– У него матушка то ли религией увлеклась, то ли про оккультизм наслушалась. Короче она решила, что в Чеполучо дьявол вселился. Тому ж, как мне, уединиться негде. Ну, он и отчебучивал на глазах у всего семейства. Матушка его в церковь тащить собралась. Беса изгонять. А сеструха, Светка, говорит: какой там дьявол, ваш сын наркоман.
И вот мой башмак зачерпнул болотной жижи. Мы уже отшагали около семи часов. Порядком устали. Ноги гудели. Хотелось жрать. Но вряд ли мы прошли полпути до Мурманска. Лысый предложил сойти с дороги. Я согласился, надеясь хоть ягод пожевать, да воды найти почище.
В который раз проклял Ой-ё. Вздохнул о своей нелёгкой доле. Пожалел промокшую ноженьку: ох, уж ты моя горемычная. После упал на колени и напился из лужи.
– Надо б как в прошлый раз, ручеёк поискать. Хрен знает, что в этой луже осело, – сказал Лысый.
– Ручеёк с таких же луж несёт. Вот отравлюсь, пусть тебя совесть всю жизнь терзает.
– Вот ещё. Умер Славный так внезапно, закопали – да и ладно.
Морошка оказалась ещё не спелой. Твёрдые красные ягоды. Не было ни черники, ни грибов.
– Да, подножный корм, как и Заполярный, где-то в другом месте, – сказал я, пружиня, как на батуте из сухих трав, поверх болота.
– Хорошо там, где нас нет.
– В списках погибших?
– Так ведь нет же, и хорошо.
– Какой ты, Лысый, изворотливый. Как ни крути, у тебя всё хорошо.
– А почему ситуация должна влиять на наше настроение? Пусть наше настроение влияет на ситуацию. Главное помнить, что мы – друганы-братаны.
– Как Чук и Гек, – усмехнулся я.
– Да! Мы два крутых самоката! Или же две крутые санки.
– Какие, на фиг, санки! Нас летом готовить нельзя! Летом мы ядовитые.
– О, я даже язык себе прикусить боюсь – травануться можно.
– А я по лету в колодцы не плюю.
– Да иди ты! – поразился Лысый.
– Знаешь, что, брат, – вздохнул я. – Нет тут подножного корма. Давай обратно на дорогу выбираться. Может, всё ж подкинет нас хоть одна добрая душа.
– Давай. Может, и подфартит.
Лысый, уж обходя заросли кустарника, пошёл к дороге. И я, было, двинул за ним, как вдруг мне на плечо легла чья-то рука. Меня как током тряхануло. Дёрнувшись в сторону, я обернулся. И увидел этакого старичка-боровичка. Низенький, морщинистый, с седой бородкой. Как это он неслышно так оказался тут? Деревьица росли вокруг отдельными островками. Он что, крался?
– Хуууу, – выдохнул я. – Меня ж чуть паралич не разбил! Дедуля, что же вы по лесу бродите, людей пугаете? Сидели б дома на печи.
– Извини, внучёк, не хотел, – проскрипел старичок наполовину беззубым ртом.
– Уж не дай Бог, если вы захотите… Вы откуда? Ваш посёлок, что ль, рядом?
– Ага, Мишуково.
– Что, гуляете тут? – спросил у Боровичка вернувшийся Лысый.
– Ага, – улыбнулся старичок.
– Мы тоже гуляем, – усмехнулся я. – От Полярного с восьми утра. Нам ещё без денег до Мурманска гулять и гулять.
– Ага, – кивнул Боровичок. – До Мурманска гулять да гулять. Вы лучше до Мишуково гуляйте. Мишуково рядом. Как раз за два часа поспеете.
– Ого, – удивился Лысый. – Однако вы и походить! А на вид не скажешь.
– Ага, – ввернул излюбленную фишку Боровичок.
– Только нам до Мурманска топать надо, – сказал я.
– Но до Мишуково ближе, – возразил старичок. – По дороге как раз часа два будет.
– Мы уж поняли, – раздражённо сказал Лысый. – Только нам в Мурманск. Далось нам ваше Мишуково…
– Ага, – улыбнулся старичок. – Мишуково.
Он облизнул губу, наморщил лоб, словно мучительно вспоминая что-то, и сказал:
– До Мишуково ближе топать. Идите в Мишуково. По…
– Дороге часа два будет, – закончил я за старичка.
– Ага! – кивнул Боровичок.
– Хууу, – выдохнул Лысый закатывая глаза. – Спасибо папаша, вы нам очень помогли. Пойдём мы от греха подальше.
– Не за что, внучки, – сказал старичок.
– Вы сами-то до дома доберётесь? – спросил я Боровичка. – А то, может, с нами?
– Ага, дотопаю. Я всегда так гуляю. А со мной вам долго. Идите уже.
– Счастливо тогда, – сказал я.
– Пока, папаша! – махнул рукой Лысый, и мы пошли к дороге.
– Чудной старик, – сказал я, выйдя на трассу.
– Поживи и ты лет триста, – усмехнулся Лысый, – да ещё в Мишуково. Тоже чудным станешь.
– Ага, лет триста, а какие прогулки!
– Чё заагакал? Тебя старик укусил что ли? Если скажешь, что до Мишукова топать как раз два часа – я тебе, брат, в грудь осиновый кол вобью.
Тогда я, оскалив зубы прохрипел:
– Миишукооовааааа.
– Вот прям дурачок-идиотом, – хохотнул Лысый. – Ты чего-нибудь знаешь об этом жутком посёлке?
– Кое-что знаю, – сказал я, закуривая на ходу. – Был такой очень великий очень путешественник – Мишуков. Я его дневники читал. В них все путешествия очень дотошно описаны. А вот о Мишуково всего два слова: страшно, блин!
– А старовер Мишуконтий сказал больше, – засмеялся Лысый. – Он…
– И всё! – прервал я Лысого, хохоча. – Он просто сказал: больше! Только добрался до берега Мишуковского, и как заорёт: больше!
– Так была открыта Мишуковская аномалия, – ржал Лысый. – Там всех клинит.
– Но у местных иммунитет! – давился я от смеха. – А у пришлых башню рвёт. Чую, посёлок уж близко.
– Ага, – ляпнул Лысый фишку старика, и захлебнулся смехом. – Ага! И курить не надо!
Я тут же откинул окурок в сторону, и мы и вовсе чуть на асфальт не попадали – со смеху.
– Местные пацаны продают минуты пребывания на своей земле, – продолжил Лысый.
– Шестьдесят убойных минут по весьма приемлемой цене.
– Мишуковские "копы" бьют тревогу.
– Но дилер по кличке Тревога не колется.
Лысый, хохоча, упал на колени в пыль обочины, а я сел задницей на край асфальта. Мы смеялись, а по дороге проносились редкие машины.
Успокоившись – двинулись дальше, и вскорости подошли к указателю.
– п. Мишуково, – прочитал Лысый.
Дорога, пролегавшая средь сопок, теперь вывела нас к Кольскому заливу. Как широченная река, блистая в лучах солнца гладью воды, он величественно разлился меж двух крутых берегов, утопающих в зелени. На рейде, позади нас, стояло два судна. А на той стороне, впереди, начинался Мурманск, с тянущимися вдоль береговой полосы портами.
Вот ведь – рукой подать, но мы прошли лишь полпути. В обход залива топать ещё столько же.
– Да, Мишуково… – кивнул я. – Только смеяться расхотелось.
– Наверное, весёлые минуты на халяву не торкают, – сказал Лысый.
Посёлок располагался ниже дороги. Двухэтажка, четыре пятиэтажки, с десяток деревянных строений. Да три причала на берегу.
– Давай спустимся? – предложил я. – Курева хоть купим.
– А коль папирос взять, то и на хлебушек хватит, – прикинул Лысый.
– Ой, хлебушек! Хлебушек! – захлопал я в ладоши.
– Не расходуй энергию зря.
Первым встретившимся местным жителем оказалась девушка лет двадцати. Она покидала посёлок, подымаясь вверх по дороге, к трассе. И, пока мы сближались, откровенно рассматривала нас. Когда мы поравнялись, я уж хотел сказать ей: вы такая красивая, да яркая, что прям вот – зажмуриться. Не подскажете ли, где тут папиросы подешевле продают?
Но неожиданно она заговорила первой:
– Чего такие серые, мальчишки?
– Серым звать только его, – кивнул я на Лысого. – А я – Слава.
– Да и маршрут наш не детский, – сказал Лысый. – С восьми утра топаем. Повзрослели, больше в сказки про добрых водителей не верим.
– Разве что, в добрых фей, – сказал я.
– Фей, – улыбнулась девушка. – А куда идёте-то?
– В Мурманск, – сказал я. – Сейчас у вас курева купим и дальше пойдём.
– Денюшков нет, и дальше пешком? – уточнила девушка.
– Ну, да, – буркнул Лысый.
– Что ж, помогу я вам, – хихикнула девушка. – Как добрая фея.
– Перенесёшь нас на тот берег? – уточнил я.
– Не я, а шарик, – ответила фея.
– Дирижабль? – буркнул Лысый.
– Шарик – это катер, – сказала девушка.
– У нас же денег нет, – напомнил Лысый.
– Так катер и называется "шарик", потому что на шару всех возит, – засмеялась девушка.
– Вот, провалиться мне! – удивился я.
– И что б тебе пусто было! – обрадовался Лысый. – Что, прям в Мурманск?
– И прямо отсюда? – спросил я.
– Ага! – кивнула фея.
И мы с Лысым, переглянувшись, рассмеялись. Фея обернулась к заливу и указала рукой:
– Вон он, "шарик". Отошёл от судна на рейде. Сейчас ещё к одному подойдёт, и – сюда. Идите к первому причалу. Там отъезжающие, садитесь с ними.
– А с вопросами цепляться не станут? – поинтересовался я.
– Это ж "шарик"! – хихикнула девушка. – На нём все местные гоняют. Вам повезло, что вовремя подошли. Катер в пять вечера последний.
– Ай, спасибо, Солнце! – воскликнул Лысый.
– Если что-то, где-то, когда-то – я всегда, везде, сколько хочешь! – поклялся я девушке.
– Не за что, – улыбнулась фея. – Договорились, если что-то, где-то, а сейчас к причалу спешите, а то уплывёт ваше счастье.
– До свидания, – попрощался я.
– Пока! – сказал Лысый.
– Счастливо, мальчики, – сказала фея и пошла своей дорогой.
Стоя на корме катера, который, на мой взгляд, был небольшим судном, мы смотрели на удаляющийся Мишу-ковский берег.
– А папаша-то недаром говорил, что за два часа как раз поспеете, – проговорил Лысый.
– Вот ведь старый чудик, – усмехнулся я. – А прикинь, мы б не курящие были. И прошли б мимо посёлка.
– Не, хлебушка захотелось бы.
– Ну, и что. Купили бы хлеба и попёрли дальше пешком.
– Да, фея встретилась натуральная, – сказал Лысый.
– Это точно. А папаша просто малость не аллё.
– Скажем прямо – безумен. Но помог.
– Точно! – усмехнулся я. – И настроение поднял. Одно "ага" чего стоит.
– Одно "ага" ничего не стоит. Чудовищная инфляция. Это прежде за одно "ага" старик корову купить мог.
Мы несли чепуху и смеялись, а Мурманский берег становился всё ближе и ближе.
3
"И чё я не спросил у феи домашний телефон?" – подумал я, сидя за столом Лысого рядом с Катей.
– Это ещё не отвратительная история, – сказала Ольга, выслушав Ленку. И, отпив пива, поставила кружку на стол. – Я если про первое свидание с Длинным расскажу – всем подурнеет. Да, нет. Длинный не причём. Он у меня всегда красавчик. Это всё собака.
– Брррр! – сморщился Длинный. – Только не про собаку.
– Про собаку, про собаку! – загорелась Лена.
– Просим, просим! – поддержал её Лысый.
– Да рассказывать особо нечего, – начала Ольга. – Дело уж поздним вечером было. Но лето. Тепло, солнышко. Мы на лавочку присели, у Семёновского озера. Народу на удивление не было. В стороне только два мужика чего-то пили. Н у, значит, погодка волшебная. Птички там всякие. А Длинный – главный соловей. Настроение у меня лучше некуда. И тут к нам подходит "барбос". Не хуже других дворняг. Одно ухо висит, другое торчит, морда разбойничья. Подошёл, посмотрел хитро, и… блеванул.
Я глянул на Длинного, тот был близок к тому, чтоб показать всё в красках.
– Блеванул отвратной субстанцией, а в ней оказалось нечто шевелящееся… – Ольга скривила лицо. – "Чужой", наверное, из ужастика. "Барбос" опять на нас хитро так глянул, и вмиг снова эту гадость сожрал. Я сижу в шоке. Длинный топнул ногой. Собака метнулась в сторону и блеванула вновь.
Тут уж у всех слушающих лица покривели.
– Фу! – зажмурился Длинный. – А сверху бакланы кинулись.
– Не бакланы, а чайки-поморники, – поправила Ольга.
– Да хоть пингвины-пересмешники! – махнул рукой Длинный. – Обрушились целой бандой. "Барбоса" прогнали. И сами давай трепать "чужого" в блевотине.
– Ой, хватит! – скривилась Ленка.
– Срочно весёлую историю, – сказал Лысый. – Верните моей жене цветущее лицо.
– Повеселее… – проговорил я, пытаясь что-то припомнить. Но меня опередила Катя, начав рассказывать байку, которой лет триста. И ничего, все нашли её забавной. Меня же одолевала тоска.
К четырём утра у нас закончилось пиво. Кто б знал в былые времена, что пиво и деньги могут заканчиваться по отдельности. Лысый предложил всем остаться у них. Завтра ж выходной. Длинный с Ольгой согласились. Но мы с Катькой вызвали такси и в полпятого откланялись.
Выпал первый снег, и пустынные улицы от этого стали светлее. Мы молча сидели на заднем сидении. Я высматривал редких пешеходов, которые походили на мишени в искусственном городе-полигоне. Так же оживлённые группки из двух-трёх человек. Как на пустой остановке: парень с набитым пакетом в руке, а второй, рьяно жестикулируя, доказывал что-то третьему, растирающему себе лицо снегом.
Октябрь. Глазу снег ещё в диковинку. Он вызывает чувство близости перемен. Непременно к лучшему, хотя в памяти всплывает: окропим снежок красненьким.
– Слава… – нарушила молчание Катя.
– Мировому пролетариату, – улыбнулся я.
– О, а я уж думала – совсем скис.
– Что я, позавчерашний суп?
– Нет, ты молодой супчик.
Мы вышли из такси у подъезда Кати. Под ногами хрустел снег, было свежо и тихо. Дышалось так легко! Словно лёгкие наполняет чистейший воздух, занесённый сюда вместе со снегом странником ветром из далёких чудесных земель. Где горы устремляют в синь неба свои, вечно покрытые льдами, пики. У подножья которых разлились отражающие облака озёра с чистейшей, как слеза милосердия, водой.
– Слав… – тронула меня за плечо Катя. – Ау, ты где? Пойдём домой.
– Ты иди, хорошо? А я погуляю минут десять, и подымусь. Что-то так захотелось просто под небом побродить.
– Господи, все мы под небом ходим. Ну, ты и чудик у меня. Ладно, тогда подожду тебя дома.
– Десять минут, – напомнил я.
Катя, чмокнув меня в щёку, пошла в подъезд, а я побрел по двору, оставляя следы на первом снегу. На душе было тихо и спокойно, как этим утром на улице. Само собой как-то вышлось через арку в соседний двор.
– Ха-ха-ха! Придурок! – раздражённо имитировала смех стремительно вышедшая из подъезда дамочка.
Я остановился от неожиданности.
– Чего так смотришь? – спросила подошедшая дамочка. – Не видел женщину в гневе?
– Я как-то в детстве у сестры косметичку импортную стырил.
– То-то смотрю, смазливый такой.
– Я из соседской собаки индейца делал. А у соседей семья большая. И всего один мужик – отец. Так что я сызмальства ещё всяких женщин в гневе повидал.
– Всё равно, уж больно хорош брюнет, – ядовито сказала дамочка.
Из подъезда донеслись торопливые шаги.
– Ты со мной, или с этим? – дамочка кивнула на подъезд. – Ха-ха-ха, придурком!
– Я сам по себе.
– Ай! – махнула на меня рукой дамочка и поспешила прочь.
Дверь подъезда отворилась, и на улицу выскочил мужчина лет сорока. В тапках, майке и спортивных штанах.
"Кто одел бульдозер?" – подумал я, увидев его.
– Лариса, н у, подожди же! Ну, нельзя же так! – последнее его восклицание походило скорей на вопрос.
Если б мужик просто выбежал молча, то я бы уже и дамочку обогнал. Действительно – огромный как бульдозер. Машина, способная проехать сквозь дом, вырвавшись на улицу, остановилась в опасной близости и…
…и тут этот жалкий скулёж.
– А ну вернись, кому сказал! – Было сомнительно, что такого командира слушаются хотя бы собственные руки-ноги. Голос мужика нелепо сорвался, казалось – ещё немного и он заплачет.
Дамочка, удаляясь решительной походкой, не оборачиваясь, выкрикнула:
– Раззява!
– Вы слышали? – обратился ко мне здоровяк.
– Да.
– Она права, – вздохнул бульдозер. – Раззява и есть. Вечно со мной одни недоразумения. То на поезд опоздаю из-за того, что троллейбус в пробку попал. То кошелёк потеряю, пока в магазин иду. Лариса считает, что его у меня просто украли. Что у меня вообще, голову украсть можно. А то, вот это…
Здоровяк кивнул затылком на дверь подъезда.
– Мы только с гостей приехали. И она разгром мне устроила: зануда ты прескучный, ухожу от тебя… Я спрашиваю: "Куда?.." Она: "В ночной клуб!.." Я: "Так утро уж…" А она: "Значит, в утренний клуб ухожу…" Конечно, к подруге своей поехала. По телефону шушукались…
– Ну, значит, ещё у неё пошушукается, да вернётся. А вы б домой шли, чай, у нас тут не жаркие страны.
– Когда Лариса собралась уходить, я вспылил… – Казалось, здоровяк меня не слышит. – Сказал, что она может ехать, куда хочет. Обычно я сдержан, а тут… Впрочем, я понимал, что она вызовет такси и прямиком до подруги. Ну, и выкрикнул – катись! Указав на дверь. У которой она и так стояла. "Давай-давай, с глаз моих!" Ларочка была так удивлена, что забыла даже сумочку. Хлопнув дверью, выскочила на лестничную площадку. А ведь в сумочке деньги на такси! Схватив её, я ринулся в подъезд. Так же громко, как Лара, дверью хлопнув. Догнал. Вручил сумочку, сказав: "Вы, кажется, что-то забыли". – "Вот уж спасибо, – сказала Лариса. – Жаль только, что вы так занудны, и такой раззява". – "Раззява?! – воскликнул я. – Из-за того, что сообразил про твою сумочку?" – "Нет! – выкрикнула уже снизу Лара. – Потому что наверняка не сообразил про ключи!" Тут я ахнул и к двери рванул. Точно – не открыть! Ну, а дальше вы видели…
– Жестоко она с вами, – сказал я. – Позвоните ей по моему телефону. Вернётся.
– У неё нет ключа, – горько усмехнулся здоровяк. – Когда мы возвращались домой из гостей, она сунула свой ключ мне, увидев, что на площадке перегорела лампочка. Открыв дверь, я сунул ключ почему-то в свой карман. У меня хорошая память. Ещё б научиться ею вовремя пользоваться…
– Может, выбить дверь? – предложил я. И, глядя на бульдозер в тапочках, добавил: – Делов-то.
– Стальная дверь. Не выбьешь. Надо МЧС вызывать.
– Я не знаю их номера, – сказал я, думая, что мужик сам бы мог в МЧС служить. Тараном.
– Я знаю, – сказал здоровяк.
Он взял мой мобильник и принялся набирать номер. Как ему это удавалось – непонятно. Казалось, его похожий на полено палец нажимал сразу на все кнопки.
Он-таки дозвонился. Объяснил, что случилось, и назвал свой адрес. Затем, поблагодарив меня, поспешил греться в подъезд. А я побрёл дальше.
Из внутреннего кармана куртки я достал вечно находящиеся при мне телефонные наушники. И, подключив их, поставил сборник понравившихся песен. Holy Mouses сменял Э.С.Т., а за Rob Zombie, шла АлисА. Я хотел прогуляться самую малость, но, когда глянул на время, было уж почти восемь. Рассвело. Я шёл по центральному проспекту города средь спешащих куда-то в воскресную рань прохожих. Катька не позвонила. Уснула. Ну, а мне спать совсем не хотелось.
"А не посетить ли стольный град Североморск?" – подумал вдруг я. Полчаса, и я там. Город закрытый, но у меня был рабочий пропуск. Хотя чисто по работе ездил лишь однажды. Приятелей там у меня хватало. В последний раз, когда я гулял в Североморске с полгода назад, меня стопорнули менты. Проверили документы. И, увидев Мурманскую прописку, один другому констатировал: гастарбайтер.