Поменять тресковую печень на тушенку командиру разведгруппы не удалось. Старшина Якимчук за войну навидался и рассерженных разведчиков, и грозных начальников. В заданиях он разбирался не хуже капитана Епанешникова. Знал, что главное дело будет выполнять штурмовая группа лейтенанта Кременцова. Для нее Якимчук приберегал и тушенку, и сгущенное молоко, и полканистры вонючего трофейного рому. Группа Гнеушева обойдется и тресковой печенью, не велики баре. Питательный же продукт!.. Слопают от безделья за милую душу вместе с сухариками и брынзой. А водички запить на Вороньем мысу хватит, небось не пустыня Сахара.
Гнеушев принес тресковую печень обратно и для поддержания собственного престижа громогласно заявил, что по возвращении он прижмет пройдоху Якимчука за такое обращение с разведчиками, отправляющимися на задание. В полмомента придавит этого прихлебая так, что у него из заднего места юшка брызнет.
- Вы не расстраивайтесь, товарищ командир, - басом сказал Докукин. - Тресковая печень - это же первейшая еда. Из нее рыбий жир производят, который детишкам и больным в питание идет… У меня брательник до войны салогреем работал. Завернешь, бывало, к нему на хозяйство, он краник у чана отвернет и жиру тебе алюминиевую кружку нацедит… Тепленького еще. Как слеза, помню, светится, и аромат от него пахучий. Сольцы в него щепоть кинешь, хлопнешь такую кружечку и - благодать! День на тоне без обеда ворочаешь…
Гнеушев отправился с лейтенантом Кременцовым на наблюдательный пункт. Уселся у рогатой стереотрубы с двадцатикратным увеличением и метр за метром стал обшаривать угрюмый, в диких гранитных отвесах, берег Вороньего мыса. Нашел приметную, похожую на башмак скалу, возле которой, по словам лейтенанта, можно было приткнуться к берегу и по расселине подняться на кручу. Старшина до боли пялил глаза, высматривая темную косую щель, прорезавшую сумрачный обрыв камня. Не очень было похоже, что по такой щели можно забраться на мыс.
- Заберетесь, - успокоил его Кременцов. - Мы же с ребятами забрались. Деться будет некуда - и заберетесь… Веревку только с собой прихватите, а то нам пришлось ремни связывать… Место там одно пакостное есть. Гладкий пупырь, и ни с какой стороны обхода нет. Всего в нем метров пять, а хуже не придумаешь…
В вечерние сумерки группа Гнеушева погрузилась на старенький мотобот. Раздалась негромкая команда, и берег стал отдаляться. Слеповато подсвечивая воду синими огнями, мотобот не спеша зачапал на север. По морю, в обход немецких батарей и приземистого наволока, до Вороньего мыса было километров двадцать.
Глава 3
- Чухаемся, как на ярмарке, - ворчал пожилой мичман, круто вывертывая руль то в одну сторону, то в другую. - А ну сюда глянь, старшина… Вроде похоже.
Заря, бросив над сопками первый ломоть неясного света, разливалась над землей, над оловянным туловом фиорда, стиснутого отвесными берегами. Мотобот на малом ходу тащился от заворота к завороту, разыскивая похожую на башмак скалу.
- Мне артиллеристам сегодня надо еще поспеть снаряды подкинуть, а я с вами валандаюсь… Приткнусь сейчас к берегу и - махайте. У меня приказ высадить вас на Вороний мыс, а уж как будете наверх забираться, не моя забота… Может, здесь?
Ближние скалы приметно расступились, открыв косую расселину в граните. Гнеушев задрал голову, оглядывая щель.
- А где же скала?
- Тебе еще скала требуется! - рассердился мичман. - Щель нашли, так ему еще скалу подавай!.. Вон их сколько! Любую выбирай, какая нравится.
Мичман с бережением повел мотобот в узкий лаз расступающегося камня. В теснине волны вспучивались стекленеющими буграми, то вскидывая бот вровень с береговым уступом, то опуская его ниже бородатых пупырчатых водорослей, пахнувших сыростью и йодом.
Прыгать пришлось с борта.
- Рация!.. Рацию осторожно…
Придерживая локтем дюралевую коробку рации, Ленька Кобликов со страхом скосил глаза в темный провал между бортом и скальным отвесом, где угрюмо хлюпала вода, прижмурился и прыгнул на берег. Мотобот задним ходом выбрался из щели и скрылся за заворотом.
Пятеро остались на уступе, клином врезающемся в отвесные скалы. Ввысь, разодрав твердь нависающего над головами гранита, уходила расселина. Темная и узкая, с зазубренными острыми камнями, тронутыми плесенью лишайников. Неровным шрамом в отвесной круче она вздымалась почти отвесно и метрах в тридцати исчезала за угловатым срезом.
Старшина Гнеушев недоверчиво хмыкнул, вспомнив слова лейтенанта Кременцова; что именно здесь он с разведчиками забрался на мыс.
Может, все-таки перепутал старшина место. Здесь же крылья требуются, такую откосину одолеть!
Над морем занимался рассвет. Разведчики, боязливо посматривая на щель, инстинктивно жались друг к другу, ощущая затаенную опасность уходящих в небо сумрачных скал.
Плавными кругами, раскинув крылья, ходили над водой чайки. Празднично белые, остроклювые и легкие. Качалась, колыхала водоросли, заплескивала на уступ сине-зеленая морская зыбь.
- Двинули, орелики! - приказал командир группы. - В полмомента! Докукин с веревкой за мной… Потом Кобликов… Рацию береги, ефрейтор. Голову отвинчу, если рацию кокнешь! Забара и Лыткин подстраховывают…
Метров двадцать прошли легко. Подъем был крут, но хватались руками за выступы и ощущали под ногами опору.
Иногда вниз срывались камни. Гулкими мячиками прыгали по уступам, распугивали птиц, рикошетировали о нижнюю площадку и улетали в море. Чайки кидались на всплески и, обманутые, взмывали вверх, суматошно хлопая крыльями.
Старшина поворачивал лицо на каждый звук нечаянно стронутого камня, ругался и поторапливал ползущих вверх разведчиков.
- Веселей двигай… В полмомента!
Щель вильнула в сторону, образовав что-то вроде наклонного, в метр шириной, карниза. По карнизу прошли, стараясь не смотреть вниз, где пугающе росла пустота.
Гнеушев подумал, что самое трудное они миновали, но за поворотом кромка карниза, заляпанного чаячьим пометом, сузилась, помельчала и без следа размазалась на округлом вывале. Старшина понял, что это и есть тот самый пакостный "пупырь", о котором толковал лейтенант Кременцов.
Значит, группа шла правильно…
На покатости камня не было ни единой выбоины, ни бугорка, ни малой трещины. Словно кто-то нарочно огладил здесь гранит, чтобы преградить путь наверх.
Осторожно, подтягивая ногу к ноге и прижимаясь телом к каменной стенке, старшина прошел по карнизу, насколько было возможно, и начал шарить по вывалу растопыренными пальцами, как человек, потерявший кошелек. Он даже сумел заглянуть за выступ, но там была монолитная скала, обрывающаяся в море.
Ход наверх был через гранитный вывал. За ним должна продолжаться щель. Гнеушев самолично видел в стереотрубу, что расселина идет от воды до кромки берегового откоса.
- Давай веревку, сержант!
Докукин смотал метров пятнадцать тонкого троса, соорудил на конце петлю-удавку и широкими кругами повесил на руку.
- Кидай!
Раз пять сержант забрасывал наверх кольчатую змейку, но она сползала по гладкому камню.
- А ну, дай я… Сюда встань! За руку меня будешь держать.
Пальцы охватили запястья, соединив Гнеушева и Докукина зацепом схлестнутых рук. Затем старшина откинулся и повис над пустотой.
В раненой руке, где под гимнастеркой возле плеча розовела ямина, затянутая топкой кожей, вспыхнула боль. Остро закогтила плечо и обжигающим огнем налила локоть, перебралась к шее, и стали слабеть напряженные до предела мышцы. Мелкий пот выступил на лице, колыхнулся перед затуманившимися глазами гранитный вывал. Солоновато кольнула язык струйка крови из прокушенной губы.
Гнеушев судорожно напрягся и, не чувствуя уже ничего, кроме оглушающей боли, широко взмахнул рукой. Трос полетел за овал гранитного выступа. Распускаясь на лету, мелькнул перед пятью парами напряженных глаз и не сполз обратно. Провис тонкой жилкой, чуть раскачиваясь под ветром.
Зацепило!
Гнеушев подтянулся на карниз, с облегчением опустил руку и, кривясь лицом, принялся растирать, оглаживать плечо.
Отдышавшись, старшина повис на тросе. Тот подался сантиметров на пять и напружинился под тяжестью командира группы.
- Вроде полный порядок, - неверящим голосом сказал Гнеушев.
- Может, полегче кому…
- Кобликов у нас самый легкий, - с веселой яростью ответил старшина и тоскливо поглядел на гранитный вывал, за которым невидимо захлестнулась петля.
Затем глаза ушли вниз, в пятидесятиметровый провал, где выпирали грани уступов, каменные ребра, где равнодушно плескалась вода. На дне темнели обломки скал, сорвавшихся с крутизны. Волны колыхали на них бахрому водорослей, казалось, что скалы, как живые, шевелятся в воде.
- Кобликов у нас легче всех, - повторил командир группы и ухватился за трос.
- В старину мужики при таком деле крестились, - тихо сказал Докукин.
- А я, сержант, в черта верю!
Гнеушев оттолкнулся от карниза, завис, качнулся из стороны в сторону, стукнулся плечом о камень и, торопливо перебирая руками и ногами, полез по тросу.
Четверо прикрыли глаза. Когда открыли, увидели над собой сапоги со сбитыми каблуками и вздрагивающий от рывков трос. Гнеушев отставил зад, обтянутый пятнистым маскировочным комбинезоном, взмахнул рукой, за что-то зацепился и утянул за камень крупное тело.
Затем послышался его злой и облегченный голос.
- Сейчас получше закреплю, и давай по очереди… В пол момента чтобы!
Потом они лежали без сил на площадке, усыпанной щебенкой. Тяжело дышали, глядели на воду фиорда и не верили, что осилили отвесные скалы, оберегающие Вороний мыс. Забрались на них без крыльев. Залезли с рацией, оружием, с гранатами и патронами, с консервами "тресковая печень", с брынзой и сухарями.
Всходило солнце. Каленый багровый шар поднимался над каменными волнами сопок, преображая их, смывая безликую угрюмость. На краю щебеночной плеши качались, кланяясь морскому ветру, жиденькие гривки осоки. Из-под камня высунул плоскую мордочку лемминг, зло свистнул, учуяв людей, и оскалился в неожиданном страхе.
Докукин смотал веревку, надежно закрепленную за рогатый валун, присыпал ее щебенкой и аккуратно разровнял мелкие похрустывающие камни.
- Ну вот, и места не узнать, - сказал он. - Валун получше приметьте, ребята. В случае чего, чтобы всем знать. Другого хода отсюда нет.
- Тоже верно, - негромко согласился старшина и взял на изготовку автомат. - Теперь потопали дальше, - приказал он и сторожко, припадая к камням, пошел вниз по склону щербатой, изрезанной трещинами, в выбоинах и уступах, сопке. За ним потянулись разведчики.
Когда совсем уже ободнилось, старшина остановил группу в крохотной седловинке, с которой открывался обзор в глубь Вороньего мыса.
- Мы с Докукиным впереди посмотрим, а остальным здесь оставаться, - приказал Гнеушев.
Через полчаса командир группы возвратился в седловинку и сказал, что вокруг вроде все спокойно.
- Пока тут осядем. Передадим сообщение, а потом уж сообразим, что дальше…
- Поисти надо, - сказал Забара.
От этих слов почувствовали облегчение, заговорили, стали снимать вещевые мешки, ослабили ремни, начали устраиваться в затишке под каменной стенкой.
Ленька Кобликов развернул рацию и отстучал "Чайке", что "Волна-один" достигла заданного квадрата и приступает к выполнению задания.
Докукин делил на плащ-палатке сухари и брынзу. Прикидывал на глаз кучки, перекладывал куски из одной в другую. На лбу его сбежались сосредоточенные складочки человека, занятого нужным делом.
- В крайнюю добавь, сержант, - подсказывал Забара, наблюдавший за дележкой провианта.
Остап глядел на куски брынзы и вспоминал повара Ряхина, с которым он водил дружбу. Возвращаясь с заданий, Забара приносил ротному кормильцу то трехцветный фонарик, то компас со светящимися стрелками, то жестяной портсигар, куда была встроена машинка, скручивающая цигарки. За это Ряхин из общего котла наливал Остапу особо. Повар умел провести черпак так, что в котелке мог оказаться и наваристый суп, и жиденькая мутная водичка. Масло в каше Ряхин всегда сгонял в один угол, а потом уж смотрел по человеку, с какого краю зачерпнуть законный половник.
- Консервов сколько на брата, старшина? - спросил Докукин, вытаскивая плоские, экономные по размерам, баночки тресковой печени.
- По банке на нос, - расщедрился Гнеушев. - После такой горки надо основательно заправиться, а то враз баллоны спустят…
- Ну что ж, давай для пробы усы помараем, - сказал Докукин, ловко взрезав жесть. - Ешь, дружки, набивай брюшки, словно камешки…
Подцепил на сухарь скользкий кусок тресковой печени и аппетитно чмокнул.
Ленька Кобликов страдальчески сморщил лицо. Есть ему хотелось, но он знал, что не проглотит и грамма печени, залитой рыбьим жиром. Стойкое отвращение к этому продукту осталось у Леньки с детских лет, когда заботливая мама-врач заставляла сына каждое утро глотать ложку противной, вонючей до рвоты желтой жидкости.
Повертев в руках банку, Ленька отдал ее Забаре.
- Возьми, я эти консервы есть не могу.
Остап взял банку, и лицо его подобрело.
- Погоди, - остановил Гнеушев. - Ты, Кобликов, телячьи деликатности брось… Святым духом будешь пять дней питаться? Этак и рацию не осилишь таскать…
- Не могу я рыбий жир, товарищ старшина… Честное слово, не могу! - Ленька приложил к груди грязную руку, и губы его смялись в страдальческую улыбку. - Вытошнит меня…
- Да что вы, товарищ старшина, к нему причапились, - вступился Забара. - Не может же человек утробу насиловать… Я ему половину сухарей отдам и брынзы… Брынза, она сытная…
Гнеушев махнул рукой и снова подумал, что радиста капитан Епанешников дал в группу нестоящего. Печень трески он, видите ли, кушать не может! К ночи, глядишь, пуховичок у командира попросит. Небось мамаша учила, что на сырой земле вредно спать… Комедь!
Небо прочертила ракета, взлетевшая километрах в двух из-за береговых западных сопок. Вскинулась, выгнув дугу, неживым огнем в свете дня и сгорела, оставив дымный хвост. Потом в той стороне, где находился перешеек, просыпался рыкающий перестук пулемета.
- Фрицевский колотит. - озабоченно сказал Забара. - С чего они, товарищ старшина, пальбу открыли? Может, пробуют…
- На нас бы не попробовали, - ответил Гнеушев и прошел к крайним валунам.
Пологий склон сопки, где в седловинке притаились разведчики, медленно стекал к середине мыса. Там, хорошо видимое, протянулось кочковатое болото с круглым, будто обведенным циркулем, озерком. Из него на запад уходил ручей. Темный, без веселых извилин, опушенный по берегам плотным ерником - зарослями полярной ивы. Километра на полтора ручей просматривался из седловины, потом заворачивал в распадок между сопками.
За лощиной горбатилась каменная гряда, полукругом опоясавшая подходы к бухточке на западном берегу мыса, куда, по сообщениям авиаразведки, шныряли катера из норвежского рыбачьего поселка.
Ракеты и непонятная стрельба насторожили командира группы. Чутье бывалого разведчика подсказывало, что ракеты егеря пускают не зря. Из пулемета им тоже вроде палить ни к чему.
"Ладно, раскумекаем в полмомента все задачки", - подумал Гнеушев прикидывая, как подобраться к бухточке. Напрямик, по пологому склону, где тебя будет видно за километр, где у егерей наверняка посажены и секреты и наблюдатели, не пройти. Нацеливаться надо было на ручей, что тянулся от озерка к бухточке. Если и дальше, в распадке, по берегам густой ерник, то в сумерках или на утренней неясной зорьке, когда дозоры клюют носами, можно, пожалуй, проскочить к бухточке. Идти надо по двое, по обеим берегам ручья. Это уже завтра. А пока надо прогуляться до озерка и понюхать, кто татакал из пулемета в стороне перешейка и по какой надобности была там стрельба.
Старшина понимал, что пройти к бухточке будет не просто. Если егеря, в самом деле, накапливают кулак для контрудара через перешеек, они позаботятся, чтобы ненужный глаз не заглянул в бухточку. Это они умеют делать. Не раз Гнеушев натыкался в разведке на такую частую гребенку охранения, что приходилось поворачивать оглобли.
Возвратившись от валунов, старшина сказал, что попробует пройти к озерку.
- Ты, Докукин, двигай в сторону перешейка. Лыткин и Забара останутся здесь для наблюдения и охраны рации. Сидеть тихо и без надобности не высовываться. Чую я, что какую-то пакость егеря соображают, - озабоченно добавил он.
- Я, Кобликов, коней люблю… Как настоящего коня убачу, у меня на душе прямо смуток делается. Я в нашем колхозе за конями шесть лет ходил. Душевное занятие. Жеребец у меня был по кличке "Угуп"… Ну, не конь, а чистая картинка! Головка маленькая и на лбу белая звезда. Спина ровная, как стрелочка, и ноги в белых чулках… Уши сторожкие, а глазины, как две спелых сливы. Утром я еще пять дворов до конюшни не дойду, а он уже меня слышит. Тонюсенько так заржет… Хлебные горбушки с солью очень он уважал…
- Тоже на войну взяли, - помолчав, добавил Забара. - В один день мы с Угупом воевать отправились. Живой ли он теперича? Человек хоть может письмо написать, а конь что скажет?.. Всякой живности от войны тягота… Купаться Угуп любил…
Слушать россказни Остапа про колхозного жеребца Кобликов не мог. Несерьезно это - группа во вражеском тылу, а Забара несет околесицу. Поэтому Ленька открыл рацию и сосредоточенно стал крутить ручки, проверять, хорошо ли ходит штырь антенны и мягко ли работает ключ.
- Худые здесь, ребята, места… На других фронтах хоть живые люди встречаются, деревни, а то и настоящие города. Туточка я за два года ни дороги, ни дома не побачил… А еще у нас льны цветут…
- Кончай балабонить, Забара, - перебил Лыткин, оставленный Гнеушевым за старшего. - Наблюдение надо вести, а ты "льны цветут"… Ложись вон к тому краю!
В седловинке стояла тишина вековых скал, седых, с жесткими скорлупками лишаев, с красными прожилками гнейсов. Замшелые валуны казались каменными каплями, скатившимися с гранитных волн. Словно неровные заплаты зеленели лоскуты вороничника и желтел ломкий ягель. В полкилометре на склоне кудрявилась поросль березок, уже тронутая северной осенью. В лощине стыла завязшая, остекленевшая от холодных рос пушица.
В той стороне, куда ушел Докукин, снова просыпались короткие пулеметные очереди.
Первым в седловинку возвратился старшина. Выскользнул из-за валунов прямо к рации, с которой без нужды, чтобы прогнать тревожное ожидание, возился Кобликов.
- Ну, чего глаза растопырили? - недовольно сказал Гнеушев, отряхивая с колен налипший торф. - А если бы вместо меня егеря?
- Та нет, товарищ командир, - откликнулся Забара. - Я вас еще от озерка убачил… Там, где вы под большой каменюкой лежали… Нет пакуль егерей…
- "Пакуль"… Все у тебя, Забара, "пакуль". Только тогда и почешешься, когда жареный петух в зад клюнет… Есть егеря! За озерком на сопке дозор. Из-за камней пилотки торчат. Не очень и прячутся фрицы… А ближе подойти нельзя. Скала ровная, как стол… Надо место менять.
- Мы здесь тихо сидели, товарищ старшина, - подал голос Лыткин.
- Вы-то тихо, а вот Докукин, похоже, нарвался. Опять из пулеметов стреляли.