале Ваграм. Сжал руки над головой и приветствовал публику, поворачиваясь во все стороны.
Мимиль потряс в воздухе крышкой от медной кастрюли.
- Слушайте гонг… - Он с силой ударил по крышке ручкой ножа… - Первый раунд!
Рей бросился вперед, надежно прикрывая себя, подняв кулаки к подбородку. Он начал бой длинными прямыми ударами, втянув голову в плечи, затем ускорил темп и перешел к коротким ударам в корпус и к быстрым двойным ударам в бок противника.
Рей молотил кулаками по воздуху, преследовал собственную тень, изображал невероятный матч против неуловимого, непобедимого чемпиона, все время ускользавшего и все время нападавшего. Он наступал и отступал от одного конца зала к другому, давал возможность незримому противнику загнать себя в угол, затем высвобождался ловким движением корпуса, решительно бросался в контратаку и наносил апперкеты в подбородок невидимки, от которых ходуном ходили стены стандартного домика.
Позабыв обо всем на свете, присутствующие следили за этим сражением с призраком. Большинство парней вскочило с мест, они хлопали друг друга по плечу, сжимали кулаки, машинально повторяли некоторые прямые удары Рея. Они так хорошо изучили этот благороднейший вид спорта, что по поведению Рея без труда представляли себе реакцию противника - его мимику и ответные удары. Они предостерегали молодого чемпиона, и тот часто уклонялся от удара или бросался в атаку, следуя указаниям друзей. С языка у них невольно слетали словечки, заимствованные из жаргона рингов, на котором удар под ложечку называется ударом под "дыхалку", никудышный боксер - "мешком", а хороший - "зверюгой".
Иллюзия была так сильна, что зрителям казалось, они вдыхают запах ринга, эту пьянящую смесь эфира, пота, мази и примочек. Девушки взвизгивали, словно видели кровь, брызнувшую из рассеченной брови бойца во время субботнего состязания в Зале празднеств. Парни грубо обрывали их, насмешливо предупреждая:
- Спасайте свои тряпки! Кровь!
И наконец Рей бросился в последнюю атаку. Все закричали, скандируя его имя:
- Рей! Рей! Рей! Рей! Рей!
Противник был уже всецело в его власти, он уже не защищался под градом сыпавшихся ударов. Левый удар в печень, апперкет в подбородок, и вот он уже бессильно сполз на колени, а Рей мгновенно нанес ему, почти не разгибая руки, удар справа страшной силы.
У всех перехватило дыхание. Рей степенно отошел в угол, ожидая результатов своего последнего удара; Мимиль с драматической простотой отсчитывал секунды взмахами руки:
- …семь, восемь, девять…
Затем скрестил на груди руки и проревел:
- Аут!
Молниеносная победа была встречена громом рукоплесканий. Рей прежде всего подошел к своему отважному противнику, чтобы пожать ему руку и сказать несколько ободряющих слов, потом поблагодарил тренера и, наконец, раскланялся на все четыре стороны перед публикой.
Раздался всеобщий взрыв смеха.
- Садись же к столу, Рей. Ты обедал?
- Да, у меня было деловое свидание в Париже, и я пообедал. Извините, что опоздал.
- Так выпей хоть кофе с ликером…
- С огромным бы удовольствием, но ведь я на режиме. Разве только стаканчик фруктового сока, если вы уж очень настаиваете.
Полэн сиял, довольный честью, которую ему оказал чемпион. Целый матч, разыгранный только в его честь! Розетта прижималась к Полэну, испуганная грубостью боя. Парни обсуждали ловкость Рея, его глазомер.
Рей улыбался, окруженный почитателями. Четыре металлических зуба чемпиона поблескивали при улыбке, под глазами были фонари, а на левом виске виднелся еще не рассосавшийся кровоподтек. Кофе за это время уже успел остыть. Все залпом осушили свои чашки, и папаша Адриен налил их до половины ромом. В эту самую минуту, конечно, явился Виктор. Нюх у Виктора просто потрясающий: стоит откупорить бутылку, пусть даже на расстоянии километра, - и он тут как тут… Закуски его не интересуют.
- Кто же запевает? - спросил папаша Манн, верный традициям.
- Ритон, конечно! Валяй Ритон, начинай свою новоиспеченную!
- Ритон, спой! Ритон, спой! Ритон, спой!
Ритон знаком показал, что он еще не кончил. Чуть попозже… И опять принялся что‑то царапать на скатерти.
Слово взял Морис.
Ч
- А теперь по случаю женитьбы нашего друга Полэна несколько слов скажет секретарь Союза молодежи Гиблой слободы Рене Шантелуб.
Морис сделал это заявление по собственному почину. Они с Шантелубом ни о чем не договаривались. Тот даже не подготовился. Секретарь откашлялся, встал и, чтобы придать себе смелости, окинул взглядом членов своей ячейки, на поддержку которых можно было рассчитывать: Морис Лампен, конечно, затем Ритон Мартен, Мимиль, Октав, Виктор, впрочем с этого взятки гладки… Пять человек вместе с Виктором, это из двадцати‑то собравшихся за свадебным столом! В голове у него мелькнула мысль, что надо бы завербовать в Союз новых членов. Можно бы вовлечь в организацию всех этих парней. Жако, например, да… но он неуловим, ускользает, как рыба, которую хочешь вытащить рукой из воды. Приучить такого парня к дисциплине? Об этом и думать нечего! А остальные? Каждый из них крепкий орешек, хоть и на свой лад.
Вот они собрались здесь все за столом, сидят перед ним, и настроение у них превосходное. Как раз тот самый неповторимый случай, о котором он мечтал. И именно поэтому Шантелуб рта не мог раскрыть. Он волновался, не знал с чего начать.
Слова Мориса вызвали движение за столом, потом наступила тишина. Гостям было не очень‑то по душе слушать Шантелуба вместо песен и анекдотов, но они смирились, решив, что на свадьбе Полэна его речь будет весьма кстати. Все устроились поудобнее: одни подперли голову ладонями, другие заложили руку за спинку стула и немного откинулись назад.
- Эй, Шантелуб, может, все же начнешь?
Он начал говорить слишком тихо, как оратор, который желает добиться полной тишины. Рей старательно раскупоривал графинчик с виноградным соком, а мамаша Мани стояла в почтительном молчании на пороге кухни.
- Дорогие друзья и товарищи… Ячейка Союза республиканской молодежи нашего квартала… хочет… поздравляет наших друзей Полэна и Розетту по случаю их бракосочетания и желает им много счастья. Это бракосочетание, - он нанизывал слова, чтобы выиграть время, и с отчаянием спрашивал себя, как приступить к основному вопросу, как найти подходящие выражения и объяснить то, что для него самого совершенно ясно-…это бракосочетание, в котором мы принимаем такое горячее участие… мы знаем, сколько… какие трудности встретятся им на пути…
Виктор зевал, даже не прикрывая рта рукой, Милу чертил вилкой по скатерти параллельные прямые, не то рельсы, не то электрические провода, а Жанна что‑то шептала на ухо Розетте.
Растерявшийся Шантелуб повторял общие места; он знал, что все это правильные, испытанные слова, и все же они не пробьют брони всеобщего равнодушия, да и сам он не чувствовал в эту минуту их глубокого значения.
- Мы юность, мы надежда родины…
Слова, пустые слова, которые ровно ничего не объясняли, даже модных усиков Жако. Гладкие, хорошо отполированные волнами камешки, которые слишком долго пролежали на берегу и теперь были совершенно сухими.
- …Мы преградим путь тем, кто хочет ввергнуть нас в пучину войны…
Все захлопали. Из вежливости.
- …Мы будущее… - Он повысил голос и изрек, не переводя дыхания: - Мы будем бороться со всей решительностью за лучшую жизнь, за… счастье, за мир и… за Мир и Свободу.
Шантелуб сделал ударение на последнем слове, точно поставил точку. Ему долго аплодировали, давая понять, что речь пора кончить. Ребята задвигались, потянулись за пирожными. Это означало, что оратор должен спокойно сесть на свое место, но он никак не мог на это решиться… Он был недоволен собой и продолжал стоять среди все усиливающегося шума, поглаживая кончиками пальцев висок и щеку.
Мимиль закурил сигарету, а Ритон - трубку. Рири протирал глаза и потягивался, Жюльен попивал ром, а Виктор стучал чашкой о бутылку в знак скромной, но настойчивой просьбы.
Шантелуб взял свою чашку и, закрыв глаза, одним духом проглотил ее содержимое. По телу пробежала дрожь. Он совсем позабыл, что в чашке ром. Его глаза увлажнились.
Радостный гул встретил появление Иньяса с аккордеоном в чехле из черного молескина. Он уселся на табурете, вытащил свой инструмент из чехла, приладил ремни на плечи.
- Вот оно, пианино бедняков!
Иньяс выпил ром, который ему налили, и вытянул губы; услужливая рука вставила ему в рот сигарету, другая поднесла зажигалку. Он затянулся, передвинул сигарету в уголок рта, быстрым движением растянул мехи аккордеона и так же резко сдвинул их.
Раздались два глубоких хриплых вздоха, и воздух наполнился звуками танца - жава.
- Эй, вы там, потише, а то не слышно Иньяса!
- Играй, Иньяс, валяй дальше!
Аккордеонист смущенно и гордо царил над залом, лицо его блестело от пота, над верхней губой чернели традиционные усики. Фальшивые ноты врывались порой в мелодию жава. Аккомпанемент басов звучал густо, подчеркивая капризные вариации танца.
Жанна Гильбер и Клод Берже встали, открывая бал. Рири Удон и Ивонна Лампен последовали за ними. Остальные столпились в другом" конце зала. Папаша Мани придвигал стулья к стене, бормоча слова припева. Звуки аккордеона делали все вокруг сказочно - прекрасным. После четвертого стаканчика взгляд Виктора стал тяжелым, он останавливался то на одном, то на другом приятеле и, казалось, говорил: "Ведь мы понимаем друг друга, правда, старина?"
Клавиши у аккордеона были грязные, с жирными отпечатками пальцев, с полустертыми нотами.
* * *
Жако против воли украдкой наблюдал за Бэбэ. Протанцевав два вальса с Реем и танго с Жюльеном, девушка принялась болтать с Лизеттой. Жако хотелось пригласить ее, ко он боялся получить отказ при товарищах. Он разыгрывал перед ней высокомерное безразличие, а перед приятелями притворялся, что все в порядке, но он, мол, умеет держать язык за зубами. Виктор сказал ему тихо:
- Слыхал, Жако, парни из Шанклозона собираются завтра прийти на танцы в "Канкан".
- Порядок! Вот будет потеха!
Жако зажмурился. Он улыбнулся и ударил кулаком о ладонь левой руки.
Постепенно всех сморила усталость. Аккордеон никак не мог одолеть "Сказки венского леса". Полэн распечатал коробку сигар и пустил ее по рукам.
Жако с наслаждением затянулся сигарой.
- Ну, как твоя песенка, Ритон? Готова?
Ритон оторвал край бумажной скатерти и встал. Вид у него был недовольный. Стихи еще не совсем отделаны. Особенно конец.
- Плевать! Начинай, Ритон, давай свою песенку! Ритон оперся ладонью о стол и запел:
Полэн Розетту в дом берет, -
Рука, нога, спина, живот, -
Аккордеон о том поет:
Полэн Розетту в дом берет.
Иньяс остановил его:
- Погоди минутку…
Он уловил мотив и стал подбирать его на аккордеоне.
- Ну как, выходит? Я буду аккомпанировать, начинай после вступления…
Аккордеон заворковал среди наступившей тишины.
Бедна невеста бедняка, -
Спина, живот, нога, рука, -
Есть сердце - нету кошелька, -
Бедна невеста бедняка.
- Спина, живот, нога, рука, - весело подхватил Мимиль, ерзая на стуле.
- Да нет же, балда! Повторять надо первую строчку. Слушай хорошенько.
- Да не мешайте вы! Давай дальше, Ритон. Песенка у тебя просто мировая.
Пусть бог подаст им пирога, -
Спина, живот, рука, нога, -
К обеду ложка дорога,
Пусть бог подаст им пирога!
Тут Ритон умолк и скомандовал:
- Хором, ребята!
Пусть бог подаст им пирога.
Но половина парней сбилась и запела: "Спина, живот, рука, нога…"
Когда одёже - грош цена…
- Слушайте внимательно этот куплет, - сказал Ритон и продолжал:
Когда одёже - грош цена, -
Рука, нога, живот, спина, -
Банкира помощь не нужна,
Ритон поднял обе руки, чтобы лучше дирижировать хором.
Когда одёже - грош цена…
Ребята по - настоящему спелись только под конец.
Что ж, сухо счастье их слегка, -
Живот, спина, нога, рука, -
Винца бы им хоть полглотка!
Что ж, сухо счастье их слегка.
Последняя строчка прозвучала особенно слаженно. Ее повторили просто так, для удовольствия:
Что ж, сухо счастье их слегка!
- Ты прав. Слегка сухо, - проговорил, еле ворочая языком, Виктор и, придравшись к случаю, налил себе еще стаканчик. Затем повернулся к Жако и сказал, подмигивая: - Парни из Шанклозона завтра придут на танцы…
- Не беспокойся, прием обеспечен! Факт!
Какая‑то непонятная грусть овладела Жако. Сигара была превосходная. Песенка у Ритона вышла потрясающая. От рома во всем теле чувствовалась приятная легкость, а Иньяс играл на аккордеоне лучше всякого профессионала. Музыка и клубы ароматного табачного дыма придавали всему окружающему характер чего‑то нереального, сказочного. Ребята были мировые, Полэн и Розетта наслаждались счастьем. Здесь было хорошо, даже слишком хорошо, а Жако взгрустнулось. И так всегда. В кино, стоило Жако посмотреть журнал и документальный фильм, как он уже чувствовал себя несчастным, хотя гвоздь вечера и вместе с ним полтора часа ничем неомраченного удовольствия были еще впереди. Но он уже заранее знал, чувствовал - скоро фильм кончится. Мысль о неизбежном конце всякого удовольствия все портила ему. Жако курил, пил, в ушах у него звучал аккордеон Иньяса, и ему было по - настоящему грустно.
- Верно ведь, у Ритона получилась потрясающая песенка. "Что ж, сухо счастье их слегка".