М.А. Булгаков ― А.П. Гдешинскому
28.XII.1939. Москва
До сих пор не мог ответить тебе, милый друг, и поблагодарить за милые сведения . Ну, вот, я и вернулся из санатория. Что же со мною? Если откровенно и по секрету тебе сказать, сосет меня мысль, что вернулся я умирать.
Это меня не устраивает по одной причине: мучительно, канительно и пошло. Как известно, есть один приличный вид смерти - от огнестрельного оружия, но такового у меня, к сожалению, не имеется.
Поточнее говоря о болезни: во мне происходит, ясно мной ощущаемая, борьба признаков жизни и смерти. В частности, на стороне жизни - улучшение зрения.
Но, довольно о болезни!
Могу лишь добавить одно: к концу жизни пришлось пережить еще одно разочарование - во врачах-терапевтах.
Не назову их убийцами, это было бы слишком жестоко, но гастролерами, халтурщиками и бездарностями охотно назову.
Есть исключения, конечно, но как они редки!
Да и что могут помочь эти исключения, если, скажем, от таких недугов, как мой, у аллопатов не только нет никаких средств, но и самого недуга они порою не могут распознать.
Пройдет время, и над нашими терапевтами будут смеяться, как над мольеровскими врачами. Сказанное к хирургам, окулистам, дантистам не относится. К лучшему из врачей Елене Сергеевне также. Но одна она справиться не может, поэтому принял новую веру и перешел к гомеопату. А больше всего да поможет нам всем больным Бог!
Пиши мне, очень прошу! Л. Н. Поклон.
От всего сердца желаю тебе здоровья - видеть солнце, слышать море, слушать музыку.
М.А. Булгаков - Е.А. Светлаевой
31.XII.39 (Москва)
Милая Леля,
получил твое письмо. Желаю и тебе и твоей семье скорее поправиться. А так как наступает Новый год, шлю тебе и другим радостные и лучшие пожелания.
Себе ничего не желаю, потому что заметил, что никогда ничего не выходило так, как я желал. Окончательно убедившись в том, что аллопаты-терапевты бессильны в моем случае, перешел к гомеопату. Подозреваю, что загородный грипп будет стоить мне хлопот. Впрочем, не только лечившие меня, но даже я сам ничего не могу сказать наверное. Будь, что будет.
Испытываю радость от того, что вернулся домой. Вере и Наде с семьями передай новогодний привет. Жду твоего звонка и прихода. И Люся и я тебя целуем.
Михаил
М.А. Булгаков ― Е.А. Светлаевой
Дорогая Леля, навести меня, позвони, поскорей.
Миша
Далее рукою Елены Сергеевны Булгаковой:
Леля, голубчик, пишу Вам по просьбе Миши, и от себя: позвоните, потому что Миша говорит, что нам звонить к Вам неудобно, и условимтесь, когда Вы придете. Миша чувствует себя хуже, опять начались его головные боли, и прибавились еще боли в желудке.
Целую Вас.
Ваша Елена.
2.I.1940.
М.А. Булгаков ― П.С. Попову
24.I.(19)40
Жив ли ты, дорогой Павел? Меня морозы совершенно искалечили и я чувствую себя плохо . Позвони.
Твой М.
Последний автограф М.А. Булгакова
Спасибо Вам, дорогие Оля и Лена, за письмо. Желаю Вам счастья в жизни.
1940
8/II
М. Булгаков.
ПРИЛОЖЕНИЕ
(Материалы к биографии М.А. Булгакова)
О.С. Бокшанская ― А.А. Нюренберг
февраль 1940 г.
Дорогая моя мамуся! Сегодня опять вышел с Люсей разговор оч[ень] короткий, так что о Маке почти не говорили, а вот вчера Веня их днем навещал и пришел ко мне с рассказом, что Мака-то ничего, держится оживленно, но Люся страшно изменилась; хоть и хорошенькая, в подтянутом виде, но в глазах такой трепет, такая грусть и столько выражается внутреннего напряжения, что на нее жалко смотреть. Бедняжка, конечно, когда приходят навещать Маку, она оживляется, но самые его черные минуты она одна переносит, и все его мрачные предчувствия она выслушивает, и выслушав, все время находится в напряженнейшем желании бороться за его жизнь. "Я его не отдам, - говорит она, - я его вырву для жизни". Она любит его так сильно, это не похоже на обычное понятие любви между супругами, прожившими уж немало годов вместе, стало быть, вроде как привыкшими друг к другу и переведшими любовь в привычку наполовину. [...]
О.С. Бокшанская ― А.А. Нюренберг
3.III.40
Мамуся моя родная, вчера днем была я у Люси. Ее я застала более собранной внутренне, но вообще картина ужасно грустная. У него появляются периоды помутнения рассудка, он вдруг начинает что-то говорить странное, потом опять приходит в себя. Я взяла у них сидя энциклопедию, прочитала об уремии и вижу, что страшно схожие признаки. Это идет отравление всего организма частицами мочи, и это действует главным образом на нервную систему и мозг. Бедная Люсинька в глаза ему глядит, угадывает, что он хочет сказать, т. к. часто слова у него выпадают из памяти и он от этого нервничает; утром у него был жестокий приступ болей в области печени, он решил, что чем-то отравился, но когда я пришла, он отоспался и болей не было. Ах, как грустно, как страшно на все это смотреть. Он обречен, и все мы теперь больше думаем о Люсе, как с ней будет, ведь сколько силы душевной надо иметь и еще это выдержать, как на ее глазах мутится разум близкого человека. Но когда он в себе, он мил, интересен, ласков по-старому с Люсей. А потом вдруг страшно раздражителен, требователен. Хотя надо сказать, что к Люсе и Сереже у него замечательное отношение, сердится он на других, но теперь ведь все ему прощают, только б не мучился, не волновался. Ах, Лютик, ужасно о ней беспокоюсь.
О.С. Бокшанская ― А.А. Нюренберг
5.III.40
Дорогая моя мамусенька, вчера не успела тебе написать. Была страшно занята, стучала во всю прыть, а после работы, к определенному часу, пообещала всем своим подружкам придти в Дом Актера, где был киносеанс. Поэтому, достучав до последнего момента, я уж потом сильно торопилась. В Доме Актера бывают показы фильмов, и мы как-то привыкли всей большой компанией туда ходить, вроде как по обязанности уж влечемся все. Там нам всем приятно встретиться. Эта сколотившаяся наша компания чудесно себя чувствует вместе, и так это заметно другим нашим, что уж множество актрис нас выспрашивали, не могут ли и они войти в нашу дружную "бабью" компанию, где мы и в картишки играем, и штопаем, шьем, и дурачимся, и всякие разговоры ведем.
У Люси сегодня с утра о[чень] плохо с Мишей, помутнение разума его достигает все больших размеров, вчера была у меня Лоли, рассказывала, что он испытывает и физич[еские] страдания, т. к. боли бывают повсеместно, а сегодня Женечка оттуда позвонил, говорит, что он в сильном возбуждении, но при этом в полном помрачении ума. С Женечкой говорила неск[олько] раз, Люся ему поручала звонить мне, сама она от него не отходит. К вечеру нет сведений, а сама звонить не решаюсь, не помешать бы...
О.С. Бокшанская ― А.А. Нюренберг
8.III.40
Дорогая моя мамуся! Все печальнее и печальнее вести от Люси. Вчера был у нас выходной, Веня поздним утром пошел в театр и оттуда позвонил туда, но ему сказали, что и Мака и Люся спят. Тогда Веня от себя решил, что лучше мне туда не ходить, а он сам зайдет. Однако, когда он несколькими часами позже пришел, Люся и Мака продолжали спать, и Веня говорил с их друзьями, дежурившими там. Они сказали, что Маке все хуже и хуже. А сегодня пришел один знакомый художник, друг их, кот[орый] ночевал там вот в эту последнюю ночь. Он под убийственным впечатлением: Мака уж сутки как не говорит совсем, только вскрикивает порой, как они думают, от боли. Мочеиспускание почти прекратилось, и если в этой области показывается что-то, он вскрикивает, вероятно это болезненно. Люсю он как бы узнает, других нет. За все время он произнес раз одну какую-то фразу, не очень осмысленную, потом, часов через 10 повторил ее, вероятно, в мозгу продолжается какая-то работа, мысль идет по какому-то руслу. Сережу Люся отправила к отцу и Женюше. Женечка мне не звонил нынче, был ли он там - не знаю.[... ]
О.С. Бокшанская ― А.А. Нюренберг
9.III.40
Мамочка моя родная, дорогая! Все в том же положении Мака; сегодня звонила туда, говорила с дежурящей там их приятельницей. Она сказала, что накануне ночь и день были ужасные, ночь напролет ни он, никто глаз не сомкнул. А вот последнюю ночь он проспал, с докторским уколом наркотика, много, и Люся поэтому тоже отоспалась. Некоторые наркотики на него перестали уж действовать, он не засыпает, а вчерашний какой-то другой наркотический препарат вот подействовал. Конечно, надежд никаких не прибавляет эта спокойная для него ночь. Думаю, что теперь уж ни волоска надежды нет. Сереженька отправлен жить к отцу, но ходит туда днем, вчера Поля моя туда носила всякие продукты, и узнала, что Сергей только что ушел от них. Женюша бывает ежедневно. М. б. он вчера и звонил мне, как обычно это делает, чтоб рассказать (он предпочитает звонить из дому, откуда говорит откровеннее, не боясь расстроить Люсю), - но я вчера ушла к подружке в 8 ч., мог не застать меня в театре. [...]
О.С. Бокшанская ― А.А. Нюренберг
Москва, 12 марта 1940 года
Дорогая, дорогая моя мамочка! Может быть, ты уж догадалась, почему я не писала тебе эти дни - скончался Мака, и у меня не было сил это написать тебе, а телеграмму дать Люся не позволила, сказала - не надо пугать маму, телеграмма ее взволнует.
Он умер 10-го числа, без двадцати минут пять, днем. После сильнейших физических мук, которые он терпел в последнее время болезни, день смерти его был тих, покоен. Он был в забытьи или под действием наркотиков, которые ему все время впрыскивали, чтоб он не терпел болей, под утро заснул, и Люсю тоже уснуть заставили, дали ей снотворного. Она мне говорила: проснулась я часа в два, в доме необыкновенная тишина и из соседней комнаты слышу ровное, спокойное дыхание Миши. И мне вдруг показалось, что все хорошо, не было этой страшной болезни, просто мы живем с Мишей, как жили до болезни, и вот он спит в соседней комнате и я слышу его ровное дыхание. Но, конечно, это было на секунду - такая счастливая мысль. Он продолжал спать и очень спокойно, ровно дышать. Часа в 4 она вошла в его комнату с одним большим их другом, приехавшим в этот час туда. И ОПЯТЬ ТАК СПОКОЕН был его сон, так ровно и глубоко дыхание, что - Люся говорит: подумала я, что это чудо (она все время ждала от него, от его необыкновенной, непохожей на обычных людей натуры) - это перелом, он начинает выздоравливать, он поборол болезнь. Он так и продолжал спать, только около половины пятого по лицу прошла легкая судорога, он как-то скрипнул зубами, а потом опять ровное, все слабеющее дыхание, и так тихо-тихо ушла от него жизнь. Люся так и осталась сидеть около него, там были еще Женюша и близкие им муж и жена Ермолинские, которые вот уж сколько времени постоянно там дежурили и поддерживали Люсю. В начале шестого Женюша позвонил мне, и я тотчас поехала туда с одним соработником моим, тоже их другом. А Веня распрощался со мной до четырех и сказал, что пойдет пройтись и именно к Люсе и Маке придет. О том, что он доживает последние часы, я узнала по телефону от их близких друзей еще часов в 12, они мне сказали, что начался отек легких и пульс 40, что это не может длиться больше суток. И все-таки как-то нельзя было это усвоить, и Веня шел в надежде застать его еще в живых. Но пришел и узнал, что жизнь его кончилась. Люся проявила громадную выдержку, колоссальное мужество - все решительно, кто ни говорит о ней, потрясены ее стойкостью, героическими средствами сдержанности, благородства. По большей части она сидела около него, потом, когда приходили люди, уступала им место, говорила о нем, отвечая на расспросы - она очень охотно говорит о нем, вспоминает разное. Она рассказала, что когда он уж был совсем плох, юмор не покидал его. Там была одна из милос[ердных] сестер, которую он не жаловал, и выражал это только одним Люсе видным движением губ, как бы сплевывал: сестра готовит ему, скажем, шприц, а он делает губами вроде неслышного "тьфу". И тут, он еле смог повернуть голову в Люсину сторону, но повернул и чуть шевеля губами сделал это движение губами, когда обнаружил эту сестру около себя.
Все дела по организации похорон взял на себя Союз сов. писателей, который прислал специального человека, а с ним переговаривался Сережа Ермолинский, чтоб Люсю избавить от этих дел. Она только сказала, что желание Миши было, чтобы не было музыки. В первый же вечер тело подверглось замораживанию, потому что по объяснению доктора эта болезнь повлечет за собой более быстрое разложение тканей. Во время этой операции мы все сидели с Люсей, а этим распоряжались Женичка и Сережа Ерм(олинский). Маленький Сережа был ведь в последние дни отправлен к отцу, но скоро после моего прихода и он туда пришел - его, видимо, потрясло сильно первое соприкосновение со смертью, Люся всячески старалась сделать это для него как можно проще, естественнее, мужественнее. Женичка был совершенно изумительно умен, тактичен, он - это главная Люсина поддержка, его она слушается, к нему все время тянется, и он так тонко, так поразительно верно во всем самом сложном душевном разбирается.