13
И опять-таки, жили-были двое мужчин, которые однажды мчались по внешнему кольцевому бульвару в "504"-й цвета "голубой металлик", под звуки "Консульского марша в Маренго", исполняемого оркестром республиканской гвардии и несущегося из пары динамиков, расположенных по обе стороны их временной обители. Сразу после Порт-Шамперре машина застряла в пробке, и человек, сидевший за рулем, разразился проклятиями. Он был довольно высок, широкоплеч и носил синий костюм с синим же галстуком. Волосы у него были темно-каштановые, глаза слезились, а багровое лицо украшала сеточка красных прожилок, таких же частых и запутанных, как водная сеть Боса. Звали его Гильвинек, место рождения - Банналек, так было записано в удостоверении с триколором, которое хранилось во внутреннем кармане пиджака. Он был представителем закона. Есть такая профессия.
Человек, сидевший рядом с Гильвинеком, носил серую одежду. Глаза и волосы у него тоже были серые. Худенький, подобранный, он напоминал язычок огня, готового вот-вот погаснуть, - такой же тусклый, но такой же стойкий. Звали его Кремье, и он вкупе с Гильвинеком представлял закон. Он листал какой-то толстый сброшюрованный труд. Подняв голову, он произнес несколько неразборчивых слов; Гильвинек тотчас убавил оглушительную громкость военного марша.
- Что ты сказал?
- Я сказал: убавь звук, - повторил Кремье.
- Уже убавил, - сказал Гильвинек.
- Вот так оно лучше.
Гильвинек устремил на Кремье долгий взгляд, враждебный и одновременно восхищенный, завистливый, слегка даже почтительный, и возможный благодаря глухому автомобильному затору вокруг них, на замкнутом пространстве в два квадратных километра, потом вполголоса изрыгнул несколько ругательств, потом включил первую скорость, увидев, что гектары машин сдвинулись вперед на целый метр. Кремье снова погрузился в чтение журнала, а вернее, каталога "Мютюэль", предлагающего своим адептам предметы первой необходимости по сходным ценам.
- Ты что, не любишь музыку? - спросил Гильвинек.
- Да нет, - ответил Кремье, - не особенно.
Еще с четверть часа они двигались по кольцу с невозмутимой скоростью минутной стрелки на циферблате. Гильвинек то и дело перестраивался в другой ряд под тем предлогом, что так оно быстрее, а на самом деле, желая хоть чем-то себя занять. Добравшись до авеню Малакоф, они увидели прямо посреди шоссе машину, завалившуюся набок, и Гильвинек сказал: "Вот из-за этого ДТП мы и застряли!", хотя после этого ДТП ситуация к лучшему не изменилась. Возле Порт д’Итали они свернули с кольцевой дороги, надеясь проскочить к следующей заставе бульварами, носившими имена маршалов, но там была точно такая же безнадега - и тут даже Кремье начал нервничать. Тогда Гильвинек придумал, как срезать часть пути; в результате они долго крутились в районе Альфорвиля, петляя в лабиринте улиц и проспектов, и наконец были вынуждены, как простые смертные, спросить дорогу у своего же коллеги-полицейского. Спустя какое-то время они все-таки попали в Иври, а там уж довольно скоро нашли домик Фернана.
Кремье несколько раз дернул шнур звонка, свисавший с одного из столбов. Поскольку никакой реакции не воспоследовало, он толкнул створку ворот, расцарапал свою фланель в когтистых лапах розового куста, близкого к одичанию, и подошел к домику. Не успел он постучать, как из отверстия, проделанного в двери на уровне человеческой головы, высунулась длинная полая металлическая трубка и уперлась аккурат в кончик носа посетителя в сером.
- Кончайте, Фернан, это я, - сказал Кремье, - это всего лишь я.
- А этот краснорожий позади вас, - спросил напористый голос из-за двери, - что еще за тип этот краснорожий?
- Мой коллега, - объяснил Кремье, - и приятель.
- Знаем мы ваших приятелей, - откликнулся голос. - Знаем мы вас. Чего тебе надо?
- Да ничего, - сказал Кремье, - так просто, проезжал мимо…
- Нет, вы только его послушайте! - взревел голос. - Он мимо проезжал!
Тем не менее дуло медленно втянулось обратно в дыру, оставив на носу Кремье круглый белый отпечаток, а дверь в конце концов отворилась под звяканье цепочек, щелканье крючков и скрип засовов. Кремье прошел следом за недовольно бурчавшим стариком в комнату, сплошь заваленную книгами. Книги на полках закрывали стены до самого потолка, книги в шатких стопках стояли на полу, подпирая друг друга, как люди в метро в часы пик. Фернан сотворил из этого книжного скопления нечто вроде мебели: кубический метр книг образовал стол со столешницей, сложенной из томов большого формата; штабель пониже и подлинней служил скамьей, которая с привлечением ближайших стопок могла преобразиться и в кровать. Связки газет, благо они шире и мягче, можно было рассматривать как кресла. Кремье сел на одну такую связку, а Фернан расположился напротив, держа ружье на коленях. Гильвинек стоял у окна, заложив руки за спину и разглядывая сквозь мутное стекло прилегавший к дому огородик.
- Ну, как дела? - спросил Кремье.
- Да нет уже никаких дел, - ответил Фернан, - ни черта нет. Все кончено. Люди больше не читают.
- И все же тебе здесь неплохо живется. Ведь это практически настоящая деревня.
- Вам бы заняться своими артишоками, - посоветовал, не оборачиваясь, Гильвинек. - Тут холода обещали, неплохо бы накрыть ростки колпаками. А уж весной вы бы их прищепили…
- Ага, - буркнул Фернан, - хотя все равно я их не ем. Как его зовут, твоего коллегу?
- Гильвинек.
- Ну ясно, - усмехнулся Фернан. - Сам-то я из Бреста. Стало быть, вы мимо проезжали?
- Вот именно, - подтвердил Кремье, - проезжали мимо. Дай, думаю, загляну к тебе. Скажи, ты случайно ничего не слыхал за последние дни об одном типе по имени Шав?
- Ах вот вы зачем, - усмехнулся Фернан. - Так бы сразу и сказали. Значит, вы за этим ко мне пожаловали.
- Ну да, - признался Кремье, - за этим.
- А что тебе от него надо?
- Да ничего, - уклончиво ответил Кремье, - ну, почти ничего. Возможно, он знает человека, которого ищут… которого мы ищем. Ну вот и расспрашиваем кого можем, там и сям, вдруг что-нибудь путное услышим. Ты же знаешь, как это делается.
Фернан сверлил взглядом Кремье в наступившей тишине, слегка нарушаемой Гильвинеком, который решил наконец сесть и теперь перелистывал свое сиденье. Внезапно старик встал и, отступив к порогу, направил ружье на двоих полицейских.
- А ну убирайтесь, - скомандовал он, мотнув подбородком в сторону выхода. - Вон отсюда. Я уже не очень-то молод, но зря вы надеетесь, что я позволю вам являться в мой дом и морочить мне голову. Давайте-ка, освобождайте помещение. И поживей!
- Слушай, - мягко сказал Кремье, - у нас действительно произошла странная история. Недавно вечером в районе Жюля Жоффрена, почти напротив "Вермона", некто Кроконьян - тебе известно это имя? Оно тебе что-нибудь говорит?
- Вермон - да, - ответил Фернан, - Кроконьян - нет. Наверняка из молодых. А молодых я уже не знаю. И вообще, какого черта я отвечаю этому паразиту? - возмутился он вдруг. - Ну-ка мотай отсюда, мотай, говорю, паразит! Прочь из моего дома, вы оба!
Он грозно размахивал своим оружием и явно не был расположен к конструктивному диалогу. Кремье пожал плечами и встал. Гильвинек последовал его примеру и, проходя мимо окна, бросил прощальный взгляд на грядки.
- А ваш кервель, вон там…
- Убирайся! - взревел Фернан.
- …вы могли бы его уберечь…
В ответ букинист замахнулся прикладом на непрошеных гостей, и те, шарахнувшись от его ударов, кинулись к двери, а из нее к своей "504"-й; по пути их снова расцарапали безжалостные шипы роз. "Ворота! - крикнул им вслед Фернан. - Ворота прикрыть не забудьте!" Стоя на пороге дома со своей длинноствольной винтовкой в руке, он проследил за беспорядочным отступлением посетителей, потом разразился нервным хохотом и с треском захлопнул за собой дверь. "Старая сволочь!" - бросил Гильвинек.
Заперевшись на все замки, Фернан пересек комнату с книгами, потом другую, такую же захламленную, но не книгами, а кучами скомканного белья, и взобрался по восемнадцати ступенькам наверх, в маленький кабинет, обставленный настоящей мебелью, иными словами, стулом и столом, на котором был водружен древний телефонный аппарат. Он сел, снял трубку, набрал один номер, затем второй, каждый раз долго ожидая ответа под пронзительные звонки, которые разносились эхом по затихшему безлюдному дому, отдавались дребезжанием в оконных стеклах и разбудили кошку. Наконец по третьему номеру, после двенадцати гудков, ответили.
- Его нет дома, - сказала Вероника. - Нет, понятия не имею. Я как раз пришла забрать свои вещи, уже выходила и вдруг услышала ваш звонок. И помчалась назад, прямо задохнулась (она громко подышала в трубку). Да, конечно, я передам, хотя, вообще-то, не знаю… Может, я его и не увижу. Вроде бы он еще не возвращался. Ладно, я ему записку оставлю. Что написать, кто звонил?
- Бесполезно, - сказал Кремье, щелкнув переключателем на табло машины, после чего рация, вернувшись к своим передающим функциям, снова начала извергать воинственные приказы. - Ничего они не знают. Поехали отсюда.
- Старая сволочь, - повторил Гильвинек. - Гляди, что я у него свистнул: с паршивой овцы хоть шерсти клок.
И он вытащил из-под куртки книжку. "Я на ней сидел, - сказал он, - прилично выглядит, и обложка ничего". Это было английское карманное издание "Калеба Вильямса" Уильяма Годвина; бежевые буквы названия четко выделялись на рисунке темных тонов, где мужчина с озабоченным лицом сидел в глубине фиакра.
- Ты разве говоришь по-английски? - спросил Кремье.
- Нет, но вот как раз и будет повод научиться. Лучший способ освоить язык - это лингвистическое погружение, слыхал про такое? А обложечка и вправду клёвая. Ты что, не любишь литературу?
- Да нет, - ответил Кремье. - Не особенно.
- Глянь-ка на рисунок! - воскликнул Гильвинек, - этот тип в фиакре, он же на тебя похож. Вылитый портрет!
Он принялся листать книжку, а Кремье глядел на него, как очень одинокий человек глядит иногда на свою собаку - снисходительно, с примесью отчаяния и оттенком глухого раздражения. Потом его взгляд вдруг застыл и сделался отрешенным. "Эй! - окликнул его Гильвинек, - что случилось?" Кремье встряхнулся и знаком приказал ему ехать.
- Ладно, - заключил он, - надо будет составить рапорт.
- Слушаюсь, шеф, - ответил Гильвинек.
- С чего это ты меня величаешь шефом?
Они отъехали. Гул их мотора начал слабеть, а потом и вовсе растворился в отдаленном городском шуме, их уже не было видно возле дома. Да, их уже не видно возле дома. Но мы-то еще здесь. Окружающий пейзаж можно назвать блеклым и тусклым. Погода холодная, сырая. На улице безлюдно и тихо, если не считать отдаленного городского шума, но он не представляет никакого интереса. Так что и нам, собственно, тут делать нечего. Но вот слышится урчание другого мотора, сперва приглушенное, затем окрепшее; наконец оно воплощается в новую машину, которая сворачивает в проулок, подъезжает к дому и тормозит как раз на том месте, где недавно стояла "504"-я. Это взятая напрокат "Мазда" Фреда. Неужели что-нибудь все-таки произойдет? Неужели мы ждали не напрасно?
Раздраженный Фред пробежал по узкой дорожке между стеной дома и садом и без стука ворвался в кухню.
- Ну и ну! Ты что себе позволяешь? - возмутился Фернан.
- Здравствуй, - сказал Фред, - это я.
- Вижу, что ты.
- Я ехал мимо…
- Как, и ты тоже?
- Что значит "я тоже"?
- Если ты по тому же делу, что в прошлый раз, я ведь тебе сказал тогда: нет. И сейчас повторяю: нет, нет и нет.
- Послушай, - сказал Фред, - это можешь сделать только ты и никто другой. Ты ведь знал Бенедетти, ты его знаешь. Тебе ничего не стоит поговорить с ним обо мне, просто словечко замолвить. Ну поверь, что это очень важно.
- Нет, - упрямо твердил Фернан, - не будет этого.
- Ну я тебя прошу, позвони ему, - настаивал Фред. - Позвони, дядюшка!
- Да пойми же ты, не могу я, - объяснил дядюшка, - не могу и всё. Там уже при нем Жорж. И вы с ним опять сцепитесь.
- Вот так я и знал! - воскликнул Фред, - ты, значит, тоже на стороне Жоржа.
- Не будь дураком, - посоветовал Фернан.
- Вы всегда были против меня, все, все! - злобно заорал Фред. - Но мне на это начхать. Я вас презираю, я плюю на вас. Мне все это до лампочки, слышишь? Я вам покажу! Теперь я знаю, что мне делать!
- Что ты несешь?
Но тут Фред совсем взбеленился. Схватив большую чашку со стола, он изо всех сил шваркнул ее об пол. Чашка разбилась вдребезги, осколки разлетелись во все стороны, и один из них рикошетом угодил в правую щеку Фреда. "Черт, черт, черт!" - завопил Фред и разразился невнятными, страшными угрозами в адрес всех и вся. Капля крови, выступившая на его щеке, сползла к подбородку. Он попытался стереть ее уголком платка и в результате размазал на пол-лица. Фернан указал ему на раковину у окна.
- Подбери все это и умойся, - приказал он. - Погоди, я тебе сейчас пластырь налеплю.
14
- Это он, он! - твердил Шпильфогель на следующее утро.
Доктор держал попугая в руках, нежно поглаживая его жемчужно-серую головку, свинцово-серую грудку, мышино-серые крылья и хвостовые перышки с розоватым отливом; он согревал птицу своим дыханием, а Морган отвечал ему ругательствами. Тем временем Бенедетти разглядывал высокую светлую комнату, где над его головой неугомонно летали многоцветные пернатые; этот пестрый вихрь напоминал небольшой дневной фейерверк, даром что беззвучный и беспорядочный. Бенедетти встал, Шпильфогель еще раз поблагодарил его, отпустил попугая к соседям по вольеру и торжественно взмахнул чековой книжкой. Но Бенедетти сказал доктору, что это не срочно, что счет за услуги ему пришлют на неделе, и откланялся; выйдя из дома, он перешел на другую сторону улицы, где ждал бежевый "Мерседес", который так трудно было поддерживать в приличном состоянии. Пока он искал в кармане ключи от машины, к нему обратилась юная девица в круглых очках, плохо скроенных белых одеждах и с пачкой брошюр под мышкой.
- Ось мира проходит через ваше сердце, - возгласила она, - но вам это неведомо.
- Согласен, - сказал Бенедетти, - извините меня, я немного спешу.
- Закройте глаза, - приказала девушка, - и вслушайтесь в биение вашего сердца. Его питает река небесной гармонии, не правда ли? Чувствуете ли вы это?
- Оставьте меня, прошу вас, - нервно огрызнулся Бенедетти: связка ключей куда-то запропастилась.
- Расслабьтесь, - посоветовала девица, - дышите спокойно, не думайте ни о чем. Вдыхайте и выдыхайте, вдыхайте и выдыхайте. Вы счастливы. Луч неземного блаженства согревает вашу жизнь. У вас красивая машина.
- Она еле ходит, - сообщил Бенедетти, нервно обшаривая карман за карманом.
- У вас наверняка красивая жена, - продолжала девица.
- Она тоже еле ходит, - сказал он. - Держите.
- Счастливый путь! - сказала девица, пряча деньги. - И повторяйте семь имен. Река небесной гармонии протекает через семь имен.
Бенедетти, грязно ругаясь сквозь зубы, наконец включил мотор, и тут зарядил дождь. Дворники, постанывая, размазывали по лобовому стеклу мокрую налипшую пыль, но так и не довели его до идеальной прозрачности к тому моменту, как "Мерседес", переехав Сену по мосту Альма, затормозил у дверей "Оптики".
Здесь повторилась примерно та же сцена, что у доктора: Реймон Дега сжимал супругу в объятиях, целуя ее щеки в розовой пудре и белокурые волосы с седыми корнями. "Это она, слава богу, это она! - ликовал он. - Сколько я вам должен?" Бенедетти снова обещал прислать счет и торопливо ретировался. На подходе к своему автомобилю он бдительно оглядел окрестности, но не обнаружил никого, желающего превозносить ось мира. "Мерседес" проехал вдоль реки к Шатле, а затем к началу бульвара Севастополь; мрачные небеса по-прежнему источали вялый, тяжелый дождь.
Двое мужчин встали, когда он открыл дверь своего агентства.
- Господин Бенедетти? - спросил один из них, тот, что пониже. - Я офицер полиции Кремье. А это офицер полиции Гильвинек.
- Чему обязан? - осведомился Бенедетти.
- Нас интересует один из ваших служащих, - сказал Кремье. - Мы вас долго не задержим.
Двадцать минут спустя Гильвинек и Кремье покинули кабинет Бенедетти, куда в свою очередь вошли Бок и Риперт. Шеф сидел в прострации и не отреагировал на их вторжение ни словом, ни жестом. Его неподвижный взгляд за полукруглыми стеклами очков выражал глубокую задумчивость или по крайней мере сильную тенденцию к таковой. Помощники сели и стали терпеливо ждать в окружении изумрудно-зеленых портьер, цветных обоев и абажурчиков, прикрывавших маленькие медные лампы. На боковых стенах висели две гравюры, первая - с изображением океанского судна, на второй - видимо, симметрии ради - красовалось все то же судно. На каминной полке были расставлены фотографии в тоненьких рамочках: какие-то дома, лошади, пожилая пара, женщина с ребенком. Риперт закурил сигарету.
Бенедетти все еще пребывал в неподвижности, его застывший взгляд уперся в высокие настольные часы, которые торчали перед ним среди бумажного хаоса, словно маяк средь бушующих волн; их стеклянный корпус позволял видеть устройство механизма: большое зубчатое колесо двигалось вполне бодро, приводя в действие второе, более медлительное, от которого, в свою очередь, вращалось - но уже еле заметно - третье; следующие, совсем мелкие шестеренки вообще выглядели нерабочими. Бенедетти зачарованно следил за ходом этой системы. Волна его изжелта-седых волос прекращала свое существование, не достигнув макушки, из одной ноздри торчал длинный медно-рыжий волос - точь-в-точь оголенный проводок электронного мозга робота. Бок шепотом попросил у Риперта сигарету. "А я думал, ты бросил", - так же тихо ответил Риперт. "Ладно, не надо", - махнув рукой, шепнул Бок. Этот обмен репликами вырвал Бенедетти из его медитации: он достал из кленовой шкатулки толстую сигару и обрезал кончик маленькими золочеными щипцами.
- Хотите эту, Бок?
- Спасибо, я больше не курю, - ответил тот.
- Да? А мне показалось… - протянул шеф отсутствующим голосом.