<ТРЕУГОЛЬНИК>
– Мальчики! Мальчики! – захлопала в ладоши Зябл ик. – Покажите мне немедленно ваши хуи.
– А разве можно женщине ругаться матом? – застеснялся Посол.
– Папик! – вскричала Зяблик. – Мат – это использование четырех определенных слов для ругани, посыла, агрессии. Хуй – это не мат. Пошел на хуй – вот это я уже матерюсь.
Она постучала нашими хуями, как шлепанцами, друг о друга, прикрыла залупами глаза, будто надела очки для бассейна, и взяла наши хуи себе в рот.
– Тебя никто не трахал в зад? – спросила меня Зяблик.
– Не довелось, – признался я.
– Зря прожил жизнь! – заявила Зяблик. – Жопа мужчины и женщины – единый центр удовольствия. Жопа – преодоление взаимного недоверия!
Она вскочила на стол и повернулась к нам спиной, оттопырив и пошлепав свою очаровательную задницу, как в каком-нибудь грошовом мюзикле.
– Но мужчины, – она развернулась и щедро послала нам воздушные поцелуи, – ужасно неразвитые существа! Куроедов ненавидит содомию. Денис до отвращения брезглив. Остается трахать тебя! Посол, потрахай его!
Посол покраснел.
– Я готов, – сказал он. – Ясперс прав, уже давно вы отбились от нас. Мы поделили человека пополам: мама взяла душу, а папа – тело.
– Ну, если ты бог, – разозлилась Зяблик, – то почему ты ни черта не видишь! Ты окружен спецслужбами!
– Это мое попустительство. Нельзя все знать. Иначе ничего не получится…
– Они хотят тебя уничтожить! – не унималась Зяблик. – Тебя можно уничтожить?
– Если они откажутся от бессмертия, я им все прощу, дам вечную жизнь. Нам сверху строго приказали: налагайте на крепостных своих людей всякие работы, взимайте с их оброк и требуйте отправления личных повинностей с тем только, чтобы они не претерпели через сие полное взаимное уничтожение и не становились бессмертными… А они становятся…
Зяблик взяла Посла за руку:
– Ну, как же ты, милый, всю эту хренотень допустил!
Папочка, ну разве так можно!
Мы с Акимудом взяли Зяблика за ноги и за руки и потащили на двуспальную кровать.
– Вы лизали кому-нибудь жопу? – орал Акимуд. – Я – вот! – лизал!
Зяблик хохотала и кричала:
– Мне щекотно!
Пьяная, она оттрахала нас вдвоем во все дыры, всхлипнула, перднула половым органом от наплыва впечатлений и провалилась в сон… Мы просидели с Акимудом до утра, глядя в туманное окно, преисполненные нежности друг к другу.
– Ну, вот, мы с тобой – молочные братья, – сказал голый Акимуд и крепко пожал мне руку.
Часть третья
Самозванец поневоле
077.0
Наконец, к ночи приехали. Вылезли на главной площади, поглазели на памятник Ленину, зашли в гостиницу, сняли люкс и пошли в ночной клуб. В ночном клубе съели бифштекс с грибами, выпили водки и пошли в бар смотреть, как живут люди. Они зажигали; вовлекли нас в свою компанию, было очень тепло и душевно, незаметно началась драка. Послу дали по морде, разбили губу, объяснили, что он не так пляшет. Мы с Зябликом, как могли, защищали Посла, нас тоже побили, пришла полиция, хотели нас забрать, но Посол показал свою дипломатическую карточку – от нас отстали, мы стали плясать дальше, девчонки вешались на нас, целовались, задирали юбки, все дико кричали, но музыка была сильнее нас.
Под утро Посол пригласил всех танцующих к нам в номер продолжать веселье. В гостиницу нас всех не пропустили – кто-то предложил ехать в сауну, поехали в сауну, накупили водки, включили громкую музыку, девчонки прыгали в сауне по диванам, разбрасывая вокруг себя одежду, орали, парились, бросались с визгами в ледяной бассейн – заснули мы все вместе вперемежку на полу.
Утром в сауну нагрянул губернатор, коротко стриженный, с волевым квадратным лицом, с чиновниками, цветами и шампанским. Мы стали опохмеляться. Ели горячий супчик, жевали квашеную капусту, капали на пол рассолом – вышли мы все на главную площадь: губернатор, девки, непонятные люди, чиновники, а там народу видимо-невидимо и памятник Ленину.
Как увидел народ Посла, бледнолицего от выпитой водки, так и встал – от мала до велика – на колени, рухнул головой в снег. Замер народ. Посол стоял в волчьей шапке-ушанке, в растегнутой шубе и дико озирался. Последним упал на колени сам губернатор, моложавый мужчина с опытными глазами. Посол молча ждал, что будет дальше.
Из толпы упавшего на колени народа выделился старик – лет девяноста, с картузом в руке. Он встал с колен и издалека пошел на нас, наступая на согнутых людей. Подойдя к Послу, он снова упал на колени и закричал протяжно:
– Батюшка ты наш!
Посол не вымолвил ни слова. Губернатор подполз к старику на коленях и тоже крикнул:
– Батюшка ты наш!
Направо от нас сверкала куполами церковь. Был холодный солнечный день.
– Батюшка ты наш! – вновь прокричал губернатор.
– Батюшка!.. – подхватил народ.
– Мы пришли поклониться тебе, – продолжал губернатор. – Мы знаем, кто ты есть – ты наш царь!
– Царь!.. – ухнула площадь.
– День начался неплохо, – шепнула мне на ухо Зяблик.
Стоящие вокруг площади, как живая изгородь, омоновцы и просто городские полицейские тоже рухнули на колени с дикими, просветленными лицами. Быстрые руки народа схватили Посла и водрузили его на пьедестал, рядом с каменным Лениным. Церковь ударила в набат – когда звуки набата закончились, народ поднял голову и посмотрел на Посла.
Посол подумал и сказал твердым голосом:
– Братья и сестры, я знал наверняка, что вы не подведете меня!
Площадь ответила на эти слова утробным воем радости и векового облегчения. Грянул гимн:
– Боже, царя храни…
– Хорошие слова, – одобрила Зяблик.
Внезапно, после гимна, на площади появились девушки в белых дубленках и белых кружевных платках. Они принялись раздавать страждущим бесплатно бутылки водки. Начался всенародный праздник. Губернатор пригласил Посла в здание городской Думы на главной площади – площади Ленина.
– Как ты относишься к Ленину? – спросила Зяблик Посла.
– Отстань, – огрызнулся Акимуд.
В Думе все уже было накрыто. Столы ломились от разносолов. Огромные осетры, как птицы, носились в воздухе. Губернатор склонился к царю:
– Ко мне прибегают ночью помощники из трактира "Золотой ярлык", будят, говорят, приехал к нам в город человек, очень похожий на царя.
– Как называется ваш город? – спросил Акимуд.
– Великие Помочи, батюшка, – молвил губернатор. – Один из самых старых городов на Руси. Святой город! Имеются иконы Андрея Рублева. Возьми меня в услужение. Буду преданным рабом твоим, батюшка.
Почетные граждане города плакали от переполнявших их чувств. Все превратилось в демонстрацию любви к русскому царю.
Неожиданно среди гостей появился Куроедов.
– Можно тебя на минуточку? – прошептал он Зяблику.
– Ты меня любишь? – поинтересовалась Зяблик.
– Прекрати! Ты что, решила свергнуть конституционный строй?
– Брошенный мужчина не может быть тайным агентом, – жестоко ответила Зяблик.
078.0
<ТЕОМАХИЯ>
Вернувшись в гостиницу, в номер, заваленный букетами цветов и подарками, Акимуд затосковал. В нем словно проснулся какой-то недуг. Зяблик всполошилась. На желто-коричневом, холмистом диване он лежал, вялый и бледный. Он жестом попросил задернуть занавески нашего номера люкс.
– Что с тобой? – не унималась Зяблик.
Акимуд мутным взглядом посмотрел на меня:
– Ты пойдешь со мной в Ливан за кедровым лесом?
Мы с Зябликом переглянулись.
– Я – создатель колеса, – кивнул нам Посол. – Раньше люди росли под землей, как трава. Проделаешь мотыгой дыру в земле – оттуда лезут люди.
– Он бредит, – ужаснулась Зяблик.
– Молчи! – шепнул я.
– Или взять Бабу-ягу со змеиным хвостом… У нее грязь под ногтями, выкрашенными в красный цвет. Она легка, как пушинка, – питается душами умерших. А я прошу, – голос Посла приобрел болезненную силу, – выпустить мертвецов, пожирающих живых!
– Милый! – вскричала Зяблик.
– Да, – сказал Посол. – Мы грубы, злы, жестоки. Наши решения объясняются нашими капризами, пьянством, распущенностью. Человек создан для того, чтобы трудиться на нас. Вот и всё.
– А как же любовь? – не поняла Зяблик.
Он внимательно посмотрел на нее:
– У тебя есть булавка?
– Есть в сумке.
– Достань.
Зяблик стала копаться дрожащими пальцами в сумке.
– У женщин в сумке никогда ничего не найти, – заявил Посол.
– Сейчас найду, – пообещала Зяблик.
– А вот шумеры, они знали, эти древние шумеры, что такое Акимуды. Они называли наш остров по-своему:
Тильмун.
– Шумеры? – переспросил я.
– Тильмун, – через силу повторил Посол.
– Я нашла! – закричала Зяблик.
– Что ты нашла?
– Булавку!
– Хорошо, – очень слабым голосом откликнулся Посол. – Сделай для меня доброе дело. Проткни ей свой язык.
– Зачем? – Зяблик в панике посмотрела на него.
– Надо.
Зяблик замерла.
– Это так просто, – сказал Посол. – Неужели ты этого не можешь для меня сделать?
– Ты всегда что-то такое придумаешь…
– Всегда, никогда – типично женские выражения, – затосковал Посол.
Зяблик высунула язык. Он у нее оказался красным, совсем не обложенным. Здоровый девичий язык. Она посмотрела на меня.
– Ну, давай! – попросил я ее.
Она проткнула язык булавкой. Глаза Зяблика побелели от боли. Яркая кровь хлынула ей на подбородок. Капли крови закапали на пол, на гостиничный паркет.
Посол откинулся на спинку дивана и зарычал.
079.0
<ДВА КРАНА>
Это – ванна с двумя кранами. Из одного течет божественная вода, из другого – человеческая. Они перемешиваются, порождая странные картины. Некоторые думают, что вода течет только из одного крана – человеческого; более того, второго крана вообще не существует. Другие, напротив, считают, что вся вода, собранная в ванне, божественного происхождения, что это – святая вода, и в нее свято верят, поклоняются ей. Совершают в ней разные омовения.
Слово помогает человеку. Но оно превращается в рельсы, по которым он катит, громыхая и искря, как трамвай.
Слово подрывает его безграничность.
Взаимодействие между первым и вторым краном порождает духовный мир.
Миф обтекает тебя и стремится дальше. Его нельзя сфотографировать. В отличие от старых скелетов прошлых мифов.
Божественный кран стал работать хуже, чем раньше. Засорился. Он был узурпирован человеком, который не прочел до конца мысли о божественном самоограничении и самовозвеличился. Миф продолжился, но получил комические формы выражения. Одной из них стала современная жизнь.
Власти взяли на себя командование божественным краном. Миф – угроза для всякого правителя, который строит свою власть по закону узурпации божественного проекта. Миф его неизбежно разоблачает. Но миф с ним непостижимым образом и считается. Ошибка правления – часть человеческого переживания.
Архаическое сознание полезно для создания мифа, и здесь, в России, мы его имеем почти в неограниченном количестве, что-то вроде газа и нефти. К тому же, архаический миф – воинственный, он, как и газ, легко воспламеняется.
С ужасом для себя я готов защищать некоторые аспекты архаического мифа, потому что модернистский миф мне кажется дешевой и ненадежной фантазией. Я признаю, что архаический миф, несмотря на свои издержки, остается изобретательным, основывается на мощной традиции и на "святой воде". Меня притягивают его "мракобесные" возможности, не в политической сфере, где он отвратителен, а по части проникновения в иные миры, в построении монашеских схем жизни. Конечно, такие люди (их всегда достаточно), как мой друг академик Лядов, поставят вопрос о том, что божественный кран – продукт нашей психики, и, признав, возможно, полезность двух реальностей человека, они найдут человеку единый корень. Просто из соображений добросовестности об этом нельзя забывать. Однако, опрокинув вовнутрь человека его двойственную природу, следует заметить, что это также является формой веры, а не конечного знания. Если взять Николая Ивановича Акимуда, то в каком бы состоянии, пусть даже газообразном, он ни пребывал, ясно, что речь идет о трансформации архаического мышления, которое подтачивается реальным движением человеческого мира или же оказывается продолжением потока самого мифа из двух источников и нахождения духовного эквивалента для их будущего соединения…
Так я рассуждал о скрытой причине московской миссии Акимуда (не переставая поражаться тому, что он подчас играет роль, как раньше говорили, прощелыги, граничащую с хлестаковщиной).
080.0
<ПОПЫТКА РЕВНОСТИ>
Зяблика рядом не было. Я встал и пошел на звуки воды, не одеваясь. Зяблик стояла под душем.
– Ну что, Дориан Грей, – сказала она, высовываясь из-за прозрачной занавески. – Отчего ты не отдал своему портрету живот? Без живота ты был бы вполне ничего!
– Спасибо! – сказал я. – Если бы ты не была сукой, ты бы тоже была ничего!
Зяблик заржала:
– Кажется, у меня есть шанс стать твоей последней любовью.
– Серьезно?
– Я скоро выйду на пенсию в качестве светской бляди. Я рожу от тебя ребенка. Мальчика! Я обещаю тебе быть хорошей вдовой.
– Заманчивое предложение.
– Дай полотенце!
Она вытиралась, глядя на меня.
– Я пообедаю с Послом, выведаю из него тайны и вернусь к тебе.
Затея ее обеда с Послом мне вдруг показалась малосимпатичной. Акимуды представились мне дурацкой шуткой.
– Не ходи к Послу, – сказал я. – Не ввязывайся в эту историю.
– Ревнуешь? Это хорошо.
Она стояла передо мной, насмешливая, руки в боки.
– Если ты хочешь стать моей музой, на фига тебе Акимуды?
– Трус! – заявила Зяблик.
081.0
Она не пришла ни в пять, ни в шесть, ни в десять вечера. Я начал звонить ей на мобильный после шести – вне зоны действия… Я звонил ей бесчисленное количество раз. После семи я услышал гудки, но она сбросила вызов. Я собрался ей написать разгневанную эсэмэску, но спохватился и пошел надевать ботинки. Тут оказалось, что дверь заперта – мне не выйти. На секунду это меня порадовало – наша встреча становилась неминуемой, но я не знал, чем себя занять – я не мог ни читать, ни слушать музыку. Мне не хотелось никому другому звонить. Я запретил себе думать о прошедшей ночи. Я понял, что я влюбился в эту дуру безобразнейшим образом. Вот тут она мне и позвонила.
– Послушай, – сказала она далеким голосом, – не жди меня. Не можешь выйти? Запасные ключи лежат в серванте. Потом отдашь.
– Давай я дождусь тебя.
– Уходи, – сказала она. – Уходи сразу. Мне нужна пустая квартира.
– Ты хочешь его привезти к себе?
– Не важно, – сказала она. – Я потом тебе как-нибудь объясню.
– Скажи сейчас, или я не уйду!
Мне не надо было этого говорить. Она замолчала. Потом ледяным голосом сказала:
– Да, мы едем ко мне домой. Уходи немедленно.
Я ушел из ее жизни. Думал, что – навсегда.