Я беспокоился о нем и из-за него. Боялся, что он прямо сейчас может сорваться самым ужасным образом. Поэтому я заговорил намеренно спокойно:
- Она правда так крепко привязана к тебе? Когда ты говоришь, что не можешь оставить ее…
- О да, она меня любит, - ответил Отто. - Думаю, я первое существо, которое она полюбила по-настоящему. Возможно, она способна любить лишь калибанов. Я для нее и отец, и брат, и сын, и любовник. Но это еще не все. Я ужасно жалею ее. И это почему-то не позволяет мне покинуть ее. Что с ней станется? К тому же я не выношу ее слез, они нестерпимы. Я словно сострадаю в ее лице всем скорбям мира.
- Ты можешь сострадать им в чьем угодно лице, - нетерпеливо возразил я. - Ты жалеешь ее… и все же она - твой порок?
- Знаешь, это все тесно связано, - сказал Отто. - Скорбь, уход, смятение, грех. Я не могу достичь ее высот отчаяния, поскольку презираю ее, когда жалею. Думаю, и тут дело тоже во мне. Я чувствую себя жертвой, растяпой и грешником одновременно. Ах, если б только все это разделить! Вот что я имел в виду, когда говорил об отказе от выпивки.
- Чтобы страдать, но в чистом виде, без утешения?
- Да, страдать как животное. Это было бы божественно. Но невозможно. "Кто согласился бы средь горших мук, терпя стократ несноснейшую боль, мышление утратить, променять сознание, способное постичь, измерить вечность…" Утратить мышление, способное постичь вечность, - вот в чем беда. Это падший ангел сказал.
- Полагаю, правильнее было бы страдать подобно непадшему ангелу. Но возможно, ты и прав: в нашем воображении животное страдание наиболее близко к подлинному. Однако ты рассуждаешь как метафизик, Отто. Думай о ней проще. Она немного… странная, ты согласен?
- Ты имеешь в виду "безумная", "ненормальная"? Но мне так не кажется. Она, по-видимому, воображает себя другими, страдающими людьми и очень переживает. Иногда говорит странные вещи. Дэвид передавал их мне. Но это не безумие. Больше похоже, что безумны мы, те, кто этого не делает.
- Говоришь, Левкин передавал тебе… но разве сам ты с ней не разговаривал?
- Ну да, мы совсем не разговариваем. А впрочем, это не так: мы шутим.
- Вот как? Ты доверяешь Левкину?
- Безусловно. Он мне предан.
- Мм…
В мастерской стемнело. Сверху лился пронзительно синий вечерний свет, но внутри все уже стало золотисто-коричневым, и неясные очертания каменного города казались одновременно более яркими и более изменчивыми. Лицо Отто расплывалось перед моими глазами. Изрядно пошуршав соломой, он выбрался из нее и встал. Одежда его была покрыта желтоватыми клоками сухой травы, руки безвольно свисали, голова выдавалась вперед, как у брошенной марионетки, которая еле держится на ногах. Создавалось впечатление, что он вот-вот рухнет. Я тоже поднялся.
- Эд, сделаешь для меня кое-что?
- Конечно, если смогу.
- Ты не поговоришь с Изабель?
Его просьба удивила меня и привела в некоторое замешательство.
- О чем?
- Да обо всем. Изабель тебя очень уважает. Она не может не знать хоть что-то об этом деле. И меня удручает ощущение, что она… не понимает.
- Сомневаюсь, что смогу ей объяснить, - мрачно сказал я.
- Ну и ладно. Просто мне хочется снова вроде как почувствовать, что я с ней связан.
- Но, Отто, ты не можешь… именно… сейчас. И вообще, какая бы связь между вами двоими ни оставалась, ни мне, ни другим посторонним здесь делать нечего. Я могу только навредить.
- Нет, нет, - упрямился он. - Ты поможешь, поможешь. Такие, как ты, не могут не помогать. Ты утешишь Изабель, ты подбодришь ее. Я хочу, чтобы она знала: не такое уж я и чудовище. Иногда мне кажется, что она вот-вот сбежит.
Я был тронут, хотя чувствовал, что сегодняшний разговор не обеспечил меня достаточным материалом для того, чтобы произвести впечатление на Изабель.
- Если ты так хочешь, я с ней поговорю. Но лучше сделаю это, так сказать, в общих словах. Не вижу смысла объяснять тебя Изабель, особенно сейчас!
- Да, да, - произнес Отто. Он с довольным видом раскачивался взад и вперед, словно кто-то начал дергать его за ниточки. - В общих словах. Верно. В общих словах. Ты так хорошо умеешь говорить в общих словах. Ты ей поможешь.
- Я хотел бы помочь тебе, - возразил я, - но не могу. Возможно, нам недостает религиозного воспитания.
Я собрался уходить.
- Оно было бы ложью, - сказал Отто. - Не наказание, а принятие смерти - вот что меняет душу. Вот что есть Бог. И конечно, никакая общепризнанная религия не станет мириться с этим. Я остаюсь со своей неразберихой. И все же спасибо.
9 Эдмунд испытывает соблазн
- Ну и что же обнаружил наш ревизор? - спросила Изабель, решительно шуруя в камине.
Поленья перевернулись, обнажая золотистые животы, и неистовый поток искр с ревом взметнулся в трубу. Дело происходило вечером того же дня.
- Да все, пожалуй, - мрачно ответил я.
"И больше, чем расскажу тебе, бедняжка Изабель", - добавил я мысленно.
Я так и не решил, говорить ли с Изабель о Флоре. Маловероятно, чтобы Флора отправилась в такое место, где родители могли бы ее найти. Я торжественно обещал ничего не говорить, и это обещание оставалось последней каплей честности по отношению к девочке. Я не хотел напрасно рисковать любой возможностью помочь ей в будущем. По крайней мере, пока я собирался молчать. Но очень беспокоился и надеялся, что утро принесет какие-либо новости.
- Ах, не все, - возразила Изабель. - Уверена, что еще не все. Но продолжай. Все всплывет на поверхность, отчаянно воняя.
Из проигрывателя звучал Вагнер, но так приглушенно, что тихие отрывки были не слышны, а громкие лишь неразборчиво потрескивали.
Я собирался подождать с выполнением просьбы Отто до утра, но не мог найти себе места, переживал из-за Флоры и просто нуждался в компании. Кроме того, к моему легкому стыду, мне было любопытно, как именно Изабель отреагирует на "общие слова", которые я, разумеется, не успел продумать до того, как вошел в ее комнату.
Не считая затененной лампы в дальнем углу, комнату освещал только огонь, от которого во все стороны бежали гигантские волны света и тени. Здесь было ужасно жарко, и от душного запаха старого дерева засвербело в носу. В мягком подвижном свете Изабель казалась милее и моложе. Ее каштановые волосы были перевязаны и уложены в замысловатую прическу, которая вздымалась надо лбом почти на высоту ее маленького лица и напоминала шляпку тонкой работы. Прическа была такой объемной, что я задумался, уж не приколола ли к ней Изабель собственную отрезанную косу - мне говорили, что женщины иногда совершают подобные жуткие поступки. Она явно очень старалась, но зачем, для кого? Вероятно, чтобы себя подбодрить. Бедняжка Изабель! Я вспомнил, как Отто говорил, что она мужественна.
На ней было абрикосового цвета льняное платье, которое, как следовало из ее объяснений, Мэгги только что сшила для нее и еще не вполне закончила. В нем оставались примёточные нитки. Изабель как раз примеряла его. Как по-моему, цвет красивый? А длина подходящая? С легким налетом жеманной озабоченности она забралась на табурет, чтобы осмотреть себя в большом зеркале над камином. Не правда ли, прелестный покрой? Я видел ее слегка раскрасневшееся от жары лицо, которое отражалось в зеркале в изменчивых отсветах, когда она крутилась на табурете, - золотистое воплощение пухлой маленькой мидинетки. Я рассеянно отвечал ей.
- Кофе, Эдмунд? - Она слезла с табурета и потянула меня за рукав, - Садись. Обязательно вот так сбрасывать подушки с кресла? Ты ничуть не лучше Отто. Итак, в чем дело, Эдмунд? Расскажи мне об этом все.
Прося ее о встрече, я не смог говорить небрежно и едва избежал напыщенности. Я досадовал на себя и немного - на созданную Изабель атмосферу шутливой иронии, на то, что она не принимала меня всерьез. На какой-то миг я почти разделил мнение Отто, что ирония должна быть поводом для развода. В поисках благовидного предлога для разговора я произнес:
- Полагаю, завещание Лидии не нашлось?
- Нет, не нашлось, - взволнованно подтвердила Изабель. - Я уже везде искала. Возможно, в конце концов, она его просто не оставила. Так что придется вам, мальчики, поделить все пополам. Знаешь, ведь у Лидии была куча денег, хоть она и оставалась жуткой скрягой.
Запинаясь, я произнес:
- Изабель, я вроде как говорил с Отто сегодня днем…
- О том, что видел прошлой ночью в беседке.
- О… ну… да… я…
- Не переживай, - невозмутимо сказала Изабель. - Я обо всем знаю. Только такой дурак, как Отто, мог в этом сомневаться.
- Но как ты узнала, что я…
- Видела, как ты бросился в погоню за дамочкой. Стонущие девицы на лужайке перед домом - верный признак того, что что-то неладно. Серьезно, Отто жалок, если и впрямь воображает, будто все это - мрачная тайна!
- Думаю, Отто полегчает, когда он перестанет гадать, знаешь ты или нет. Он ненавидит обман, - сказал я, тщательно выбирая слова.
- Он ничуть не против обмана. Он просто не любит, когда его обман раскрывается. Это действует ему на нервы.
- Будь добрее к нему, - попросил я. - Он очень страдает из-за всего этого и из-за тебя.
- Пусть страдает. Так что, он правда послал тебя с миссией? И чего ты должен был добиться?
Изабель весело хохотнула, точно выпустила на волю маленькую птичку.
- Прости меня за бестактность, - пробормотал я. - Но я люблю Отто. С тех пор как я был ребенком…
- Что ж, если ты хочешь поговорить о себе, - заметила она, - то это, конечно, совсем другое дело. Я вполне к этому готова. И это будет намного интереснее. Давай обсудим тебя, Эдмунд. Итак, расскажи мне все о своем детстве.
Я воспринял это скорее как насмешку, чем как искреннее приглашение. Несомненно, Изабель хотела поговорить об Отто. Возможно, она правильно сделала, что помешала мне инстинктивно перевести разговор на себя.
- Извини. Я тут ни при чем. Думаю, Отто просто хочет чувствовать, что все мы можем разумно относиться к ситуации, к неприятному положению, в которое он попал. Он хочет чувствовать, что это можно, ну не знаю, обговорить, обдумать, и никто не впадет в буйство. Он хочет видеть, где находится. И по-моему, он искренне хочет выбраться.
- Он не хочет выбраться, - сообщила Изабель. - Он хочет, чтобы ему позволили оставить все как есть. Хочет чувствовать, что ты как-то успокоил меня, хочет перестать ощущать вину. Что же до впадения в буйство, то кто в этом сравнится с ним? Он - единственный буян в этом доме. И что ты имеешь в виду под "мы можем разумно относиться к ситуации"? Кто это - "мы"? Ты вряд ли готов потратить на нас полчаса своего времени. Почему ты не уехал, как собирался?
- После прошлой ночи… - промямлил я.
Я надеялся, она не вспомнит о Флоре. Я очень неумелый лжец.
- Да, прошлая ночь, наверное, была восхитительна. Они устроили для тебя представление?
Мне казалось, я должен заставить ее перестать изъясняться в таком тоне. Ее симпатичное лицо приняло глумливое выражение, которое мне совсем не нравилось. Несомненно, я задел больное место, и мне не хотелось еще больше расстраивать ее. Ну и глупец же я, что сразу не понял: миссия, которую Отто возложил на меня и которую Изабель весьма справедливо охарактеризовала как желание, чтобы я как-нибудь все исправил, попросту невыполнима.
Я решил попробовать перейти к фактам.
- И давно ты знаешь?
- Об Отто и той жалкой девице? Давным-давно, с самого начала. Во-первых, они так сильно шумели…
- Шумели?
- Ну да, грохотали, гремели. Мне вообще-то нет дела до других. Я читала в газете о мужчине, который не мог заниматься любовью с женой, пока не завернет ее с головы до ног в упаковочную бумагу, точно бандероль. По сравнению с ним Отто консерватор. Но возились они дай боже. C'est un vrai bordel làbas.
Я предпочел не вдаваться в подробности.
- Изабель, постарайся смягчиться. Бедное дитя…
- Эдмунд, хватит меня бесить! - возмутилась Изабель. - И убери с дороги свои лапищи, я хочу передвинуть кофейный столик. Меня не волнует, что у Отто связь. Я даже обрадовалась. Но я бы предпочла пристойную разумную связь с обычной девушкой, а не с этой убогой потаскухой, этой безумной трагической актриской. Он обращается с ней как со зверьком, как с собакой, которую Лидия никогда не дала бы ему завести. Я слышала, как они скулили и лаяли друг на друга! Причем почти у меня под окном. Это так мелочно и отвратительно, я ненавижу всю эту неразбериху, бессмысленность…
- Думаю, Отто мог завести роман только с такой девушкой, - сказал я, впервые ясно поняв это.
- Ну и жил бы целомудренно, как все. Знаешь, у него не было никаких отношений с теми мальчиками.
- Какими мальчиками?
- Учениками.
- Надеюсь, что нет!
Такая возможность никогда не приходила мне в голову.
- Какой же ты наивный, Эдмунд! Только потому, что тебе не нужен секс, считаешь всех монахами и монашками.
Я оскорбился. Откуда Изабель знает, что мне не нужен секс? К тому же это неправда.
- Что ж, может, и так, - довольно резко произнес я. - Как ты дала понять, речь не обо мне. Помочь тебе с дровами?
Изабель тащила из ящика довольно большое полено. Вместе мы пристроили его сверху на огонь, и поток пепла пролился между дровами, рассыпав по каменной плите перед камином раскаленные угольки.
- Тебе нужна каминная решетка, Изабель.
- Лидия вечно говорила то же самое. Кстати, я не давала понять ничего подобного. Я бы намного охотнее поговорила о тебе, чем об Отто.
Мы стояли лицом к лицу у огня. Обожженный неистовым жаром, я чуть отодвинулся, чувствуя, что лицо у меня такое же горячее и золотистое, как у Изабель.
- Можно тебе кое-что показать, Эдмунд? Смотри.
Она протянула руку. Сперва я не разобрал, что там она пытается мне показать. Потом понял, что саму руку, ладонь с длинным шрамом.
- Ты обожглась…
- Нет, - презрительно сказала она. - Любому видно, что это не ожог. Возьми ее, пощупай!
Она сунула мне руку, словно некий чужеродный предмет, и я осторожно, едва касаясь, принял эту маленькую ручку. С легкой дрожью я погладил гладкую впадинку шрама.
- Что же тогда?..
Пальцы Изабель сомкнулись на моих.
- Отто сделал его резцом. Носить мне отметину до самой смерти. И, господи, если бы это был единственный раз…
- Мне жаль… - произнес я.
Меня потрясло до глубины души, что Отто мог поднять руку на жену. Конечно, я знал, что он жестокий, злой человек. Но такого не представлял. Я и сам бывал вспыльчив, но никогда не смог бы ударить женщину, мне даже думать об этом было противно.
- О, ты ничего не знаешь, Эдмунд, ничего, - более спокойно произнесла Изабель, отворачиваясь. - Но прежде чем вот так заявляться и мило убеждать меня проявить снисходительность, ты должен попытаться понять, что Отто для меня пустое место. Мне плевать, сколько у него девок.
Я уставился на свои ботинки. Я ощущал себя глупым, виноватым, меня тошнило, я испытывал физическое отвращение и к Отто, и к Изабель, несправедливое, но непреодолимое. Меня часто посещала мысль, что женатые люди подобны грязным животным, и лицезрение этого брака внезапно до краев наполнило меня омерзением. Я хотел выбраться из комнаты.
Изабель, должно быть, поняла мои чувства, а может, ее тоже тошнило от Отто, от себя, от всего этого. Она произнесла безрадостным, жалким голосом:
- Лучше уходи, Эдмунд. Ты выполнил просьбу Отто.
Туфелькой на высоком каблуке она постучала по уголькам, ставшим уже тускло-красными.
Я отчаянно жалел ее и злился на себя. Вот если бы повернуть нашу беседу вспять, к некой целительной простоте! Я спросил:
- Изабель, пожалуйста, скажи, могу ли я тебе помочь, могу ли хоть что-нибудь сделать?
- Конечно нет. А впрочем, у меня есть для тебя задание. Вытащи все примёточные нитки из подола платья, это должно быть тебе по силам. - Она безумно хохотнула, - Вот, возьми ножницы. Посмотрим, удастся ли тебе выдернуть все нитки и не испортить ткань.
Она отодвинула кресла, чтобы освободить место перед камином. Чувствуя себя по-дурацки, я неуклюже опустился на колени и принялся подрезать и выдергивать белые нитки из подола. Это задание приводило меня в крайнее смущение. Перед самым моим носом маячили пухлые ноги Изабель в нейлоновых чулках и белый зубчатый край ее нижней юбки. Трудно было не разглядеть больше. От нее тепло и приятно пахло мылом, духами и чистой бархатистой кожей. Я пытался унять дрожь в руках.
- Достаточно, - произнесла Изабель сверху.
Я положил ножницы на пол и встал. И мгновенно понял, что случилось нечто странное. Подобно нимфе из легенды, Изабель преобразилась, изменилась. Она расстегнула перед льняного платья до самой талии, и теперь из него торчали две розовые, круглые голые груди.
Она молча стояла и смотрела на меня вроде как изумленно и свирепо, отсутствующим тоскливым взглядом, приоткрыв рот. Я взглянул на ее груди. Уже много лет я не видел женских грудей. Затем я взялся за платье, которое она держала широко распахнутым, и осторожно, но плотно стянул обе половинки вместе. Ее маленькие ручки ощутимо дрожали в моих.
В этот миг или, может, за секунду до него кто-то завозился у двери, раздался стук и звук шагов. Мы с Изабель оба были медлительны и сбиты с толку потрясением нашей схватки. Изабель едва пошевелилась, едва повернулась, когда в комнату вошла Мэгги с подносом и резко остановилась перед нашей немой сценой.
Секундная тишина, и дверь вновь захлопнулась. Мы с Изабель все еще глядели друг на друга. Она тихонько заплакала.
Часть вторая
10 Дядя Эдмунд in loco parentis
Лучший способ заделать трещину в самшите - это оставить кусок дерева в сыром прохладном месте примерно на двадцать четыре часа. Обычно пациент претерпевает волшебное исцеление даже после самых жестоких расколов. Я с удовлетворением изучил доски, которые только что достал из погреба. Они отлично излечились. Кто не работал с такими материальными, такими вещественными сторонами природы, не способен в полной мере представить или поверить, что кусок бесформенного вещества может оказаться столь содержательным, вдохновляющим. Я вполне понимаю, что чувствует скульптор над глыбой камня, хотя сам этого не испытывал. Но куски дерева способны пустить мое воображение вскачь, достаточно просто взять их в руки. Существует восхитительное различие между самшитом и грушей - воплощением мужского и женского в мире граверов по дереву. Но и куски самшита сильно отличаются друг от друга. В каждом кроется своя картина.