Изабель, должно быть, поняла, что происходит. Впоследствии она призналась мне, что, услышав внизу возбужденные голоса, приготовилась к немедленной смерти. Она стояла у окна, по-прежнему в голубом пеньюаре, прижав руку к горлу. Воплощение безнадежного достоинства. Мельком отметив это, я рванулся к ней, прижал ее к себе и запихнул в угол. Я действительно боялся, что Отто может убить ее одним ударом. Раздался грохот ломающейся мебели и крики. Ноги протопали по комнате. Я обернулся и лишь за секунду до ослепляющей вспышки и настигшей меня ужасной боли осознал, что Отто собирается ударить именно меня.
15 Чувство юмора Лидии
- Эд, старина, ты живой?
Был уже следующий день. После удара Отто на меня навалилось небытие. Черные звезды разрослись в безбрежную ночь. Я пришел в себя на кровати в своей комнате. Отто, должно быть, приволок или отнес меня туда. Отто и Мэгги спорили о каком-то сотрясении, сломанных костях и рентгеновских лучах, и до меня наконец дошло, что все это имеет отношение ко мне. Лицо болело нестерпимо. Словно с одного бока его вдавили прямо внутрь моей головы. Попытки открыть глаза принесли ослепительный свет и стреляющую боль, но никакого зрения. Я застонал, потом разобрал, что Мэгги и Отто задают мне вопросы, на которые я не стал отвечать. Где-то плакала женщина.
Позднее я узнал от Мэгги, что для всех, кроме меня, все кончилось счастливо. Отто стоял и глазел на мое тело, распростертое среди обломков мебели Изабель. Затем он упал на колени и вроде как очистился от гнева. Меня отнесли в мою комнату. Изабель укрылась у себя, затворив дверь. Дэвид Левкин покинул дом. Мэгги и Отто некоторое время провели, ухаживая за мной и споря, не позвать ли доктора. В конце концов мне дали какое-то сонное питье и я забылся.
Утром меня встретила еще большая боль и парящее надо мной лицо Отто.
- Ты живой, Эд?
- Не особенно, - ответил я. - Ты, наверное, сломал мне около пятидесяти семи разных мелких косточек. Я никогда не стану прежним. Ой!
Он нежно положил ладонь мне на щеку.
- Мэгги считает, что ничего не сломано. Смотрю, ты приложил старый добрый кусок мяса. Тот глаз вообще видит?
- И пробовать не хочу!
- Ты простил меня?
- Ну конечно, кретин. Меня давно пора было кому-нибудь треснуть.
Как ни странно, случившееся не только установило между мной и Отто род связи, которой мы не испытывали с детства, но и высвободило из нас удивительную живость, почти веселье.
- Не понимаю, что на меня нашло!
Я мог придумать множество вариантов, но, поскольку не имел желания ввязываться в психоаналитическую дискуссию, спросил лишь:
- Что происходит нынче утром?
- Ну, они уехали.
- Они?..
- Дэвид и Эльза. Уехали.
- Хочешь сказать, просто взяли и смылись?
- Это я их выгнал. Уволил обоих, отослал, положил этому конец. Я всю ночь не спал. И не пил. По крайней мере, много не пил.
Я пожалел Изабель. Но конечно, так лучше. И Отто тоже жаль.
- Ты все прекратил, Отто?
- Да. Я понял, что ситуация безумная. Почему-то после того, как врезал тебе, я больше не злился. А только думал, какой мерзкий скотский бардак мы развели. Изабель рыдает, мебель вся поломана, а ты лежишь там, как мертвый. Мне сперва показалось, что я тебя прикончил. А потом Мэгги набросилась на меня с кулаками, и у меня в голове неожиданно прояснилось. Я понял, что самое время принять чертовски жестокое решение. После этой истории с Дэвидом тянуть дольше было нельзя. Я должен был избавиться от них обоих. И как можно скорее, иначе никак. Они нас всех с ума сводили. Волшебники, ангелы, демоны. Конечно, я знал это с самого начала.
- Ангелы, демоны… ну да.
Меня охватила странная печаль.
- Ну я и написал им, чтобы немедленно убирались, и вложил чек на зарплату Дэвида. Мэгги отнесла письмо и сказала, что они и так уже вещи собирают. Я лег в постель, и мне приснилось, что за мной вокруг дома гонится гигантский черный чайник. Я пытаюсь вызвать помощь, но телефонный диск оказывается сделанным из салфеток…
- Так они уехали?
Я осмелился приоткрыть второй глаз, но тут же захлопнул его.
Отто закрыл лицо. Его голос дрожал.
- Да, наверное. Я не хочу их больше видеть, я просто не знаю, что сделаю, если еще увижу любого из них. Они окружили меня и свели с ума. Надо положить конец безумию.
- А Изабель ты видел?
- Нет. Я не уверен, что смогу простить Изабель. Я так отвратительно связан с ней…
- А как же твои собственные проступки?
- Я знаю. Но это не срабатывает. Наверное, мы должны простить друг друга. Но это не так просто. Пока меня тошнит при одной мысли о ней.
- Как бы то ни было, хорошо, что ты не ударил ее. Как Флора?
- Бедняжка! Я долго говорил с ней прошлой ночью, и она мне все рассказала. Боже, я должен был увидеть, что происходит, я должен был позаботиться о ней! Я был как будто зачарован.
- Что ж, теперь ты освободился от чар. Вернулся в реальную жизнь. Думаю, я отправлюсь домой сегодня или завтра, раз уж все треволнения, похоже, закончились.
Я и сам чувствовал себя свободным от чар, словно удар Отто выбил из меня остатки благих намерений. Я ничего не могу сделать для этих людей. И не хочу наблюдать за жалкими попытками Отто и Изабель восстановить свои разрушенные отношения. Голова моя была тяжелой от боли, и, когда я попытался сесть, каждое движение отдавалось в ней мучительными спазмами. Я вяло трепыхался, пока Отто неуклюже шарил по подушкам.
- Ну, - сказал он, - не совсем все треволнения. Как тебе вот это, что я только что нашел?
Он помахал бумагой у меня перед носом. Я как мог сфокусировал на ней единственный глаз и принялся растерянно читать. Лидия явно дала волю своему чувству юмора: "Сим отписываю и завещаю все, чем буду владеть на момент смерти, моей любимой и верной подруге Марии Маджистретти".
16 Огненный танец Эльзы
Торжественное семейное собрание состоялось в комнате Изабель. Мощное пламя, ворчащее, вздымающееся и увядающее в своей собственной независимой жизни, делало комнату попеременно то яркой, то тускло-золотистой, а также неуютно жаркой. Снаружи дождь по-прежнему лил на холодную мокрую зелень английского летнего дня. Вчерашние обломки мебели были свалены в угол, отчего беспорядок казался меньшим. Изабель, маленькая, усталая, опрятная в простом сером пиджаке и юбке, сидела в кресле. Она плакала, но сейчас была спокойной и равнодушной. Она надела отстраненную, усталую маску наемного секретаря. Отто, в спортивной куртке и штанах, напяленных на помятую пижаму, прислонился к каминной полке. Запах подпаленного влажного твида наполнил комнату. До меня дошло, что Отто тоже плачет, и я отвел глаза. Интересно, действительно ли подменыши уехали?
Отто говорил:
- Конечно, нет причин предполагать, что она вообще захочет что-то менять. После того как столько здесь жила, - она ведь всегда здесь жила. Ей больше некуда идти. Не сомневаюсь, она скажет нам, что хочет, чтобы все шло как прежде, и, раз так, мы, конечно, должны уважить ее желание.
Я расхаживал у окна, поглаживая больной глаз. Опухоль непомерно раздулась и горела. Глаз был почти закрыт, хотя при усилии можно было разлепить слезящуюся щель. По лбу и по щеке до самого рта расплылось иссиня-черное пятно. После беспокойной ночи я чувствовал себя усталым и больным.
- Ты обманываешь себя, - возразила Изабель. - Тебе хочется так думать. Но ничего подобного она нам не скажет. У нее есть копия завещания, пусть она и хранила ее в секрете. Она предъявит ее, вот увидишь. Она выживет нас.
Поразительно, как быстро семья возродилась перед лицом угрозы потери собственности.
- Я согласен с Изабель насчет того, что у нее есть копия завещания, - сказал я. - Но она не станет делать ничего опрометчивого. Думаю, она предложит не обращать на завещание никакого внимания.
- В конце концов, это несколько странно, - добавил Отто.
- Не вижу ничего странною, - опять возразила Изабель. - Я не имею в виду, что она немедленно выгонит нас из дома. О нет, она будет очень благоразумна и добра, но станет обращаться с нами как с посторонними. У нее нет никакой семейной привязанности к нам.
- Должна быть, - не согласился я. - Она фактически вырастила нас с Отто.
- Не она. Я знаю, Отто воображает, будто она толкала его коляску, но это иллюзия. Она заботилась только о Лидии. Лидия отлично умела превращать людей в свою личную собственность.
Это ужасно расстроило меня. Внезапно я со всей остротой почувствовал, что Мэгги - отдельное, независимое и непредсказуемое существо. Я уже наделил ее этими человеческими правами - правом на тайну, правом на неожиданное действие. Но в то же время мне трудно было отказаться от мысли, что Мэгги… ну, что Мэгги любит нас. До меня вдруг дошло, что это довольное смелое предположение, а также несколько сомнительное. Возможно, я обманывался, как и Отто. В конце концов, наша фамильная няня - это всего лишь что-то вроде легенды. Мария Маджистретти - совсем другое дело.
- Не понимаю, почему мы не нашли завещание раньше, - говорил Отто. - Мы уже смотрели в том месте.
- Как по-твоему, живых денег много? - спросил я.
- Ой, да уйма, - ответила Изабель. - Лидия была скареднейшей из женщин, но в деньгах просто купалась. И она собаку съела в игре на фондовой бирже.
- Мастерская окупается, Отто?
- Нет, - ответил он, избегая моего взгляда. - В последние годы она… дотировалась.
- Похоже, мне придется выйти на работу! - вульгарно хохотнула Изабель.
- Как Лидия могла быть такой противной!
- Что ж, если подумать, мне жаловаться не на что, - сказал я. - Шшш, она идет.
В дверь постучали. Мы хором крикнули: "Войдите!" Вошла молодая женщина в красном платье. Короткие черные волосы были искусно подстрижены, серьезные темные глаза смотрели с худого, гладкого, молодого лица. Мэгги приобрела то, чего у нее никогда прежде не было, - внешность. Она больше не была невидимкой. Я с изумлением созерцал эту метаморфозу, и внезапно меня словно ударило воспоминание, принадлежащее более юному возрасту: фигура, осиянная светом детства, темная, чуть покровительственная богиня.
Мы с Отто зашаркали ногами, изобразив видимость вставания, необходимость которой стоящие на ногах мужчины инстинктивно ощущают при появлении красивой женщины. Изабель отъехала в своем кресле еще дальше, неприятно царапнув по полу. Налетев на Отто, я поставил у огня стул для Мэгги.
Она села и принялась разглядывать нас.
- Мэгги, - начал Отто, - полагаю, ты знаешь, зачем мы вызвали тебя…
Прозвучало довольно зловеще, поэтому он поспешно добавил:
- В смысле, все совершенно нормально, разумеется…
Теперь вышло слишком снисходительно. Он наугад продолжил:
- В смысле, нам показалось, ты захочешь сообщить нам о…
- О своих намерениях?
- Ну да.
Отто, который мычал и топтался во время своей речи, явно отступил по всем фронтам. Он отскочил почти к окну. Его большие руки теребили ворот пижамы в поисках несуществующей пуговицы. На самом деле ему не приходило в голову, что Мэгги может иметь намерения. До последнего времени это не приходило в голову и мне.
- Полагаю, ближе к концу года я вернусь в Италию. Но на ближайшее время планов у меня нет.
- Ты вернешься в Италию навсегда? - спросила Изабель.
- О да, - ответила Мэгги с веселой и беспечной уверенностью.
Повисла неловкая тишина. Отто покусывал костяшки пальцев. Изабель хмурилась, свернувшись клубочком. Я повернулся посмотреть на дождь.
- Думаю, ты понимаешь, - наконец произнес Отто, - что завещание моей матери довольно сильно удивило нас.
- Неужели?
- Что ты собираешься делать с домом и его содержимым? - спросила Изабель.
- Естественно, я предоставлю вам право преимущественной покупки.
- А что я вам говорила! - сказала Изабель.
Она встала и присоединилась ко мне у окна.
- Хочешь сказать, - медленно произнес Отто, - что предлагаешь нам купить дом?
- Ну, это было бы справедливо, вы согласны?
Отто немного подумал.
- Да, пожалуй. К сожалению, я не в состоянии его купить, - признался он и воскликнул: - О боже!
И принялся безумно хохотать.
Мэгги сидела и улыбалась. Она положила ногу на ногу и аккуратно расправила красное платье. Внезапно мне стало ясно, что она играет роль и развлекается за наш счет. Она вовсе не думала того, о чем так уверенно говорила. Я импульсивно произнес:
- Ты говоришь не всерьез, Мэгги. Ты должна прийти к какому-то цивилизованному соглашению с Отто. Завещание Лидии безумно и несправедливо, сама знаешь.
- Не безумно. Быть может, несправедливо. Но жизнь вообще несправедлива. По крайней мере, так я всегда считала, Эдмунд.
Ее невозмутимая речь и обращение ко мне по имени расстроили меня. Неужели она, именно она может быть недоброй? Она, само воплощение доброты? Я растерянно смотрел на нее как зачарованный, пока она с каким-то рассеянным весельем безмятежно разглядывала нас. Она казалась юным генералом, у которого вышла стычка с тупыми старыми младшими офицерами.
- Да не спорь ты с ней! - воскликнула Изабель.
Она подошла к комоду и принялась вываливать на пол груды белого нейлонового белья.
- Что это ты делаешь? - спросил Отто.
- Собираю вещи.
- Бога ради, - вклинился я, - что это за шум?
Странный звук только что прорезался где-то вдали от дома. Мы смотрели друг на друга, прислушиваясь. Глухое громыхание, которое превратилось в топот бегущих ног и ропот недоуменных голосов. Я задрожал от страха, словно начиналась какая-то ужасная революция. На мгновение почудилось, что этот шум связан с Мэгги и должен стать разрешением загадочного конфликта, в который мы все втянуты, что это ее сторонники, ее люди явились захватить дом. Изабель тревожно вскрикнула. Топот все приближался. Дверь рывком распахнулась, и в комнату вбежала Флора. Она за руку тащила кого-то за собой. Это оказалась Эльза.
- Вот они, вот они все! - крикнула Флора и толкнула Эльзу вперед.
Мэгги вскочила и придвинулась поближе ко мне. Изабель, спотыкаясь, отступила в груду нижнего белья. Отто согнулся, пряча лицо, внезапно сморщившееся, перекошенное от боли и шока. Эльза вышла на середину комнаты. Ее металлические волосы длинными безжизненными прядями свисали на плечи, точно волосы статуи, на ней было надето длинное бесформенное платье, словно принадлежащее какой-то другой эпохе. У нее был совершенно сумасшедший вид, бледное лицо с широкими ноздрями кривилось и ухмылялось. Широкий лоб и высокие скулы блестели, как будто смазанные жиром. Она вызывала одновременно тревогу и бесконечную жалость, как хрупкая умирающая, сбежавшая из больницы.
Казалось, она не видит никого, кроме Отто. Тихим хнычущим голосом она произнесла:
- Нет-нет, ты не можешь… Идем со мной. Идем со мной… Пожалуйста, пожалуйста…
Она скулила, как животное.
Отто застонал и тяжело упал на колени. Он вытянул руки перед собой, уронил голову и взмолился:
- Уходи, уходи отсюда…
Едва не споткнувшись об Отто и жестоко пнув его в бок, отчего брат растянулся на полу, Изабель подошла к Эльзе и попыталась вывести ее из комнаты. Эльза сопротивлялась.
Флора завела высоким истерическим голоском: "Ой, ой, ой!" Изабель продолжала что-то бормотать злобно и испуганно, уговаривая Эльзу уйти. Эльза отчаянно отпихнула Изабель и стала отступать назад, пока чуть не шагнула в камин. Она принялась выбрасывать ногами на коврик у камина раскаленные алые угольки. Изабель завизжала. Запахло горелым, язычки пламени побежали по приплясывающим ногам Эльзы. Отто сидел на полу, прижав ладонь ко рту, - похоже, он не мог двигаться. Эльза начала вытаскивать из огня полено. В комнате стало еще жарче, словно мы сидели в печи; все было залито золотистым светом. Я столкнулся с Изабель, которая, продолжая визжать, спасалась от горящего полена, катившегося по полу, и стал затаптывать тлеющий ковер.
Флора закричала:
- Я вас ненавижу, я вас всех ненавижу! - повернулась и выбежала в дверь.
Мэгги крикнула мне:
- Иди за ней, она может…
И я выбежал из комнаты вслед за девушкой.
17 Эдмунд в зачарованном лесу
Флора метнулась вниз по лестнице и бросилась юн из дома. Добравшись до двери, я увидел, как она бежит через лужайку во влажном желтом свете. Лил бесконечный дождь. Флора направлялась к пруду. Я позвал ее, но плотный тяжелый воздух заглушил мой голос. Я помчался за ней.
В лесу было очень темно, словно в нем уже утвердились вечер и ночь, и я вбежал в полосу теплого воздуха, наполненного биением птичьих крыл. Дождь обосновался в лесу, он барабанил над головой и пресмыкался и хлюпал под ногами. Шаги Флоры впереди были тяжелыми, но тихими. Из-за броска через лужайку я весь промок. Скользя и спотыкаясь на тропинке, по которой так недавно проходил с бесконечно, как теперь казалось, юной Флорой, я гадал, кого преследую. Да и преследую ли вообще или же спасаюсь бегством? Я снова позвал ее, прорвался сквозь стену бамбука и, задыхаясь, нырнул под первую арку камелий.
В этой безрассудной гонке я хотел спастись от грубого хаоса сцены, оставленной за спиной. Это далеко не первый случай, когда я бежал из того дома в совершеннейшем ужасе перед тем, что увидел внутри. Но я бежал еще и из-за некой примитивной нужды схватить Флору и выбить из нее прощение, которое она одна может дать мне и давая которое она сама будет неким образом восполнена и возрождена. Я хотел поймать ее и вернуть немного невинности нам обоим, найти в ней снова ту девочку, которую знал. А еще я вполне разумно боялся, что в своем истерическом состоянии она способна броситься в черный пруд.
Ветка камелии резко хлестнула меня по лбу, прямо над больным глазом, и боль оказалась столь жестокой, что на мгновение мне пришлось опуститься на колени. Шаги Флоры удалялись, тихим эхом разносясь под лесными сводами. Через секунду я встал и продолжил путь уже более осторожно. Земля была почти сухой, твердой и голой, словно вытоптанная ногами множества танцоров. Капли дождя стучали по зеленому пологу, то здесь, то там в тусклом овале света мелькал узор острых листьев. Я вышел к водопаду.
Плотный дождь окрашивал воздух, накрывая пруд желтовато-зеленым куполом. Я смахнул воду с глаз. Темная поверхность волновалась и дрожала. Рев водопада слился с гулом ливня. Я никого не видел. А потом мое внимание привлекло какое-то слабое движение, и я разглядел фигурку на полпути к высокому берегу по ту сторону пруда.
Флора стала карабкаться по берегу, крутому, но не отвесному, к высокому водостоку, по которому ручей спускался к водопаду. Балансируя на камне, ухватившись одной рукой за ветку над головой, она остановилась, чтобы посмотреть назад. Легкое платье облепило тело, и она казалась обнаженной девой, омытой изменчивым воздухом, сияющей и влажной, как и камни вокруг нее, казалась духом, сотканным из света и воды.
Я позвал ее, она ответила что-то, чего я не расслышал, и принялась карабкаться вновь.