Шизофреники - что особенного мог с ними сделать доктор Мукти? В конце концов, этими проблемами занимались целые исследовательские институты, клиники для проведения группового психотерапевтического лечения в неформальной обстановке, в которых работали исключительно профессионалы; на этом поле было довольно тесно, места попастись оставалось немного. Кроме того, теперь все стороны сходились в том, что если прорыв когда-нибудь наконец случится, то в области фармакологии. Такой всем-психиатрам-психиатр, как он, вряд ли мог внести значительный вклад. Не существовало оригинального способа общения с теми людьми, которые считали, что чем больше чешешь, тем меньше чешется, равно как не было революционной диеты для тех, кто полагал, что все продукты производят в подземных жилищах насекомых в Минроуде.
Как же Шива Мукти мечтал заниматься своим делом в каком-нибудь прошлом столетии, когда поле психиатрии было еще довольно закрытым. Когда по ничем не огороженной саванне умственного беспорядка рыскали мелкие стада кочующих врачей и охотились на всё, на что только могли. Ни у кого в то время не хватало безрассудства и смелости остановить любого грамотного человека, творившего что ему вздумается в свое удовольствие. Гипноз, электричество, водометы - на сколько фантазии хватит, все что угодно можно было выдать за уникальную терапию. Черт, да сам Фрейд отстаивал целебные достоинства кокаина, прописывал множество уколов, вызывая у пациентов привычку к наркотикам! И что бы стало с методикой "лечения разговорами" Фрейда, будь она представлена в наше время с присущим ему уровнем недоверия, с нынешними практикантами, сующими таблетки, которые им втюхивают господствующие фармакологические корпорации? Без сомнения, знаменитый житель Вены был бы посрамлен, разбит в пух и прах и выгнан из города вместе со своей кушеткой. Даже в шестидесятые - когда маленький Шива еще обдирал коленки на кентонских заборах - любители Р. Д. Лейнга и Зака Баснера могли вбить себе в голову, что шизофрения вообще не является заболеванием организма.
Мысли о Лейнге, обретавшемся на периферии Лондона, в Шенли - в этом сборочном конвейере заблуждений размером с индустриальный квартал, - принимавшем ЛСД с пациентами, уже повидавшими гораздо больше, чем им бы хотелось, чьи галлюцинации были положительно испорченными, заставляли кровь Мукти свертываться от неприятного возмущения. А это воплощение абсурда Баснер! Он не только управлял фальшивым "Домом идей" в Уиллесдене, но к тому же самым наглым образом поставлял на рынок "самораспознающее средство" - "Ридл", - которое так хорошо расходилось, что это позволило жирному мошеннику обзавестись солидным отдельным домом в Хэмпстеде, где он и проживает по сю пору. Баснер, рисковавший - как считали многие - такими выходками испортить себе репутацию, появлялся даже на праздничных игровых шоу, где произносил тупую дежурную фразу: "Мы же не помогаем никому из сидящих здесь, не так ли?" И все же, несмотря на это - или, скорее, к сожалению, благодаря этому, - Баснеру удавалось восстанавливать свою репутацию снова и снова. Все это указывало на то, что медицинский истеблишмент, чьим олицетворением скорее была бы вежливая, сдержанная, седовласая фигура, исполненная несказанной добродетели, вместо этого оказался легковерным разиней, страдающим гебефренией. Даже сейчас, в свои семьдесят, Баснер до сих пор ведет консультацию в "Хис-Хоспитэл", сидя грудой мяса на вершине гейзера из талантов помоложе. Баснер, подобно знаменитому шуту, он все еще скачет по больничным отделениям и палатам, постукивая неудачливых соседей свиным пузырем, полным неистового веселого нахальства.
Конечно, Шива Мукти знал, что это неслыханное изобретение - свиной пузырь, полный нахальства. Поскольку, хоть он и ни разу не довел свою мысль до конца - и лучше бы ей оставаться в состоянии зародыша, не то его быстро уличат в слепом фанатизме, - было очевидно, что Баснер еврей, а раз так, то у него непременно есть выход если не на светило, готовое поспособствовать его продвижению, то хотя бы на некое число друзей, занимающих высокие посты и способные обеспечивать уверенность в том положении, которое он занимал.
В Королевском Психиатрическом колледже не было блата для индусов, а если и был, то не нашлось никого, кто протянул бы Шиве свою волосатую руку помощи. В любом случае, представить такое казалось почти невозможным, поскольку всяких индусов там было столько же, сколько богов в индуистском пантеоне. Индуизм - Шива признавал это с сожалением и гордостью одновременно - даже не начал существовать в качестве самостоятельной религиозной доктрины вплоть до сумерек господства в Индии Британской империи, и он не походил на все эти монотеистические верования по типу финансовой пирамиды, в соответствии с которыми некий бог с большой дубиной дубасил робких прислужников, имевших дубинки поменьше. О нет.
Шива надеялся, что найдутся какие-нибудь индусы, разделяющие взгляды зилотов, раздающих листовки в храме Нисден и помогающих мирным гражданам с северо-востока Лондона попасть на самолет, прилететь в Дели, пересесть на внутренний рейс, приземлиться в Варанаси, взять такси и отправиться голыми руками ровнять с землей храмы. Однако он не мог связать этих людей с тем типом преданного содействия, которое снискали Баснер и его приспешники за их полную трудов жизнь.
Итак, Баснер сидел наверху, в гнезде своего офиса на десятом этаже "Хис-Хоспитэл", слетая вниз только за тем, чтобы прочесть почетную лекцию в Королевском Обществе охраны подёнок, или чтобы принять участие в книжной презентации, или засветиться в телевизоре лишний раз, но теперь в качестве почетной говорящей головы, которая могла вещать таким образом, что зрители понимали все ровно настолько, чтобы чувствовать себя умными и быть в курсе дела.
Баснер смотрел на покрытый зеленью "Хис" и представлял себя - или это Шива его так представлял - владельцем городского особняка, окидывающим взглядом свой личный парк. Между тем находящийся ниже Мукти барахтался в заполненной одноокисью канаве, погребенный под спудом пыльного кирпича и склизкого известкового раствора; подчиненный, он трудился невыносимо долгие часы на передовой войны за психическое здоровье без всякого признания со стороны коллег, общества, пациентов или семьи. Его отец обычно усматривал резон в том, чтобы не заострять внимание на профессии сына Шивы, связывая свое неодобрение с низкой - и тем не менее разрушительной - тактикой осыпать похвалами работу героических хирургов, которые, по словам пожилого мистера Мукти, вынимали кусочки мяса из одних людей и заменяли их кусочками, вынутыми из других (умерших) с таким видом, словно работали в центре быстрой починки выхлопных труб.
Тем не менее все эти вещи - неприятные пациенты, разрушающаяся инфраструктура, нелепая зарплата, недостаточно высокий статус - можно было бы сносить, если бы не то обстоятельство, что Зак Баснер, не особо страдавший невниманием к коллегам снизу, настаивал на укреплении отношений. Если бы Баснер игнорировал его, Шива бы с радостью сбросил того со счетов в ответ, но на конференции по аффективным расстройствам пожилых людей Баснер явно счел обязательным для себя подойти к Шиве и представиться.
- Вы, надо полагать, Шива Мукти, - заметил он. - А я ваш сосед сверху из "Хис-Хоспитэл"… Зак Баснер.
Какое презрение вызвало у Шивы то, как Баснер произнес собственное имя в конце предложения. Подобная манера типична для знаменитостей, вечно пробующих и зондирующих нерв признания у своих собеседников, словно настоящие дантисты-знаменитости.
- Знаю, - ответил Шива.
- У нас там пациентов всего ничего в том месте, которое по праву принадлежит вам - полагаю, у вас те же проблемы?
- Да.
- Вероятно, вы пользуетесь теми же методами, что и мы, и при лечении сохраняете всю документацию?
- Иногда, но если попадаются трудные случаи, мы отправляем их к вам.
- Ха-ха, - скорее произнес, чем рассмеялся Зак Баснер. - Думаю, вы мне нравитесь, Мукти.
Широко улыбаясь, он сматывал и разматывал пушистый кончик своего мохерового галстука. Шива отметил, что у Баснера тоже была эта идиотская черта абсолютно самодовольных людей, убежденных, что любой спад низкопоклонства, обычно проявляемый теми, кто плясал под их дудку, означает еще более глубокую и сильную степень почтения.
Что за идиот, подумал Шива, пожимая протянутую ему мягкую бледную руку. Он отошел в сторону от Баснера и влился в стадо специалистов по психическому здоровью, которые толклись и вертелись вокруг пещеристых площадей, где проходила конференция, и предвзятому глазу могло показаться, что они не сильно отличались от тех, кого им приходилось пользовать.
Часть вторая
Баснер начал отправлять к Шиве пациентов за повторным заключением, и в это молодой психиатр поверить не мог. Когда он вышел в вестибюль, где его ожидал луковоголовый овощ со товарищи, Мукти обнаружил там парней и девиц, которые его почтительно обступили, помахивая планшетками с диагнозами, точно флагами. Своих больных говорунов Зак Баснер снабжал сопроводительными письмами - короткими, выдержанными в разговорном тоне и, на взгляд Шивы, слишком гномическими.
"Дорогой Шива.
Это Дэвид Можжевел, им владеет ощущение, будто он человек-креозот: сотворен из креозота и имеет миссию нести людям свет креозотного учения. Вне сомнений, он шизоид, к тому же у него явные атипичные симптомы, связанные с гормональными нарушениями. Мне на глаза попалась Ваша статья в БЖОП, и я подумал, что вы согласитесь взять на себя риск дать повторное заключение по этому случаю.
Заранее благодарю,
Зак".
Поверить нельзя! Вот так, на голубом глазу! Решительная, ленивая, самонадеянная, фамильярная, самовлюбленная уверенность. Шива Мукти посмотрел на человека-креозота, который стоял кое-как, точно поставленный прямо утробный плод, что было типично для псевдопаркинсонизма, связанного с лечением нейролептическими средствами. Человек-креозот оглянулся, в его глазах зияла абсолютная пустота, радужные оболочки напоминали бурые круги из креозота вокруг гнилых черных зрачков. "Проходите, пожалуйста", - в итоге с неохотой сказал Шива.
Вернувшись к себе, Шива уселся, в то время как человек-креозот еле втащился в помещение, своими лапами, как у сумчатых, хватая прохладный воздух. Чтобы хоть чем-то занять себя во время этого минимарафона, Шива бегло пробежал записи абсолютно стандартной истории болезни. Мог ли Баснер - рискнул предположить он - подкинуть ему этого пациента совершенно искренне, вникнув в суть бумаг и на самом деле уважая его взгляды? Шива мысленно вернулся к содержанию "Заметок об эндокринном нарушении и симптоматическом приукрашивании, характерном для шизофренических отклонений". Его доводы были просты, но, возможно, в сильной степени подрывали традиционные методы диагностики.
Моффат, врач одного из отделений, как-то попросил Шиву осмотреть молодую женщину, у которой был привес на начальной стадии и жуткие прыщи, но все это впоследствии привело к госпитализации в связи с тем, что у больной начались острые боли в левой части головы, сонливость, рвота и диплопия. К этому добавилась апоплексия гипофиза, и Моффат заключил, что дело пахнет опухолью. Однако сканы выявили только крошечный геморрой, что совершенно недостаточно при таких тяжелых симптомах.
Но кроме того, у нее были яркие галлюцинации - и это объясняет, почему Моффат обратился к Мукти - она кричала, что огромный сахарный столп медленно выходит из ее влагалища.
- Что ты об этом думаешь? - спросил Моффат, чем-то напоминавший мелкий рыжий шотландский прыщ, глядя на мертвенно-бледные прыщавые подушечки на щеках пациентки.
- Какого размера ваш сахарный столп? - уточнил Шива у молодой женщины как ни в чем не бывало.
- Ууууу, - простонала она, - просто огромный на самом деле, вздымается все выше и выше, такой изогнутый на конце, и потом резко ударяется о землю, а вокруг - ящики для всякой всячины, люди, города…
- И что, хорошая штука, ну, этот столп?
- Золотая, - пропела женщина, судорожно хватаясь вытянутым пальцами за складки больничной простыни. - И мальчикам в два раза больше подходит для забавы.
На соседней койке женщина, чьи выпученные глаза и желтушная кожа свидетельствовали о болезни желчного пузыря, прижимала к тощей шее плюшевого медведя и в ужасе указывала на Шиву.
- Ее владение английским, - сказал Шива Моффату, когда они стояли в нише, неподалеку от которой располагался огнетушитель, - выше всяческих похвал.
- Неудивительно, она преподаватель английского по профессии, - ответил Моффат.
Шива пробежал глазами записи - в истории болезни молодой пациентки не было ни слова о психических расстройствах.
- Ну и что с ней делать, как ты считаешь? - спросил он.
- Пока у тебя не возникло никаких иных соображений, я начну с глюкокортикоидных гормонов.
- Мм-м-м… - протянул Мукти. - Вероятно, глюкоза поможет как-то справиться с сахарным столпом.
- А?
- А что, если - в качестве предположения - она ощущает - не полностью на сознательном уровне, но каким-то участком мозга, - что у нее недостаток сахара. Это всего лишь интуиция, но мне в прошлом попадались пациенты, у которых были симптомы, включающие психотические фиксации на чем-то конкретном, и, когда они получали требуемое, им становилось лучше.
- Ты думаешь, это тот самый случай? - Моффат в недоумении посмотрел на Шиву.
- Поглядим, так или иначе, ты все равно собирался дать ей глюкокортикоиды. Понаблюдай за ней и сообщи мне, если столп исчезнет.
Спустя неделю или около того Моффат зашел к Шиве и рассказал, что столп действительно пропал.
- Теперь она в абсолютно здравом уме, поразительно, но, как только мы ввели раствор, столпа словно никогда и не было.
- Что ж, как я уже говорил, прежде мне встречались подобные вещи, хотя это пока самый яркий случай. Возможно…
Он решил посвятить Моффата в содержательную часть выгодного дела.
- Нам стоит написать статью вместе. Ты возьмешь на себя физиологическую часть, а я - все, что связано с психиатрией. У меня есть друг в БЖОП, который на это клюнет.
Моффат сразу же согласился, и Мукти вдогонку спросил его:
- Каков прогноз насчет этой женщины со столпом?
- Боюсь, она не жилец. У нее все же обнаружилась опухоль, правда, не в голове. Жаль, милая была женщина.
Но с человеком-креозотом дело обстояло совершенно иначе. В отличие от пациентки Моффата, у него было множество форм - болезнь проявлялась ощутимыми нарастающими волнами вопреки чувствительности, и каждая из них грозила приковать Шиву Мукти к его креслу. Помимо этого имели место калоотправления и мочеиспускания, потоки рвоты и еще чего похуже. Человек-креозот вонял, как лисица, и был безумен, как горностай. Он весь кудахтал и дергался, пока нескончаемый поток монотонной брехни про креозот извергался из его рта, напоминавшего по форме почтовый ящик.
Креозот-то креозотом, но что в нем такого? Антисептик естественного происхождения, или, возможно, человек-креозот был поглощен его свойствами, связанными с защитой древесины? Шива наклонился вперед и услышал лучезвуковое гудение.
- На желтое, наносить на желтое… - говорил человек-креозот. - Не облегчает, но помогает. Собрать с куста, все обобрать, сжечь куст, будет хруст, из этого сделать креозот, налить его в маленькие коричневые бутылочки, вот, и продавать в старой аптеке в Читтлингтоне, на этой стороне деревни, а не там, где клуб.
- В самом деле? - уточнил Шива.
- Выпускают в маленьких коричневых бутылочках, этикетки клеят вручную, стоит недорого. Вы, - сказал он многозначительно, - должны попробовать.
- Непременно, - промычал психиатр.
Рядом с беднягой несло еще сильнее: гнилостный привкус мешался с другими, более резкими запахами. Шиве предстояло произвести медосмотр, он не мог упустить ни малейшего отклонения, даже при том, что направление было от его главного соперника. Как же Шива мечтал иметь медсестру - или лучше дезактивизационный аппарат, - чтобы осматривать вот таких. Но увы: он мужественно достал резиновые перчатки из дозатора и профессиональным движением надел их на руки.
- А теперь, - обратился он к зловонной кожуре человеческого существа, - я намерен устроить вам полное обследование, мистер… - Шива посмотрел в записи: - Можжевел. Не могли бы вы снять с себя одежду?
Ничего такого он не мог. Он нуждался в крепких, сильных руках, чтобы расстегнуть брюки, затянутые упаковочной лентой. Нуждался в крепком плече, к которому можно было бы прислониться, пока, шатаясь, не удастся освободиться от свисающей кучи ваты и бинтов. Нуждался в умелом руководстве, перед тем как отделаться от кучи сбившегося нейлона, образовавшего бандаж в верхней части его туловища. В итоге человек-креозот оказался колченогим и заброшенным куском плоти в мокрой молескиновой рубашке. Теперь запах разложения был настолько силен, что проходившая мимо медсестра заглянула к Шиве, обеспокоенная тем, не нужна ли ему помощь. Вместе они уложили человека-креозота лицом вниз на кушетку и осторожно задрали рубаху.
Он не просто бесчувственно бормотал об антисептиках, он отчаянно в них нуждался. Доктор Мукти не мог припомнить, доводилось ли ему видеть до этого заражение такой степени тяжести. В принципе нельзя было вообразить, чтобы плоть человеческая находилась в таком состоянии, не говоря уже о том, чтобы столкнуться с этим прямо здесь и сейчас. Это была инфекция стран четвертого мира, из серии тех, что поражает детей, которые, к примеру, не смогли вымыть какой-нибудь леденец, прилипший к пляжному мячику, поскольку не способны добраться до ближайшего зараженного источника воды по причине слепоты, вызванной трахомой.