- Это история Эхнатона, фараона, одно имя которого означает "еретик". Я не могу отрицать, что он принес стране бедствия. В Египте началась междоусобица, он перестал быть империей. Но не могу не признать, что так и не сумел избавиться от любви к этому человеку и восхищения им. Пусть последнее слово о нем скажет Осирис, правитель вечной жизни, перед судом которого когда-нибудь предстанем все мы.
Покидая дворец мудреца, я подумал, что последнее слово о самом Эйе тоже будет произнесено тогда, когда он предстанет перед судом Осириса.
Хоремхеб
Хоремхеб был хорошо сложен, довольно высок, с сильным, вызывающим доверие лицом. Он принадлежал к старому жреческому роду из Мемфиса, регулярно поставлявшему стране знаменитых врачей, священнослужителей и полководцев. Отец Хоремхеба первым достиг высокого положения при дворе, когда Аменхотеп III назначил его командующим кавалерией. Хоремхеб был единственным из приближенных Эхнатона, кто в новую эру сохранил свой пост начальника полиции. В то время его главной обязанностью было искоренение распространившегося в стране взяточничества и восстановление мира. Он справлялся с ней так успешно, что в критический момент перехода власти от Эхнатона к Тутанхамону прослыл героем. Верховный жрец Амона дал ему блестящую характеристику, а мудрец Эйе подтвердил ее. Хоремхеб принял меня в зале для посетителей, имевшем выход в дворцовый сад.
- Эхнатон был моим товарищем и другом с детства - задолго до того, как стал царем. С момента нашего знакомства и до тех пор, пока мы не расстались, он не думал ни о чем, кроме религии. Сначала я оказывал ему уважение, потому что меня учили чтить особ царской крови, не испытывая при этом никаких личных чувств и привязанностей. Эхнатон был наследником престола, а я - одним из его подданных. Я почитал его, однако в глубине души презирал за слабость и девчоночью внешность. Не представлял себе, что мы сможем дружить. Но в конце концов он победил мое предубеждение, и я стал его верным другом. Для меня до сих пор загадка, как это случилось. Наверно, я не смог сопротивляться его нежному и тонкому обаянию. Он обладал поразительной способностью брать в плен людские сердца. Когда Эхнатон призывал подданных отречься от богов их предков, ему хлопала вся страна.
Мы с Эхнатоном были полными противоположностями. Но это не мешало нам крепко дружить до тех пор, пока эта дружба не рухнула под бременем разногласий. Я все еще вижу его улыбку, с которой он говорил:
- Хоремхеб, мой кровожадный друг, я люблю тебя.
Тщетно я искал между нами что-то общее. Несколько раз приглашал его на свое любимое развлечение - охоту. Он всегда отвечал одинаково:
- Берегись. Не оскорбляй любящую душу природы.
Ему не нравилась ни военная подготовка, ни военная форма. Однажды он посмотрел на мой шлем и меч и сказал:
- Разве не странно, что таких достойных людей, как ты, готовят в профессиональные палачи?
- Что бы сказал твой великий прапрадед Тутмос III, если бы услышал тебя?
- Мой великий прапрадед! - воскликнул он. - Его величие основано на груде трупов несчастных людей! Разве ты не видел на стенах храмов изображения того, как он приносит рабов в жертву Амону? Что за великий прапрадед, что за кровожадный бог!
"Странные мысли, - думал я. - Пока он делится ими с друзьями, это еще куда ни шло, но что будет, когда он сядет на престол?" Я не мог представить себе Эхнатона фараоном, равным величием его предкам. Мои чувства не изменились даже в самые веселые и блаженные времена. Потому что в эти времена он был далек от величия и славы фараонов как никогда прежде. Однажды во время правления его отца меня послали на подавление мятежа в дальнем конце империи. Я впервые командовал военным отрядом. Карательная экспедиция закончилась успешно, и я вернулся со множеством рабов и добычи. Царь Аменхотеп III был очень доволен и щедро наградил меня. Когда царевич поздравлял меня с благополучным возвращением, я пригласил его посмотреть на пленников. Они стояли перед ним, скованные и полуголые. Когда Эхнатон смотрел на них, их глаза молили о сочувствии; казалось, эти люди ощущали его слабость. Лицо наследника престола омрачилось.
- Не бойтесь, - мягко сказал он. - Никто не причинит вам зла.
Я чуть не вышел из себя, потому что поклялся сурово наказывать пленников до тех пор, пока они не научатся соблюдать порядок и подчиняться приказам.
- Хоремхеб, - спросил он, когда мы ушли вместе, - ты гордишься тем, что сделал?
- Мой царевич, - ответил я, - я заслужил это право.
- Очень жаль, - пробормотал он, а потом шутливо добавил: - Ты всего-навсего просвещенный бандит.
Таков был Эхнатон, царевич, которому в свое время предстояло занять трон и править империей. Я был заворожен и жаждал услышать новые странные плоды его ума. Впрочем, на мой образ мыслей они никакого влияния не оказывали. Так слушаешь голос из другого мира, чарующий, но непостижимый. Как мы стали друзьями? Почему мое сердце было полно любви к нему? На эти вопросы у меня нет ответа.
Я вспомнил один наш спор о религии. Мы отдыхали в его любимом месте на краю дворцового сада.
- Хоремхеб, - спросил он, - почему ты молишься в храме Амона?
Я опешил. Ответа, который мог бы удовлетворить нас обоих, у меня не было. Пришлось промолчать.
- Ты действительно веришь в Амона и во все, что нам о нем рассказывали?
Какое-то время я размышлял над вопросом, а потом ответил:
- Не так, как в него верят другие люди.
- Либо ты веришь, либо нет. Середины не существует.
- Религия заботит меня только как одна из древнейших традиций Египта, - со всей честностью ответил я.
- Хоремхеб, ты поклоняешься только самому себе, - с пугающей уверенностью промолвил он.
- Скажем так: я поклоняюсь Египту.
- Ты никогда не испытывал соблазна спросить, в чем заключается тайна жизни и смерти?
- Я знаю, как следует бороться с такими мыслями, когда они появляются, - ответил я.
- Какое несчастье… Что же тогда ты делаешь для собственной души?
- Я считаю священным свой долг. - Его настойчивые вопросы начинали меня пугать. - А на будущее я построил себе гробницу.
Он вздохнул.
- Надеюсь, однажды ты насладишься сладостью близости.
- Близости?
- Близости с единственным создателем вселенной.
- Почему с единственным? - довольно рассеянно спросил я.
- Потому что он слишком велик, чтобы иметь себе равного, - спокойно ответил он.
Эхнатон! Бесплотная тень, бесцельно бродившая по дворцовому саду, разговаривавшая с цветами и птицами и певшая, как девушка. Я мог поклясться, что он должен был родиться женщиной, но в последнюю минуту природа изменила свое намерение. Что стало для Египта большим несчастьем.
Нефертити впервые появилась в царском дворе на празднике Хеб-Седа, устроенном в честь тридцатилетия правления фараона, и поразила всех красотой и умом. Она танцевала с дочерьми вельмож и очаровывала нас своим чувственным голосом:
О брат мой,
Приди к пресному источнику.
Посмотри, как я буду купаться у тебя на глазах.
Мое просторное одеяние
Мокнет и липнет к телу,
Сверкающему на солнце.
Приди посмотреть на меня,
Брат мой.
Должно быть, родители, Эйе и Тей, специально готовили ее к этому выступлению; именно оно проложило их дочери путь к египетскому трону. Не следует забывать, что Эйе был учителем царевича. Несомненно, у него были все возможности повлиять на неустойчивый характер Эхнатона и за руку привести царевича в западню, которую он расставил вместе с дочерью. Как бы там ни было, но на празднике Хеб-Седа Нефертити завоевала любовь не только наследника, но и его матери. Вскоре после этого она вышла за Эхнатона замуж.
Во время свадебной церемонии верховный жрец Амона сказал мне:
- Возможно, брак поможет царевичу повзрослеть и забыть свои глупые идеи.
- Эта простолюдинка не могла и мечтать о троне, - указав на Нефертити, ответил я. - Она не осмелится подвергать опасности свое положение, сердя мужа.
Я часто думал, вышла бы Нефертити за Эхнатона, если бы он не был наследником престола? Видишь ли трудно представить себе его мечтой девушки. Даже если эта девушка - простая крестьянка.
Семейная жизнь не заставила его остепениться. Наоборот, он стал еще более дерзким.
Вскоре я узнал о его странном виде́нии. Эхнатон утверждал, что ему явился новый бог, невидимый, но обладавший голосом. Уже тогда я подумал, что это не к добру. Спустя некоторое время до меня дошел слух, что Аменхотеп III разгневался на наследника и послал его в долгое путешествие по империи.
Далее Хоремхеб подробно рассказал мне о беседах Эхнатона с жителями империи, о том, как он призывал людей присоединиться к его новой религии и обещал им любовь, радость и равенство. Но все это я уже слышал от Эйе.
- Несмотря на нашу дружбу и мою преданность царевичу, мне впервые захотелось убить его собственным мечом, пока он не утопил нас всех. Однако ты должен понять, что мое желание убить его было вызвано вовсе не злобой.
Аменхотеп III умер, и наследника отозвали для коронации. Став фараоном, Эхнатон предложил всем своим приближенным принять его новую религию. Настал и мой черед.
- Хоремхеб, - сказал он, - тот, кто будет служить мне, должен заявить, что верит в Единственного и Единосущего.
- Мой дорогой фараон, ты знаешь мое отношение ко всем богам и религиям. Тем не менее я человек долга и верный слуга трона. Преданность престолу и отечеству заставляет меня подтвердить свою веру в Единственного и Единосущего.
Он улыбнулся.
- Пока этого достаточно. Я не желаю жить во дворце без тебя. Может быть, в один прекрасный день ты обретешь истинную веру.
Так я начал служить новому богу и новому царю. Но должен признать, что фараон проявил силу, которой я в нем не подозревал. Несмотря на физическую слабость и женственную внешность, он сражался со всеми препятствиями на своем пути. Воевал со жрецами, самыми коварными и могущественными из людей. Разрушал древние традиции, укоренившиеся в нашей стране сотни лет назад. Боролся даже с черной магией и колдовством. Нефертити тоже проявила себя настоящей царицей. Складывалось впечатление, что она родилась на свет с одной-единственной целью: затмить величием Тийю и Хатшепсут. Именно она занималась государственными делами, в то время как царь отдавал всего себя своему религиозному призванию. К несчастью, оказалось, что Нефертити верит в новую религию. Об этой женщине было сказано слишком много, а я ненавижу слухи. Однако должен признать, что ее вера так и осталась тайной, которая требует разгадки. Я не сомневался в искренности ее веры, но всего остального понять не мог. Разыгрывала ли она святость, чтобы усилить свою позицию царицы? Поощряла ли погружение мужа в религию, чтобы в одиночку править страной и подданными? Была ли всего лишь орудием в руках отца, который плел какую-то таинственную интригу? Жрецы пытались предупредить Нефертити, но она им не ответила; в результате их осторожное любопытство переросло в ненависть. Жрецы были убеждены в слабости Эхнатона и не могли представить себе, что он способен бросить им вызов. Поэтому они обвиняли Тийю в том, что она внушила сыну ложные идеи, и приписывали его упрямство и несговорчивость влиянию Нефертити. Лично я считаю это чушью. Они могут указывать пальцем на кого угодно, но я не сомневаюсь, что эту глупость Эхнатон придумал сам. Переехав в новую столицу, Эхнатон объявил войну всем богам.
Он стал миссионером и проповедовал свою религию в разных уголках страны. Мы наслаждались благословенными днями победы и мира, и мне начинало казаться, что этот немощный молодой царь действительно сможет изменить привычный уклад жизни и построить ее заново по собственному замыслу. Я с благоговейным страхом следил за тем, как легко он завоевывал красноречием провинцию и с каким жаром люди принимали его. Я чувствовал, что в Эхнатоне появилась новая сила, которой он с успехом пользовался. И все же в глубине моей души всегда тлела искра сомнения. Новый мир, созданный так быстро, не мог быть долговечным. Можно ли добиться порядка с помощью одной любви? Если так, то почему в долгой истории нашей страны ничего подобного раньше не было? Однажды Нефертити, словно подслушав мои мысли, сказала мне:
- Он вдохновлен свыше. Бог благословил его небесной любовью. Мы всегда будем одерживать победы, потому что Бог на нашей стороне.
Однажды мы сидели с хранителем царской казны Нахтом и небрежно потягивали вино. Я считал (и считаю до сих пор), что Нахт обладал непревзойденным даром убеждения. Я спросил его:
- Ты действительно веришь в Единственного и Единосущего, бога любви и мира?
- Да, - спокойно ответил он, - но я не поддерживаю запрет других богов.
Я ощутил облегчение.
- Ты не советовал царю заключить компромисс?
- Советовал. Он считает это ересью.
- А Нефертити?
- Теперь она говорит его языком, - с сожалением сказал Нахт.
Затем Хоремхеб рассказал мне, как призыв к миру и счастью в конце концов привел к краху. И снова не добавил ничего нового к уже сказанному верховным жрецом и Эйе.
В это время я попытался дать Эхнатону совет.
- Мы должны сменить политику, - сказал я. Но он отверг все предложенные мной меры, в которых был хотя бы намек на компромисс. Казалось, препятствия только раззадоривали его.
- Мы должны вести свою священную войну до конца, - ответил он. - А конец может быть только один - победа.
Потом он нежно потрепал меня по плечу и продолжил:
- Ты не должен уподобляться остальным испорченным людям, которые любят предвещать несчастья.
Когда положение страны катастрофически ухудшилось, я снова пожалел о том, что не могу убить его; на этот раз мною руководили любовь и преданность. Стало ясно: то, что я считал невероятной силой, заключенной в его хилом теле, на самом деле было яростным безумием, которое следовало как-то обуздать. Когда дела пошли хуже некуда, приехала царица-мать и вызвала меня в свой дворец в южной части Ахетатона.
- Может быть, вы преуспеете там, где мы потерпели неудачу, - сказал я.
Она пристально посмотрела на меня, а потом промолвила:
- Я верю, что ты советовал фараону принять меры, которые считал необходимыми для спасения ситуации.
Я слышал, как Тийя расценивает любое колебание перед ответом, и поэтому сказал не задумываясь:
- Ваше величество, я предложил ему сменить внутреннюю и внешнюю политику страны.
Казалось, она испытала облегчение.
- Именно этого я и ожидала от такого преданного человека, как ты, Хоремхеб.
- Ваше величество, вы наверняка помните, что он не только мой царь, но и мой друг.
- Хоремхеб, ты можешь пообещать мне, что сохранишь эту преданность в любых обстоятельствах? - спросила она, глядя мне прямо в глаза.
Я немного подумал и ответил:
- Да, могу. Независимо от обстоятельств.
На сей раз ее облегчение было явным.
- Они требуют его смерти. Ты обладаешь силой, которая может защитить его. Рано или поздно они попытаются переманить тебя на свою сторону.
Я повторил свое обещание хранить верность и преданность царю. И сдержал его. Защитить фараона можно было только одним способом: оставив его в Ахетатоне. Тийя могла убедить кого угодно, но переубедить Эхнатона ей не удалось.
Она покинула Ахетатон, умирая от страха. Когда над городом сгустилась туча, я убедился, что новый бог неспособен защитить себя, не говоря о своем любимом избранном царе. Мы пили горечь отрезанности от страны; со всех сторон нас окружала смерть. Но фараон не колебался. Наоборот, казался настроенным еще более решительно. Пламя его духа отказывалось гаснуть.
- Мой Бог никогда не покинет меня, - продолжал твердить он. Я видел лицо Эхнатона, сиявшее от воодушевления, и все сильнее убеждался, что он безумен. С виду могло казаться, что речь идет о религиозной битве, но на самом деле это был острый припадок безумия, охвативший мозг человека, который родился с клеймом на лбу.
А потом прибыл верховный жрец и сделал нам последнее предупреждение. Он крепко сжал мою руку и сказал:
- Хоремхеб, ты человек, обладающий множеством достоинств. Облегчи свою совесть, сбрось с себя бремя и сделай то, чего от тебя ждут.
Признаюсь тебе честно, меня восхитил этот человек, поднявшийся над желанием отомстить и пытавшийся избавить страну от новых бед.
Мы попросили у царя аудиенции. Встреча получилась трудная, болезненная и грустная. Все выглядело так, словно мы нарушали клятву верности человеку, который не знал ничего, кроме любви, человеку, который создал из искры безумия чудесную мечту и хотел только одного: разделить ее с нами. Я посоветовал ему издать указ о свободе вероисповедания и немедленно разработать план защиты границ империи от внешнего врага. Выслушав отказ, я предложил фараону отречься от престола и полностью посвятить себя религиозному призванию. Мы дали ему время на раздумье. Затем он назначил Семнехкара своим соправителем. Царь продолжал стоять на своем даже тогда, когда его покинула Нефертити. Поэтому мы тоже решили оставить его и заключить мир с его врагами во имя сохранения единства страны. Мы приняли это решение только тогда, когда получили гарантии, что никто не причинит зла ни Эхнатону, ни его жене. Я присягнул новому фараону, Тутанхамону. Это был последний эпизод величайшей трагедии в истории Египта. Ты сам видишь, что сделало со страной безумие одного человека.
Наступило молчание, которое обычно означает конец аудиенции. Я начал собирать свои приспособления для письма, готовясь уйти. Но тут мне пришло в голову задать вопрос:
- Как вы думаете, почему она покинула его? Я имею в виду Нефертити.
Он ответил без промедления:
- Должно быть, она поняла, что безумие фараона угрожает ее собственной жизни, и ушла из дворца, чтобы спастись.
- Но тогда почему она осталась в городе? Почему не уехала из Ахетатона вместе с вами?
- Была уверена, что жрецы считают ее виновной в преступлениях мужа, - насмешливо сказал Хоремхеб.
Пожимая ему руку на прощание, я спросил:
- Как он умер?