- Я предпочел бы уточнить подробности. Естественно, у меня и в мыслях не было намерения ограбить вас, и, полагаю, вам это прекрасно известно, - сказал он задумчивым тоном. Неожиданно гость обернулся к Клементу и поинтересовался: - А кем именно вы друг другу приходитесь? У вас весьма необычная фамилия.
- Мы братья, - ответил захваченный врасплох Клемент и покраснел.
- Ага, понятно, - пробормотал незнакомец.
- Могу ли я теперь попросить вас уйти? - резко спросил Лукас. - Нет никакого смысла в нашем обсуждении этого злосчастного и досадного дела, поскольку оно закончено и предано забвению. Я уверен, что и вы не расположены беседовать о нем. Пожалуйста, простите мою резкость.
Незнакомец отступил назад и сказал, отчасти обращаясь и к Клементу:
- Вероятно, мне стоит освежить в вашей памяти мою фамилию, которую вы оба, конечно же, слышали, но предпочитаете не вспоминать. К сожалению, ее слегка исковеркали в прессе, напечатав с ошибками, и, как мне сообщили, также неверно произносили в суде. Моя фамилия Мир, состоит из букв М-И-Р и произносится как Мир, а не как Май, она имеет русское происхождение, близкое по значению к английским словам "world" и "реасе", - иными словами, мировое согласие и покой, уместное сочетание, как вы, безусловно, понимаете. Полагаю, профессор Граффе, вы знакомы с русским языком и, на мой взгляд, также обладаете обширными знаниями, судя по тем русским книгам, что я вижу за вами на полках. Когда я пришел в сознание…
Лукас вышел из-за стола. Мир отступил, как и Клемент.
- Пожалуйста… уходите! - тихо сказал Лукас.
Широкоплечего Мира природа наделила крепким телосложением, он значительно превосходил Лукаса ростом, но выглядел изрядно похудевшим. Лицо его сохранило некоторую округлость, но за время болезни он, вероятно, значительно сбросил в весе. Темно-зеленый твидовый пиджак болтался на нем почти как на вешалке, а кожу больших и сильных рук, бессильно повисших в ходе разговора, покрывали морщинки и пигментные пятнышки. Все же, судя по общему виду, ему было значительно меньше пятидесяти лет. Волнистые темнокаштановые волосы обрамляли его большую голову с вытянутым куполообразным черепом, лицо ограничивалось высокими выдающимися скулами, под густыми бровями мрачным огнем горели темно-серые глаза, а весьма крупный, но короткий нос с широкими ноздрями придавал солидность облику его обладателя, как, впрочем, и красиво очерченные полные губы. Мир говорил со странным акцентом, который стал понятным Клементу после того, как мужчина пояснил свое происхождение. До сих пор Клемент не знал его имени, он не читал о том деле в газетах и не желал даже знать фамилии умершего вместо него человека. Ему вообще хотелось, чтобы он оказался не человеком, а призрачным наваждением. И все-таки личность Мира пока оставалась загадкой. Он не слишком походил на работника умственного труда. Речь его отличалась задумчивой медлительностью, словно в голове его мысли бродили так же медленно. Держался он вполне уверенно и даже имел до некоторой степени властный вид.
- Ладно, - согласился Мир, - сейчас я уйду. Но в ближайшее время мне хотелось бы еще раз встретиться с вами.
- Извините, - воспротивился Лукас, - но это невозможно.
- Полагаю, вы найдете такую возможность. Могу я быть совершенно откровенным? Мне от вас кое-что нужно, и я намерен добиться желаемого.
- Что же это такое?
- Реституция.
- Что вы имеете в виду?
- Порой так называют справедливое возмещение ущерба.
Мир удалился. Лукас уселся на край стола. Ожидая словесного отклика брата, Клемент встревоженно наблюдал, как после ухода Мира Лукас молча вышагивал по комнате туда и обратно. Клемент испытывал страх, он словно вдыхал его вместе со спертым воздухом гостиной, насыщенной запахом множества книг. Лукас никогда не открывал окон. Клемент также чувствовал на редкость сильное волнение, как-то связанное с "воскрешением" Мира.
Лицо Лукаса, словно он только что заметил топтавшегося возле камина Клемента, озарилось улыбкой. Клемент с удивлением взглянул на него.
- Ну и что ты обо всем этом думаешь? - спросил Лукас.
- Вот уж не знаю, что и думать, - ответил Клемент. - Тебе не показалось, что он слегка не в себе? Бедняга. Возможно, сказываются последствия того удара. Или, может, он пронырливый самозванец? Нет, это вряд ли. Во всяком случае, ты узнал его.
- Да. Это была исходная ошибка. Мне следовало не узнать его. Кстати, он и с тобой познакомился. Правда, это не имеет особого значения, поскольку тебя там не было.
- Ты подразумеваешь?.. А-а, понятно… Так ты полагаешь, что он вернется завтра?
Перед уходом Мир предупредил, что намерен зайти завтра вечером часам к шести, и выразил уверенность, что это будет удобно. Лукас помолчал в ответ, потом сказал:
- О да, не сомневайся, он вернется непременно. Он разыграл отличный гамбит.
- Ему хотелось добиться от тебя признания в том, что ты вовсе не считал его грабителем. Вероятно, так оно и есть, то есть именно за этим он приходил.
- Это была лишь преамбула.
- Знаешь, Лукас, что я только что вспомнил? Он чертовски похож на человека, который уже не раз торчал возле моего дома, а также возле дома Луизы. Я даже уверен, что это был именно он. Что же все это может означать?
- Он узнал нашу фамилию. Должно быть, следил за этим домом, потом вычислил тебя по фамилии, а ты привел его к Луизе в Клифтон.
- Он дожидался тебя.
- Да! А Луиза заметила его? Она говорила тебе что-нибудь?
- Нет. Но я не понимаю, почему, придя в себя и окрепнув, он сразу не обратился в полицию, чтобы рассказать им свою историю? Что ж, возможно, поначалу он не мог прийти в себя от потрясения… но сейчас он, по-видимому, в полном порядке. Почему же он не связался с полицией?
- Да, очевидно, не захотел, и это весьма интересный факт.
- Возможно, он не уверен и сомневается, что они поверят ему?
- Одно из двух: либо он очень глуп, либо очень умен.
- Но в любом случае, у него ведь нет никаких доказательств, верно?
- По-видимому, он рассчитывает получить с меня какую-то мзду, а в случае неудачи всегда может обратиться в полицию и даже в случае удачи все равно может обратиться в полицию.
- Ох… Лукас… он хочет шантажировать тебя, ему нужны деньги.
- Он проявил достаточно благоразумия, чтобы сразу не предать все дело огласке. Его тайна заслуживает большего. Возможно, денег… а возможно и… иных ценностей.
- Но, Лук, если даже он выдаст свою версию той встречи, то почему кто-то должен поверить ему? Ведь можно сказать, что он сам все это придумал или ему приснилось это, пока он валялся в коме.
- Тогда он будет дискредитирован второй раз, уже не только как грабитель и умерший негодяй, но и как мстительный лжец!
- Ладно… в любом случае, если он хоть немного подумает, то поймет, что ему в итоге просто нечем тебя шантажировать.
- Дорогой мой малыш, слишком мало думаешь как раз ты.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты ведь сам называл его беднягой.
- Называл… ну и что?
- Сможешь ли ты безучастно смотреть на то, как его отвергнут и опозорят, хотя он будет говорить правду?
Клемент промолчал. Притащив стул, он сел на него на некотором расстоянии от Лукаса.
- Ладно, - сказал Клемент, - не забудь о своем обещании.
- Ты бесподобен! Я никогда не забываю обещаний. Суть в том, что он может создать мне много досадных проблем, да и тебе тоже. Так или иначе, но ему могут поверить даже без твоих показаний.
- Но я…
- Молчи уж лучше. Господи, ну и каша заварилась. Я хочу, чтобы ты не ввязывался в это дело.
- Благодарю… но, разумеется, я приду завтра и поддержу тебя, если…
- Нет. Я не желаю больше его видеть. Но надо поручить кому-то принять его. Придется подключить Беллами.
- Уверен, ты не захочешь, чтобы он все узнал.
- Хорошо… черт, приходи ты. Но я предпочел бы, чтобы ты повидал Беллами и просто сказал ему, что этот парень воскрес, и больше никому не говорил. Никому больше не рассказывай, что ты видел этого человека. А помощь Беллами мне, вероятно, еще понадобится.
- Слушай… обсуждая тут с тобой это дело, мы не учли возможность того, что я могу…
- Как ты сам только что сказал о Мире, так можно сказать и о тебе. Кто тебе поверит? Тем не менее на сей раз тебе удалось высказать весьма занимательную мысль. Я полагаю, ты имел мотивы, хотя пока не упоминал о них.
- Естественно, у меня имелись мотивы… но тогда я думал, что он мертв.
- Ладно, обдумай всю ситуацию еще разок, если хочешь, только не утомляй меня. Я сомневаюсь, что ты будешь счастлив, если уничтожишь меня. Но ты должен решить. Прими решение до его завтрашнего визита. Я не хочу один принимать того типа в этом доме.
- Ты боишься его.
- Верно.
Вечером того же дня встревоженная Луиза уединилась в своей спальне. День прошел, как всегда: она сделала множество необходимых покупок, ей звонила Джоан. Дети разошлись куда-то по своим делам. Как же ей теперь узнавать, куда они уходят? Дождь кончился. За окнами сгустилась туманная мгла. Свой ужин она устроила раньше обычного, а после ушла к себе в комнату, подумывая об отходе ко сну. Она даже переоделась в ночную рубашку, воздев руки то ли в молитвенном, то ли в ритуальном жесте. Расчесав свои жесткие волосы, Луиза помассировала голову щеткой. Приготовления ко сну закончились, только время для него казалось смехотворно ранним. У нее было желание отключиться от всего. Вряд ли она сможет сейчас уснуть, но ей не хотелось дочитывать "Любовь в Гластонбери", не хотелось заниматься шитьем. На стуле лежало старое вечернее платье, которое она начала укорачивать, чтобы надеть его в день рождения Мой. Луиза ходила туда-сюда по комнате, издавая едва слышные звуки. Время от времени она проводила ладонями по лицу, и на ее губах появлялась странная мимолетная улыбка. Сегодня вечером присутствие дочерей вызвало в ней непонятное раздражение. Все ее тело зудело, словно по нему ползали муравьи. Луиза то и дело слегка вздрагивала. Дробный перестук шагов бегающей по лестницам Мой, твердый и мерный, почти солдатский топот Сефтон, по-кошачьи тихие шаги Алеф, их по-птичьи щебечущие голоса, треньканье клавишей, нескончаемое сентиментальное пение, смешки и хохот, а потом периоды затишья, перешептывание, тайный сговор, нет, конечно, не против нее, но без ее участия. Их пробуждающаяся женственность, кроткий аромат невинности, тайные открытия в области сексуальной жизни. Она боялась и беспокоилась за них, а теперь начала порой и тосковать. Безусловно, Луиза любила их, а они, безусловно, любили ее. Но любовь не всегда находит выход.
Настольная лампа освещала аккуратно разобранную постель, готовую предоставить ей желанный отдых. Луиза присела на кровать, на маняще откинутое одеяло, невольно сложив руки в жесте, присущем уже и Алеф. Ей вспомнился Тедди, его прекрасное самообладание в любых жизненных ситуациях. Последние дни жизни Тедди были ужасными. Недавно она прочла в газете, что ученые уже доказали: во Вселенной не может быть никаких других живых существ, во всех отношениях похожих на людей. Как удалось им доказать такое? Не то чтобы Луиза тосковала по инопланетянам, просто мысль об их отсутствии увеличивала размеры ее скромного личного одиночества до бесконечности одиночества космического. Крошечная одинокая планета, бедный обреченный земной шарик - ему тоже суждено умереть, и смерть его будет ужасной. С кем же ей теперь разговаривать? Клемент стал приходить реже, а когда приходил, то она больше помалкивала. Если она разражалась, как раньше, бурной или страстной речью, к примеру, по поводу детей, то чувствовала, что смущает и даже злит его. На ее вопрос о Лукасе он ответил коротко и резко. Луизе хотелось поговорить с Лукасом, она даже сознавала, что должна поехать и повидать его, но боялась. Он был очень сложным человеком. Любая оговорка, любая ошибка, сделанная в разговоре с ним, могла обернуться для нее болью, сожалением и раскаянием.
Пробежав взглядом по комнате, она увидела свое вечернее шелковое платье с розовыми, голубыми и белыми полосками, его высокий лиф соскользнул на пол, а широкая юбка лежала на стуле. Оно по-прежнему отлично сидело на ней. В один из приступов смелости Луиза вдруг решилась обрезать юбку, сделать ее покороче. Иголка с ниткой, воткнутая в заново подвернутый подол, четко вырисовывалась в приглушенном свете лампы. Тонкая игла блестела, посверкивая холодным алмазным блеском. Луиза засмотрелась на нее. Как же легка, прекрасна и идеальна иголка в работе. Но как же она мала, в одно мгновение ее можно потерять безвозвратно. Итак, неужели единственное, что она может сделать сейчас, так это укоротить свое платье? Луиза качнула головой - и иголка исчезла из вида. Среди множества одолевавших ее забот она выбрала одну: коттедж Беллами обычно решал все летние проблемы. А что же будет теперь?
Сегодня Алеф говорила, что вечером Харви зайдет повидать ее. Луиза заявила, что собирается пораньше лечь спать. Вряд ли Харви хотел пообщаться с Луизой. Он частенько теперь, бывая у них дома, не заходил к ней. Луиза подумала о праздничной вечеринке по случаю дня рождения, когда все надевают маски. Скоро Мой стукнет шестнадцать. Как бы Луизе хотелось, чтобы они уже перевалили этот важный рубеж. Ей также хотелось, чтобы остался в прошлом визит к Лукасу, чтобы все прошло хорошо. Она подумала о Харви, по которому так сильно скучала, ведь ей очень хотелось, чтобы он действительно был ее собственным, горячо любимым сыном.
Мой в своей комнате наверху размышляла о судьбе чернолапого хорька. Это хищное млекопитающее, чья судьба когда-то сильно волновала Мой, стало чем-то вроде семейного анекдота. Постепенно переживания Мой слегка ослабли, поскольку она так и не сумела ничего разузнать об этом создании и даже не нашла ни одной его фотографии. Порой она даже готова была поверить, что его не существует в природе и вся его история с самого начала выдумана каким-нибудь любящим шутки натуралистом. Чаще всего, однако, Мой испытывала уверенность в том, что он существует либо существовал в прошлом, но вымер, а уцелело только его название, обладавшее для нее неким магическим свойством. Мой часто представляла себе, что хорек где-то совсем рядом радуется тому, что она думает о нем, и в благодарность протягивает к ней свои черные лапки. Возможно, ощутимую живую близость этого зверька существенно поддерживали воспоминания о хомячке, настоящем хомячке по кличке Колин, которого ей подарили, когда Мой было около семи лет. Она частенько брала Колина на руки и позволяла ему спокойно переползать с одной руки на другую, ощущая его теплый гладкий животик и маленькие цепкие лапки. Мой была уверена, что хомячок вовсе не хочет убегать, а хочет лишь дружески пообщаться с ней. Когда она поднесла этого ручного и понятливого зверька к своему лицу и заглянула в его добрые глазки-пуговки, то убедилась, что ему очень хорошо с ней, что он любит ее. В один ужасный день Мой выпустила Колина погулять на травку в саду, и он исчез, хотя девочка почти не сводила с него глаз. Мать и сестры уверяли ее, что Колину по-прежнему очень хорошо живется, вероятно, он перебрался в чужой сад и с удовольствием кормится там всякими травками, наслаждаясь свободой. Они так и не рассказали Мой, что через день нашли бедняжку мертвым. По-видимому, его загрызла какая-то кошка. Сефтон и Алеф тайком поплакали. Луиза тоже всплакнула, скрывая слезы от всех домашних.
Мой опустилась на колени возле свернувшегося в корзине Анакса и погладила его. Пес посмотрел на нее своими странными голубыми глазами, в которых порой светилась глубокая печаль. Неужели он никогда не забудет, никогда не простит? Словно прочитав мысли Мой, Анакс уткнулся мордой в ее руку, и она, пробежав пальцами по его гладкой голове, зарылась в длинную густую шерсть. Его нос был влажным, а кончик пушистого хвоста лежал спокойно, Анакс не махнул им, чтобы утешить девочку. Она вздохнула и села на пол, держась одной рукой за бортик корзины. Что же еще она может сделать? Ежедневно Мой спасала выползавших на тротуар, где их могли раздавить, улиток, червяков или гусениц, доставала паучков из ловушки в ванной, вызволяла из беды всех крошечных, почти незаметных тварей, которые могли погибнуть под ногой случайного прохожего или умереть от голода. Она уже наловчилась в этом, заманивая их на листочки, помещая в банки или сажая на руку. И только Мой всегда удавалось находить в доме потерянные вещи. Но возможно, ее старания бессмысленны или даже вредны? Она же не знает, нуждаются ли маленькие живые твари или даже вещи в ее содействии. Сколько загадочных судеб смешалось в этом мире! Страдают ли камни, собранные людьми и принесенные в дома? Может, им не нравится лежать на полках и сохнуть, собирая пыль. Не тоскуют ли они по свежему воздуху и дождю? Возможно, им даже не хватает общества других камней. Почему ей вздумалось, что их должно радовать то, что она выбрала именно их из множества других камней и взяла себе? Иногда Мой испытывала эту смутную тревогу, поглаживая окатанные морем голыши или вглядываясь в поблескивающую толщу кремневой гальки.
И вот теперь она присвоила - конечно, не умышленно или сознательно - Анакса, лишившегося любимого хозяина, и держит его в заточении. Мой чувствовала за пса крайнюю ответственность, боясь, что из-за ее недосмотра он может попасть под машину. А что будет, если он убежит, пытаясь найти Беллами, и потеряется и они никогда больше не увидят его? Сидя рядом с Анаксом и прижимаясь щекой к пушистому боку, она услышала, как быстро бьется его сердце, и пробормотала: "Прости".