- Где ты видел христианских ростовщиков? - отозвался я. - Уж какой найдется. Думаю, что православные банкиры-то еще гаже, а уж подлее во сто крат. Те хоть из общей своей вековой идеи обирают, из инстинкта, что ли, а у этих иудство чистое. Вот уж кто подлинные ветхозаветные евреи - так это нынешние разжиревшие русские. Тут вообще некий парадокс происходит. Смена мест и позиций.
- Пожалуй, ты прав, - согласился Алексей. - У митрополита Антония Храповицкого я как-то вычитал верную мысль. Задай вопрос простому крестьянину, пишет он, почему ты бранишь евреев, ведь и Богородица и все апостолы были евреями? И что тот ответит? Неправда, скажет, они жили тогда, когда евреи были русскими. Он отлично знает, что апостолы по-русски не говорили, что русских тогда не было, но будет стоять на своем, потому что убеждение его ясное и верное: потому что в те времена принявшие и пошедшие за Христом евреи были в истинной вере и церкви, с которой теперь и он сам слился воедино, и весь русский народ. И от которой отпали непокорные Господу предки современных евреев. О том же самом мне говорил и священник Дмитрий Дудко. Россия, толковал он, это новый Израиль, Израиль духовный. А русские не по крови, а по духу, сюда могут входить совершенно разные национальности, в том числе и евреи, разумеется. Русские - это вообще разновидность евреев, они от мытарей. Но тот мытарь, который уже не богоизбранный, как древний иудей, а богоносный, он подымает своего Бога и несет. Но он может и потоптать свою святыню, как и случалось во все времена, как и сейчас происходит. Потому что не только прост и сердечен, но неорганизован и разбойничать любит, до полного безбожничества. Хотя и кается после как никто другой. А то, что Голгофа теперь переместилась в Россию и Христа опять распинают, - это ясно.
- Так что помещу-ка я крест к Авену с Фридманом, - сказал я. - Надежнее будет.
- Ну, как знаешь, - ответил Алексей и, попрощавшись с нами, зашагал в сторону метро.
2
Пора было и нам расходиться, но я не торопился.
- Так ничего и не поел, - вздохнула Маша, продолжая смотреть в ту сторону, где в толпе растворился Алексей. Словно и сама шла за ним, а здесь, на скамейке, оставалась лишь телесная оболочка.
- Ты любишь его? - спросил я.
- Ну как же его не любить? - ответила Маша, да еще теми же словами, что нынешней ночью и Алексей, когда я задал ему тот же вопрос. И даже улыбка, заигравшая на ее лице, была похожа. Сговорились они, что ли?
- Ну а меня почему, супруга несчастная, погребла под развалинами дома? Не стыдно?
Отозвалась она не сразу, но очень качественно:
- Я тебя, Саша, похоронила еще полгода назад. Уж извини. Когда стояла напротив ЗАГСа, на другой стороне улицы, видела тебя с букетом чайных роз и от злости плакала. Потому что знала, что не смогу перейти через поток машин.
- Почему? Так трудно было дождаться зеленого света?
- Дело не в светофоре. Я бы и под колеса ринулась, если бы…
- Если бы - любила? - окончил я фразу за нее.
- Нет. Если бы ты был настоящим. А ты - какой-то фантом, миф. Игрушечный, что ли. Как моя мать и отчим. Словом, марионетка. Я им звонила накануне в Париж, сказала, что выхожу замуж. Но, кроме своей уютной работы в ЮНЕСКО их в общем-то мало что трогает. Мама спросила только: добропорядочный ли ты человек и как относишься к кошкам? Потом добавила, что не сможет прилететь на свадьбу, столько дел, столько дел… Но она с Вадимом уже заочно тебя любит, и вот когда вы к нам или мы к ним… Ну конечно, - подумала я тогда. - Отчего же тебя заочно не полюбить, ведь я сказала ей, что ты - молодой профессор МГИМО, а не обычного гуманитарного колледжа. Но даже если бы преподавал в Кембридже, это не меняет роли. Потому что ты с ними, по сути, одной группы крови. Нехолоден и негоряч. Просто чуть менее удачлив, чем они. Но у тебя еще все впереди, какие твои годы! Есть время для виртуального роста.
- Ну говори, говори, - сказал я, видя, что она замолчала, стала смотреть в сторону. - А впрочем, чувствую, что это слова не Маши, но Алексея. Здорово он тебе почистил мозги.
- А вот и неправда. Потому что тогда, когда я это поняла, я еще даже не была с ним знакома. Он появился позже. Гораздо позже того, как твои чайные розы оказались в мусорной урне. Я ведь до самого конца пряталась в подъезде, пока ты не побрел прочь. Боролась сама с собой. Конечно, трудно оторвать то, что, кажется, приросло к тебе навсегда. Но уж лучше сразу, чем через пять, семь, десять лет. А рвать бы пришлось все равно. И ты это не хуже меня понимаешь. Потому что сам умный. Но выбор сделала я сама.
- Только что обозвала меня марионеткой.
- Они ведь тоже разные. Есть совершенно пустые внутри, а другие думают, что дергаются по собственной воле. Ты из категории тех, кто любит взбрыкивать. До поры до времени. Но это и есть предел твоей самостоятельности. Понимаешь, ты не способен на поступок. Я уж не говорю о подвиге. Кстати, маме я ответила, что ты человек очень добропорядочный, но вот только с кошками небольшая неувязочка: пытаешь их бензопилой по ночам, переодевшись в женское платье. Кажется, она действительно поверила и пришла в ужас, прежде чем я повесила трубку.
- Н-да-а… Ты здорово прибавила за последние полгода, - произнес я. - А я-то думал, что женский мозг статичен. Выходит, я на поступок не способен, а Алексей твой прямо готов в шахту прыгнуть? Без парашюта. Знаешь, кого он мне напоминает?
- Ну-ну.
- Повзрослевшего Алешу Карамазова.
- И что в том плохого?
Мы уже не сидели на скамейке, а стояли напротив друг друга, да и говорили чуть громче, чем требовалось. На нас стали обращать внимание.
- А то, - продолжал я, - что все эти игры в Боженьку слишком затянулись, тебе не кажется? Нет, я не против, но может быть, тебе будет интересно узнать, как хотел закончить роман Достоевский? Ведь он оборвался на середине. А Владимиру Соловьеву Федор Михайлович говорил, кстати, по пути в Оптину пустынь, что инок Алеша должен в итоге полностью разочароваться в Боге, сделается атеистом и народником, примет участие в покушении на жизнь царя, ну и прочая подобная мерзопакостность. Вот тебе и холодность, вот тебе и горячность. Тут тебе и дудка, тут тебе и свисток. Выбор она сделала! Чайные розы ей не понравились! А не боишься ошибиться и на сей раз? Только теперь ошибка выйдет по-крупному, не с добропорядочной марионеткой, а с падшим иноком, что гораздо страшнее. И трагичнее. Смертельнее, может быть.
- Чего ты от меня хочешь? - устало и тихо спросила Маша. Она даже как-то беспомощно оглянулась, будто призывала к себе в поддержку своего Алексея.
- А вот что, - зашептал и я, взял ее под руку и повел прочь. Она двигалась покорно, немного испуганно и заведенно, будто сама превратилась в куклу. Куклу Барби, с лицом Николь Кидман, с фигуркой гимнастки, какой я ее всегда знал прежде. И что же теперь происходило в ее красивой головке? Я ведь действительно никогда не принимал ее всерьез. Просто как хорошенькую безмозглую статуэтку. А тут, оказывается, - идеи! Мнения. Чувства-с.
- Вот что, - повторил я, уже ощущая ее податливость. - Крест у нас. Это огромные деньги, до конца жизни хватит. Еще и детям останется, а у нас будут прекрасные ангелочки. Не хочешь в Париж, не желаешь видеть мать с отчимом - уедем в Венецию, в Рим. Тебе всегда нравилась Италия. Станем путешествовать по всему миру. Египет, Греция, Африка, Бомбей, Киото. Что нас здесь держит?
- Но… - заговорила она. А голос был слаб.
- Еще неизвестно, что выйдет из всей этой истории, - с нажимом продолжал я. - Дача твоя уже сгорела, моя квартира в руинах. Вся Россия в руинах и в пожарищах, если угодно. Нету тут никакого будущего. Ни у тебя, ни у меня, ни у кого. Все здесь марионетки и все вокруг - миф. Я могу продать крест на Западе. Обратимся к тому же Вадиму, твоему отчиму. Даром он, что ли, по культурной программе работает? Это как вариант. А можно поторговаться с патриархией. Они отвалят не меньше. На одном табаке сколько забабляли!
- Саша…
- Погоди. Я серьезно. Ну его к черту, этого Алексея! Я тебя сильнее люблю. До сих пор.
- Ты…
- Он пропадет, уже пропал, и ты вместе с ним. Сделай выбор. Еще не поздно. Такой шанс выпадает всего один раз в жизни. Это я тебе как историк говорю. Кто его упускает, тот потом мучается до самой смерти.
- Я не…
Почему, непонятно, но мы вдруг свернули с тротуара и пошли прямо на красный свет, будто ошалели оба, с каким-то омраченным сознанием, по крайней мере у меня. Или это я ее потянул за собой, в поток машин? Или меня толкал кто, двигал ноги и мысли? Взвизгнули тормоза, и мы едва не угодили под мерседес. Под брань водителя я продолжал говорить:
- Поехали, поедем сейчас же, мы уедем и скроемся.
А куда, я и сам не знал. И вроде бы даже тянул ее в этот мерседес, из которого высовывался орущий шофер. Затем и сам я стал на него орать, словно он не хотел нас везти туда, куда я стремился немедленно отправиться вместе с Машей. Кажется, и она тоже кричала. Или шептала что-то? Или мне все это чудилось… И только когда я ощутил звонкую пощечину, от которой у меня едва не брызнули слезы, то пришел в себя.
- Извини, - сказала Маша и потянула меня обратно на тротуар.
Некоторое время мы шли совершенно молча. Я поднял воротник ветровки, надвинул на глаза кепочку и считал шаги.
- Я ничего не слышала, - произнесла наконец Маша.
- Ну разумеется, - отозвался я. - А я ничего и не говорил. И вообще это была шутка. Проверка на полиграфе.
- Мне в библиотеку, - сказала она, останавливаясь.
- Да и мне дали особое задание.
- Встретимся вечером.
- Угу. Подожди-ка.
Я вытащил из кармана завернутый в ткань крест и протянул ей.
- Положи в банк сама. А то я еще не удержусь и…
Не закончив фразу, я развернулся и пошел от нее прочь.
3
Ни по каким таким дурацким адресам, где, может быть, и проживали еще изъеденные молью старики и старухи, но вряд ли могли вспомнить даже свое имя, я, разумеется, не поехал. Потому что не врач, выводить из состояния комы и анабиоза не умею и лечить болезнь Альцгеймера не могу. Это Алексей у нас педиатр, вот пусть и занимается престарелыми детьми. Бумажку с его каракулями я бросил мимо урны, а сам отправился к своему университетскому другу, директору гуманитарного колледжа, где я преподавал. Жил он около Речного вокзала, в элитном доме, в такой квартире, где можно было кататься на роликовых коньках, и то сразу всю не объедешь, устанешь. Сегодня у нас было воскресенье, значит, он дома, в семье, с замечательной женой и дочкой, которая, несмотря на свои юные лета, уже успела побывать участником всероссийского съезда парапсихологов и экстрасенсов и отметиться каким-то дипломом, то ли от самого Кашпировского, то ли от бабушки Любы.
Евгений встретил меня с распростертыми объятиями и сразу же усадил за стол. Настроение у меня было препоганое, поэтому я не отказался выпить. Сначала из одной красивой бутылки, потом из другой, а затем из третьей или уже из четвертой? - не помню.
- Я к тебе, собственно, вот зачем, - сказал я, опасаясь, что скоро гласные звуки в моих словах начнут пропадать или сливаться с согласными, а язык во рту станет телячьим. - Позвони коменданту, чтобы мне выделили комнату в общежитии. Лучше - две. Или три. Со мной беженцы. Я и сам погорелец. Слышал, что случилось с моим домом?
- Слышал, - ответил Евгений. Получилось у него: слан. По-видимому, процесс транскрибирования шел быстрее.
- Понимаешь, я постоянно забывал выключить газовые конфорки. Об этом ты прочитаешь в завтрашней газете. С моим некрологом.
Подперев голову рукой, я задумался: а жив ли я в самом деле? Может быть, Маша права, и все мы - фантомы, призраки? Одни более осязаемые, другие менее. Вся Москва заселена какими-то полулюдьми, полупривидениями. Потому что живут в доме, который покинул Хозяин. Ушел и не вернулся. А эти странные существа бродят по его комнатам, спят на его кроватях, кто устроился на чердаке, кто в подвале, доедают его припасы, бьют посуду и ломают мебель, хохочут и заливаются горючими слезами одновременно. И уверены, что он больше не появится вновь. Никогда. А Хозяин придет и спросит.
- Я дам тебе семейный номер, - сказал мой друг-директор. И пошел звонить коменданту. Когда он вернулся, я попросил еще отпуск за свой счет дней на десять.
- Без проблем, - ответил Евгений. - Потому что занятия вообще отменяются. Вчера в нашем колледже прорвало трубы и все залито водой. Странно, ведь совсем недавно меняли отопительную систему. Но нам еще повезло - в соседних домах на Дербеневской набережной испортилась канализация и все дерьмо плавает на улице. Стекает в Москву-реку. Я был там сегодня утром. Дышать невозможно. Что происходит, Саша? Диверсия?
- Не знаю. Сам не могу понять, - честно признался я. Но рассказывать ему ничего не стал. А то бы он еще принял меня за ненормального, повредившегося от потери жилья.
Вместо этого я вытащил из кармана одну из фотографий, на которой была запечатлена О. Д. Ухтомская вместе с пожилой женщиной и благообразным старичком.
- Зови дочь, - сказал я. - Сейчас проверим ее экстрасенсорные способности.
Настя пришла на кухню, взяла в руку фотографию. Сосредоточилась.
- Я от тебя не требую анкетных данных этих людей, - произнес я. - Но хотя бы скажи, что ты видишь? А уж адреса мы как-нибудь и сами найдем.
- Почему? Могу и сказать, где они проживают, - ответила умненькая чудо-дочка. - Папа, неси карту Московской области. Они где-то там, в Подмосковье.
Папа не совсем твердой походкой сходил за автомобильным атласом. Настя стала водить ладонью по карте, продолжая изучать фотографию. Пока она занималась своим чародейством, мы с Женей продегустировали вино из очередных бутылок - Шато де Фьезаль и Порто Баррое. У него страсть к хорошим портутальским и французским винам. Красиво жить не запретишь. Особенно когда сдаешь в аренду половину своего колледжа.
- Один в Софрино, это старик, - сказала наконец Настя. - Две другие - в Опалихе. Вернее, только девушка. Пожилая женщина мертва. Кажется, умерла насильственной смертью неделю назад. У старика, кстати, рак горла. В последней стадии. Почти не может говорить и принимать пищу. Девушке надо подлечить бронхи. Предрасположенность к туберкулезу. И общая анемия.
Я забрал фотографию и как-то быстро протрезвел. Круто она разобралась с тетушкой.
- Тебе бы в ФСБ работать или в Минздраве, - сказал я. - Цены нет. Чумаки отдыхают.
- А вам, дядя Саша, следует обратить внимание на поджелудочную железу, - ответила Настя. - Явно барахлит к вечеру.
- Если на все обращать внимание, то не останется времени для жизни. А вот лучше ответь мне на такой вопрос, - я решил коварно протестировать ее еще раз. - На какой ноге у меня была вывихнута коленная чашечка, на левой или на правой?
- Когда это случилось?
- Лет семь назад.
Зеленые глаза Насти прищурились. Папа налил нам Сандеман Фуандерс, пятилетней выдержки.
- На правой, - сказала юная волшебница.
- А вот и нет! - воссторжествовал я. - У меня вообще сроду не было никаких вывихов.
- Значит, будут! - обиженно-зловеще фыркнула Настя и ушла.
Мы же продолжили дегустировать коллекционные вина, пока не появилась его супруга с явным желанием выпроводить меня вон. Без всякой экстрасенсорики ей было ясно видно, что у нас скоро вывихнутся не коленные чашечки, а остатки мозга. Напоследок я попросил у Евгения в долг, сколько сможет. Смог он столько, что я едва рассовал все по карманам. Только потом удалился, прихватив на память игристое Жан Поль Шене.
Отправился я в общежитие нашего колледжа на Бауманской, где вселился в свое новое двухкомнатное жилье. Оказалось оно ничуть не хуже прежнего, даже ширше, вот только коллективный душ в конце коридора, коим я и не преминул воспользоваться, чтобы окончательно протрезветь.
Комендант, вручая мне ключ от семейного номера, радостно сообщил:
- Новость-то какая, слышали?
- А что, Чубайс впотьмах застрелился?
- Это бы пол-беды. У нас нынче ночью, уже под утро, все тараканы разом покинули общежитие! Представляете? Исчезли, как ветром сдуло, все до одного. А ведь чем только я их не морил! Вы даже представить себе не можете, Александр Анатольевич, сколько я с ними мучился. А на рассвете гляжу - несутся вон, словно угорелые. Не в маршевом порядке, а в паническом бегстве. Что бы это значило?
- Я историк, а не биолог, - пожал я плечами. - Понятия не имею. А может быть, это не так хорошо, как кажется? Когда крысы бегут с корабля, он тонет. А вот тараканы… К пожару, что ли?
- Нет, я за электропроводкой слежу, - ответил бывший майор. И добавил: - А крысы у нас в подвале остались, все на месте. Можете сходить и проверить.
- Как-нибудь в другой раз, когда прикуплю сыра.
Мне страшно хотелось спать. Я заперся в своем номере, рухнул на кровать и погрузился в безраздельную тьму. Разбудил меня часа через три звонок на мой сотовый.
- Ты где? - услышал я голос Алексея.
- Погоди, дай сообразить.
Я приподнял с подушки голову, огляделся в незнакомых стенах, и до меня не сразу дошло, где я пребываю.
- Тут, - предельно лаконично и доходчиво отозвался я.
- Ясно, - с той же логической завершенностью произнес он. - Ну тогда собирайся и приезжай на Ярославский вокзал. Я буду ждать тебя возле табло.
- А это очень важно?
- Иначе бы не звонил. Все объясню потом. Скорее.
- Прямо какие-то скачки с препятствиями, - вздохнул я. - Ладно, еду.
Одежду мне собирать с пола было не надо, потому что я в ней и спал, будто всегда готовый к тушению огня пожарный.