Но хозяин, младший, похожий, как черт, на Пушкина, показал, как это делается: на одного, - поглотив единым духом, не прерываясь, содержимое рога. И пока его наполняют снова и я гадаю, кто следующий, а отец его, так редкостно, так по-братски похожий на моего отца, только прожившего другую, параллельную, секретную от меня жизнь, с ее воздухом, трудом и здоровьем, так по-отечески доброжелательно и поощрительно поглядывает на меня и посмеивается, будто втайне мною довольный, то думаю я, наверно, о том, что, Господи, неисповедимы пути Твои и мог бы, мог бы я вполне быть его сыном; что протянулась с неба великая рука с моим зернышком на ладони, и был я зачат в Анапе ("Ана-па" по-абхазски "протянутая рука") - так это же факт. Японцы считают возраст человека с зачатия, так почему бы не Анапа - моя родина? Только случайность станет единственной, обрекая тебя на судьбу…
Рог был протянут мне, и пока я отнекивался, ОН уже рвался к нему. Я умолял, я хватал ЕГО за руки, я обоснованно утверждал, что это ЕГО погубит, что ОН не осилит, что ОН опозорится, что ОН вырубится, - бесполезно! ОН вывернулся из моих объятий и вцепился в рог. Ощущая себя конем. ОН чуть ли не ржал. ОН скинул сандалии, по-видимому для большего подобия, и, потоптав босыми пятками абхазский агазон, изрек: "Земля, помоги мне!" И так, решив, что ОН стал наконец на почву, ОН приник. Мне оставалось лишь с тревогой следить за НИМ. ОН пил и пил, и рог ЕГО поднимался. Я и в трезвом-то виде не могу слишком задирать голову, опасаясь головокружения. Как ЕМУ хватало дыхания!.. Голова запрокидывалась, и рог поднимался все выше, и, стоя в прямом смысле на земле, увидел ОН взошедшую ни с того ни с сего, словно выпрыгнувшую из-за горизонта луну. Было в ее изгибе что-то хищное, как у барса в прыжке, вцепившегося в жертву. И так, не столько удерживая, сколько держась за рог, повис ОН на. нем между землею и луной, как пионер-горнист в парке, да так и застыл, протрубив последнюю, победную, каплю. Под дружную одобрительную овацию ОН стоял. "Ну-ну, - подумал я, - посмотрим, как ты будешь дальше". Но и дальше ОН не сразу упал, а еще сумел торжественным жестом вручить опустошенный рог следующему и не покачнувшись сойти с арены.
Посадить ЕГО в машину было уже труднее. ОН ползал на четвереньках по газону и плакал. "Зубик! Зубик Люсин потерял…" - причитал ОН. Никто, кроме меня, ЕГО не понимал.
ОН успокоился наконец у меня на груди, свесив голову, убаюканный автомобильной тряской, обнимая Люсин череп, как ребенок игрушку.
Не доезжая Сухума ОН очнулся неожиданно четкий и решительный, расслышав нежное ржание, и попросил остановиться. Все были рады слегка освободиться от абхазского посошка, но ЕГО занимало даже не это. ОН спросил, не тот ли это пансионат светится за железной дорогой… и ЕМУ подтвердили, что тот, тот самый, как ОН угадал? Страшная догадка мелькнула во мне: этого нельзя было, ни в коем случае, допустить! - но ОН тут же подтвердил мое опасение, заявив, что никуда дальше не поедет, что заночует в пансионате. Как я надеялся, что абхазские друзья этого не допустят! Но они, посовещавшись, сочли ЕГО вполне вменяемым. Я удерживал ЕГО из последних сил, но ОН всегда был сильнее меня. "Да отьебись ты!" - зло выкрикнул ОН и вырвался из моих пьяных рук. И побежал.
ОН бежал, как ему казалось, как конь. Напрямик, через железнодорожные пути и заросли асапарели; мало что оставалось от моих джинсов. И наконец, проломившись сквозь последние камыши и осоки, прогремев галькой по берегу, рухнул не раздеваясь в море и поплыл. "Да отъебись ты!" - приговаривал ОН в такт каждому своему гребку в ответ на мои захлебывающиеся призывы. У меня не хватило сил, я выдохся и отстал.
ОН заплыл довольно далеко по лунной дорожке, эпически пофыркивая, как фольклорный конь, любуясь собою в фосфоресцирующих пузырьках, будто ОН был все это: и море, и конь, и лунная дорожка. ОН чувствовал себя нарзаном, налитым в бокал, хотя более походил на таблетку алка-зельцера, в НЕГО брошенную. Растворившись в ночи, ОН выходит на берег с легким ржанием, как бы из морской пены рожденный, ровно напротив светящегося во все окна пансионата. ОН целеустремлен. ОН метит в яблочко.
Я умоляю ЕГО. Именно вот этого ОН себе не простит никогда. Этого нельзя делать ни в коем случае. Это падение. В самом том смысле. Остановись!
"…. я тебя!"
И ОН был прав. Потому что это ОН именно меня…
Это я был мокр, грязен и пьян, а ОН ловкий, как Джеймс Бонд, крадучись, как барс, сразу в смокинге и с розой в петлице, и она увидела именно ЕГО, а не меня, судя по восторженному ее взгляду, принимая только что варварски сорванную на главной клумбе розу; это они вдвоем, даже не перемолвившись, тут же бегут, взявшись за руки, на пляж, в ночь, в темноту, в море, ОН с приличествующим ему ржанием, она со счастливым повизгиванием; это они раздеваются на бегу, роняя свои хитоны и туники, сбрасывая с себя все; это они плещутся и играют, как тритон и наяда, фосфоресцируя друг для друга белыми задницами, целуясь и обнимаясь в открытом море, прекрасно зная, что это только они видят светящийся во все окна пансионат, а тот, дурак, их не видит щурится, всматривается, а не видит… и здесь, в прибое, у всех на виду, ОН наконец попадает в десятку.
ОН опрокинул на себя ночь…. ОН эту ночь!
… и море, и пансионат, и его светящиеся окна, и всю прозу: и коня, и яблоки, и рог, и народы, и лунную дорожку, и небо, и звезды, и саму матушку сыру землю, в данном случае состоявшую из остывающей уже гальки, и невидимые уже кусты, защитившие их от освещенной променадной дорожки, и эту променадную дорожку с доносившимися оттуда возбужденными голосами отдыхающих, и этих отдыхающих, и их голоса, и шары фонарей над этими голосами, мать их, эти шепчущиеся фонари, и пограничную вышку, мать ее, и гуляющий по прибрежной полосе луч прожектора, пока что заботливо их огибавший, мать его, и цикад, не умолкающих по той же причине, и ветерок повеявший, и волну набежавшую, и волну отбежавшую, то звезды, то гальку, то прибой, и - море, море, море! - в Грецию, в Медитаранию, в Рим!
II. КОРОВА
25 августа 1983 года. Шесть утра. Медитаранский пейзаж. Чисто-чисто. Подметенные розовые тени. Утренний мусор на берегу моря. Двое.
- Все-таки вы недоговариваете, доктор.
- Мне кажется, я выразился вполне ясно, многоуважаемый коллега. Все зависит от дозировки.
- Дозировки… Много - это много, а мало - это мало. Это опыт, а не мысль. Главное условие - это ритм. Сначала задрожало время. Тикнуло и пошло.
- Вы полагаете, что время - это как часы?
- Так вот какой вы ученый! Значит, вы полагаете себя умнее? Так-так… Тогда скажите, сколько сейчас будет блинов?
- Блинов?.. - Доктор Д. машинально взглянул на часы.
Павел Петрович рассмеялся, довольный. Подкинул плоский булыжничек и поймал.
Бухта была круглая, как тарелка. Море за ночь совсем успокоилось и застыло. Сытое и гладкое, оно было в таком избытке, что даже загибалось по краям, как некая непомерная медуза.
- Давайте сыграем в такую игру, - сказал ПП, примериваясь. - Угадаете бутылка с меня, не угадаете - бутылка с вас.
- Во-первых, как я могу угадать? А во-вторых, где я достану бутылку?
- Как говаривал Наполеон: достаточно во-вторых.
- При чем тут Наполеон? Вы имеете в виду коньяк?
- А у вас губа не дура, доктор, - рассмеялся ПП. - Давайте на "Наполеон".
- На "Наполеон" я не потяну… - сказал ДД, доставая то трешку, то пятерку, то рубль.
- Вот это мужской разговор. Значит, на бутылку? Доктор все еще не был уверен…
- Да это, знаете, как-то… последние… Я вчера, понимаете, тоже как-то… поиздержался… Коллеги, сами понимаете…
ПП вздохнул и в сердцах не глядя выкинул камень в море. Тот, однако, запрыгал по густой воде, как живой, как лягушка. И так и прыгал до самого горизонта.
- Вам это ничего не напоминает? - таинственно, шепотом спросил ПП, склонившись к докторову уху.
- Ну да, детство, конечно. У меня не получалось. Больше трех раз никогда не получалось. Я так завидовал таким, как вы!..
- Пустое, - небрежно буркнул ПП. - Вопрос тренировки. Точность жеста, и только. Я ведь как-никак скульптор.
- Надо же! Впервые вижу живого скульптора…
- А вы что, много мертвых видели? Не обижайтесь, шутка, ха-ха.
- Да нет, ничего. Не очень не смешно.
- Вы молодец, доктор. В любой профессии чувство юмора не повредит. Ведь вы, если не ошибаюсь, по птицам?
- По птицам… как вы догадались?
- Да я в кустах сидел, видел, как вы перышком любовались. С большим чувством юмора существа.
- Вот как! Вы тоже это отмечали? Это же надо хорошо их знать!
- Я и их знаю неплохо. Да вы не удивляйтесь так уж, просто в детстве певчими птичками промышлял. Вот вы изволили, доктор, поиронизировать насчет часов… А ведь я не просто камень - я наглядное пособие в море выбросил…
ПП со вкусом выдержал паузу, но и ДД ее выдержал.
- Вы отметили, что первый блин длинный, второй покороче, третий еще… ну и те де. Что это означает?
' - Ну, если вы хотите перейти на математический язык, то это линейный график отрицательного ускорения.
- Вот как… надо запомнить. Но это все равно внешнее описание. А маятник часовой это вам не напоминает?
- В общем-то, нет. Ну разве если подвесить этот камень на нитке…
- Ну зачем же вешать, доктор? Это, вы знаете, как (армянская загадка: висит, зеленая и пищит… Знаете загадку? Вот и хорошо. А я как раз математический ваш смысл имел в виду, насчет ускорения. Маятник, когда до конца доходит, что делает? 0-ста-нав-ли-ва-ет-ся. А чтобы остановиться, он что делает? За-мед-ля-ет-ся. Улавливаете?
- Естественно. Затухание маятника.
- Затухание… Прекрасно! А что это значит?
И на этот раз оба выдержали паузу.
- А это значит, что даже часы, чтобы идти, должны останавливаться каждую секунду, не то что время! Часы - это только ритм и не более, условно отбивающие нам такт суток. Время они не измеряют, это знает каждый мыслящий человек. Но часы и не так наивны, как про них считает тот же мыслящий человек. Как, например, вы… Вы думаете, я на вас обиделся? Я за часы обиделся. За мастеров.
- Ну, мастеров-то я никак не затронул… Часы и часы. Идут.
- Вот именно! Мастер чем отличается от ученого? У него чу-у-увство есть! Часы-ы-ы… - ПП презрительно фыркнул. - А над каким еще изделием человек так мудрил, как над часами?.. Как только он их не украшал! Какой бой, какие репетиции! И из чего только он их не мастерил! Хрустальные, фарфоровые, золотые, соломенные… Водяные! Он, человек, ну просто из всего делал часы… Кончал одни, начинал другие. Зачем? Даже за наш с вами век, когда и мастеров-то не осталось - одна промышленность, каких только не повыдумывали часов! Уж те, что в молодости были, так и вспомнить трудно. Помните, как когда-то гордились: антимагнитные, антиударные, непромокаемые… Где теперь эти ветряные мельницы? Теперь и электронные - вчерашний день… Теперь в них и радио, и компьютер, и телевизор вделан. Зачем столько?
Доктор все еще не склевывал наживку. И ПП продолжил:
- Да потому, и только потому, что не время они часами измеряют! А свое отношение к нему! Часы - это вещь культовая, ритуальная, а не практическая. Вы и опаздываете и поспеваете вовремя не потому, что пользуетесь часами, а потому - надо вам что-либо или не надо.
- Браво! - откликнулся ДД. - Это так. Насчет опозданий - это вы точно. Я, кстати, как раз заболтался с вами и уже опоздал. Кстати, куда мы идем?
И действительно, та круглая бухта, в которой они повстречались, уже была не видна. Берег вытянулся длинной скучной полосой, и солнце уже высунулось краем из-за гор.
- Опоздали? - обрадовался ПП как собственной победе над временем. - Вот и хорошо. Не очень-то вы и расстроены, как я погляжу. А вам куда надо было-то?
- Да коллеги хотели показать мне некую реликтовую рощу, а потом везти к обезьянам…
- Реликтовую… - возликовал ПП. - Так мы ровно туда и идем. Вы, может, еще и не опоздали. Мы их всех там и встретим.
- Все-таки забавно вышло… Заговорились о часах и забыли о времени…
- Зам-мечательно! Замечательно все вышло! О времени мы еще и не начали говорить. Теперь вам спешить некуда - можем и поговорить. Если это вас интересует, конечно.
- Откуда у вас такой интерес к часам? Это профессиональное? Вы интересуетесь ими как скульптор?
- Скульптор… Занятно. В вас виден ученый. Наблюдение ваше точно. Спасибо за идею. Конечно же, часы - это прежде всего скульптура. Нормальная кинетическая скульптура, выражаясь языком авангарда, так сказать, памятник времени. А чему еще человек возвел столько памятников? Ленину со Сталиным столько не снилось. Когда-то мне случилось ремонтировать часы с Лениным…
- Что, есть такой памятник Ленину - с часами?
- Да нет, нормальные каминные часы, с боем "кремлевские куранты". Я тогда часовщиком работал…
Доктор счастливо рассмеялся.
- Кажется, вы меня выкупили, Павел Петрович.
- Да нет же, голубчик. Вот не верите, а часовщиком я правда работал. Так что я вас еще не выкупил… Хотите, выкуплю? Давайте сыграем в такую игру… Если угадаете, сколько блинов, то вы мне бутылку, а если не угадаете, то - я вам.
- То есть как, позвольте? Я не понял… Если я угадаю, то я и проигрываю?
- Какой вы недоверчивый, право. Право, ученый. Душит вас логика. Сами же говорили, что угадать вы не можете. Я вам предлагаю более выгодные условия. Можно сказать, с вашей точки зрения беспроигрышные. Ну?
ПП уже держал в руке подходящий камень.
- Ну ладно, - посмеивался ДД. - Разве вам хочется проиграть, а не выиграть?
ПП сделался печален.
- Да, я страстно хочу проиграть. Но я никогда не проигрываю. И это, поверьте, даже скучно.
- Но я же сейчас скажу наобум - и вы проиграли…
- О, как бы я хотел надеяться!
- Ну как хотите…
- Ну. - ПП застыл в позе "юноши, играющего в свайку". - Помните у Пушкина? "Юноша бодро шагнул, наклонился рукой о колено…"
- Ну, восемь. ПП тут же метнул.
- Раз, два, три… - отсчитывал ДД. - Шесть, семь… Камень вдруг остановился и, камнем же, пошел на дно. Как нырнул. Как живой.
- Восемь… - как-то по-детски жалобно сказал доктор.
- Трудно даже скрыть, как я огорчен, - сказал ПП, принимая от доктора деньги. И скрылся в кустах.
И доктор в задумчивости почесал себе нос.
Нам трудно сообщить в точности, что он думал. Мы подслушиваем и подсматриваем, не более. Однако его вид красноречив. С одной стороны, нос чешется обычно к выпивке. С другой - не такой он дурак, чтобы надеяться на возвращение ПП. С третьей - раз так, с утра он не собирался. Даже вот пробежался до моря, с намерением искупаться на рассвете. Вид у него вполне пляжный, хотя, в принципе, ни купаться, ни загорать он не любит, поскольку по роду своей деятельности всю жизнь проводит на пляже. Поэтому либо- либо. Чтобы сотрудники не разленились, он должен подавать пример: у себя он не купается и не загорает. Но здесь - другое дело. Здесь он может себе это позволить. Он в шортах, кедах, в дурацкой кепочке с долгим козырьком, с полотенцем на шее. И вот так и не искупался. Этот тип… С одной стороны, он впервые встречает такого. С другой - он подозрительно что-то далекое, но с ним самим бывшее напоминает… И вот ДД силится и никак не может вспомнить. Он прохаживается, внезапно брошенный ПП, по кромке воды, по бережку - все в профиль и в профиль, поклевывая головой и высоко поднимая свои тонкие, долгие ноги, и его длинный козырек еще подчеркивает его сходство с предметом его занятий - с птицей. Так он прохаживается и размышляет, и то, что размышляет он о ПП, на этот раз можно утверждать точно, потому что он выискивает из всей гальки камни поплоще и пробует их забросить, но они у него никак не прыгают, а тонут опять же как камни: идут на дно.
И тут он смеется, удовлетворенный своей потерей.
И он решительно раздевается до трусов, чтобы тут же наконец искупаться. Но, раздевшись, он в воду не идет, а садится и смотрит на море, каким-то образом снова умудрившись оказаться к нам боком.
Так он голо сидит, как большая общипанная птица, и теперь, наверное, сравнивает моря: свое, северное, Балтийское, с этим, южным. Черным. Никакого сравнения! Бесптичье. Песка нет. Этот серый цвет гальки на прибрежной полосе все губит. Не только с фауной, но и с флорой тут как-то хуже. Надо все-таки дойти до так называемой реликтовой рощи. Пока солнце…
Пока солнце не добралось до пляжа. Оно уже совсем вышло из-за гор и зависло над ними, как луна. Оно осветило все море, и море стало действительно черным. Как нефть, как ртуть, как амальгама, как зеркало… как вакса, как начищенный ботинок. Что-то такое. Доктор передумал купаться.
Он еще потоптался, возвращаться или идти вперед. Туда, где реликтовая роща. Если этот тип не соврал… Но если и соврал, то как далеко?..
Он видит наконец птицу. Это всего лишь чайка. Но все-таки.
И он идет туда, где чайка. Вперед-таки, а не назад. Как журавль, вышагивает он, поклевывая своим козырьком на север.
Зачем он сюда приехал? Строго говоря, сачкануть. Искупаться. Купаться не хочется. Реликтовая роща и предстоящая экскурсия к обезьянам его не так уж интересует. Обезьяны его не интересуют, потому что он про них ничего не знает как специалист. В какой-то мере они интересуют его только в связи с человеческой популяцией. По этому поводу у него с какого-то момента, опять как-то таинственно связанного с ПП (он-то тут при чем!..), все чаще появляются запретные, непрофессиональные, но такие заманчивые соображения… Он вдруг обнаружил, что, если честно, про птиц ему уже давно неинтересно, что только об одном животном ему интересно - о человеке. И чем интереснее, тем страшнее. Вернее, чем страшнее, тем интереснее. Это его научный адюльтер.
И Черное море его не интересует. Интересует его в нем только сера. Да, тот самый донный серный слой, который продолжает расти, оставив лишь несколько десятков метров для поверхностной жизни. Этот слой его интересует тоже с точки зрения жизнедеятельности человеческого вида. Но то ли тут, на юге, все бездельники и неквалифицированные люди, то ли тут секретность какая… но никаких более точных данных о динамике серного слоя, чем те, которыми он сам располагал, он пока не получил. И никто не подсказывает, где их получить. Скорее сами не знают…
Сам обезьянник его не интересует. Тем более их опыты. Все это прежде всего не на уровне. Драгамащенка этот… Говорят, у него есть закрытая лаборатория, как-то связанная с человеком. Но он никак не колется. Не колется, потому что нету ничего или потому что и нечего? Секретность или вид секретности? Никакой Драгамащенка не биолог… Зато не колется он как профессионал. А вот сам ДД вчера раскололся. Раскрылся, разрылся. Не надо было ему вчера о человеке рассуждать. Хватанул у них спиртика лишнего. Еще бы, эта беленькая, Регина, что ли?.. Так в рот и смотрела. Спирт у них, кстати, куда лучше, чем у него на станции. Казалось бы, одна и та же Академия наук, а спирт разный. Что, обезьянам, как начальству над птицами, лучше спирт положен?