- Нет! Дочка моя собирается суп варить. Говорит, что помнит, как мама это делала, она же ей помогала на кухне, когда та еще здорова была. И вот решила самостоятельно полный обед приготовить! Но котлеты я ей куплю, конечно, готовые. Поможете выбрать?
- Ох, Петр Петрович! Да разве она справится? А хотите, я приеду и сварю вам обед? - предложила Верочка, молодая и незамужняя наша сотрудница.
- Нет, Вера, спасибо вам большое, но лучше не надо. Не хочу я мою маленькую хозяюшку обижать недоверием.
Мы, естественно, помогли ему выбрать и мясо, и котлеты. Вдобавок к покупкам он купил большой торт.
- Зачем вам на двоих такой большой торт? - спросили мы. - Взяли бы поменьше.
- Ну нет! В честь парадного обеда и торт должен быть парадный. Да вы не волнуйтесь: что останется - поставим в холодильник и будем после доедать.
В понедельник все как одна сотрудницы накинулись на Петра Петровича с расспросами:
- Ну, и каким же обедом вас дочка накормила? Рассказывайте!
Петр Петрович расплылся в довольной Улыбке и откинулся на стуле, победно оглядев собравшихся вокруг женщин.
- Обед как обед. На первое рисовый суп на мясном бульоне, на второе картошка с котлетами, а на третье чай с тортом.
- И что - все можно было есть? - недоверчиво спросила Нина Федоровна.
- А то! Я ел да нахваливал. Котлетки, правда, самую чуточку недожарились, но сегодня, надо полагать, дожарятся до конца: она же на два дня обед готовила. А картошка была сварена в самый раз и даже посолена в меру. С супом вышла маленькая незадачка, и вы, девушки, нам тут должны помочь советами. Доченька моя помнила, что мама минут за десять до окончания варки клала в суп приправы, а вот какие - не заметила. Ну она и положила все подряд: перец, лавровый лист, гвоздику, корицу и мускатный орех. Я-то ей тоже ничем в этом вопросе помочь не мог.
- Мускатный орех - в суп, подумать только! Ну и как же вы, Петр Петрович, ели этот суп? - спросила Верочка с ужасом.
- Ел. Чихал, но ел. Удивительно вкусный был суп, если не считать запаха! Но мы потом тортиком все заели.
- Ну, поздравляю вас, Петр Петрович, с маленькой хозяйкой! - сказала Нина Федоровна.
- Спасибо. Это ведь и вправду маленький праздник был у нас. Но только вы мне теперь подскажите, какие приправы и сколько надо в суп класть, а я уж дочке передам. Заодно посоветуйте, какую бы мне кулинарную книжку для нее купить, чтобы попроще была?
- А есть, Петр Петрович, такая специальная книжка для девочек, называется "Маленькая хозяйка".
- Спасибо, Нина Федоровна! Сегодня же заеду в книжный магазин и спрошу!
С этого времени наш Петр Петрович стал с каждым днем оживать и меняться к лучшему. И курить стал меньше, предпочитая вести разговоры с сотрудницами отдела о домашнем хозяйстве, явно с целью потом передать их советы дочери. А женщины с искренним интересом расспрашивали его, что он ел накануне на ужин и сегодня за завтраком.
- На ужин у нас вчера были просто восхитительные макароны с потрясающим томатным соусом! - говорил он с гордостью. - А на завтрак вареные яйца. Всмятку!
- Вот вы и оживать стали, Петр Петрович, отходить от горя начали, - как-то сказала ему Нина Федоровна.
- Это все доченька, хозяюшка моя дорогая! Она и сама ожила, плакать по ночам перестала. И учиться, представьте, лучше стала, несмотря на все свои хозяйственные заботы!
А я-то как приду с работы и увижу, что она в мамином передничке у плиты хлопочет, обед мне разогревает, - и знаете, Нина Федоровна, - тут он понизил голос, - кажется мне, что за ее спиной невидимо стоит наша мама и подсказывает ей. Как будто помогает. А может, так оно и есть? Ведь она мамина дочка!
БОЛЬШАЯ СТИРКА
Сны Ольги Павловны
- Мамочка, ну поехали со мной в Изборск, пожалуйста! Как я тебя тут одну оставлю в таком состоянии? Я бы сама с тобой осталась, но у меня же школа, сама понимаешь! - Лидия Николаевна работала директором школы и после похорон отца должна была вернуться к себе в Изборск, а мать никак не соглашалась ехать с нею.
- Не могу, доченька, никак не могу, и не проси! - говорила Ольга Павловна. - Как я папу одного сразу оставлю, могилку его брошу? И дел у меня дома полно: надо все убрать, перестирать…
Квартира родителей и впрямь за время долгой болезни отца была запущена: окна не вымыты с прошлого года, хотя уже был конец мая, шторы тоже давно не стирались, пыли кругом полно. - Да брось ты все, мама! Поедешь со мной поживешь на свежем воздухе, отвлечешься немного от горя… А потом у меня будет отпуск, и мы вместе вернемся и сделаем и уборку, и даже ремонт.
- Нет-нет, не уговаривай, Лидуся, не поеду! У меня одной стирки сколько…
- Ну так давай все соберем и в прачечную сдадим!
- Нет, папины вещи я должна сама все перестирать.
- Ну а это еще зачем? Папа никогда ничего не имел против прачечной, он даже сам иногда туда белье носил и приносил обратно.
Лидия Николаевна улыбнулась, вспомнив, как ее отец, бравый капитан первого ранга, помогал "своим девочкам" по хозяйству, когда бывал не в море: сам ходил на рынок за картошкой, делал разный мелкий ремонт в квартире и разбирался с прачечной. Он только требовал, чтобы грязное белье было сосчитано и переписано дома и аккуратно сложено в чемодан: он не то что с узлом каким-нибудь, но и с дорожной сумкой стеснялся ходить по улицам, будучи в морской форме. А без формы он и не ходил никогда, разве что летом в отпуске, на юге.
- Папины вещи надо отдать бедным, - сказала Лидия Николаевна матери. - Нельзя их хранить, это не по-православному.
- Папа твой не такой уж и православный был, Лидуся. Скорее, как я: Бог у нас в душе, а не в храме. Это ты у нас неизвестно в кого такая церковница уродилась, а папа и в церковь никогда не ходил.
- Ходил! И меня водил в детстве в Никольский собор, мы с ним свечки ставили.
- Ах, ну это у них, у моряков, такая традиция была - перед выходом в рейс пойти в Никольский собор и поставить свечку Николаю Угоднику. Собор-то так и называется - Морской.
- Значит, все они были верующими, хот и не церковными, вот святитель Николай за них и молится.
- Очень помогли молитвы твоего Никола Угодника моему Николаю! Сколько же о страдал, бедный, перед смертью!
- А священника ты так к нему и не позвала, не соборовала его, как я просила?
- Нет, доча, не стала я звать священника, не решилась, путать папу не захотела.
- Что значит "пугать"? Как это можно человека священником испугать?
- Он увидел бы священника и сразу догадался, что умирает. Да еще соборование это которое, говорят, никому не помогает…
- Ты думаешь, мама, умирающие не догадываются, что умирают? Это мы вокруг них заговор молчания устраиваем, головы морочим вместо того, чтобы помочь к смерти приготовиться. И как это "соборование не помогает"? Откуда статистика - "из лесу, вестимо"? Ох, мамочка, мамочка… Соборование если даже не исцеляет человека, то очищает его душу, облегчает ему переход в другую жизнь. Между прочим, многие врачи говорят, что после соборования даже у тяжелых раковых больных часто прекращаются мучительные боли.
- Ну что уж теперь говорить…
- Да, это верно. Слава Богу, хоть похоронили по православному обряду. Ты не забудь, мама, что через два дня будет девятый день, обязательно надо будет панихиду по папе заказать. Я тоже у себя в Изборске закажу.
- Опять панихида? Мне так тяжело было в церкви, доченька, что уж и не знаю, выдержу ли еще одну… Это что, положено так?
- Да, мама. И на сороковой день тоже обязательно. Послушай, давай я на сороковины папины приеду, мы вместе отстоим панихиду в храме, закажем литию на папиной могиле, а потом вместе поедем ко мне.
- Там посмотрим…
Но на сороковины отца у Лидии Николаевны приехать в Петербург не получалось: в школе начался летний ремонт, надо было остаться и приглядывать за рабочими-гастарбайтерами. Она позвонила матери и снова принялась звать ее в Изборск.
- Нет, доченька, не проси, не приеду. Дел у меня много… Стирка большая…
Что это у тебя, мама, все стирка да стирка! Что же ты там стираешь так долго?
- Да все папины вещи…
Лидия Николаевна поворчала на мать, но смирилась. А перед началом учебного года сама поехала за ней, заставила бросить свою "большую стирку" и все-таки увезла ее в Изборск.
И после первой же ночевки Ольги Павловны в Изборске все разъяснилось. Лидия Николаевна вставала всегда рано. Она привела себя в порядок, помолилась, приготовила завтрак на двоих и пошла будить мать-и застала ее лежащей в постели всю в слезах.
- Мамочка, что случилось?
- Коля… Папа твой… Коля и здесь мне приснился! Я думала, что хоть тут у тебя смогу спокойно спать, без этих мучительных снов! Ведь каждую ночь, ну просто каждую ночь!.. - она зарыдала, уткнувшись в плечо дочери.
Когда она выплакалась, Лидия Николаев на заставила ее подняться с постели и повела умываться. А за завтраком спросила:
- Так папа, значит, все время тебе снится, да, мамочка?
- Почти каждую ночь. Если только совсем со стиркой замучаюсь да снотворных наглотаюсь - тогда бывает перерыв…
- Расскажи мне, как он тебе снится?
- Ох, доченька, это так тяжело, так тяжело…
- Все равно расскажи, тебе же легче станет.
- Понимаешь, сон мне один и тот же снится. Сначала я слышу звонок в дверь, иду, открываю - а там стоит наш папа. Но в каком виде! Форма на нем полинялая, рукава обтрепаны, нашивки "краба" на фуражке нет, а сама фуражка вообще выгорела до зелени и рубашка грязная, а воротничок просто черный; и ботинки у него не чищены, шнурки в узелках, а галстук в веревочку закручен; сам он худой и небритый, щетина на лице и усы отросли и обвисли. Ты же знаешь, какой аккуратист и чистюля был твой отец, он ведь уже и лежа в постели сам каждый день брился.
- Господи! - воскликнула Лидия Николаевна, во все глаза глядя на мать, и тоже заплакала.
- Погоди, это еще не самое страшное.
А в руках у папы узел: грязное белье, увязание в серую грубую простыню, по виду бязевую - каких у нас и дома-то никогда не было. И вот он каждый раз протягивает мне этот узел и просит: "Оля! Ну постирай же ты мне белье! Ведь я тут хуже всех одет, перед людьми неловко… Мне тут хорошо, но так стыдно, так стыдно перед всеми за свой вид! Ты уж постирай, Оленька!" И слезы у него по щекам небритым так и катятся… Ну я и просыпаюсь уже в слезах и потом целые дни напролет плачу. Все-все его белье я перестирала-перегладила, все рубашки его накрахмалила! Костюмы его не стала в чистку сдавать, а сама своими руками выстирала и потом тщательно отпарила. И ничего не помогает! Я думала, что хоть здесь он перестанет мне сниться, так ведь нет, вот в первую же ночь и приснился… - И Ольга Павловна опять горько заплакала.
- Ах, мамочка, глупенькая ты моя мамочка! Неужели ты не понимаешь, о чем папа тебя просит, о какой стирке он говорит?
- Об одежде, о белье…
- Да нет же! Это только образ того, что ему от тебя надо, - ну, чтобы ты догадалась и сама поняла.
- Что я должна понять?
- Что надо молиться Богу о прощении его грехов - вот о какой стирке речь!
- Ты думаешь?
- Да я в этом уверена! Папа говорит с тобой тем языком, который тебе понятен Одежда, белье - это символ его нераскаянных, неотмытых грехов.
- А почему же он снится не тебе, ведь ты у нас в этом лучше разбираешься - в грехах?
- Да потому, что я - его дочь, а дети, конечно, могут и должны молиться за родителей, но только об их грехах им нечего размышлять. А вот ты - ты совсем другое дело: кто лучше знает грехи мужа, чем его жена? Вы же с ним были и остались одна душа.
- Это верно, мы всю жизнь с ним душа в душу прожили. Так что же я должна теперь делать, по-твоему?
- Отмаливать папины грехи. Записки на Литургии за него подавать, поминание в храмах и монастырях заказывать, милостыню раздавать. Но прежде чем все это делать, самой тебе исповедаться надо и причаститься.
- Ох! Я ведь последний раз причащалась в двенадцать лет, когда еще твоя бабушка была жива. С тех пор полвека прошло! Но я готова. В Бога-то я верю как-никак… Да пора же и мне о душе подумать, годы напоминают. Так ты думаешь, это ему поможет, если я начну жить церковной жизнью и о нем молиться?
- А вот сама увидишь!
В пятницу после занятий Лидия Николаевна поехала в Печоры: там жил и служил ее духовник, иеромонах отец Василий.
- Батюшка, дорогой, а у меня для вас подарок! Я к вам одну заплутавшую душу хочу привести на беседу, ну и на исповедь, если получится.
- Еще одну заплутавшую душу? Да уж ясно, какие от вас подарки мне, старому! Нет чтобы носочки связать батюшке и успокоиться на этом, как другие прихожанки, а вы все души да души мне доставляете! - засмеялся отец Василий. - Душа-то хоть православная на этот раз?
- Православная. И даже когда-то в храм ходила и причащалась.
- И как давно эта ваша душа у исповеди не была?
- Пятьдесят лет, батюшка!
Ахти мне, иерею немощному! - ахнул батюшка. - Да, вот уж подарочек! Ну, ведите, ведите свою заблудшую душеньку. И поскорей ведите, а то уведут лукавые в сторону.
Вы-то уж знаете, как они действуют, когда кто-то в храм направляется.
- Бесовские шлагбаумы?
- Они самые.
- Так можно ее прямо завтра на всенощную привести, чтобы потом вы с нею побеседовали?
- Нужно! Ведите!
Но узнав, что "заблудшая душенька" - родная мать Лидии Николаевны, отец Василий беседу в субботу отменил.
- Едем прямо сейчас к вам домой! - заявил он и быстрым шагом направился к своей машине, старенькой, разбитой на псковских дорогах "Волге". Они поехали в Изборск, домой к Лидии Николаевне. Там он имел сначала долгую беседу с Ольгой Павловной, а потом исповедал ее. А после исповеди еще чайку с ними попил и о снах с ними поговорил.
- Про такие сны я часто слышу. Мы о них ничего не знаем: может, это собственные наши душа и совесть нам через сон подсказывают, как именно мы можем и должны нашим умершим послужить, а может, это сам Господь Бог, по великому и неизъяснимому Своему милосердию, дает нашим дорогим отшедшим возможность во сне поведать нам о своей нужде. Святые отцы учат большой веры снам не давать, потому что сны и бесами насылаются. Но такой сон, следствием которого явится ваш собственный приход в храм и ваша усиленная молитва за усопшего супруга, - это уж точно не от бесов!
В эту ночь Ольге Павловне снова приснился муж. Он стоял все в той же заношенной морской форме, но уже не плакал и ни о чем не просил - только смотрел на Ольгу Павловну умоляющими глазами. На следующий день, в субботу, она на местном автобусе поехала с дочерью в Печоры на всенощную, а после службы еще раз исповедалась и потом дома слушала, как дочь читает долгие молитвы - "Последование ко святому причащению". Она так устала от новых впечатлений, что после молитв уснула сразу и очень крепко, и в эту ночь ей ничего не снилось.
В воскресенье она причастилась - впервые после пятидесятилетнего перерыва; на этой Литургии она впервые подала записку за упокой раба Божьего Николая. А в понедельник она на рассвете пришла в комнату Лидии Николаевны и разбудила ее.
Доченька, проснись! Ты только послушай, что мне что приснилось! Снова во сне услышала звонок, открыла дверь и увидела твоего папу. Он стоял такой радостный, помолодевший, свежевыбритый, в новенькой форме и белоснежной рубашке. А в руке у него был маленький чемоданчик, с которые он обычно уходил в рейс. Помнишь?
- Помню, мама. Он еще после рейса в нем рубашки в прачечную относил.
- Вот-вот! И говорит он мне: "Спасибо тебе, Оленька! Теперь и я одет не хуже других и мне больше не стыдно. Вот еще бельишко осталось, ты уж постирай, ладно?" - и протягивает мне чемоданчик. А я его беру и тут же просыпаюсь. И у меня так легко-легко на сердце! Я никак больше не могла оставаться в кровати, ты уж прости, что я разбудила тебя!
- Ничего, ничего, мамочка! Правильно сделала, что меня разбудила. Ну вот, теперь ты веришь, что исполнила его просьбу, правда?
- Да, мне тоже так кажется! - сказала Ольга Павловна и… заплакала. Но это были уже слезы облегчения и радости.
С тех пор такие сны Ольге Павловне уже больше не снились.
КРАСНАЯ РУБАХА С ВАСИЛЬКАМИ
"Страшнее моего горя и на свете не бывает!" - сказала по телефону моя подруга Татьяна, когда я позвонила ей в Вятку, узнав о ее несчастье. В общем-то я с нею была согласна: какое горе может сравниться с потерей единственного сына, двадцатитрехлетнего здорового молодого человека, только что закончившего институт, успешно начавшего самостоятельную жизнь и, между прочим, собиравшегося вот-вот жениться?.. И смерть какая-то странная, наводящая ужас и оторопь: он скончался во сне от остановки сердца, ничем перед этим не болея ни одной минуты, и причину смерти врачи установить так и не смогли. Потеря маленького ребенка - страшная беда и тяжелое переживание, но у молодой мамы есть хотя бы надежды родить другого, а вот у Татьяны, которой было уже далеко за сорок, такой надежды уже не было. Да и муж ее умер лет пятнадцать тому, назад, тоже, кстати, от остановки сердца во сне, как и Владик. Больше она замуж не вы ходила и даже не пыталась, решив всю жизнь отдать единственному сыну…
Часами беседовали мы с Татьяной по телефону; чем я еще могла помочь ей, если между нами сутки езды на поезде? Так прошло полгода, и я видела, что горе ее остается таким же безысходным и даже не притупляется. Надо было изловчиться, выкроить время и просто поехать к ней и там на месте смотреть, что можно сделать. В общем, отправилась я в Вятку, по дороге в поезде размышляя, чем же мне помочь моей подруге, как ее утешить, как помочь выползти из-под придавившей ее каменной беды? И как объяснить ей, маловерной, что в таком горе может помочь только одно - молитва Господу? Причем поможет это и ей, и ее сыну. Вот последнее объяснить оказалось труднее всего.
- Танюша, но ты же верующий человек, ты же должна понимать, что сын тебя покинул не навсегда, придет время - и вы с ним встретитесь! А сейчас ты можешь помочь твоему Владику молитвами, милостыней, - завела я по пятому кругу, когда мы наполнили водой и включили третий электрочайник.
- Это ты так говоришь!
- Не я, а Православная Церковь и Святое Писание.
- Ну да, я знаю, слыхала, читала… И батюшка в храме мне то же самое сказал, когда Владика отпевали… Но я все время думаю, а что, если наша Церковь ошибается, и никому из умерших молитвы оставшихся на земле на самом деле не помогают?
- Слезы твои, думаешь, Владику очень помогают?
- Да нет, конечно. Только как же мне не плакать?