Испугался он, коленки заподрагивали. Ежли по два камня приволокут казаки, возникнет громада. На сорока лодках не увезти. А по четыре глыбы - энто запас на два-три года. Да, приходи три года на лодках, бери руду без труда.
- По два камня! - теребил повелителя Ермошка.
- Пшел вон, щенок! - отбросил его пинком Герасим.
- Ах, так! Промеж проч, Добряк, я вру! Не было у нас утреча Хорунжего. Не повелевал он казакам таскать руду!
- Пшел вон, говорю! - рассвирепел Герасим. - Голову сверну! Эй, казаки, тащи по пять камней!
Казаки заворчали недовольно, но работать пошли. В полках порядок суров. Надо крепость возвести за ночь - возведут! Треба подкоп вырыть - выкопают! Реку загородить порешат - встанет река. А по пять камней и дурак принесет!
Ермошка отошел к своей мальчишеской ватаге. Все они стояли тесным кругом, забыв о недавней драке. Митяй Обжора даже положил руку на плечо Бориски. Они слышали разговор Ермошки с Герасимом. Не поверилось им, что можно так легко обмануть Добряка.
- Да, Ермошка! Тебя треба качнуть! - восхищался Вошка Белоносов.
- Тише! Услышат! - остерегал Тереха.
- Расскажи, как ты его надул? - просил Гунайка.
- Герасим-то тупой, как пим!
- Выпорет Хорунжий тебя, Ермоха! - хохотнул Бугаенок.
- Не выпорет! - начал рассуждать Ермошка. - Во-первых, я ж сознался сразу, что пошутковал! Все слышали. Я ж кричал громко нарочно: "Не было у нас утреча Хорунжего! Не повелевал он казакам таскать руду!" Все слышали? Все! А во-вторых, вспомните наказ старшины! Илья Коровин бачил: "Хучь бога, хучь черта берите в помощники! А руду заготовьте за четыре дня! На все тридцать-сорок лодок!" А ко мне ночью черт приходил. Клянусь, робята! Истинный крест!
- Какой он, как выглядит?
- Расскажи, Ермоха!
- Ежли по золотому дадите, поведаю.
- Дадим дома, сейчас тути нема...
- Ударьте по рукам клятвенно,
- Ударим, поклянемся!
- Тогдась слухайте. Есть у меня камушек заколдованный. Черный, округлый. А на нем белый крестик, Вот он, гляньте!
- И взаправду крестик. Как нарисован.
- Нет энто белая прожилка крестом...
- Где ты его взял?
- У знахарки купил. Я у ней ворону Куму купил. И камушек этот.
- А в чем колдовство камушка?
- А в том... потрешь его ладошками на ночь. И пошепчешь: "Белый - нечет, черненький - чет. Иди ко мне, черт!" И спать ложись спокойно. Ночью явится черт, надоумит, как разбогатеть. Али схитрить, изладить что-нибудь премудрое. Вот, значится, я и потер камушек ладошками вечером вчера. И черт явился. Поклонился рогатый, сел со мной рядом. У него шерсть собачья. Копыта козьи, но с чеканкой - чернь по серебру, заместо глаз - два камня зеленых, смарагды. Штаны из красного сукна, с дырью для хвоста. Кафтан из коричневой мездры, изукрашен нифтью. На рогах - золотые кольца с адамантами и красным лалом, как на пальцах у Кланьки Нечаевой. За поясом пистоль и погремушка...
- А погремушка для чо?
- Тише! Не мешай!
- Погремушкой он поболтает, и к нему чертенята бегут для услуг. Кто воды и вина принесет. Кто баранью лопатку и шаньги с молоком... Да. На чем я остановился?
- Черт сел рядом с тобой.
- Да, сел черт рядом со мной. Мол, какая нужда? Пошто звал меня, Ермолай Владимирович? Мол, сколько тебе ефимков надобно принести? Золотых, говорю, не треба. А вот руду не могем перетаскать мы к реке. Помоги, коль ты мне сотоварищ и доброхотчик. Засмеялся черт: "Я, - говорит, - черную работу сам не люблю, не жалую. Но помогу, - говорит, - ежли твои други дадут тебе по два золотых. Украдут, - говорит, - ефимки у родителей... Украдут и отдадут тебе, Ермоха!" Согласен, говорю, я! Други у меня честные! Украдут они золотые и принесут мне! Подсказывай, как руду перетаскать, мизинцем не шевельнув! "Очень просто, - говорит черт. - Даже проще простого! Подойди к атаману Герасиму Добряку. Обмани его. Скажи, будто Хорунжий повелел носить казакам руду. Герасим, говорят, у вас от рождения глуп! А казаки от рожденья - здоровяки. Они могут всю гору Магнит перетащить играючи".
- Хо-хо-хо! - залился смехом Прокоп.
- Не мешай! Не ржи, как жеребец! Рассказывай дале, Ермош.
- Да. Я, значится, не сразу согласился с чертом. Ты с ума, говорю, спятил, черт? Ты пошто меня, нечистый, толкаешь на обман? Как тебе не стыдно? Где у тя совесть? Знаешь ли ты, проклятый дьявол, что я, Ермошка, за всю свою продолжительную жизнь обманул людей мало, всего тридцать-сорок разов! И украл у них, мабуть, разов семьдесят. Не боле! Да, я самый наичестнейший человеце посреди наших воров и разбойников на Яике! Черт задумался. Мол, тебе, Ермолай, прямая дорога в рай! А мне в рай не очень охота. Там на дыбу вздергивают, чтобы в грехах покаялись людишки. А ежли меня пытать огнем начнут, то окажется - плохо! Окажется, что энто я не за всю жизнь, а за одну неделю ворую семьдесят раз, вру - сорок!
- Хо-хо-хо! - загоготали все.
- Покажи камушек, - протянул руку Бориска.
- Посмотри!
- Белый - нечет, черненький - чет... иди ко мне, черт! - зашептал Бориска, потирая камушек.
- Ты тронулся, Борисей? Черт явится днем! А днем он враг! Днем он меня не слухает! - отобрал камушек Ермошка.
- Хорошо-то как! Пойдем, Демидка, на Сосновую гору за брусникой.
- Пойдем, Прокоп.
Миколка Москвин и Тараска Мучага побежали рыбалить. Гунайка Сударев и Вошка Белоносов с Егоркой Зойкиным в сторону отошли.
- Выходит, зазря нас бил Ермошка. Руду-то казаки натаскают. Вишь, по третьему камню уже волокут. Надобно проучить Ермошку. Они вон... втроем остались. Мало их! Переметывайся к нам, Обжора!
Ермошка уловил краем уха слова заговорщика...
- Хлипкий и вонючий ты, Гунайка! - сплюнул и сбил он плевком комара с травинки.
- Пойдем на черный камень, - вздохнул Бориска.
- Я донесу Хорунжему ваш обман! - угрозил им вслед Вошка Белоносов.
А Ермошка радовался. Казаки навалили на берегу реки несколько куч рудных камней. И за месяц не могли бы мальчишки принести столько коричневых глыб на причал. Разве можно уравняться любой ватаге с полком? Быстро они выполнили тяжкую работу. Но помогли им кони. Два казака подавали верховому на колени камень. И поехала руда! Добряку и сказать было нечего. Беспрерывной цепью шли кони с рудными глыбами. Едва их успевали принимать у берега. Верховые сами не бросали камни, боялись бока у лошадей ободрать. Навозили казаки руды, умылись, поели каши и снова вскинулись на коней. Герасим Добряк чуял, что скоро появится старшина. Решил он еще раз попытать счастья в наскоке на башкирцев. Повел атаман полк в сторону Якты-куля в горы.
Бориска и Ермошка поднимались на Магнит-гору. Вся она была усыпана рудными уродцами-валунами. И сто лет не соберешь их, копать не потребно землю. Меж валунов рос вишняк. Ягода темная, переспелая, морщинистая, но сладкая. Заяц из-под ног выскочил. Рыжая лиса мелькнула раза три. На боковой горушке березняке играл волчий выводок. Слева затрещали кусты малинника.
- Медведь! - схватил за локоть Ермошку Бориска.
- Тише! Не пужай его. Он ягодой лакомится.
- А вдруг на нас пойдет?
- На людей бросаются патластые шатуны, а энтот молодой, гладкий, жирный.
- Он глядит на нас!
- Пущай глядит. Не хватайся за пистоль. Медведь нырнул в кусты, токмо треск. Пуганый.
У сосновой горы стояла лосиха с лосенком. Все видно с Магнит-горы. Черный камень верхушкой был довольно широк: сорок на сорок локтей. Но площадка разделялась двухсаженным узким гребнем, будто забором. Каменная перегородка выветрилась, дырья в ней светились. Ермошка и Бориска легли на южную сторону, освещенную солнцем. Отсюда обычно и взлетали птицы. Они и сейчас кружились, но боялись подлетать близко.
Бока черной скалы оказались отвесными со всех сторон. Упадешь - разобьешься вдребезги. Но много расщелин, уступов, есть за что ухватиться. Бориска смотрел в степь. С этой площадки она казалась шелковисто-золотой, бесконечной, холмистой. Река извивалась голубой лентой, выглядела ручьем. Рядом гора Сосновая зеленела хвойно. И виделось на закате и севере синегорье. Красота околдовывала, кружила голову высота.
- Где-то на севере, здесь, каменная башня высится. Башни Тимура. Тигра дочку любимую разорвала тут у завоевателя. Он и возвел башню.
- Тамерланова башня? - спросил Бориска.
- Да! Тимурова.
- Неужели и здесь ходили тигры?
- И сейчас ходят, но редко. В засуху за стадами сайгаков до Магнит-горы доходят.
- А ежли бы на нас напал сейчас тигр?
- Тигра не лазяет по таким скалам, мы бы ее камнем сбили. А у нас и пистоли заряжены, - целился Ермошка в птицу.
Стрелять он и не помышлял. Какой же казак будет палить из пистоля или пищали по воронам? Федька Монах вон выстрелил по Куме и остался без ока.
- Ворона знахаркина! Кума! - воскликнул Бориска.
- Легка на помине, - хлопнул в ладоши Ермошка. Ворона подпорхнула, села на плечо другу...
- Здравствуй, Ермошка! - каркнула она.
- Здравствуй! Здравствуй! Что ты мне принесла? Письмо от Олеськи?
- Ермошка - дурак! - кивнула ворона Бориске.
- Я это и без тебя знаю, - ответил ей Бориска.
- Ну, ну! Ермошка рудой обеспечил на три года... весь Яик! Ермошка - молодец, а не дурак. Покажи-ка, Кума, что за писулька у тебя привязана на лапке... Так, так! Я ж бачил, что моя Олеська в любовности изнывает. Вот вишь, Бориска, как она пишет: "Ермошка, тебя жалеет верная до смерти - Дуня".
- Олеся, наверно?
- Должно бы - Олеся... а написано "Дуня". И рука Дунькина. Ничего не понимаю.
Ермошка и не мог бы ничего понять. Письмо с вороной отправил Меркульев Хорунжему. И было там написано: "Гусляр - царский дозорщик, куйте в колодки". Ворона вроде бы улетела к Магнит-горе. Меркульев обрадовался, золотой бросил знахарке. А Кума к вечеру вернулась. Не подумала она даже лететь к Магнит-горе. Просто слетала в лесок, поклевала червей. В станице она села на плечо Дуняше и сказала, кланяясь:
- Здравствуй! Ермошка - дурак!
- Конечно, он дурак! - согласилась Дуня. - Дурак, бо любит Олеську, а не меня.
- Дурак! Дурак! - подтвердила ворона.
- А ты бы, Кума, унесла ему мое послание? - спросила Дуня.
Ворона голову вжала, крутнула клювом, закивала.
- Спасибо, что согласилась! Побежали ко мне! А я напишу письмецо! А что это у тебя за писулька на ноге? "Гусляр - царский дозорщик, куйте в колодки". Кому это нужно? Опять дыба, пытки! Сию цидульку мы выбросим! Правильно, Кума?
- Правильно! - прокаркала ворона, покосившись на писульку Меркульева.
Дуняша написала Ермошке письмо, привязала его к ноге птицы.
- Лети, Кума! Ты куда, куда? Лети к Магнит-горе!
- Меркульев - дурак! - крикнула картавая и бодро замахала крыльями.
- Кто, кто это сказал? - вышел атаман на крыльцо.
- Тебе почудилось, отец, - ответила Дуня, провожая взглядом ворону.
Так и получил Ермошка писульку от Дуни, а упреждение и указ атамана о дозорщике сгорел в печке. Вот как может навредить любовь воинскому и государственному делу! Не доверяйте, атаманы, воронам важные послания!
Ермошка кормил Куму крошками пресной лепешки. Удивительная птица, слова на лету хватает. Жаль, что часто говорит без всякого смысла. Но опять же, к примеру, пьяный Устин Усатый бормочет тож всегда без какого-либо смысла. И к месту у него, и не к месту: пей мочу кобыл! А Балда и трезвый глупее энтой вороны...
Бориска закинул руки, за голову.
- Мне кажется, что я - бог! Мабуть, я и создал мир! И присел я на камень сей. Присел, дабы полюбоваться сиим творением!
- Бог залез на скалу и разулся. Сушит портянки. А под глазом у создателя синяк. Митька Обжора врезал кулаком в драке по божеской харе.
- Господи, что это? - вскрикнул Бориска.
- Портянка твоя полетела в рай! - завеселился Ермошка.
Оказывается, Бориска нечаянно толкнул ногой ворону, которая прыгала на площадке, теребила клювом портянку. И сбросил он со скалы и птицу, и тряпицу! Кума кружнула и сразу села на каменную перегородку. А портянка парила, колыхалась, поднималась все выше и выше. Вот озарился обрывок старого полотенца солнышком, скрылся за облаком.
- Прощай, любимая портянка! - помахал Ермошка рукой.
- Кума, слетай за портянкой, тогда поверю в твою разумность! Клянусь! - посмотрел на ворону Бориска.
- Бориска - дурак! - рокотнула птица.
- Сама ты дура! - отвернулся от нее Бориска.
- Гусляр - царский дозорщик! - подпрыгнула ворона к Ермошке.
- Как же он могет быть дозорщиком, ежли он слепой? А? Ну вот, и ответить тебе нечего! Глупая ты ворона!
- Ермошка - дурак!
- У тебя все дураки! Не мешай нам!
- А ты заметил, Ермош? Птицы с этой скалы взлетали всегда не взмахивая крыльями.
- Я заметил. И помышляю об энтом. Ежли изладить из прутьев краснотала крылья и обтянуть их турецким шелком? А?
- Страшно! Я бы не осмелился прыгнуть с такой высоты!
- А я бы бросился! Бросился бы и полетел! Я излажу такие крылья. Я взлечу. И взлечу высоко. Выше облаков! И увижу я сразу весь мир! И увижу, где больше правды! Увижу, где лежит много золота и богатства! И приведу я туда весь народ!
- Золото есаулы увезли прятать. Закопают его и не увидишь с высоты!
- Ты думаешь, Борисей, есаулы ушли на схорон утайной казны?
- Думаю, догадываюсь.
- Я тож так предполагаю.
- А вон белеются паруса.
- Значит, золото на реке Гумбейке утаили.
- А мож на Янгельке?
- Могли и на Янгельке.
- А что ты камушек колдовской, Ермошка, в ладонях трешь? Появится твой черт? - улыбнулся Бориска.
Внизу загремел сорвавшийся с высоты кусок скалы. Бориска натянул сапоги. Ермошка глянул за край площадки и обомлел. Посмотрел вниз и подобравшийся на четвереньках Бориска. На площадку черной скалы карабкался проворно по восточной стороне слепой гусляр. Его лицо было видно отчетливо. Царский дозорщик не предполагал, что на вершине скалы сидят Бориска и Ермошка. Он вертел головой, как дятел на дереве. Не торопился, искал уступы и расщелины поудобнее, понадежнее. Гусляр всматривался внимательно в каждую зацепку серыми, холодными глазами.
- Зачем он сюда лезет? И почему он вдруг не слепой? Куда делись его бельма? - шепотом спросил Бориска.
- У него за поясом пистоль.
- И кинжал. Давай спустимся с обратного края, убежим.
- Не успеем, Бориска. Лучше пока затаимся. Он ведь выползет по другую сторону каменной перегородки. Мож, к нам враг не полезет?
- Страшно.
- И мне боязно.
Мальчишки нашли в самом низу перегородки две дыры, залегли, стали ждать. Пистоли приготовили к бою. Вот уже показались руки гусляра. Он уцепился сильными руками за кромку, подтянулся и вылез на площадку. Ручища длинные, до колен. Нос ястребиный, брови сросшиеся. Человечина преогромная. А всегда вроде казался таким жалким.
Гусляр был доволен, отдышался, заговорил сам с собой вслух:
- Ха-ха! Так я и думал! Двенадцать бочек золота и двадцать серебра спрячут на Гумбейке. А золотой кувшин с драгоценными каменьями на Янгельке. Ах, могутный Илья Коровин! Ах, отважный Тимофей Смеющев! Ах, премудрый ты мой Меркульев! Разве вам всем по плечу борьба с дьяком сыскного приказа Платоном Грибовым? Казаки, казачишки! Бочки две золотишка вы, чай, награбили в Московии при смуте? Надобно возвернуть, что не вам принадлежит. И все остальное у вас воровства, набегов, грабежей! И все добро мы у вас возьмем скоро. А вас казним, злодеи! И будет слава вечная мне и сестре моей Зоиде. И дворянством нас одарит царь. И будет завидовать мне сам дьяк грозного московского сыска Артамонов!
Ермошка стал шептать на ухо Бориске:
- Спускайся вниз по чертову сходу. Быстро! Не теряй времени, балбес! Передай есаулам все, что слышал, и дозорщик полезет сюда, я буду отстреливаться. Оставь мне свой пистоль. Не медли, дурень. Двоем не можно нам умирать. Погубим казачий Яик!
Бориска сопротивлялся, но Ермошка начал его сталкивать с обрыва. Пришлось ему спускаться, оставив товарища на верную смерть. А мож, дозорщик и не заглянул бы за каменную перегородку? Ушел бы обратно по своему пути вниз. Но на выщербленный скальный гребень села знахаркина ворона. Она покрутила головой, глянула на Платона Грибова и отчетливо, по-человечески произнесла:
- Гусляр - царский дозорщик!
- Что ты каркнула? - еле опомнился Платон.
- Здравствуй!
- Ну, здра-здравствуй! Сядь ко мне на плечо!
- Дурак! - ответила ворона на приглашение.
- Не садись! Он тебе голову оторвет! - старался объяснить Ермошка опасность, жестикулируя пальцами.
- Ермошка - дурак! - разговорилась ворона.
- А где он, где твой Ермошка? - ласково спросил гусляр.
Ворона слетела с перегородки, села Ермошке на плечо.
- Никогда не думал, что придет ко мне смерть от этой дурацкой птицы, - вздохнул Ермошка, готовя пистоли к стрельбе.
Стало ясно: вражина сейчас полезет через перегородку. Надо же ему посмотреть, куда упорхнула Кума. Ах, ворона, ворона! Как дружно жили мы с тобой! Убил бы тебя, да не за что! Глупа ты, как малый ребенок. Как моя пленная ордынка Глашка! Она знает столько же русских слов, сколько ты, ворона. И зачем ты меня выдала своей неумностью?
- Из-за стены показалась голова Платона Грибова. Он сразу увидел Ермошку. У него посерело лицо, отвисла челюсть...
- Не двигайся, а то продырявлю башку! Я парень с детства сурьезный. Стреляю без промаха! В муху попадаю за сорок шагов!
- Ермоша, родной! Я так много о тебе слышал. Я видел, как ты...
- Как ты видел, ежли был слепым?
- Ермошка, я научу тебя закатывать глаза! Вот так! Вишь - бельма! Я дам тебе три тысячи цесарских ефимков! Помилуй меня! Давай я тебе упаду в ноги! Я буду целовать твои сапоги!
- Нашел дурака! Со скалы меня хошь сбросить?
- Нет, клянусь! Я буду целовать твои ноги!
- Поцелуй свинью в задницу, дозорщик!
- Царь возведет тебя в боярина. Ты станешь знатным! Одно мое слово... и ты будешь... понимаешь? Ведь мы с тобой договоримся? Я куплю тебе корабль. Ты поплывешь в разные страны. Ты увидишь Венецию! Париж! У тебя будут красивые девушки, кафтаны! Кстати, у меня за поясом письмо тебе от Олеськи. Возьми! Мы договоримся? Да?
- Нет, царский дозорщик! Мы никогда с тобой не договоримся. И посадим на кол мы твою сестру Зоиду Поганкину. И удавим ублюдка Зойкиного - Егорку. И с тебя Меркульев самолично шкуру сдерет заживо, Платон Грибов.
- Дурная привычка - говорить вслух с самим собой! А ты все слышал, Ермошка?
- Слышал.
- Но один из нас в таком разе не должен уйти отсюда живым.
- Мож, я и не уйду живым. Но покась ты болтал, дозорщик, со мной и с вороной, мой друг Бориска спустился с камня. Вон - погляди! А он тож все про тебя слышал! Не шевелись! Стреляю!