Догмат 2. "О воплощении"передает схему непорочного зачатия с использованием суррогатной матери. "По хотению Отца и Духа Сын Божий, не оставляя отеческих недр, сошел спасти свою тварь, вошел в девические ложесна пречистые, как семя Божие, и приняв плоть... исшел Богом воплощенным,... соделавшись нам подобным по всему, кроме греха...".
Догмат 3. "О крестной Смерти, Воскресении, Вознесении на небеса и Втором пришествии Спасителя" утверждает, что вся драма с распятием закончится еще одним плотским пришествием Христа для Суда над всеми нами. Узнать Спасителя мы сможем по дырочкам от гвоздей и ране от копья, ибо "как восшел со своею плотию, так и снидет".
Догмат 4. "О святых таинствах Церкви"внушает веру в чудотворность святой вводы, и что церковное вино и хлебцы - это точно плоть и кровь Христова. .дет".ырочкам от гвоздей и ране от копья, ибо "как восшел Христа для Суда над всеми нами.
Догмат 5. "О церковных преданиях". Это пункт чисто технический - о поклонении всему, что показывают в Церкви, - мощам, крестам, иконам, сосудам и проч.
О Любви в инструкции ни слова.
Князя Владимира это не смущало, он вполне справлялся и без Любви. Для укрепления в православии Владимиру вписали в Символ Веры так называемые "наставления" - от местных, придворных попов. Ему рекомендовалось пользоваться только партийной литературой - постановлениями Семи Вселенских Соборов; особо указывалось на вредоносность любой информации, поступающей от латинян.
Тем временем, рядовая паства в провинциальных церквях начала волноваться: "Где же Любовь?!". Тогда Новгородский епископ Лука Жидята - первый этнический русский иерарх - написал Поучение, выдержанное в добродетельных тонах. Он кратко пробежал по необходимости веры в Троицу, и тут же обратил наше внимание на Любовь. Лука просит нас любить всех подряд, особенно ближнюю братию, не рыть яму другу, прощать обидчиков, хвалить добрых людей, не судить, миловать, к себе относиться самокритично. Не красть, не лгать и т.д. - по заповедям Христовым.
Вот и все. Любовь есть! Она досталась нам - простому народу, а в государственном ухе не задержалась.
Эта библиография вполне объясняет, почему христианские проповеди Любви отнюдь не звучат в древних преданиях в качестве мотива действия царей и князей. Всем понятно, - не для Любви они нас строят, не по Любви казнят.
Короче, Любовь оказалась в нашей церковно-государственной конструкции на втором плане, за рядами дружинников, за спинами князей, где-то на изнанке знамен с ликом Спаса.
В такой позе Любовь у нас и поныне.
Глава 14
Два престола власти
Приняв христианство, пригласив на Русь большое количество греческих священнослужителей, наши князья обнаружили неприятный парадокс. Вроде, вот - ты, Великий Князь по определению всем владеешь и управляешь, ты - самый светлый, великий, умный; ан нет! - вот у твоего трона толпа черноризцев; и каждый, собака, читает быстрее тебя, пишет красивее и грамотнее, говорит живее, думает сложнее! А вот они уже и управляют тобой! - туда нельзя! - по средам и пятницам - пост, по таким-то датам тоже пожрать не получается; любовь к женщине равняют с любовью к жирной пище, - чуть не в постель лезут с проверками! Причем, подчиняются не тебе, а Константинопольскому патриарху, за спиной которого маячит Император. Получается у тебя не церковь Божья, а иностранная неправительственная организация с разветвленной резидентурой, которая, тем не менее, финансироваться норовит не из-за бугра, а из твоего карманного бюджета!
Едва князь Владимир отстегнул на Десятинную церковь 10% своих доходов, как к нему тихо подошли и развели, как лоха!
- Ты, - говорят, - князь, нам десятину СВОИХ доходов обещал?
- Ну?
- Значит, и десятина от ТВОИХ торговых сборов - тоже наша?
- Ваша.
- То есть, правильно мы понимаем, что девять недель на базаре твои тиуны распоряжаются, а в десятую неделю - мы?
- Распоряжайтесь, чего там...
И когда к Владимиру прибежали и стали жаловаться, что в десятую неделю базарных воров и недоимщиков казнят епископские люди, князь нахмурился, но попустил это дело. Стар был батюшка. Пришлось Ярославу Мудрому впоследствии этот захват отменять. А то совсем оборзели, скоро им десятый километр госграницы захочется!
Ярослав Мудрый вообще довольно многое отобрал у новорожденной церкви. Он как раз писал свой гражданский кодекс "Русская правда", и ему очень смешным показалось, что здорового человека судит княжеский суд, а больного - уже церковный. То есть, подследственный очень легко может закосить под убогого и перескочить туда, где меньше светит. Церковный суд, и правда, был тогда полегче, - существовала четкая такса "выкупа вины", а физических наказаний церковь не назначала вовсе.
Стоило Ярославу поправить законодательство в части церковных прав, как на него посыпались стоны о скудности владык и служб. Тогда Ярослав начал компенсировать "убытки" из своего кармана - жертвовал на церковь, что попросят. Но денег все не хватало, и в течение нескольких лет на Руси завелась традиция "пользоваться добровольными приношениями прихожан", чего поначалу стеснялись.ладык и служб. вовс От Владимира церковь удерживала широкие права по преследованию язычников. Вот, например, шпионы доносят, что ты "молился под овином, или в роще, или у колодца", то есть, присел отдохнуть с умиротворенным лицом, - и тебя уже волокут к епископу на суд. Еще церковная братия контролировала меры веса, объема и прочие физические эталоны. Оно и правда, - кто у нас тогда в цифири разбирался? Так что, церкви было отдано и все научное поле.
Первоначальное влияние церкви доходило до абсурда. Вот приходят к Владимиру епископы и начинают давить, чего он столь милосерден к разбойникам - берет за убийство денежную компенсацию.
- Боюсь греха, - отвечает легковерный князь, - вы же сами говорите: "не убий!".
Эти начинают вертеться:
- Ты на казнь злым поставлен от Бога, тебе следует казнить разбойников!
- А как же моя душа? - ноет князь.
- А ты казни с "испытанием".
Стали пытать заключенных для спасения княжеской души. А уж потом "казнить смертию".
Через некоторое время приходят те же учителя и уговаривают вернуть все на старый, языческий лад.
- С чего это вдруг? - удивляется князь.
- Да понимаешь, доходы казны снизились, а нам как раз оружие и коней закупать - печенеги у ворот!
Вот вам и мораль христианская, - что дышло.
Короче, с приходом на Русь православия начался длительный, многовековой период подспудной борьбы, возни под одеялом между церковью и государством. Церковь резонно полагала, что Духовное в ее лице - первично, а Материальное, мирское, казенное в лице князя - вторично и должно подчиняться власти духовенства. Как католические короли подчиняются власти Папы.
Но у нас эта ползучая революция не прошла. То есть, не пролезла.
В литературе можно обнаружить некую границу, разделяющую церковную власть на две половинки - влияние духовное, мистическое, и влияние прагматическое. Первое церковь удерживала достаточно прочно, второе - с переменным успехом. Но фокус состоит в том, что и поныне внутри самой власти, будь она церковной, будь светской, имеется грань преображения; все понимают: мистика - мистикой, душа - душой, официальная мораль - моралью, а жизнь конкретная - сама по себе. Со всеми ее прелестями, войнами, взятками, грабежами, казнями, ненавистью, сволочной мстительностью. И ничего страшного! Чем больше наубиваешь младенцев, тем легче выжать из собственных желез покаянную слезу. Чем страшнее награбишь, тем больше пожертвуешь церкви во спасение души. Оборотни в коронах с подающей стороны. Оборотни в ризах - с берущей.
Короче, церковь оказалась удобным экстрасенсорным инструментом: красивый антураж, четкая иерархия, стройная философия, контроль массового сознания, возможность оправдания любых конкретных действий, то есть - универсальное моделирование и гибкое толкование ситуаций во власти и вокруг нее. Одно плохо, - кроме претензии на управление совестью, церковь неизменно претендовала и претендует на управление всей жизнью вообще. Эти претензии в русской истории удовлетворялись с переменным успехом. Можно даже научный график начертить.
По оси Y откладываем процент владения властью, - как в футболе откладывают процент владения мячом, - а по оси X - наши скорбные годы, все одиннадцать веков. Кривая церковного владения вскакивает в 988 году мелкой шишечкой, достигает формальных 10%, и потом вьется тонкой змейкой, то подскакивая вверх, то спадая до нуля. Подскоки можно наблюдать в правление особо набожных персон типа Андрея Боголюбского, Алексея Михайловича, Бориса Годунова, Михаила Федоровича. А спады церковного влияния (в годы реформации практически до нуля) - при Лжедмитрии, Петре I, Петре III, вообще - в Новое время.
Вся практика княжения и царствования на Руси показывает, что по-настоящему, до обморока, до принципиальной пылинки, до самопожертвования на гвоздях почти никто во власти в Бога не верил! И если случались отдельные порывы у отдельных персон, то в перемешку с обычными грешными делами. А чтобы непрерывно, от первого осмысленного поступка - до последней исповеди, в сплошном милосердии, - это нет, не наблюдается. Нет этого в должностных инструкциях царей и президентов.
И здесь возникает вопрос: но мы-то, - простые русские, - в Бога верили исправно? Православие вошло в нашу жизнь, культуру, мораль?
Вошло. Отдельно от государства. В значительной степени - отдельно от церкви, и, кажется мне, - очень отдельно от исходной еврейской сказки про Парня Распятого.
Глава 15
Скромный набор Чудес
Итак, христианство сделало шаг на север, резко увеличило территорию Любви и Мира. Резонно было полагать, что христианские, или хотя бы православные народы должны жить в Любви и Мире друг с другом?
Ну уж нет! Нам воевать охота! А с кем - все равно, лишь бы добыча получалась.
В 1048 году православная Византия вероломно напала на православную Русь - свою младшую сестру в семье народов Христовых. Неожиданность агрессии была ошеломляющей. Князь не успел провести мобилизацию и выслал навстречу вражеским отрядам отборную дружину и все наличные войска. Любимый воевода Ярослава киевский дружинник Вышата и 800 богатырей сгоряча попали в плен.
Милостивый Император Византийский велел выколоть русским братьям глаза и пустить их восвояси. Пришествие Вышаты и 800 его слепцов в Киев вызвало у населения обморочный шок. Впору было отказаться от морока фашистской Греции, вернуться к родным Богам, отомстить грекам по этническому признаку. Ответить им оком за око - по новенькой "Русской правде". Но промедлили. От стыда ли, или от старости, но скончался только один грек - митрополит Киевский Феопемпт.
Русскому Православию на тот момент было лет 70. Мы такие режимы скидываем легко. Но в тот раз не стали. Единственное, что позволил себе мудрый наш князь, - это бросить пресмыкаться перед Константинополем. Он решил без спросу назначить своего митрополита. Нечего в рот живодерам смотреть!
И вот, в 1051 году митрополитом Киевским был прямо на месте избран Илларион. Он даже утверждаться не поехал. Так что, власть Константинополя над нами снизилась до уровня заката Золотой Орды. За утверждением послали заочный, письменный запрос. Благополучно его получили. А еще в извинение за 801 ослепленного были присланы три константинопольских певца - учить нас, придавленных на ухо, складному церковному пению. С тех пор пение стало у наших слепых основным занятием.
Отношения с ослепительным Царьградом восстановились, и после Иллариона к нам снова стали присылать греческих митрополитов, но они на русский вкус казались какими-то вялыми. Сестра Владимира Мономаха поехала в 1089 году навестить греческую родню по материнской линии и привезла к нам Иоанна III. Мы вышли встречать нового митрополита, но оказалось, что он мертвый какой-то, туповатый, косноязычный. Церковное начальство оправдывало недостатки Иоанна кастрацией, будто бы совершенной в невыносимой борьбе с происками плоти, но мы этого объяснения не приняли. Иоанн скончался через год безо всякого авторитета.
Единственным, что извиняло в наших глазах назначение преосвященства из-за границы, было ожидание привозного Чуда. Должны же были нам, в конце-концов, показать что-нибудь широкоформатное под Dolby surround?! Наш Перун регулярно гром и молнии метал по 120 децибелл!
Но нет. Все чудеса митрополитов и епископов ограничивались возведением монастырских стен, размножением вручную служебных книг и сбором пожертвований во имя Господне.
Случались скорее античудеса. То в 1123 году принародно красиво рухнула церковь в Переяславле, то там же была построена невиданная каменная баня.
В общем, реальные Чудеса нам не показывали; в лучшем случае о них сообщали устно. Святой епископ Новгородский Никита, например, рассказывал, что чудесным образом избежал жестоких искушений плоти, понятных при пострижении с юных лет. Однажды в Печерской обители к нему явился светлый ангел. Никите показалось, что это шикарная блондинка с объемным местом для креста, но при ближайшем ознакомлении, выяснилось, что это не кто иной, как лично Диавол!
Дьявол сказал, что нечего тебе, пацан, глупостями при свечах заниматься, займись наукой - у тебя голова светлая!
Так Никита и поступил. Бросил стучать головой в пол, стал читать ветхозаветные и прочие доступные книжки, начал принимать мирских посетителей, давать им житейские советы, изрекать предсказания, приобретать таким образом суетную славу. Но вот что странно! В любых науках ему не было равного, с любым ученым он вел дискуссию на убой, но только речь заходила о Евангелии, как Никиту начинало корчить изнутри, от печенки или наоборот - от селезенки.
Пришлось парня спасать. Целый сонм праведников в составе игумена Никона, Исаакия-святого, Григория-чудотворца, Матвея-прозорливца, знакомого нашего Нестора-летописца и прочих уговаривали монашка отречься от Искусителя. Групповой сеанс помог. Никита вышел из кельи дурак-дураком, "внезапно лишился всех знаний" и стал по-новой мычать аз-буки-веди, осваивать основы иноческой жизни. А вы говорите, нет чудес!
Самые чудеса происходили на почве именно церковного строительства. Вот приезжает в Муром - в наше языческое сердце - князь Константин Святославич. До него здесь благополучно угробили святого мученика князя Глеба Владимировича. Естественно, Константин пришел с войсками. Его сын Михаил поехал в город договариваться, но договаривался слишком гордо, и тело его вскорости спланировало со стены. Войска взяли город в кольцо. Муромчане взвесили соотношение пехоты, конницы и согласились сосуществовать полюбовно. То есть, ты нам - князь, но церковь твою - на хрен. Константин с хреном согласился, вошел в город, захватил все опорные точки и стал в нарушение пакта строить церкви. Вся работа по управлению городом свелась у Константина к уговорам городской верхушки: "Когда же вы, черти, вступите в нашу веру?".
Муромцев достали окончательно, и они взялись за дубье. Мысль была такая, чтобы князь, все его прожорливое семейство и наглые греки шли к своим чертям поздорову.
Но тут Константин одел парадные одежды, попы тоже принарядились, они стали красиво петь, вышли к "бесчисленному сборищу бунтовщиков" с иконой, и дикари в неопознанном ужасе попадали наземь, как пшеница под залпами Перуна.
- Крести нас, отец! - будто бы выли зомбированные муромцы...
Таковые же чудеса, явно списанные друг у друга, приводят еще несколько церковных просветителей.
Более-менее приличное Чудо случилось-таки на родине нашего Православия - в Херсонесе. В 1095 году половцы разгромили Киево-Печерский монастырь и всю братию во главе с преподобным Евстратием продали херсонскому еврею. Этот достойный человек захотел улучшить свойства товара для перепродажи и стал принуждать Евстратия и 50 его сострадальцев к отречению от веры. За это церковный Историк далее зовет еврея не иначе как "жидовин". И вот, значит, на категорические требования Жидовина Евстратий гордо отвечает, что лучше нам сдохнуть, - ты нас все равно не кормишь, - чем подчиниться наглому наезду.
- Ну, как хотите, - сказал Жидовин, - мне расходов меньше.
Но перестарался гадюка! Товар с голодухи испортился весь. Ну, почти весь, потому что в камере к утру, кроме Евстратия, ни одной живой скотины не обнаружилось.
Жидовин рассверепел уже чисто экономически. Евстратий был распят на кресте. Уж в кого рядился иудей, нам не написали, типа представлялся на своей доморощенной Голгофе Каифой или пилатчиком недорезанным, но лично вонзил в грудь Евстратию копье римского образца. По сценарию Евстратий должен был воззвать к Господу: за что мне чаша сия, да прими в свои руки Дух мой; но Евстратий сказал конкретно, что вам, жидам пархатым, больше здесь не жить! Я вас всех гадов изничтожу, как только доберусь до Отца небесного!
Жидовин не больно расстроился, снял Евстратия с креста и бросил в волны Черного моря. Оттуда и Чудо подоспело. На горизонте, на траверзе Севастопольской бухты немедленно забелел парус одинокий, приблизился, оказался имперской галерой. На берег соскочил вертлявый малый в казенной одежке и сходу начал читать публике приговор:
1. Всех жидов вот за эти антихристовы безобразия из Херсонеса изгнать.
2. Имения их отнять в казну.
3. Старейшин жидовских, а особенно тебя, Жидовин, казнить немедля.
Что и было исполнено на месте. Ошарашенные зрители, - в основном, естественно, евреи, - хором запросились креститься.
Вот это Чудо! Организовать в мгновение ока сложнейшую бюрократическую процедуру с высшей мерой на конце! Тут даже я кричу "браво!". И "бис".
Тут же играют на бис.
Половцы, оказывается, не всех православных продали Жидовину. Самого крупного карася - преподобного Никона Сухого - полевой командир оставил себе. Ему стало известно, что за Никоном стоят некие семейные, деловые или политические круги, способные дать реальный выкуп. С выкупом пришли незамедлительно.
Но Никон уперся. Он заблажил, что нечего деньги портить. В его пленении виноват лично Господь, - обещал царство Небесное, а подсунул ханство Половецкое! - пусть сам теперь выкупает! Откупщики удалились в досаде. Половчанин озверел. Ничто так не корчит наших кочевников, как прощупанная, но уплывающая сумма выкупа.
Никон стал подвергаться ежедневным пыткам и побоям. Кормить тоже стали с паузой. Через три года кровопускания Никон начал громко прорицать из ямы, что не пройдет и трех дней, как он окажется в Киево-Печерской лавре! Половчанин понял это просто: хочет бежать, зараза!
Никону перерезали подколенные сухожилия, надели оковы. В оцепление ямы стали все вооруженные мужчины табора. Теперь не побегаешь!
Но вот, номер! Бойцы смотрят на Никона, не мигая, до сухости глаз, и вдруг он прямо в яме начинает терять оптическую плотность! Туманится, рябит, исчезает вместе с казенными кандалами. В этот же самый миг, за 600 верст от ханской ставки, прямо у алтаря Киево-Печерского храма, принародно из воздуха сгущается сметанная субстанция, и подзабытый Никон предстает богомольцам целый и невредимый - в кандалах, с подрезанными жилами.