Почему она пришла? Вероятно, потому, что никак не могла поверить в эту смерть и ей надо было собственными глазами увидеть труп, чтобы убедиться в реальности происшедшего. А скорее всего, потому, что разуму вопреки она просто хотела еще немного побыть с Жюдит, постоять рядом с ней, как прежде. Но, увидев это лицо, такое далекое и отчужденное, лицо человека, для которого она уже не существует, Ирен ощутила всю глубину пропасти между мертвыми и живыми. И вместе с тем ее охватило отчаяние при виде Жюдит, которую все покинули, и она лежит в этом склепе, на этой каменной постели, в абсолютном одиночестве. И она не знала, что заставляет ее плакать: отчуждение, которое она прочла на лице подруги, или вид этого беззащитного тела, лежащего здесь, в темнице. Сердце ее сжималось от гнева и отчаяния, но более всего - от жалости. И все это внезапно прорвалось потоком слез. Она испытывала то самое чувство, которое вызывала у нее печальная улыбка актера, - безграничную, пронзительную нежность. А между тем ей предстояло покинуть их - и одну, и другого.
Она подозвала сторожа, который ждал снаружи. Тот появился, шаркая своими сабо, и запер за нею дверь. На улице она ощутила влажную жару - словно удар по лицу мокрым полотенцем. Пока она шла по длинным извилистым аллеям к выходу, почувствовала, как платье у нее начинает прилипать к телу.
Актер хотел, чтобы Ирен непременно выпила коньяку, но она отказалась. Она спросила, где сейчас находится Аргентинец, не в этой ли самой больнице. Актер ответил, что это вполне возможно, поскольку в Сан-Игнасио существует специальная палата, предназначенная для заключенных и охраняемая полицией. Ирен в последний раз оглядела стену, окружающую больничный двор. Аргентинец находился где-то там, за этими стенами, и смерть в его теле боролась с жизнью, хотя жизнь, которая его ожидала, была, пожалуй, хуже смерти.
Они сели в трамвай и после нескольких пересадок добрались наконец до окраины города, опять переехали через большую реку, но это оказалась уже другая река, коды ее были цвета ржавчины.
- Гляди, сколько рыбаков на том и другом берегу, - сказал актер. - Это забастовщики, которые ловят рыбу, чтобы обеспечить семье пропитание.
- Что это за река? Я здесь совершенно не ориентируюсь.
- Чуть пониже, у самого устья, находится порт, из которого мы уезжали в начале путешествия и куда мы возвратились.
Когда они сошли с трамвая, Ирен спросила своего спутника:
- А как же твои правила конспирации?
- Все обернулось иначе. Аргентинец был из наших, и теперь ты тоже связана с этой историей, а потому перестала быть чужой для товарищей.
- Да, за это заплачено дорогой ценой.
В квартире, очень похожей на квартиру актера, они застали группу активистов. Тут был своего рода штаб, куда поступали все сообщения о ходе забастовки. Речь снова зашла о трагической истории. Одному из присутствующих удалось кое-что разузнать об Аргентинце. Однако никому не было точно известно, жив он или нет. А если жив, неизвестно, будут ли его судить или же отправят в психиатрическую больницу. Ирен почувствовала, что в той или иной мере все осуждают Аргентинца, считают его отступником, потерявшим голову от любви.
- Бедняга! - сказала Ирен.
Время от времени раздавался условный стук в дверь и появлялся очередной связной с сообщением о том, что происходит на заводах или на судостроительных верфях. Чаще всего это были молодые женщины.
- На верфях устья работают всего два человека - это повара столовой, которые обслуживают полицейских, занявших завод.
- Доменные печи продолжают выдавать литье. Их охраняют военные. Чтобы пристыдить плавильщиков, бастующие забросали этих мокрых куриц кукурузой. Солдаты ответили гранатами.
- Дирекция металлургических заводов в Эче - это на холме - вывесила объявление: сегодня с шести вечера все должны приступить к работе. Те, кто не выйдут на работу, будут уволены. В любом случае участники забастовки теряют стаж.
- На "Алюминио" полиция стреляла, желая очистить подступы к заводу.
Пока не поступало новых сообщений, собравшиеся болтали между собой. Вслушиваясь, Ирен опять понемногу стала понимать испанскую речь, что не мешало ей считать всю эту болтовню бесполезной. Ей не было скучно, но она чувствовала себя здесь все-таки чужой. Актер почти не обращал на нее внимания. Ощущение отчужденности вновь воскресило в ее памяти образ Жюдит, лежащей на столе в морге, чужой и далекой.
- Рабочие, вернувшиеся на завод "Химик", увидели, что во дворе полно полицейских. Их пропускали между двумя рядами шпиков. В конце каждому задавали вопрос: "Ты возвращаешься к работе без каких-либо оговорок?" Тех, кто пытался ставить какие-то условия, загоняли в автобусы. Шесть автобусов доставили арестованных в тюрьму.
Вечером бастующие выпустили бюллетень, и связные распространили его по городу. Ирен спросила актера:
- Зачем потребовалась эта забастовка, если она заранее была обречена на провал?
- Она разразилась стихийно, когда люди узнали, что картофель подорожал в три раза. Однако дело тут гораздо серьезнее. Эта забастовка, первая после стольких лет террора, - попытка преодолеть страх.
Явилась еще одна активистка - хорошенькая маленькая брюнетка с пурпурными губами и тяжелым узлом волос. Единственное, что ее портило, - коротковатые ноги. Все начали расспрашивать ее:
- Какие новости в городе, Тереса?
- Пароль изменился.
Расстегнув пуговицу на блузке, Тереса вытащила спрятанную в бюстгальтере листовку, напечатанную на папиросной бумаге.
- А в трусиках ты ничего не прячешь, Тереса? - спросил актер.
Все рассмеялись, а Ирен он впервые показался вульгарным. Он сразу превратился в самца, macho.
- Думаешь, это очень смешно? - парировала Тереса. - Во всех рабочих кварталах шныряют полицейские патрули.
Листовка призывала бойкотировать кафе, зрелища, прессу.
"Трудящиеся!
Крепите солидарность!
Примите участие в неделе солидарности с арестованными, объявленной с 25 по 31 (включительно). В эти дни не посещайте баров, кино, танцев. Сэкономленные деньги передайте в фонд помощи семьям арестованных.
Перепиши и передай товарищу!"
Тереса рассказала, что ей удалось увидеть:
- С моста Освободителя видно, что вооруженные солдаты заняли верфи. На шарикоподшипниковом заводе стены оклеены объявлениями - хозяева сообщают свои условия. Забастовщики приходят их читать, потом обсуждают. Как только соберется человек двадцать, из ворот завода тут же появляются полицейские и разгоняют толпу. Люди перебегают дорогу и рассыпаются по пустырям, спускающимся к реке.
Благодаря Тересе и другим связным организаторы забастовки узнавали о положении в городе. Но всех очень беспокоило то обстоятельство, что они были совершенно отрезаны от других районов. Радио и газеты хранили полное молчание и ни словом не обмолвились о забастовках. Полиция производила арест за арестом, и связь между активистами разных провинций была прервана; одним из последствий объявленного в стране чрезвычайного положения явилось также нарушение междугородной телефонной связи.
Так, каменноугольный бассейн в трехстах километрах от столицы оставался великим неизвестным. По слухам, несколько недель назад и там зашевелились. Но распространилось ли это движение дальше? Или все снова вошло в свою колею? Как тяжело было бороться в изоляции, не зная, что делают товарищи в других местах!
Шло время, и Ирен стало тревожить то, что она по-прежнему стоит в стороне от событий, остается всего лишь простой зрительницей. Она завидовала девушкам-связным, которые то и дело появлялись в штабе. Ее тяготило то, что пропасть между нею и актером увеличивается день ото дня, и было невыносимо видеть, как все они - мужчины и женщины - разговаривают, что-то обсуждают, действуют. Она же существует только чисто физически, просто занимает место в углу дивана в тесной комнате и лишь изредка протягивает руку, чтобы взять сигарету или стакан вина. Ирен ждала в томительном молчании, не зная, как актер собирается поступить с ней. И невольно сравнивала себя с Жюдит, тоже обреченной на молчание. Она говорила себе, что молчание живых - совсем не то, что молчание мертвых. Если первое - это плод ожидания и тревоги, когда ты задыхаешься от невысказанных слов, то в молчании мертвых нет и никогда уже не будет ни тревоги, ни ожидания, оно - полнейшая немота. Своего рода отдохновение, если бы это слово в данном случае не было обманом - ведь Жюдит не отдыхала, ее просто больше не существовало.
Не пытаясь уже разобраться в том, что ею движет, Ирен вдруг отозвала актера в сторону. И сделала ему предложение, удивившее ее саму, так как у нее еще не было никакого определенного решения - оно созрело позднее, в процессе разговора.
- Может быть, мне, иностранке, удастся проникнуть в угольный бассейн и выяснить, что там происходит? Буду изображать идиотку-туристку, которая ничего не понимает. Чем я рискую? В крайнем случае меня повернут обратно.
У Ирен было впечатление, что время снова пришло в движение. Кончилась долгая послеполуденная летаргия, когда все эти мужчины и женщины входили и выходили, разговаривали, утопая в сигаретном дыму. Актер принялся обсуждать ее предложение с остальными активистами. Она поняла, что шахтерский район имеет для них такое же значение, как Астурия в Испании. Наконец актер подошел к ней.
- Вот что мы сделаем: мы найдем одного нашего товарища, бывшего горного инженера, он скажет, куда тебе надо идти и что нужно посмотреть.
Они отправились под вечер: в это время инженера наверняка можно было застать дома. Актер снова повел Ирен через весь город, сложную планировку которого она никак не могла себе уяснить. Инженер оказался сухопарым мужчиной лет пятидесяти. Узнав актера, он заключил его в объятия - жест, который так раздражал Ирен. Квартира была загромождена безвкусными безделушками: дешевые кустарные фигурки ланей и собак, лубочные картинки, башня Вестминстерского аббатства с курантами - в миниатюре. Инженер, видимо, одобрил идею Ирен. Он отыскал карту, объяснил француженке расположение угольного бассейна, показал дорогу, по которой нужно ехать, и, наконец, назвал городок, где она должна была получить исчерпывающую информацию. Там он знал двух верных товарищей. Он сообщил ей их имена и адреса.
- Ты должна заучить адреса наизусть, - сказал актер. - И все сведения, какие они тебе сообщат, тоже старайся запомнить - записывать ничего нельзя.
Один из двоих мужчин, которых должна будет повидать Ирен, жил в отеле - их в городе было два; второй - в маленьком домике неподалеку от городского парка. Ирен следует отыскать указанные адреса. Единственное, что может ей помешать, - это патрули, расставленные на дорогах по случаю чрезвычайного положения. Но ведь она будет выдавать себя за иностранку-туристку, которая разъезжает по живописному побережью на машине, взятой напрокат. Самое большее, что ей угрожает, - ей прикажут вернуться назад.
Когда они вышли от инженера, было слишком поздно, чтобы заказывать машину.
- Не хочешь ли поужинать? - спросила актера Ирен.
- Прости, что я не предложил тебе сам. Держу пари, ты с полудня ничего не ела.
- Я пообедала вместе со всеми перед выездом в аэропорт. Мы с трудом заставили себя хоть что-нибудь проглотить. Да и сейчас мне совсем не хочется есть. Говоря об ужине, я имела в виду тебя.
Они зашли в таверну. Потом актер сказал, что ему надо вернуться к товарищам.
- Я совершенно без сил, - сказала Ирен. - Пойду к себе в отель.
Она почувствовала, что вот-вот расплачется. Актер заметил это.
- Послушай, - сказал он. - Идем со мной. Обещаю, что мы пробудем там пять минут, не больше. И пойдем в убежище.
- Хорошо, - согласилась Ирен.
- Высморкайся… Тебе лучше?
- Да.
Пять минут продлились больше часа. Когда актер и Ирен вышли на улицу, трамваи уже не ходили. Они долго брели по безлюдным предместьям. Актер рассказывал о своем детстве, о городе.
- Девчонкой, - сказала Ирен, - мечтаешь ночь напролет гулять по городу с мужчиной. А когда придет такой день, оказывается, что у тебя подкашиваются ноги и ты валишься от усталости.
И действительно, едва они вошли в комнату, Ирен повалилась на узкую кровать. Актер снял с нее туфли. Наполовину из-за усталости, наполовину ради игры она позволяла ему делать с собой все что угодно, не двигалась, не разговаривала. Он расстегнул молнию на юбке и начал раздевать ее. Она не шевелилась.
Как только актер разделся, она притянула его к себе. Несколько минут спустя она прошептала: "О-о! Мне уже хорошо…" Наслаждение возвращалось снова и снова. Потом она испугалась, подумав, что слишком сильно любит этого мужчину, его кожу, его глаза и губы. Испуганная; счастливая, охваченная блаженной истомой, она была не в состоянии думать о чем-либо и скоро погрузилась в сон.
На следующее утро Ирен позвонила в полицию. Ответил какой-то мужчина, говоривший по-французски, и ей показалось, что это тот самый комиссар с тенями под глазами. On сообщил ей, что было произведено вскрытие. Зачем оно понадобилось? Чтобы определить, от чего именно наступила смерть. Полицейский велел ей позвонить завтра. Погребение должно состояться очень скоро.
- Здесь трупы быстро разлагаются, - сказал он.
Сунув какие-то вещи в дорожную сумку, Ирен отправилась в бюро проката автомобилей. Все оказалось намного сложнее, чем она думала, совсем не так, как было написано в рекламах международных компаний. Два надменных молодых человека долго обсуждали, действительны ли ее водительские права, был даже момент, когда она уже подумала, что ее миссия провалилась еще до того, как она приступила к ее выполнению. Один из агентов бюро нахально пялил на нее глаза, и она чувствовала, как его взгляд ощупывает ее всю - с головы до пят. Потом ей велели заполнить длинную анкету и внести залог. Ирен полагала, что на этом формальности закончились, однако механик объявил, что машина, предназначенная ей, не готова: ее не успели вымыть и заправить. Ирен сумела уехать лишь в полдень.
Как только она села за руль, к ней сразу вернулось привычное спокойствие. Она закурила сигарету. Не так уж и плохо снова остаться в одиночестве. Разумеется, если не слишком много задумываться над этим. Машина ехала по прибрежному шоссе, легко повинуясь любому ее приказу; все это было вполне реально, ощутимо и в то же время совершенно неправдоподобно - нелепая авантюра, на которую она пустилась по причинам, в общем-то не делающим ей чести.
Дорога петляла и не позволяла видеть далеко вперед. Ирен каждую минуту так и ждала, что напорется на патруль, и тогда ее безрассудное предприятие закончится плачевно. Ей очень хотелось есть и пить, но сделать остановку она не решалась. Было жарко: тропическая влажная жара обволокла ее с той самой минуты, как она ступила на эту землю; иногда ей казалось, что она уже привыкла к этому климату, но бывали моменты, когда она говорила себе, что никогда не привыкнет, что больше не в силах переносить эту духоту. На пароходе или на островах морской ветерок еще приносил некоторое облегчение. Сейчас же она чувствовала, что прилипает к сиденью машины, и время от времени приподнималась.
После двух часов пути она приехала в большой город. Это был знаменитый приморский курорт. Ирен направилась к пляжу, которому не было конца. Оставив машину на стоянке, она уселась на террасе кафе, выпила вина, съела мороженое с ананасом - все это живо напомнило ей круиз на "Сан-Хосе" - и отправилась дальше. Вскоре она наткнулась на знак объезда: здесь велись дорожные работы. У нее было впечатление, что она возвращается назад, потом ей показалось, что она удаляется от побережья, которое служило ей ориентиром. Впереди темнел горный массив. И тут машина неожиданно снова выехала на автостраду, идущую вдоль берега. Мелкие волны с белыми барашками лизали скалистый берег. "Несколько дней назад, - подумала Ирен, - я плыла по этому морю, и где-то там, в какой-то неведомой точке этого бесконечного водного пространства, меня настигла любовь". Но ее мечтательное раздумье длилось недолго. Ирен не испытывала страха - просто все ее чувства были обострены, и подробности дороги очень четко запечатлелись в ее памяти. Она прикинула, что до столицы угольного района осталось еще сто пятьдесят километров.
Подъезжая к городу, Ирен повстречалась с полицейским джипом. Она проехала еще немного и остановилась возле станции обслуживания. Бензин у нее еще оставался, но она не хотела заправляться на последнем этапе своего пути и велела механику залить полный бак. Теперь она ехала через пригород. Столица провинции протянулась вдоль побережья, и, чтобы попасть в шахтерский район, пришлось свернуть с автострады на дорогу, уходящую от нее под прямым углом. Изучив карту, Ирен благодаря превосходным дорожным знакам ориентировалась без труда.
Вскоре дорогу со всех сторон обступили крутые горы, на склонах которых леса чередовались с лужайками. Это был самый зеленый пейзаж, какой Ирен видела со времен своего последнего путешествия в Страну басков. Воздух стал почти прохладным. Теперь она едва успевала делать крутые виражи и, минуя перевалы, то поднималась в гору, то вновь спускалась в долину. Неужели в этом краю существуют шахты, существует какая-то промышленность? Однако навстречу ей по горной дороге неслись мощные грузовики - явный признак того, что здесь кипит работа.
Проехав туннель, она очутилась на противоположном склоне горы, возвышавшейся над глубокой долиной. Далеко внизу она увидела угольные терриконы и заводы. Это был город. Просто невероятно! Город - здесь, трудно досягаемый, всеми позабытый, обреченный на каторжный труд.
Дорога сбегала почти отвесно. Навстречу ей по-прежнему попадались огромные грузовики, с ревом преодолевавшие подъем. Раз на шоссе столько груженых машин, значит, забастовка кончилась? Наконец она спустилась в долину - достигла цели своего путешествия. Был уже седьмой час вечера.
Въезжая в город, Ирен обнаружила, что позабыт он не всеми. На каждой улице, на каждом тротуаре полицейские патрули - одни в серой форме, другие в зеленой. Медленно разъезжали джипы. Весь город был разделен на равные квадраты.
Молодая женщина попыталась сориентироваться, и это оказалось совсем нетрудно. Сотка городских кварталов соответствовала местной иерархии: в одном квартале находились виллы, где жили инженеры, работавшие на рудниках, в другом - выстроились в ряд домики мастеров, окруженные палисадниками. Дальше тянулись улицы, застроенные четырехэтажными кирпичными домами для рабочих. Тридцать тысяч человек жили тут в полной, изоляции друг от друга - точно касты в Индии. Ирен решила отыскать главную торговую улицу, где можно было бы оставить машину. Улицы, по которым она проезжала, были пустынны, и, если бы она поставила машину там, это сразу бросилось бы в глаза. Отель, где жил один из тех, кого она должна была повидать, находился, очевидно, неподалеку от центра. И в самом деле, Ирен вскоре его нашла.