Все так и случилось. Около полуночи душа отыскала тело, лежащее на постели: мой отец очнулся и, еще не открыв глаза, понял, что рядом с ним его дочь.
- Моя сеньорита, - так он обращался ко мне в детстве и теперь говорил так, как будто бы никогда и не уезжал, - моя сеньорита, вы спасли мне жизнь.
- На то была воля Господня, папа, - ответила я, потому что Бог направляет лошадей, когда всадник уже не в силах.
Моему отцу было девяносто пять лет.
Однажды вечером, когда я стирала белье, он меня подозвал:
- Моя сеньорита, я хочу вам рассказать, почему уехал отсюда.
- Я вас об этом не спрашивала, папа, - сказала я, - и вы не обязаны ничего мне рассказывать.
- И все равно я расскажу, - ответил он.
И он рассказал. Кое-что я знала, кое-что - нет. Мой отец занимался политикой и был известной фигурой. Когда случился переворот, он отправился воевать. Вначале сражался в Консепсьон, затем в Пуэрто-Касадо. Он дважды возвращался в Кинта-дель-Медио, чтобы повидаться с моей матушкой, которая зовется Хасинта. А потом он не возвращался уже никогда. Когда столкновения закончились, он все равно не вернулся. В Белене он нашел новую женщину - бразильянку по имени Мария, - и плодами их союза явились еще двое детей. Отец прожил с бразильянкой тридцать лет, но когда заболел и оказался на грани смерти, Мария усадила его на коня, накрыла двумя одеялами и отпустила в чистое поле (даже шпор не надела на сапоги). Четыре дня он скитался по воле своего коня, пока Господь не привел его к моему дому.
Таков был его рассказ.
- Моя сеньорита, - произнес он в завершение, - я хочу покинуть этот мир рядом с моей сеньорой. Я хочу, чтобы вы позволили мне вернуться домой.
- Ваша сеньора, моя матушка Хасинта, не желает видеть вас в своем доме. Она так и не простила вашего отъезда, - сказала я.
- Просите ее, моя сеньорита, умоляйте, чтобы я смог вернуться к ней.
Не помню, когда я плакала в последний раз, но вот теперь я разрыдалась и сказала отцу:
- Вам не нравится, как я за вами ухаживаю?
- Бог сказал, что мое место там, рядом с моей супругой.
И вот, повинуясь просьбе моего отца, я отправилась в дом к моей матери. Однако просить и умолять не пришлось.
- Ха, - ответила матушка (так она смеялась), - одну комнату я для него всегда держу. Я знала, что он вернется. Теперь самое время. Ну что ж, пусть возвращается, - сказала мне мать.
- И это все, мама?
- И это все.
- А кто же будет о нем заботиться?
- Бог о нем позаботится.
И тогда мы собрали его пожитки, усадили его на коня и перевезли в дом моей матери.
Я навещала отца каждый вечер и приносила то, что он любил: немного хлеба и бутылку тростниковой водки. Вот что я ему приносила. И каждый раз, когда я приходила, он говорил:
- А вот и мое спасение.
Матушка с ним не разговаривала и даже не заходила в его комнату.
- Моя сеньора… - просил он.
Но она не отвечала.
- Моя сеньора… - умолял он.
Но она как будто не слышала.
Через две недели моего отца охватила лихорадка. Мы отвезли его к доктору, доктор сказал, что нам нужно к священнику. Священник причастил его в последний путь, но в тот день отец мой не умер. Не умер он и на следующий день, ни через два дня.
Он больше не разговаривал, он больше не ел. Он был как неприкаянная душа. И тогда мы снова призвали священника.
- Все, чего хочет этот человек, - это прощение. Вот отчего он не может умереть, - объявил священник.
И тогда я обратилась к своей матери:
- Мама, настало время прощения. И если вы не знаете, как это сделать, я подскажу вам слова.
И я подсказала слова:
- Во имя Господа, да будет вам прощение, и покойтесь с миром, пусть Он вас простит, и дело ваше пусть будет закрыто, и пусть ваша тоска и ваш и страдания окажутся в руках Господних. - Вот что я сказала.
И тогда моя мать впервые зашла в комнату моего отца. Мой отец уже не двигался и не разговаривал. Моя мать взяла его за руку и сказала ему:
- Я прощаю вам во имя Бога, Миранда, все, что вы со мной сделали. Я говорю это во имя Господа, Миранда.
И тогда он открыл глаза и произнес:
- Я тоже прощаю вам, моя сеньора.
Отец не умер в тот день - только на следующий.
И тогда моя матушка, освободившись от вины, о которой никто не знал, тоже смогла упокоиться с миром, похоронив Миранду.
Буэнос-Айрес, бар "Астрал", 1984 год
Заказ
Рассказ "Заказ" удостоился премии Центра взаимопомощи учеников и преподавателей (CAMED), которая вручалась Институтом Святого Фомы Аквинского в 1996 году. В состав жюри входили: Марко Деневи, Мария Граната и Виктория Пуэйреддон.
В самом высоком месте города Санта-Мария-де-лос-Буэнос-Айрес, над колокольней форта, ясно виден профиль сокола-каракары на фоне сумеречного залива Ла-Плата. Его никто не видит. Он спокойно вышагивает вдоль маленькой балюстрады среди колонн. Перегнувшись надвое, теребит клювом перья на груди. Можно было бы сказать, что каракара не обращает внимания ни на что иное, кроме как на свою особу. И все-таки ни одна мелочь не ускользает от его внимания. Он ждет. Поднимает одно крыло, потряхивает хвостом, водворяет крыло на место. Он страшно голоден, но никуда не торопится. И все равно он спокоен, как спокойны все птицы его породы. Он ждет своего хозяина.
Хозяин находится чуть ниже, внутри форта, в кабинете некоего министра. Эти двое разговаривают тихими голосами. Выпивают. Составляют заговор. Речь идет о покойнике.
У сокола есть имя - Черный. У хозяина есть имя - Северино Соса. Имя министра лучше не упоминать. Имя покойника многих бы удивило и порадовало.
Северино Соса явился как будто бы из Средних веков. На нем всегда черный плащ с пурпурным воротом, перехваченный золотой цепью, ниже висит медаль - тоже золотая, - если смотреть издали, покажется, что это монета. Но если вглядеться попристальней, можно различить фигуру женщины со змеиным языком. Изображение по ободку медали окружено надписью. Если еще сильнее напрячь взгляд, можно прочесть:
"Не спрашивай меня, что такое смерть. Я тебя отведу".
Северино Соса отправил на тот свет тридцать четырех мужчин, семь женщин и четырех детей. Он убивал заговорщиков по просьбе министров, он убивал министров по заказу заговорщиков.
Но от себя лично он никого не убил. Он не убивал из ненависти или же из-за любви. Северино Соса убивает руками, зубами, а в определенных случаях использует бечевку. Несложно отличить тех, кого убил Северино Соса.
Мужчины больше не пьют. Министр расплачивается четырьмя золотыми монетами. Никакого рукопожатия. Северино Соса покидает форт. Каракара все видит и летит к хозяину. Черный никогда не садился к нему на плечо, Черный никогда не ел с руки хозяина. Обоим известно, кто есть кто.
Покойник пока что не умер, однако приговор ему уже вынесен. Работу следует выполнить сегодня ночью.
Северино Соса уверенным шагом направляется к дому, где вскоре должна пролиться кровь. Покойник не знает, что участь его уже предрешена. Черный летит низко, не теряя хозяина из поля зрения. Он, кажется, лучше всех понимает смысл фразы, написанной на медали хозяина. Можно подумать, он чует запах смерти, которая не заставит себя долго ждать. Теперь он летит нетерпеливо, следя за хозяином. Можно подумать, что Черному известно, что прячет этот громадный мужчина под своим плащом, что он обовьет бечевкой свое запястье, прежде чем бесшумно проникнуть в дом. Покойник наслаждается тишиной этой ночи, не зная, что она для него последняя. Летящая птица смотрит, как уверенно движется ее хозяин. Она наблюдала такую картину уже множество раз. Черный заранее ощущает свой любимый запах.
Можно также подумать, что Черному известно, что внутри дома хозяин тихонько подкрадется к человеку, читающему в кресле, спиной к двери, без малейшего шума выбросит вперед руки и натянет бечевку. Даже не видя убийцу и покойника, Черный знает, что они уже дышат одним и тем же воздухом, наполненным запахом смерти. И можно даже сказать, ему известно, что, когда жертву и убийцу будут разделять всего три шага, читающий человек обернется в кресле и скажет:
- Я вас ждал.
Он произнесет эти слова, прицелившись из двуствольного револьвера. Можно подумать, Черный знает, что человек в темном плаще будет удивлен, однако его естество падальщика подсказывает, что, поскольку убийца умеет рассуждать не так, как все прочие люди, он все-таки не удивится. Быть может, птице также известно, что, прежде чем его хозяин накинет бечевку на шею жертвы, он получит две пули прямо в лоб. Можно также подумать, что Черный увидит, как хозяин заваливается на спину, а его убийца что-то успевает шепнуть ему на ухо, а потом выкалывает ему глаза и ломает ребра. Собственными зубами откусывает ему язык и вешает Северино Сосу на бечевке, которую тот принес с собой. Быть может, птица заранее видит, как новый убийца срывает медаль с груди покойного - он предъявит ее некоему министру в доказательство выполненного задания.
И вот наконец, вцепившись когтями в верхушку кресла, Черный дождется, когда человек с пистолетом снова вернется к своей газете, и тогда он сможет наброситься на висящее тело.
Сначала он расклюет внутренности, затем прогуляется по впалой груди, а потом вонзит свой клюв в глазницы, добравшись до идеально округлых шаров. Но ничто не привлекает его так, как подушечки пальцев мертвеца. Впервые - и это известно Черному - он поест из рук своего хозяина, ныне покойного.
Над безмолвным городом Санта-Мария-де-лос-Буэнос-Айрес раздалось глухое карканье, но никто ничего не услышал.
Буэнос-Айрес, бар "Академия", 1984 год
Дольмен
Это было в тот самый год, когда флегматичные сотрудники британских спецслужб превратили лидера ирландского ордена оранжистов в решето из мяса, использовав для этого несколько обойм патронов для браунинга калибра девять миллиметров; в тот самый год, когда боевики из "Айриш Ривендж" сотворили из верховного комиссара Скотленд-Ярда пазл на 348 кусочков, которые невозможно было собрать обратно из-за двух килограммов тротила, который они подложили под его новенький "Ягуар V12". В конце концов, в тот самый год, когда на семь тысяч миль южнее Королевский флот обратил крейсер "Мануэль Бельграно" в пылающую жаровню, от которой закипали ледяные воды, пока судно плавно садилось на задницу в глубину Атлантического океана.
В тот самый год Сегундо Мануэль Раттаган записался волонтером в резерв аргентинской армии, побужденный на это единственной и тайной целью. Через два дня после принятия этого решения Раттаган увидел, как его длинные рыжие патлы опадают к его черным туфлям: он превратился в забритого новобранца, ничего не понимающего, одетого в форму рядового на два размера больше, чем его изысканный костюм. На плечи ему навесили рюкзак и вместе с еще девятнадцатью парнями куда-то повезли в кузове раздолбанного "унимога", потом его высадили на авиабазе Паломар, заставили подняться в раскрытую задницу "Геркулеса", а потом доставили в только что построенный аргентинский порт, на самую дальнюю оконечность Мальвинских островов.
Отряд волонтеров, в который записался Сегундо Раттаган, находился под командованием лейтенанта Северино Сосы, здоровяка родом из Коррьентеса, который до сего времени полагал, что война - это пытки и убийства связанных и измученных пленников, насилие над женщинами и обыски домов безоружных граждан. Однако теперь, в ожидании назначения на фронт, куда - нескоро, но неминуемо - по морю и с воздуха нагрянет враг, Северино Соса испытывал такой ужас, от которого кишки звенели. Его отряду было поручено по суше добраться до Гансо-Верде, попутно минируя все побережье. В Гансо-Верде они соединятся с другим отрядом и переправятся на остров Соледад, где в их задачи входило копать окопы и противодействовать высадке англичан.
Рядовой Раттаган ни с кем не разговаривал. Казалось, приближение противника ничуть его не заботит. Неизбежность наступления войны как будто не имела к Раттагану никакого отношения. Он не выказывал признаков холода, голода, страха и даже скуки в течение этих бесконечных мертвых часов ожидания. Все выглядело так, как будто у него совсем иные задачи, как будто он явился на Мальвинские острова, чтобы развязать собственную войну.
Лейтенант Северино Соса понял: чтобы скрыть собственную трусость и исполниться боевого духа, он должен держать своих бойцов в постоянном страхе - с помощью криков, угроз и всяческих унижений. Лейтенант просто не мог примириться с удивительным спокойствием рядового Сегундо Раттагана. Он взирал на своего подчиненного со смесью антипатии, настороженности и даже страха - из всего этого получилось презрение, которому вскоре было суждено переродиться в ненависть. Лейтенанту никоим образом не удавалось взять в толк, что фамилия Раттаган - не английская, а ирландская и что все ирландцы (и даже их потомки) коренным образом отличаются от англичан. Вдобавок в последний момент лейтенант получил из военной комендатуры сведения, что у волонтера Раттагана имеется старший брат, местонахождение коего комендатуре установить не удалось. Семь лет назад рядовой Раттаган лично наблюдал, как его брата вытащили из комнаты, за волосы проволокли по лестнице, а потом долго избивали армейскими ботинками - такими же, какие носил теперь он сам. А затем его, полумертвого, закинули в кузов такого же "унимога", на котором рядового Раттагана доставили на авиабазу. С тех пор он больше не видел старшего брата.
На второй день ожидания лейтенант Северино Соса, желая продемонстрировать своему войску, как наказывают за невыполнение приказов, выстроил бойцов перед окопами и превратился в яростную завывающую гиену.
- Ну что, блядское отродье, куски дерьма, - рычал он. - Скоро у нас будут посетители, - лаял он, - а сейчас мы увидим, дебилы, как нужно привечать англичанина. - И тогда лейтенант Северино Соса указал на рядового Раттагана суковатой палкой, которую использовал вместо трости, и заорал: - А ну-ка, крыса, блядская английская крыса, два шага вперед!
Рядовой Раттаган вышел из строя. И тогда лейтенант Северино Соса распорядился его распять между двух столбов. Распластав солдата на снегу, лейтенант собственноручно затягивал бечевки на его запястьях, пока не выступила кровь. Раттаган не отводил взгляда от глаз своего начальника и, даже когда волокно бечевки начало краснеть, не издал ни стона. Его распяли на двенадцать часов.
Если пропадала банка консервов, похитителем объявлялся рядовой Раттаган; если в строю слышались разговорчики, когда Северино Соса приказывал молчать, рядовой Раттаган обвинялся в нарушении приказа; если начинался дождь или, хуже того, снег, вина опять-таки падала на Раттагана. Однажды исчезла плитка шоколада, которую лейтенант зарезервировал для себя. Северино Соса устроил общее построение и направился прямо к рядовому Раттагану.
- Грязная крыса, - заорал лейтенант, - открыть рот!
И весь отряд смотрел, как Северино Соса вырывает ему два верхних зуба клещами для гвоздей, а затем бережно прячет свой трофей в карман жилета. Рядовой Сегундо Мануэль Раттаган, истекая кровью, дрожа, но по-прежнему стоя по стойке "смирно", не издал ни звука. Если бы он не имел за душой единственного, тайного и непреклонного намерения, рядовой грохнулся бы в обморок от боли. В другой раз лейтенант приметил отсутствие пачки сигар, которые он предназначил в свое личное пользование. И тогда он решил использовать в качестве пепельницы рядового Раттагана: все тринадцать сигар, которые лейтенант выкурил в течение того дня, он затушил о яйца своего подчиненного.
На пятый день из-за горизонта послышался нарастающий, апокалипсический грохот. Целая эскадрилья "харриеров" подбрила солдатам затылки. Непосредственно вслед за этим произошла ярчайшая вспышка, ослепившая рядового Раттагана. Это был взрыв, шум от которого он даже не расслышал: рядовой Раттаган в буквальном смысле взлетел на воздух и пролетел шестьдесят метров. Он попытался подняться на ноги, но не смог. Он оглох и совершенно ослеп. Постепенно, когда зрение начало возвращаться, перед Раттаганом возникла картина, страшнее которой он в жизни не видел: вокруг все еще не остывшего кратера валялись дымящиеся, искалеченные останки его товарищей по оружию. Несмотря на то что Раттаган полностью утратил ощущение времени и пространства - его так шарахнуло, что и собственное имя вспоминалось с трудом, - он помнил, какая задача привела его в эти места, которые сейчас было и не узнать. И Раттаган пополз, подтягиваясь на локтях, на поиски неизвестно чего. Он добрался до искореженного обломка бомбы, сверкавшего как адское пламя, и, греясь возле этой металлической печки, попытался собраться с мыслями. Ему страшно хотелось спать - сон никогда прежде не одолевал его с такой силой. И тогда Раттаган убедился, что это не сон, а сладкая колыбельная, предвестник смерти. Если бы он не имел за душой единственного и тайного намерения, то поддался бы искушению этого последнего сна.
Рядовой Раттаган не смог бы подсчитать, сколько мертвецов встретилось ему на его черепашьем пути в никуда. Он ползал кругами. И вдруг он внезапно понял, что именно ищет. Он искал в обезображенных лицах, искал в оторванных частях тел, искал в солдатских одеждах, искал, переползая от одного рюкзака к другому, искал среди боеприпасов и в глубоком снегу, рылся в бесполезных обломках оружия; точно пес, он задрал нос к небу и принялся искать по запаху. Раздался почти неразличимый звук. Словно вздох. И тогда рядовой Раттаган повернул голову и заметил, что снег рядом с ним подрагивает. Он ящерицей метнулся к дрожащей вершине, принялся рыться в инее уже нечувствительными к боли пальцами, нашарил армейский сапог, развернулся и начал копать обеими руками в другую сторону, пока не добрался до окаменевшего подбородка. И когда Раттаган понял, что нашел своего лейтенанта Северино Сосу, впервые с прибытия на Мальвинские острова он рассмеялся. Он хохотал так, как не хохотал никогда в жизни. Его лейтенант был захоронен в снегу, и Раттаган хлестал его по щекам и, ослепленный болью от ран, приговаривал, не переставая хохотать: посмотри на меня, ублюдок, - и рядовой Раттаган приподнял свою верхнюю губу и показал своему лейтенанту пустоту на месте зубов, которые тот выдрал накануне, и - посмотри на меня, ублюдок, - кричал он, показывая запястья с кровавыми следами от впившейся бечевки, с помощью которой его распинали на столбах, и - посмотри на меня, ублюдок, - говорил он, не переставая хохотать, поднимая застывшие веки своему лейтенанту, чтобы тот увидел обожженные яйца рядового Раттагана. Если бы он не имел за душой единственного и тайного намерения, Раттаган тотчас бы прикончил своего начальника. Рядовой подхватил лейтенанта под мышки и, помогая себе коленями и локтями, окончательно вытащил из могилы. Усадил на большой камень и, ухватив за волосы, повторял: "Сейчас ты не умрешь, ублюдок, только не сейчас". Лейтенант завалился на колени. Северино Соса умирал. Рядовой снова поставил его на ноги, наполнил легкие ледяным воздухом, зажал лейтенанту нос и, прижавшись губой к губе, подарил ему собственное дыхание.