Это значит, что большинство людей будет получать доходы за свой труд в создании и распространении новых информационных технологий. В сфере обслуживания и развлечений тоже много народу останется. Но большинство уйдет в "цифру". А "цифровая" реальность не уживается с индустриальным сознанием человека западной цивилизации. Оно гораздо ближе к сознанию средневекового человека, крестьянина, возделывающего свою грядку. Только грядка эта будет в инете.
Так говорил культуролог.
А в чем разница в сознании деревенского жителя Х века и городского – века ХХ? Представим, что оба они заполнили анкету, состоящую из шести пунктов.
Вот как бы выглядела анкета человека индустриальной, уходящей от нас эпохи:
Вопрос 1. Назовите одну неоспоримую ценность, признаваемую Вашим обществом.
Ответ: человеческая личность. Нет ничего важнее человека в этом мире. И чем более развита личность, чем она успешнее в своем развитии – тем выше она ценится (прославляется) другими людьми.
Вопрос 2. Какие качества необходимы человеку в Вашем мире?
Ответ: Образование, самостоятельность, мобильность, способность к постоянному совершенствованию – все те, что позволяют легче адаптироваться к переменам, участвовать в них и даже создавать условия, способствующие быстрым переменам в жизни.
Вопрос 3. Лучший возраст человека?
Ответ: зрелость, когда человек сам себе господин. Он хозяин своей судьбы, много хочет и имеет возможности для осуществления своих желаний.
Вопрос. 4. Про каким признакам Вы определяете своих и чужих?
Ответ: национальность, уровень доходов, политические взгляды.
Вопрос 5. Существует ли идеал общества и человека?
Ответ. Сейчас – нет. Но в будущем идеал возможен, к нему надо стремиться. И в этом идеале будет место всестороннему развитию личности, всех ее составляющих: физической, умственной, нравственной. Соответственно в идеальном обществе должны найти свое полное воплощение принципы, свободы, равенства, справедливости.
Вопрос 6. Можно ли достичь идеала?
Ответ. Безусловно. Наука и социальный прогресс ведут к нему.
А теперь зададим те же вопросы человеку средневековья:
Вопрос 1. Назовите одну неоспоримую ценность, признаваемую Вашим обществом.
Бог и правила, данные им людям. Сама по себе личность ничего из себя не представляет. Ценность каждого человека определяется его укорененностью в структурах общества, тем как он выполняет свое жизненное предназначение.
Вопрос 2. Какие качества необходимы человеку в Вашем мире?
Трудолюбие, терпение, почтение к старшим (по возрасту и месту, ими занимаемым), уважение к традиции и ритуалам – все те, что позволяют лучше приспособиться к раз и навсегда данным условиям жизни.
Вопрос 3. Лучший возраст человека?
Ответ: юность и старость. Время сева и время сбора урожая. Время вопросов и время ответов. Время надежд и время подведения итогов. Между ним – время страстей, труда и битвы – плохой возраст.
Вопрос. 4. Про каким признакам вы определяете своих и чужих?
Ответ: род (семья), сельская или городская община, корпорация, религия.
Вопрос 5. Существует ли идеал общества и человека?
Ответ: и то и другое – в далеком прошлом, в начале времен, когда существовал рай на земле (вариант – золотой век).
Вопрос 6. Можно ли достичь идеала?
Для общества он недостижим. Для человека лишь в той мере, в какой он готов отказаться от своего "я".
Вот так говорил культуролог.
А теперь (говорил культуролог) судите сами, какие ценности приобретают вес в нашем мире? Много ли места оставляет современный мир развитию личности человека? Глобализация стандартов жизни ведет не только к универсальным формам потребления благ, но и к единству представлений, общности и ценностных параметров жизни, к общим правилам мышления и тожеству единой модели поведения, формируемой аристократией цифрового средневековья – "поп-звездами" разных сфер жизни: политики, бизнеса, спорта, развлечений.
Люди с глобализированным сознанием ориентируются не на личные желания и возможности, а на "звездные" модели поведения, выраженные в брендах. Соответственно бренд в современной жизни выполняет ту же функцию, что и традиция в том, давнем средневековье. Отказ "среднего" человека от индивидуальности и собственных желаний, подмена их модой – вот вам и первый признак цифрового средневековья.
Как-то так говорил культуролог.
Теперь посмотрим, так ли нужно универсальное образование (на которое последние три века были ориентированы школы) в наступающем мире. Грамотность падает во всех странах. И разбивается о компьютерную клавиатуру и кнопочную панель сотового телефона. В интернете, да и в офлайне, торжествует олбанский язык, и с этим ничего поделать нельзя. Алгебра, геометрия (и все, что дальше там есть в математике), а также физика, химия, география и история, вновь становятся знанием для небольшой кучки людей, совсем как во времена Аль Джебрали, Коперника и Страбона. Люди все меньше читают, предпочитая получать информацию в виде картинок. Икона – книга для неграмотных, – сказал Иоанн Дамаскин. Иконки windows – книга будущего. Упрощение языка, деградация устной речи, использование нецензурных (прежде) слов – явление того же ряда.
Вот как говорил культуролог.
Обратите внимание на то, как и вокруг чего группируются люди наступающего будущего. В нашем мире так ли значимы нации и классы, как это было хотя бы полвека назад? Фантом американской нации тает на глазах. Сквозь него все более явственно проступают очертания этнических групп, по сути – землячеств. В Евросоюзе нации отмирают, зато все больше разговоров о народностях – региональных общностях, культурные корни которых уходят сквозь все средневековье аж в родоплеменной строй. Сейчас в Интернете стремительно возникают новые корпоративные и локальные связи. Локальные – не по месту проживания, а по интересам и времяпрепровождению. Присмотритесь к гостевым страницам сайтов и к блоггерам, и вы увидите, что кажущееся единство сети делится на гигантское количество ячеек, границы которых становятся все тверже и все непрозрачней. При всей широте возможностей, границы мира познания и общения сужаются, как бы это парадоксально ни звучало.
Но это еще не все. Культурные границы между классами, столь явно заметные в девятнадцатом веке, к началу века двадцать первого разрушены, пограничники стали бомжами, сторожевые собаки отправлены в цирк. Вместо классовых различий появляются новые – статусные, очень близкие (по своим проявлениям) к тем, что были между сословиями в средние века, поскольку новые статусные группы определяются не богатством (или отсутствием такового), а знаменитостью-узнаваемостью их членов. Особые правила поведения, иногда заменяющие законы, разработаны в спорте больших достижений и в шоу-бизнесе. "Гламурные" стереотипы поведения, дресс-код и фейс-контроль – отчетливо средневековые, по своему типу, формы разделения людей. В то, первое средневековье человек жил, одевался, говорил, питался, веселился и грустил не вообще, а как это положено рыцарю, монаху, кузнецу, слуге или вору. В цифровом средневековье, чеоловек будет одеваться в рабочее время – по корпоративным правилам, в свободное – по правилам своего цифрового community. Ролевые игры в хоббитов – только начало.
Для тех, кто не знаменит, есть свои "сословные" категории. Вновь в цене верность вассалов сюзеренам, если под сюзеренами понимать современные корпорации. Корпоративные требования формируют речь, манеры, стиль в одежде, формы проведения досуга. Все началось с манагеров, составивших первое, по времени появления, сословие нового средневековья. Скоро к ним подтянутся остальные.
Так говорил культуролог, поднося ко рту бокал с темным и тягучим напитком, придуманным в том, подлинном, средневековье.
Идем дальше. Парная семья гибнет на глазах, если уже не погибла. Западный мир отброшен к состоянию стихийного промискуитета. Казалось бы, что, как не это, должно быть аргументом против теории нового средневековья. Это уж скорее первобытность, мезолит какой-нибудь. Но первой структурной единицей семейных отношений и был род. Семья отпочковалась от рода только в самом конце средневековья. Помните русские былины? Какого ты рода-племени, спрашивают у заезжего молодца в любой деревне, в любом городе. Родовые отношения – значительно шире семейных. Они важны не только вертикальными связями (отец-сын, мать-дочь), но и горизонтальными – поколенческими. Люди одного поколения: соученики и сослуживцы, движутся по жизни вместе. В бизнесе и политике это называется "командой", а когда-то "братством". Воины в раннем средневековье были побратимами, русские князья и их дружинники называли себя "братие". Эти связи братства-побратимства все больше укрепляются сейчас. Поскольку традиционная семья не справляется с функциями воспитания, защиты и покровительства, на ее место приходят "братские" связи, выстраиваемые в период взросления.
Кстати, о возрасте. Глобализированное человечество отказывается взрослеть. Уэльбека читали? В моде культ юности. Все вокруг одеваются как тринадцатилетние подростки, называют друг друга по именам, готовятся разбогатеть и прославиться. И так лет до семидесяти. Все заводят машины, никто не заводит семьи. Нет почтения к старости. А никто и не говорил, что цифровое средневековье будет полным отражением прежнего. Культ молодости без культа старости. Человечество возвращается в золотой век. Если забыть о том, что в современном западном обществе пенсионеры составляют почти половину населения.
И так тоже говорил культуролог.
Индустриальное общество обожествило человека, личность, индивидуум. Но Западное общество не выдержало испытания безверием. Нацистская Германия и Советский Союз дали два до безобразия чистых примера государственных внехристианских религиозных культов. Оба оказались саморазрушительными. А европейская религиозная толерантность и американская политкорректность привели к появлению дикого количества первобытных вер, развитию анимизма, шаманизма, тотемизма, появлению самоизобретенных примет, самообъявленных колдунов и магов, самопровозглашенных тоталитарных сект. Возродилось дофеодальное религиозное сознание. И в отличие от времени неолита, в котором анимистические культы укрепляли общественные связи, сейчас они эти связи рушат.
Единственно возможным ответом на эти разрушительные тенденции, становится стремление к дисциплинирующим формам религии. В результате, в современной Америке – явный крен в сторону почитания прежде чуждой католической веры (самой средневековой из христианских); в России – расцвет государственного православия, в Европе все больший вес приобретает мусульманство. Все три явления одного порядка, поскольку в каждой их этих конфессий главным содержанием является их приверженность средневековому иерархическому сознанию. "Иерархия, дисциплина, отказ от индивидуальности" – ничего не может быть дальше от принципов современной западной цивилизации, чем это заклинание, но ничего нет желаннее для всех тех, кто устал от свободы, не знает, что делать с самим собой и как относиться к чужакам, которых вокруг становится все больше и больше.
И можно я не буду говорить, что политические взгляды в современном мире ничего не значат, знания, приведенные в девятнадцатом веке хоть в какую-то систему, давно уступили место в головах большинства людей удивительному винегрету из сведений, почерпнутых из таблоидов, ток-шоу и рекламы, а в социальный прогресс никто не верит? Что добытые опытным знанием радости цивилизации легко уживаются с убеждением, что наука – страшный монстр созданный для того, чтобы разрушить мир? Между тем, наука развивается, технический прогресс несомненен, продолжительность жизни растет вслед за успехами в медицине, улучшением структуры питания и распространением фитнесс-центров. Почему это возможно? Потому что сейчас человечество разделилось на тех, кто читает книги, а значит, способен мыслить самостоятельно и тех, кто живет трудом нажимания на кнопки и клавиши. Как в раннем средневековье, культурная элита общества, владеющая языками науки (тогда – латынью, греческим, арабским, теперь – родным языком, английским и математикой) замкнулась в узкую корпорацию и оградилась монастырскими стенами, так и современная духовная элита не способна найти общий язык с согражданами, но еще способна к самовоспроизводству. Скоро с этим возникнут сложности. Необходимо будет сокращать сферы научного творчества, переходить от создания новых смыслов к комментарию уже имеющихся, от новаторства к сохранению.
И много чего еще говорил культуролог, пока плескалась в бокале та самая живая жидкость, выдуманная в единственном настоящем средневековье, средневековье оффлайн.
Кассета 12. Цвет – белый
[звонок телефона]
– Привет. Узнал?
– Нет.
– Что же ты так?
– Да так как-то. А кто это?
– Кого искал.
– А это ты…
– Что ты Пол и не рад.
– Нет, я рад. Только…
– Ну, извини. Нехорошо получилось. Никто же не знал…
– Ладно, Слон. Проехали. Паспорт-то мне вернут хоть?
– Так. Сейчас посмотрю. Паспорт, редакционное удостоверение, просроченное, между прочим, кошелек… триста рублей с мелочью… всего-то…
– Зато мои.
– … карточка банковская, проездной на метро на две поездки, носовой платок, роллер черный, почти без чернил. Все это с утра лежит в твоем почтовом ящике.
– А телефон?
– Извини, в щель не пролез. Как мне сказали. Он же у тебя доисторический. С таким, наверное, Гагарин космос летал. Нет, вряд ли. Тяжелый очень. Жуков по такому Сталину докладывал о взятии Берлина.
– Не угадал. С таким Крузенштерн в Антарктиду плавал.
– Вот сразу чувствуется в тебе журналист. Все переврал. В Антарктиду плавали Лазарев и Беллинсгаузен. И спонсором была "Нокия", а совсем не "Эриксон".
– Почему это "Нокия"?
– Да потому что Финляндия тогда входила в состав Российской империи.
– Ну, может быть. Что ж мне теперь из-за этого новый аппарат покупать?
– Нет, новый тебе уже положили. С твоей сим-картой. А эту мобилу я приятелю подарю. Он художник. Из таких граммофонов инсталляции делает. Потом продает. По цене лома. Золотого. Ты чего-то не весел.
– Скула болит.
– Я же сказал, извини. Ты ведь сам попер, как трактор: вынь да положь тебе Ивана. Ребята занервничали. Ничего ведь не сломали. Миша очень аккуратный человек.
– Миша – это… а ну да. Ладно, проехали. Ты звонишь-то чего?
– Вот те раз. Кто кого хотел видеть? Или уже не надо, что ли?
– Да нет, надо бы…
– А о чем говорить будем? Дело какое?
– Ну, как… Лешку Сербова помнишь?
– А то.
– Вот. Карина у него пропала…
– И ты решил… нет Пол, это все когда было. Но если хочешь, давай я зайду к тебе завтра ближе к вечеру. Я как раз в Ямках буду. К родителям надо заскочить. Потом к тебе загляну. На канал сходим, поговорим… идет?
– Давай.
– Ну, пока, до завтра.
[пауза]
Опять Арина исчезла куда-то. Ну, где ее черти носят? Когда надо, никогда ее нет.
[пауза]
Забавно. Я с ней знаком восемь дней. А чувство такое, что всю жизнь с ней прожил. Или нет, не прожил, а проживу.
[пауза]
[звонок телефона]
– Пол ты что прислал?
– Привет Валерик. Что-то не так?
– Ты, может, адресом ошибся? Что это за му…
– Валерик, ты помнишь, что должен мне тонну баксов?
– Эээ ну да… а при чем тут…
– Вот, пока не отдал, постарайся быть вежливым и скажи в чем дело. Словами.
– Хорошо. Словами. Твоя колонка должна быть посвящена морально-нравственным коллизиям. Иногда – этическим.
– Моральные, нравственные, и этические – одно и тоже.
– Значит, эстетическим.
– Эстетических коллизий не бывает.
– Ты будешь слушать или перебивать?
– Слушать.
– Вот. Кто-то напИсал не в туалете, пешеходы проезда не дают, реклама портит вкус блюд, подростки за… ну как это, лучше бы не подрастали. Вот это все – твое. И то, что нам надо. А ты что послал? Или ты хочешь сказать, что ты один такой умный, а все остальные – тупые кретины?
– А там что-то непонятное есть?
– Там все ненужное есть. А нужного нет. И потом, ты знаки считал? Тринадцать с лишним тысяч. В два с лишним раза больше, чем в твою колонку помещается.
– Ну, разбей на две части. Одна пойдет на этой неделе, вторая – на следующей.
– Ага. Может лучше отдельной книжкой издать?
– Другой колонки у меня для тебя нет.
– Ладно, я тебе вот что скажу. Но это секрет. Тут мнение сформировалось, что на твою колонку нужно женщину посадить. Она лучше может все эти проблемы поднять морально… моральные. И уже обсуждается кандидатура. Тут девушка одна приходила.
– Красивая?
– Да. Нет. То есть да, но дело не в этом. Она уже план на полгода вперед представила. И все темы как темы: запрет на курение, беременность в школе, диета как способ выживания, мобильник под подушкой; все мужики – кретины. Все что нужно. А ты подставляешься. В общем, если ничего нового сегодня не пришлешь, в номер пойдет ее колонка. А в дальнейшем будете в очередь через неделю колонки писать. Тебе это надо?
– Не знаю.
– Это как?
– Может и надо. Ты, Валерик, не переживай, ставь девицу в номер, а там поглядим.
– Ну, смотри, а мне тоже… знаешь, теперь с ней сотрудничать придется. Бойкая она очень. Сегодня тебя съест, завтра еще кого. Ну ладно, будь.
– Пока Валерик.
[пауза]
– Привет Слон. Заходи. Сейчас я тебе…
– Да не надо…
– Ну, как не надо…
[пауза]
– … вы все решили, что я получал все, чего я хотел?
– Ну, да. Например, магнитофон кассетный у тебя появился у первого во всей школе. Потом, ты единственный ездил в Артек.
– Вообще-то, все было наоборот. Сначала Артек. Потом магнитофон. А почему ты думаешь, что я хотели туда ехать? Давай-ка я тебе напомню случай, когда я получил совсем не то, что хотел… Ты уже на запись поставил?
– Да.
– Хорошо. Но у меня будет два условия.
– Какие? А, ну одно – ничего не публиковать…
– Наоборот, кое-что опубликовать. Но об этом позже. Так вот. Урок физики. Только начался. Опрос. Физичка…
– Единственная учительница с чувством юмора на моей памяти…
– Не перебивай. Физичка долго смотрит в журнал. Потом на класс. Я, ничего не прочитав к уроку, смотрю прямо на нее. Обычно эта тактика срабатывала. Сработала и в этот раз. Она…
– …хищно улыбнувшись…
– … вызывает к доске тебя.
– Ааа. Вот кому я обязан…
– Не перебивай. Ты выходишь к доске. Берешь мел. Стоишь молча тридцать секунд. Кладешь мел. Заявляешь, что урок не выучил. Гордо идешь на место. Она вызывает меня.
– И что?
– Что, что. Я ж расслабился. Думал, ты закроешь тему. Выхожу к доске. Беру мел. Выдерживаю сорок секунд. Кладу мел. Иду и сажусь за парту.
– Вспомнил, мы тогда получили по единице. Моя вторая единица в школе.
– Моя первая. И последняя. И ты берешься утверждать, что я этого хотел?
– Да, ладно тебе. Зато весело было.
– Ну да. Твое здоровье. А ты точно не будешь?
– Не сегодня.
– О Карине надо говорить?
– Эээ… ну, в общем… мы о том и…