<СМЕРТЬ МЕТАЛЛУРГА>
Ленин считал железо одним из фундаментов цивилизации. Меня всегда поражала железная логика ленинской мысли. Сейчас она покрылась мхом, как та дорожка, по которой я вышел гулять. В субтропическом парке я ощутил роскошное запустение. В Советском Союзе шла битва за металл. Доменные печи были нашими ашрамами. Прокатные станы воспевались в песнях и новостях. На экранах телевизоров возникало прекрасное лицо сталевара в каске, с длинной, как у чертей, палкой, которой он колдовал в огне. Черное, мокрое от пота лицо освещалось миллионами огненных искр. Герой дня. Однако ночью, выпив с друзьями и повозившись на старых простынях с женой, он превращался в усталого человека, который мечтал об отдыхе.
Заслуженный отдых ждал его в Сочи. Металлурга ждало Черное море, легкий ветер, раскаленный, как сковородка, пляж. Ждал металлурга большой санаторий с колоннами, мозаикой, коваными решетками балконов, высокими потолками. Ждали металлурга врачи и медсестры, готовые вытереть ему пот, послушать его рабочее сердце. В столовой ждали металлурга овощные салаты, борщ, зразы и сладкие булочки. Металлурга ждал санаторий, названный его именем. Санаторий "Металлург".
В индустрии советского отдыха есть замечательное понятие, которое прижилось и сохраняется до сих пор. Это слово трудно перевести на другие языки. Если углубиться в систему российского отдыха, видно, что она недалеко ушла от советской. По-прежнему главной фигурой выступает отдыхающий.
Их нельзя назвать туристами, хотя многие из них любят ездить на экскурсии, даже трудно представить их без автобусных экскурсий и морских прогулок. Их не назовешь и гостями гостиниц, потому что это другая категория людей. Отдыхающий – это человек, который заслужил отдых своим трудом и имеет право отдохнуть. Трудящийся получил отпуск и отправился на курорт восстанавливать силы для дальнейшей работы. Однако советский отдыхающий был подвержен дурным привычкам. По утрам он жарился на солнце, за обедом ел за двоих; начиная с заката, пил и рвался к сексуальным победам. Отдыхающий приезжал с курорта более изнуренным, чем он туда отправлялся.
Я шел по дорожке, выложенной мелкими плитами, и думал, как странно переплелись во мне сладковатые чувства, вызванные советским распадом. Советский Союз еще до сих пор не разгадан. Нет легких ответов о смысле его существования. Те, кто отделывается разговорами о негодной утопии, заложенной в основании СССР, никак не могли предугадать русский возврат к социалистическим мечтаниям. Я находился в идеальном мире ностальгии. В непоколебимых кипарисах угадывалась солдатская обида, вызванная внезапным поражением. Русские коммунисты до изнеможения любили пальмы. Панихида Ленина прошла в пальмовом лесу, в который превратился траурный зал Дома Союзов. Коммунизм и есть пальмовый лес, куда после смерти въехал его загадочный вождь.
В СССР любили слово "дворец". Эта любовь выварилась из классовой ненависти к царским дворцам, но в фольклорной традиции продолжалась народная любовь к дворцам из русских сказок. Дворец культуры, Дворец пионеров, станции московского метро как подземные дворцы – все это бесконечно волновало русское подсознание. На опушке пальмого леса я увидел ни с чем не сравнимый дворец, который исполнял роль санатория. Санаторий в советском значении был не просто лечебницей. Это было место встречи со своим "я", которое нуждалось в реабилитации. В санатории советский человек наконец сталкивался со своим телом и познавал его нужды и радости. Здесь он чувствовал себя смертным и бессмертным одновременно.
"Металлург" – чудовищное название покорило и отпугнуло меня. Я шел на поиски самого металлурга, с блестящими глазами и зубами. В мифологии черной металургии были свои гении и злодеи, стахановцы и вредители.
Глядя на фасад дворца как бы в стиле классического барокко, я узнавал могучий халтурный порыв социалистического реализма. Вместо мраморных колонн стояли бетонные колоссы непонятной окраски. Задняя часть дворца, скрытая от первых впечатлений, представляла собой наскоро собранное сооружение. По вечерам в интерьерах дворца стахановцев освещали разноликие люстры – ар-деко. Откуда? Военные трофеи из Германии?
Все началось с фразы Сталина. Вскоре после победы над Германией Ворошилов показал Сталину в Сочи новый санаторий блеклого вида. Сталин с отвращением посмотрел на казарменную здравницу: "Рабочие должны отдыхать во дворцах!"
"Метталург" начал строиться в 1951 году. Одноместные и двухместные палаты. Палаты люкс. Отдельное двухэтажное здание министерских люксов. Общая коечность – двести двадцать пять коек.
Койка – великое советское слово. На койках спала вся страна в пионерских лагерях, больницах и санаториях. Койки страшно скрипели своими железными пружинами, их матрасы были жесткими и тяжелыми, словно пропитанными водой.
По обеим сторонам пустого бассейна, по дну которого бегают дети, выросли два скульптурных гиганта. Слева – мужчина. Справа – молодая женщина. Слева – наш дорогой металлург. Скорее фигура его чистой души, воплощенной в совершенную телесную оболочку. Это идеал металлурга. Мутант. Соединение античной красоты с советскими требованиями мужества и благородства. Металлург из будущего, уже перевыполнивший все нормы и вышедший в астрал счастья. На постамент возлег крупный курчавый человек спортивного телосложения. Он смотрит на полуобнаженную девушку, возлегшую по правую сторону и поражающую публику огромными торчащими грудями, способными разорвать любой лифчик. Это вечная женственность нашего металлурга – его металлургическая невеста. Не менее значима у нее и неприкрытая задница – хранительница домашнего очага.
По вечерам пациенты санатория преображаются в танцоров. Начинается дискотека с легкими алкогольными напитками и чаем. Грузные женщины в тесных кофточках, надев туфли на серебряных каблуках, танцуют друг с другом. Время остановилось, и они – вместе со временем. Натанцевавшись, женщины ходят по скрипучим паркетам дворцовых коридоров в поисках металлурга. Металлург прячется в комнате. Его выволакивают в коридор и начинают страстно целовать. Оргия. Внезапно гаснет свет. Сочи не выдерживает курортного разврата и взрывается темнотой, полной звезд.
В Советском Союзе сексуальная жизнь была нетерпеливой. Все решалось в первую ночь, поскольку каждая ночь могла быть последней. Мы жили в азартной стране, где тебя сегодня славили, а завтра убивали. Наутро отдыхающие выплывают на ранний завтрак в большой зал столовой, как будто идут к заутрене. Они едят каши и пончики, а после разбредаются по врачам.
Советские врачи всегда отличались строгостью, переходящей в грубость. Это была особая медицина, где болеть было стыдно, непозволительно, и каждый пациент смахивал на дезертира. Однако врачи умели лечить. Здесь до недавнего времени совершались чудеса. Приезжавших на инвалидных креслах металлургов с помощью мануальной терапии возвращали в строй, служить дальше родине.
Сталин, в приципе, не любил врачей. Может быть, именно поэтому медицина в Советском Союзе была бесплатной: зачем поощрять убийц деньгами? Эти нравы бережно сохранены в "Металлурге". Езжайте в "Металлург"! Там я окончательно понял, что Советский Союз был большой театральной сценой, где злодейство и любовь переплетались в каждое мгновение. Гуляя по мшистым аллеям санатория, я догадался, почему так тянулась к Советскому Союзу западная интеллигенция, почему так много шпионов шпионило в пользу СССР. Кто не любит театр? Кто не любит крутые повороты театрального действия? Кто не любит драм на слезах и крови? Чем страшнее, тем интереснее.
В Сочи театр продолжается. Реальный, невыдуманный Сочи – мерзковатый город. Длинный-предлинный. Самый длинный в России, чуть ли не сто пятьдесят километров длиной. Он небогат, местами даже жалок. Около половины его жителей живут в неотапливаемых зимой "гаражных" домах – греются от своих кондиционеров. Отдыхающий металлург старел на моих глазах. Еще вчера были оргии, сегодня – одни обиды. Я отправился в близлежащее кафе и стал свидетелем великолепной драки. На открытой веранде армянского заведения за соседним столиком сидели двое русских мужчин. Они уже сильно выпили. Старший из них был пациент санатория – мой дорогой металлург. Он громко жаловался, что жена не хочет делать ему минет. Молодой молчаливо кивал. Металлург наливался вином и агрессией. Его основной добродетелью стал русский национализм. В кафе зашли трое. Красивый парень с мускулами и две загорелые молодые женщины в курортных платьях. Подвыпившему металлургу, живущему без минета, эта троица не понравились. Он стал задирать парня, предлагая ему снять майку явно американского вида. Тот вежливо отшучивался, но наш националист не унимался. Он что-то сказал обидное про "непонтярный" вид парня, и тот, вскочив со стула, великолепным ударом уложил его на пол. Тут в кафе все вскочили и стали махать руками, словно на рок-концерте, чтобы помешать продолжению сражения. Побитый металлург выполз из-под стола. Нос у него кровоточил, но жажда мести присутствовала на лице. Тогда красавец, изловчившись, точным ударом ботинка послал его в нокаут. Это был почти что балет. Разгоряченные девчонки парня бросились его целовать. Национализм в тот поздний вечер потерпел в России сокрушительное поражение.
Мой металлург умер. Не потому что его плохо лечили. Не потому что он слишком много пил. Не потому что отравился пищей. Он умер как явление. Теперь он – помеха общественного развития. Он – имманация коррозии металла. Но он оживет, если почувствует, что у начальства кончились силы. Металлург спит летаргическим сном. Он мертв по поры до времени.
109.0
<ВРЕМЯ СРАТЬ, А МЫ НЕ ЕЛИ>
Видеоролик с Зябликом, срущей в общественном сортире, разместили в интернете. Ссылку на него прислали мне на почту незнакомцы. Видеоролик состоял из сортирной тематики. Девчонки поочередно погружали задницу в унитаз, откуда и велась съемка, переговариваясь через стенки сортира.
– А тут приходит к нам в общежитие Олег с бутылкой водки…
– Правда, что ли?
Какой-то скрежет.
– А что, его бабища свалила?
Хохот.
Поднявшись над унитазом, девки смешно трясли крупом, вытряхивая из себя последние капли мочи, прежде чем надеть трусы: в сортире туалетной бумаги не было.
Мы рассматривали эти худые и толстые задницы, которые жили своей жизнью, тужились и пукали; открывались и закрывались интимные щелки, мало кто подбривался, половина носила стринги, остальные – обычные трусы. Здесь начиналась работа социолога. Мы с трудом отыскали задницу Зяблика. Это она нашла – по прыщам.
– Я, как всегда, самая последняя дура. Все писают, только я какаю.
Я предложил найти снимавшего из унитаза мерзавца и оторвать ему яйца.
– Зачем? – удивилась Зяблик.
– Это полицейская подстава! – разволновался я. – Мы живем в полицейском государстве.
– Перестань!
– Но теперь все будут знать твою жопу!
– Ну и что?
– Последние украденные тайны. Какие все-таки грустные – эти девичьи жопы… – покачал я головой.
– Они тебя не возбудили?
– Возбудили, – признался я.
– До какой сути можно дойти, не оскорбляя правды? В каждом есть червоточина – достаточно присмотреться, – философствовала Зяблик, рассматривая свою задницу.
– Я понял, почему накрылся классический роман, – сказал я. – Он составлен из самоцензуры. Он скрывал глобальную человеческую неприличность. Он опускал детали, из которых складывается сущность. Мы не знаем, как яростно на лиловом тропическом закате дрочил Робинзон Крузо. Как он выл, пуская со скалы сперму в теплый океан. Мы не знаем, кричала ли Анна Каренина при оргазме. Нам стал неинтересен общественный человек, общественные пороки. В нас шевелится новое видение человека. Нам не нужна корпоративная правда Толстого и Достоевского, талибов и сионистов. Нам стал неинтересен Акакий Акакиевич со своей шинелью. Нам стало неинтересно знать, собирает он коллекцию монет или оловянных пуговиц. Нам стал интересен человек как гад. Его всепроникающая глупость. Его метафизический инфантилизм. Его гниющие зубы. Его гнилая память…
– Его дорогие часы, – вставила Зяблик. – Нам стали интересны срущие женщины.
– Ну да! Ссущие телки в кустах с растянутыми на коленях трусами – это вчерашний день. Стопудовые сиськи допотопны. Грубая рука мужика, оттягивающая телке трусы на сторону, и высовывающаяся оттуда плохо выбритая пелотка – верх провинциального мещанства. Нам подай вид из очка общественного сортира.
Зяблик еще раз присмотрелась к своей заднице.
– Моя разверзлая жопа выглядит одноглазым перепуганным лицом.
– Schonn! Нам не нужны тонкие похвалы в наш адрес.
– Тихо! В ночной роще подрались соловьи.
Мы сидели на кухне у меня в Красновидово. Была глубокая ночь.
– Классно…
– Соловьи… – вздохнула Зяблик. – Нам подай желтую колбасу кала, вылезающую из жопы кичливой красавицы.
– Это ты – кичливая красавица?
– Ну. Мы жадно ловим запах вони. Нам стал интересен человек как разлагающийся труп. На нас наступают мертвецы.
– Да брось ты! – не выдержал я.
– Нам стала интересна обезоруживающая неверность человека.
– Нам стал неинтересен человек, – сказал я.
– Интересно, кто меня снял из очка сортира? Может, это ты?
– Может, это я, – засмеялся я.
110.0
– Господин Посол! Зачем вы нам придумали Сталина?
Посол ответил:
– А что?
– Миллионы убиты…
– Ну да… миллионы…
– Да вы просто, как коммунист…
– Нет ничего скандального в том, что Сталин станет главной фигурой русской истории.
И тогда я сказал:
– Никогда не обижай человека, который любит Сталина. Не кричи на него, не топай ногами, не приходи в отчаяние, не требуй от него невозможного. Это тяжелобольной, у него нечеловеческая болезнь – духовный вывих. Не сочувствуй ему – он придет в бешенство от твоего сочувствия. Не пытайся его переубедить – его не переубедишь. Выключи все свои эмоции, погаси свои глаза, смотри на него холодным, равнодушным взглядом – его болезнь питается твоими эмоциями, его душа жаждет твоего гнева. Лучше купи ему портрет Сталина и ласково прибей гвоздями к стенке.
Как хорошо, что Сталина любит полстраны! Было бы хуже, если бы вся страна любила его. Полстраны не любит Сталина – разве это не надежда на будущее?
Я не люблю Сталина. Половина страны любит Сталина.
Что мне делать с любящей половиной?
Любовь половины родины к Сталину – хорошая причина отвернуться от такой страны, поставить на народе крест. Вы голосуете за Сталина?
Я развожусь с моей страной! Я плюю народу в лицо и, зная, что эта любовь неизменна, открываю циничное отношение к народу. Я смотрю на него как на быдло, которое можно использовать в моих целях. И чем больше я укореняюсь в цинизме, тем ближе я сам иду к Сталину, сближаюсь с ним в его двоемыслии, становлюсь его подобием. Мне для победы не жалко и миллионов голов, я знаю, что уцелевшие будут лизать мне ботинки.
Я долгое время презирал тех, кто любит Сталина. Мне казалось, что любить Сталина могут только одни идиоты. Но потом я изменил свое мнение. Я изменил свое отношение к идиотам. Быть идиотом – в этом ничего нет постыдного. В русской интеллигенции всегда легкомысленно завышали значение человека. Любовь к Сталину – расплата за это легкомыслие.
Кто сказал, что Сталин умер? Сталин живет среди нас. Он живет в сердцах больных старушек, мечтающих о справедливости, в униженных и оскорбленных, которые лишились права на жизнь; он живет в бандитах и уголовниках, которые не боятся убивать; он живет в ментах и чиновниках, которые верят в свою безнаказанность; он живет в верхних эшелонах власти, которая считает, что умеет править страной, в вертикали власти сверху донизу. Он живет в молодых людях, которым чуждо чувство ответственности; он живет в фашистах, которые считают, что мы лучше всех; он живет в тех, кто мечтает о возрождении Российской империи и высокомерно относится к соседям, а затем устраивает истерики, потому что соседи с отвращением отворачиваются от Сталина. Сталин жив – он живет в переделанном советском гимне, в продажных журналистах, в наших церковнославянских коммунистах, в монашеской ностальгии по византийским хитросплетениям. Сталин жив – он живет в школьниках, которые насилуют своих одноклассниц, в силовиках, которые порядок путают с кодексом тюремного поведения. Сталин жив, потому что мы – жертвы нашей несчастной истории, которую мы никогда не хотели узнать. Сталин жив, потому что садомазохизм – это наша народная игра. О, как много у нас скопилось Сталина! Любить Сталина – это, прежде всего, глумливо мстить тем, кто не похож на тебя. Сталин – смердящий чан, булькающий нашими пороками.
Я знаю, что никогда не изменю своего мнения о Сталине: это мнение у меня окончательное. Однако некоторые думают, что подавляющее большинство людей, которые любят Сталина, перестанут его любить, если их коренным образом изменить: уничтожить их невежество, открыть глаза, накормить и научить уважать людей. Наивная ошибка! Нельзя перестать любить Сталина, если Сталин – гарант нашей цельности, опора нашего идиотизма. Человек непонятной для России культуры, пришедший издалека, Сталин ничего хорошего для России не сделал. Ничего. Все хорошее, что народная молва приписала Сталину, от сытной жизни до победы над Германией, недостоверно. Однако мы не только сыновья и дочери Сталина, мы и его исторические родители. Только на нашей земле Сталин пустил корни и дал плоды. Его любят за то, что мы сами по себе ничего не можем. Нам нужен то грузинский диктатор, то голландский тренер. Мы не умеем жить. Нам нужен колокольный звон с водкой, плеткой и пастилой, иначе мы потеряем свою самобытность. Плетка нам не мешает, а водка помогает любить Высоцкого. Никогда не обижай человека, который любит Сталина: он сам себя на всю жизнь обидел.
111.0