Глашатай взошел в палату, и за ним немедля последовали двенадцать лиловых стражей, а за ними - свитский, несший хоругвь с орлом, а за ним - другой свитский с ключами города на лиловой подушке и, наконец, - мистер Бак, отнюдь не настроенный терять время попусту. Увидев его массивную физиономию и суровый взор, король понял, что перед ним стоит истинный бизнесмен, и пришел в тихий восторг.
- Ну что же, - сказал он, чуть не вприпрыжку спустившись на две-три ступени с помоста и прихлопнув в ладоши, - счастлив видеть вас. Не важно, не важно, не волнуйтесь. Подумаешь, большое дело - церемонии!
- Не понял, о чем толкует Ваше Величество, - угрюмо отозвался лорд-мэр.
- Да не важно, не важно все это, - весело повторил король. - Этикет этикетом, но не в нем же в конце концов дело - другой-то раз, я уверен, не оплошаете!
Бизнесмен мрачно взглянул на короля из-под насупленных черных бровей и снова спросил без малейшей учтивости:
- Опять-таки не понял?
- Да ладно, ладно уж, - добродушно ответствовал король, - раз вы спрашиваете - пожалуйста, хотя лично я не придаю особого значения церемониям, для меня важнее простосердечие. Но обычно - так уж принято, ничего не поделаешь, - являясь пред царственные очи, положено опрокинуться навзничь, задрав пятки к небесам (ко всевышнему источнику королевской власти), и троекратно возгласить: "Монархические меры совершенствуют манеры". Но чего там, ладно - ваша прямота и душевность стоят дороже всякой помпы.
Лорд-мэр был красен от злости, однако же смолчал.
- Ну что мы, право, о пустяках, - сказал король, как бы отводя разговор в сторону и снисходительно улещивая грубияна, - ведь какие дивные стоят погоды! Должно быть, вам, милорд, тепловато в служебном облаченье: оно скорее пристало для ваших снеговых просторов.
- Да, в нем черт знает как жарко, - отозвался Бак. - Я, впрочем, пришел по делу.
- Вот-вот, - сказал король и по-идиотски внушительно закивал головой, - вот-вот-вот. Как сказал старый добрый грустный персиянин, - да, дела-делишки. Не отлынивай. Вставай с рассветом. Держи хвост пистолетом. Пистолетом держи хвост, ибо не ведаешь ни откуда явишися, ни зачем. Держи пистолетом хвост, ибо неведомо тебе ни когда отыдешь, ниже куда.
Лорд-мэр вытащил из кармана ворох бумаг и яростно их расправил.
- Может, Ваше Величество когда-нибудь слышали, - саркастически начал он, - про Хаммерсмит и про такую штуку, называемую шоссе. Мы тут десять лет копаемся - покупаем, откупаем, выкупаем и перекупаем земельные участки, и вот наконец, когда все почти что покончено, дело застопорилось из-за одного болвана. Старина Прут, бывший лорд-мэр Ноттинг-Хилла, был человек деловой, и с ним мы поладили в два счета. Но он умер, и лорд-мэром по жребию, черт бы его взял, стал один юнец по имени Уэйн, и пропади я пропадом, если понимаю, куда он клонит. Мы ему предлагаем цену немыслимую, а он тормозит все дело - заодно вроде бы со своим советом. Чокнулся, да и только!
Король, который отошел к окну и рассеянно рисовал на стекле нос лорд-мэра, при этих словах встрепенулся.
- Нет, как сказано, а? - восхитился он. - "Чокнулся, да и только!"
- Тут суть дела в чем, - упорно продолжал Бак, - тут единственно о чем речь - это об одной поганой улочке, о Насосном переулке, там ничего и нет, только пивная, магазинчик игрушек, и тому подобное. Все добропорядочные ноттингхилльцы согласны на компенсацию, один этот обалделый Уэйн цепляется за свой Насосный переулок. Тоже мне, лорд-мэр Ноттинг-Хилла! Если на то пошло, так он - лорд-мэр Насосного переулка!
- Неплохая мысль, - одобрил Оберон. - Мне нравится эта идея - назначить лорд-мэра Насосного переулка. А что бы вам оставить его в покое?
- И завалить все дело? - выкрикнул Бак, теряя всякую сдержанность. - Да будь я проклят! Черта с два. Надо послать туда рабочих - и пусть сносят все как есть, направо и налево!
- Кенсингтонский орел пощады не знает! - воскликнул король, как бы припоминая историю.
- Я вот что вам скажу, - заявил вконец обозленный Бак. - Если бы Ваше Величество соизволило не тратить время попусту на оскорбление подданных, порядочных людей всякими там, черт его знает, гербами, а занялись бы серьезными государственными делами…
Король задумчиво насупил брови.
- Кому как, а мне нравится, - сказал он. - Надменный бюргер бросает вызов королю в его королевском дворце. Бюргеру надлежит откинуть голову, простерши правую длань; левую надо бы воздеть к небесам, но это уж как вам подсказывает какое ни на есть религиозное чувство. А я, погодите-ка, откинусь на троне в недоуменной ярости. Вот теперь давайте, еще раз.
Бак приготовился что-то рявкнуть, но не успел промолвить ни слова: в дверях появился новый глашатай.
- Лорд-мэр Бейзуотера, - объявил он, - просит аудиенции.
- Впустите, - повелел Оберон. - Надо же - какой удачный день.
Алебардщики Бейзуотера были облачены в зеленое, и знамя, внесенное за ними, украшал лавровый венок на серебряном поле, ибо король, посоветовавшись с бутылкой шампанского, решил, что именно таким гербом должно наделить древний град Бейзуотер.
- Да, это вам подходит, - задумчиво промолвил король. - Носите, носите свой лавровый венок. Фулему, может статься, нужно богачество, Кенсингтон притязает на изящество, но что нужно людям Бейзуотера, кроме славы?
Следом за знаменем, выбравшись из его складок, появился лорд-мэр в лавровом венке и роскошном зелено-серебряном облачении с белой меховой опушкой. Он был суетливый человечек, носил рыжие баки и владел маленькой кондитерской.
- О, наш кузен из Бейзуотера! - восхищенно вымолвил король. - Чем обязаны? Бейзуотерским только дай, - пробормотал он во всеуслышание, - слопают так, что ай! - и примолк.
- Я, это, явился к Вашему Величеству, - сообщил лорд-мэр Бейзуотера по фамилии Уилсон, - насчет Насосного переулка.
- А я только что имел случай разъяснить наше дело Его Величеству, - сухо заметил Бак, вновь обретая подобие вежливости. - Я, впрочем, не уверен, насколько понятно Его Величеству, что дело и вас касается.
- Касается нас обоих, знаете ли, Ваше Величество, всей округе будет хорошо, и нам тоже. Мы тут, я и мистер Бак, на пару пораскинули мозгами…
Король хлопнул в ладоши.
- Великолепно! - воскликнул он. - Мозгами - на пару! Как сейчас вижу! А теперь можете на пару пораскинуть? Пораскиньте, прошу вас!
Алебардщики изо всех сил старались не смеяться, мистер Уилсон просто-напросто растерялся, а мистер Бак ощерился.
- Ну, если на то пошло, - начал он, но король прервал его мановением руки.
- Спокойно, - сказал он, - кажется, это не конец. Вот еще кто-то идет, уже не глашатай ли, ишь как сапоги скрипят!
И в это время в дверях возгласили:
- Лорд-мэр Южного Кенсингтона просит аудиенции.
- Как, лорд-мэр Южного Кенсингтона! - воскликнул король. - Да это же мой старый приятель Джеймс Баркер! Чего ему надо, хотел бы я знать? Как подсказывает мне - надеюсь, неложно - память о дружбе юных лет, зря он не явится: ему, наверно, деньги нужны. А, Джеймс, вот и вы!
За пышносиней стражей и синим знаменем с тремя золотыми Певчими птахами в палату ворвался синий с золотом мистер Баркер. Облачение его - несуразное, как и у прочих - было ему столь же омерзительно, однако же гляделось на нем не в пример лучше. Будучи джентльменом, а вдобавок красавцем и щеголем, он невольно носил свой нелепый наряд именно так, как его следовало носить. Заговорил он сразу, но поначалу запнулся, едва не адресовавшись к старому знакомцу на прежний манер.
- Ваше… э-э… Величество, извините мое вторжение. Я - насчет одного типа с Насосного переулка. Ага, Бак здесь, так что все, что надо, вам уже, наверно, сказали. Я должен…
Король настороженно окинул взором палату - пестрое смешение трех одеяний.
- Вот что надобно, - сказал он.
- Да-да, Ваше Величество, - поспешно подхватил владыка Бейзуотера мистер Уилсон. - Ваше Величество изволили сказать "надобно" - что надобно-то?
- Надобно подбавить желтого, - молвил король. - Пошлите-ка за лорд-мэром Западного Кенсингтона.
Невзирая на слегка недоуменный ропот, за ним было послано, и он явился - со своими канареечными алебардщиками, в своем шафрановом облачении, отирая лоб платком. Да и то сказать, все-таки шоссе пролегало через его район, не мешало б и его выслушать.
- Добро пожаловать, Западный Кенсингтон, - обратился к нему король. - Давно, давно желал я повидать вас касательно Хаммерсмитского пустыря - ну, той самой спорной земли южнее ночлежки Раутона. А что бы вам арендовать ее у лорд-мэра Хаммерсмита на вассальных началах? Невелик поклон, как подумаешь: поможете ему надеть пальто в левый рукав - и шествуйте себе восвояси с развернутыми знаменами.
- Нет, Ваше Величество; это, собственно говоря, совершенно необязательно, - отвечал лорд-мэр Западного Кенсингтона, бледный молодой человек с белокурыми усами и бакенбардами, владелец превосходной сыроварни.
Король крепко хлопнул его по плечу.
- Ох, и горяча кровь у вашего брата, западного кенсингтонца! - сказал он. - Да, уж вам лучше не предлагай кому-нибудь поклониться!
И он снова оглядел палату. Она пылала закатным многоцветием, и отрадно было ему это зрелище, доступное столь немногим художникам: зрелище собственных грез, блещущих во плоти. Желтые наряды стражников Западного Кенсингтона казались еще желтее на фоне темно-синего убранства южных кенсингтонцев, а густая синева вдруг светлела, разливалась зеленью почти лесной: за ними стояли бейзуотерцы. И поверх прочих высились и угрюмо чернели лиловые плюмажи Северного Кенсингтона.
- А все ж таки чего-то как будто не хватает, - сказал король, - не хватает, и все тут. Чего бы это… Ах, вот чего! Вот чего не хватало!
В дверях появилась новая фигура, ярко-алый глашатай. Он зычно возгласил со спокойным достоинством:
- Лорд-мэр Ноттинг-Хилла просит аудиенции.
Глава III
Те же и полоумный
Царь эльфов, в честь которого, вероятно, был назван король Оберон, в тот день явственно благоволил своему тезке: явление ноттингхилльской стражи доставило ему новую, более или менее неизъяснимую радость. Разодетые в красочные облачения стражники Бейзуотера и Южного Кенсингтона - жалкий сброд, разнорабочие и рекламщики, нанятые по случаю королевской аудиенции, входили в палату как бы нехотя, с несчастным видом, и король на свой лад наслаждался: до чего же их оружье и наряд не шли к унылым, вялым лицам! Зато алебардщики Ноттинг-Хилла в алых хламидах с золотой опояской были до смешного суровы. Казалось, они, как бы сказать, вошли в игру. И вошли в палату, отбивая шаг, и построились лицом к лицу двумя шеренгами, на диво слаженно и четко.
Они внесли желтое знамя с красным львом: король пожаловал Ноттинг-Хиллу этот герб в память о маленьком окрестном кабачке, куда он, бывало, частенько хаживал.
Между двумя шеренгами стражников к королю приближался высокий рыжеволосый юноша с крупными чертами лица и яростными голубыми глазами. Можно бы его назвать и красивым, однако же нос его, пожалуй что, был великоват, да и ступни тоже велики не по ногам - словом, неуклюжий юнец. Согласно королевской геральдике, он был в алом облачении и, в отличие от всех остальных лорд-мэров, препоясан огромным мечом. Это был Адам Уэйн, несговорчивый лорд-мэр Ноттинг-Хилла.
Король уселся поудобнее, потирая руки.
"Ну и денек, ах и денек! - сказал он про себя. - Сейчас будет свара. Вот уж не думал, что так позабавлюсь. Те-то лорд-мэры - возмущенные, благоразумные, в себе уверенные. А этот, по глазам судя, возмущен не меньше их. Н-да, по глазам: судя по этим голубым глазищам, он ни разу в жизни не пошутил. Он, стало быть, сцепится с прочими, они сцепятся с ним, и все они вместе взятые, изнывая от радости, накинутся на меня".
- Приветствую вас, милорд! - сказал он вслух. - Каковы вести с Горы, овеянной сонмищем легенд? Что вы хотите донести до ушей своего короля? Я знаю: между вами и соприсутствующими нашими кузенами возникли распри - мне, королю, подобает их уладить. Ведь я нимало не сомневаюсь, да и не могу сомневаться, что ваша любовь ко мне не уступает их чувствам: она столь же нежная и столь же пылкая.
Мистер Бак скроил гримасу, Джеймс Баркер скривил ноздри; Уилсон захихикал, а лорд-мэр Западного Кенсингтона смущенно подхихикнул. Но по-прежнему ясно глядели огромные голубые глаза Уэйна, и его ломкий юношеский голос разнесся по палате.
- Я пришел к своему королю. И повергаю к его стопам единственное свое достояние - свой меч.
Он с размаху бросил меч к подножию трона и встал на одно колено. Воцарилась мертвая тишина.
- Извините, не понял, - тускло промолвил король.
- Сир, вы хорошо сказали, - ответствовал Адам Уэйн, - и речь ваша, как всегда, внятна сердцу: а сказали вы о том, что моя любовь к вам не уступает их чувствам. Невелика была бы моя любовь к вам, если бы она им уступала. Ибо я - наследник вашего замысла, дитя великой Хартии. Я отстаиваю права, дарованные Хартией, и клянусь вашей священной короной, что буду стоять насмерть.
Четыре лорд-мэра и король разом выпучили глаза. Потом Бак сказал скрипучим, насмешливым голосом:
- Это что, все с ума посходили?
Король вскочил на ноги, и глаза его сверкали.
- Да! - радостно воскликнул он. - Да, все посходили с ума, кроме Адама Уэйна и меня. Я был сто раз прав, когда, помните, Джеймс Баркер, я сказал вам, что все серьезные люди - маньяки. Вы - маньяк, потому что вы свихнулись на политике - это все равно, что собирать трамвайные билеты. Бак - маньяк, потому что он свихнулся на деньгах - это все равно, что курить опиум. Уилсон - маньяк, потому что он свихнулся на своей правоте - это все равно, что мнить себя Господом Богом. Лорд-мэр Западного Кенсингтона - маньяк, потому что он свихнулся на благопристойности - а это все равно, что воображать себя каракатицей. Маньяки - все, кроме юмориста, который ни к чему не стремится и ничем не владеет. Я думал, что в Англии всего один юморист. Болваны! олухи! протрите глаза: нас оказалось двое! В Ноттинг-Хилле, на этом неприглядном бугорке, появился на свет художник!
Вы думали переиграть меня, занудить мой замысел - и становились все современнее и практичнее, все напористее и благоразумнее. А я это с полным удовольствием парировал, делаясь все величавее, все милостивее, все старозаветнее и благосклоннее. Где вам за мной угнаться? Зато этот паренек обыграл меня в два хода: жест на жест, фраза на фразу. Такой заслон, как у него, я одолеть не могу - это заслон непроницаемой выспренности. Да вы его самого послушайте. Итак, вы явились ко мне, милорд, дабы отстаивать Насосный переулок?
- Дабы отстаивать град Ноттинг-Хилл, - горделиво ответствовал Уэйн, - живую и неотъемлемую часть которого являет Насосный переулок.
- Невелика часть, - презрительно бросил Баркер.
- Достаточно велика, чтобы богатеи на нее зарились, - заметил Уэйн, вскинув голову, - а беднота встала на ее защиту.
Король хлопнул себя по ляжкам и восторженно потряс ногами.
- Все достойные представители Ноттинг-Хилла, - вступил Бак, хрипловато и презрительно, - на нашей стороне, все они против вас. У меня масса друзей в Ноттинг-Хилле.
- В друзья вам годятся лишь те, кто продает за ваше золото чужой домашний очаг, - отвечал лорд-мэр Уэйн. - Да, У вас достойные друзья, и все по сходной цене.
- Ну, они хоть не торговали грязными безделушками, - хохотнул Бак.
- Безделушек грязнее, чем они сами, свет не видывал, - спокойно возразил Уэйн, - а собой они торгуют.
- Сдавайтесь, разлюбезный Бак-Бачок, - посоветовал король, весело ерзая на троне. - Куда вам супротив рыцарственного красноречия? Где вам состязаться с художником жизни, с новоявленным ноттингхилльским юмористом? Ох, ныне, как говорится, отпущаеши! - до какого славного дня я дожил! Лорд-мэр Уэйн, вы твердо стоите на своем?
- Кто попробует меня сдвинуть - узнает, - отвечал Уэйн. - Я и раньше стоял твердо, неужели же дрогну теперь, узрев своего суверена? Ибо я отстаиваю то, что превыше - если бывает превыше - нерушимости наших домашних очагов и незыблемости нашего града. Я отстаиваю ваше царственное ясновидение, великую вашу мечту о Свободном Союзе Свободных Городов. Вы сами препоручили мне это.
Был бы я нищий, и мне бы швырнули монету, был бы крестьянин, и меня одарили б за пляску - разве отдал бы я разбойникам с большой дороги милостыню или подарок? А моя скромная власть и свободы Ноттинг-Хилла дарованы Вашим Величеством, и если попробуют отобрать эти милостивые подарки, то, клянусь Богом! отберут лишь в бою, и шум этого боя раскатится по равнинам Челси, а живописцы Леса святого Иоанна содрогнутся в своих мастерских!
- Это уж чересчур, это уж чересчур, - возразил король. - Смилуйтесь над человеческой природой! Нет, брат мой художник, далее нам должно беседовать в открытую, и я торжественно вопрошаю вас: Адам Уэйн, лорд-мэр Ноттинг-Хилла, не правда ли, это великолепно?
- Еще бы не великолепно! - воскликнул Адам Уэйн. - Великолепно, как творение Господне!
- Опять сдаюсь, - сказал король. - Да, трудненько вас сбить с позиции. В насмешку-то все это серьезно, не спорю. Но всерьез-то - неужели не смешно?
- Что смешно? - спросил Уэйн, по-детски округлив глаза.
- Черт побери, ну перестаньте же паясничать. Да вся эта затея с Хартией предместий. Разве не потрясающе?
- Столь ослепительный замысел поистине можно назвать потрясающим
- Ну что ты с ним будешь делать! Ах, впрочем, понимаю. Вы хотите без них, без этих рассудительных олухов, хотите, чтоб два юмориста потолковали с глазу на глаз. Оставьте нас, джентльмены!
Бак покосился на Баркера, тот угрюмо пожал плечами, и вся пестрая свита - синие и зеленые, красные с золотом и лиловые, - вскружившись хороводом, удалилась из палаты. Остались лишь двое: король на тронном помосте и коленопреклоненная у брошенного меча фигура в алом облачении.
Король спустился с помоста и хлопнул лорд-мэра Уэйна по спине.
- Еще до сотворения тверди, - возгласил он, - мы были созданы друг для друга. Красота-то какая, подумать только: декларация независимости Насосного переулка! Это же сущее обожествление смехотворного!
Лорд-мэр порывисто вскочил с колен и едва устоял на ногах.
- Как смехотворного! - Голос его сорвался, лицо раскраснелось.
- Ну будет, будет, - нетерпеливо сказал король, - для меня одного можно так не стараться. Авгуры - и те иногда смаргивают: глаза все-таки устают. Выйдем из ролей на полчасика, побудем театральными критиками. Что, оценили затею?
Адам Уэйн по-мальчишески потупился и отвечал сдавленным голосом:
- Я не понимаю Ваше Величество. И не могу поверить, что Ваше Величество бросит меня, готового отдать жизнь за вашу королевскую Хартию, на растерзание этой своре ростовщиков.
- Ох, да оставьте же… Это еще что такое? Какого черта?…