Она так взволнована, будто это игра такая. На миг я до того разозлилась, что даже забыла об усталости.
- Мисс Скитер, - шепчу я, - а вам не кажется, что это может быть опасно?
- Нет, если мы будем осторожны…
- Ой, умоляю вас. Знаете, что со мной будет, если мисс Лифолт узнает, что я судачу о ней за ее спиной?
- Мы ей ничего не скажем. Вообще никому. - Она понижает голос, но совсем немножко: - Это будут анонимные интервью.
Молча смотрю на нее. Она что, ненормальная?
- Вы слышали, что произошло сегодня утром с чернокожим пареньком? Его избили монтировкой за то, что он по ошибке зашел в туалет для белых.
Она растерянно моргает:
- Я, конечно, знаю, что положение сложное, но не думала…
- А моя кузина Шайнель из округа Коутер? Ее машину сожгли - за то, что она зарегистрировалась на избирательном участке.
- Никто прежде не писал такой книги… - лепечет она, наконец-то шепотом. Видать, начинает кое-что понимать. - Мы откроем новую тему. Это ведь такие перспективы…
Несколько служанок в униформе идут мимо моего дома. Косятся на меня, явно гадая, чего это я сижу на ступеньках рядом с белой женщиной. С досады стискиваю зубы. Вечером телефон будет разрываться от звонков.
- Мисс Скитер, - медленно, чтобы дошло, произношу я. - Если я это сделаю, могут сжечь мой собственный дом.
Мисс Скитер начинает грызть ноготь.
- Но я уже… - И прикрывает глаза.
Хочется спросить, что именно она "уже", но боязно услышать ответ. Она роется в сумочке, достает листок бумаги, пишет на нем номер телефона.
- Но вы можете хотя бы подумать об этом?
Вновь вздыхаю, не отводя взгляда от двора. Как могу мягко отвечаю:
- Нет, мэм.
Она кладет листок на крыльцо между нами, встает и идет к своему "кадиллаку". Я слишком устала, чтобы подняться. Просто гляжу, как машина медленно едет по улице. Мальчишки, играющие в мяч, отбегают в сторонку и тихо стоят, будто похоронную процессию провожают.
Мисс Скитер
Глава 8
Медленно еду по Гессум-авеню в мамином "кадиллаке". Маленький черный мальчик в брезентовом комбинезончике, сжимая в руках красный мяч, провожает меня глазами. Смотрю в зеркало заднего вида. Эйбилин в своей белой униформе по-прежнему сидит на крыльце. Она даже не отвела взгляда от желтой проплешины на газоне, произнося свое "Нет, мэм".
Я-то думала, это будет похоже на визит к Константайн, когда чернокожие дружелюбно махали руками и улыбались, радуясь маленькой белой девочке, чей папа владеет большой фермой. Но здесь я встречаю лишь настороженные недобрые взгляды. Мальчик разворачивается и спешит спрятаться за домом, перед которым собралось человек шесть чернокожих с сумками и подносами в руках. Нужно придумать что-нибудь, что поможет убедить Эйбилин.
Неделю назад ко мне постучалась Паскагула:
- Мисс Скитер, междугородный звонок, вас спрашивают. Мисс… Штерн, кажется?
- Штерн? - удивилась я. И тут же подскочила: - Может быть… Штайн?
- Я не знаю, может, и Штайн. Слышно не очень хорошо.
Я пулей пронеслась вниз по лестнице, зачем-то на ходу приглаживая растрепанные волосы, будто готовилась к личной встрече. Схватила трубку телефона, висящего на стене в кухне.
Тремя неделями раньше я напечатала письмо на белой мелованной бумаге. Три страницы, с подробным изложением идеи и небольшой ложью. Каковая заключалась в том, что одна трудолюбивая и уважаемая чернокожая служанка согласилась дать мне интервью и в подробностях рассказать, что значит работать у белых женщин нашего города. Взвесив "за" и "против", я решила, что информация о том, что она уже согласилась, выглядит гораздо более привлекательно, чем тот факт, что я планирую попросить помощи у прислуги.
Пробираюсь в кладовку, волоча за собой телефонный провод. От пола до потолка тут полки, уставленные банками с маринадами, супами, патокой, сушеными овощами и консервами. Еще со школьных времен я пряталась здесь, когда нужно было поговорить без свидетелей.
- Алло? Евгения слушает.
- Не кладите трубку, соединяю.
Серия щелчков, а потом откуда-то издалека низкий, почти мужской голос произносит:
- Элейн Штайн.
- Алло! Это Скит… Евгения Фелан из Миссисипи.
- Да, мисс Фелан, я вам и звоню. - Слышу, как чиркает спичка, потом собеседница коротко затягивается. - Я получила на прошлой неделе ваше письмо. И у меня есть несколько замечаний.
- Да, мэм. - Присаживаюсь на большую жестянку, сердце бешено колотится. В трубке все время помехи, что неудивительно - до Нью-Йорка тысяча миль.
- Кто подал вам эту мысль? Насчет опроса домашней прислуги. Любопытно.
Никаких предварительных любезностей или приветствий, никаких реверансов. Понятно, что лучше всего отвечать прямо на поставленный вопрос.
- Я… понимаете, меня вырастила чернокожая женщина. Я знаю, какими простыми и… какими сложными могут быть отношения между домашними и прислугой. - Говорю неловко и скованно, словно урок отвечаю.
- Продолжайте.
- Вот я и хотела бы написать об этом с точки зрения прислуги. Цветных женщин, которые здесь работают. - Мысленно пытаюсь представить лицо Константайн, Эйбилин. - Они воспитывают белых детей, а двадцать лет спустя эти дети становятся их работодателями. Ирония заключается в том, что и мы любим их, и они любят нас, но… Мы даже не позволяем им пользоваться нашим туалетом.
В ответ только молчание.
- И всем известно, как к этому относятся белые, - взять хотя бы знаменитую Мамушку, которая всю жизнь посвятила белому семейству. Маргарет Митчелл это прекрасно описала. Но никто никогда не спрашивал саму Мамушку, а что именно она чувствует. - Капли пота уже сползают по груди, оставляя пятна на хлопковой блузке.
- То есть вы хотите продемонстрировать точку зрения, не исследованную прежде, - уточняет миссис Штайн.
- Да. Потому что никто никогда об этом не говорил. Здесь вообще это не обсуждают.
Элейн Штайн раскатисто хохочет.
- Мисс Фелан, я жила в Атланте. Шесть лет, со своим первым мужем. - У нее выраженный акцент янки.
Эта слабая связь меня несколько вдохновляет.
- Значит… вы понимаете, что я имею в виду.
- Вполне достаточно, чтобы убраться оттуда, - говорит она, и я слышу, как она шумно выпускает дым. - Знаете, я прочла ваши наброски. Это действительно… оригинально, но не пойдет. Какая же прислуга, находясь в здравом уме, расскажет вам правду?
В щелке под дверью торчат розовые мамины шлепанцы. Стараюсь не обращать на них внимания.
- Первая из интервьюируемых… жаждет рассказать свою историю.
Не может быть, чтобы миссис Штайн вот так сразу разоблачила мой блеф.
- Мисс Фелан, эта негритянка действительно согласилась откровенно поговорить с вами? - По тону Элейн Штайн понятно, что вопрос не требует ответа. - О своей работе в белой семье? В таком месте, как Джексон, штат Миссисипи, это чертовски рискованная затея.
Тут-то я и почувствовала первый укол тревоги, подумав, что, возможно, Эйбилин будет не так легко убедить. Но даже не подозревала, что она может ответить так, как ответила на ступенях своего дома неделю спустя.
- Я видела в новостях, что творится у вас на автобусных остановках, - продолжает миссис Штайн. - И как в тюремную камеру, рассчитанную на четверых, заталкивают пятьдесят пять негров.
- Она согласилась, совершенно точно.
- Что ж, впечатляет. И вы полагаете, остальные тоже станут беседовать с вами? А что, если их хозяева узнают?
- Интервью будут проходить в тайне. У нас здесь и вправду несколько небезопасно.
В действительности я и не представляла, насколько это опасно. Я четыре года провела в изоляции, в отрезанной от мира комнате общежития, читая Китса, Эудору Уэлти и беспокоясь исключительно о курсовых работах.
- Несколько небезопасно? - В трубке раздается смех. - Марши в Бирмингеме, Мартин Лютер Кинг. Чернокожие детишки, которых травят собаками. Дорогая моя, это самая острая национальная проблема. Но, простите, эта тема не пройдет. Ни в виде статьи, поскольку ни одна южная газета не станет ее публиковать. И уж точно не в виде книги. Сборник интервью не будет продаваться.
- Ох… - Прикрыв глаза, чувствую, как возбуждение спадает. - Ох.
- Но я позвонила, чтобы сказать, что это отличная идея. Однако опубликовать такой материал невозможно.
- А что, если…
- Евгения, с кем ты там разговариваешь? - раздается мамин голос.
Она пытается приоткрыть дверь, но я резко захлопываю ее и, прикрыв трубку, успеваю прошипеть:
- Я говорю с Хилли, мама…
- В кладовке? Ты ведешь себя как подросток…
- А впрочем… Полагаю, я могла бы почитать ваши материалы. Издательскому бизнесу не помешает встряска.
- Правда? Ой, миссис Штайн…
- Я не сказала, что согласна. Делайте свои интервью, а там посмотрим, будет ли результат стоить судебных преследований.
Я издаю целый ряд невнятных звуков, прежде чем в состоянии произнести:
- Благодарю вас, миссис Штайн. Не могу выразить, насколько ценна для меня ваша помощь.
- Пока благодарить не за что. Если нужно будет со мной связаться, звоните Рут, моему секретарю.
И связь прерывается.
В среду в бридж-клуб Элизабет я прихватываю старую сумку. Красную. Уродливую. Но сегодня она необходима.
Это единственная сумка, в которую помещаются письма Мисс Мирны. Кожа потрескалась и потерлась, толстая лямка оставляет коричневый след на белой блузке. Это садовая сумка бабушки Клэр. Она носила в ней садовые инструменты, и дно все еще усыпано семечками подсолнуха. Сумка мне совершенно не идет, но это неважно.
- Две недели, - встречает меня Хилли, поднимая два пальца вверх, - и он приедет.
Она улыбается, мне остается только улыбнуться в ответ.
- Сейчас вернусь, - бросаю я и проскальзываю в кухню со своим баулом.
Эйбилин, как обычно, стоит около раковины. Прошла неделя с тех пор, как я приезжала к ней.
- Добрый день, - тихо произносит она.
Даже по ее позе заметно, как ей неловко и страшно, что я вновь примусь просить о помощи в работе над книгой. Вытаскиваю из сумки несколько писем, и Эйбилин немного успокаивается, настороженно приподнятые плечи опускаются. Я читаю вопрос о пятнах плесени, она тем временем готовит чай, наливает в стакан, пробует. Добавляет сахару в кувшин.
- Да, пока не позабыла, у меня есть ответ на вопрос о пятнах пота. Минни говорит, пусть намажет их майонезом. - Эйбилин выжимает в чай половинку лимона. - А после вышвырнет непутевого мужа за дверь. - Помешивает, пробует. - Минни не слишком ласкова с мужиками.
- Спасибо, я обязательно это запишу, - отвечаю я, а потом как можно более непринужденно вынимаю из сумки конверт. - Да, вот еще. Я должна отдать вам это.
Эйбилин вновь вся сжимается.
- Что там? - спрашивает она, не протягивая руки.
- За вашу помощь. Я откладывала по пять долларов за каждую статью. Здесь тридцать пять долларов.
Эйбилин поспешно отводит глаза:
- Нет, спасибо, мэм.
- Пожалуйста, возьмите, вы их заработали.
Из столовой доносится звук отодвигаемых стульев, голос Элизабет.
- Прошу вас, мисс Скитер. Мисс Лифолт будет сердиться, если узнает, что вы даете мне деньги, - шепчет Эйбилин.
- Ей незачем об этом знать.
Эйбилин внимательно смотрит на меня. Глаза усталые. Я знаю, о чем она сейчас думает.
- Я ведь уже говорила. Простите, но я не могу помочь вам с этой книжкой, мисс Скитер.
Кладу конверт на стол, понимая, что совершила чудовищную ошибку.
- Пожалуйста. Найдите другую цветную служанку. Помоложе. Кого-нибудь… другого.
- Но я ни с кем больше не знакома настолько близко. - Чуть не сказала "дружна", но все же я не настолько наивна. Прекрасно понимаю, что мы вовсе не друзья.
В дверь просовывается голова Хилли:
- Ну же, Скитер, я уже сдаю, - и исчезает.
- Умоляю, - говорит Эйбилин. - Заберите деньги, пока мисс Лифолт не увидела.
Смущенно киваю и заталкиваю конверт обратно в сумку. Похоже, отношения между нами окончательно испорчены. Она решила, что это взятка, дабы вынудить ее дать мне интервью. Взятка под видом благодарности и признательности. Я ведь изначально собиралась дать ей денег, ждала удобного случая, но действительно сегодняшний день выбрала обдуманно. И окончательно напугала ее.
- Дорогая, только попробуй. Оно стоит одиннадцать долларов. Должно подействовать.
Мама загнала меня в угол кухни. Затравленно кошусь на дверь, ведущую в коридор, потом на дверь черного хода. Мама подходит ближе, эта штука у нее в руках, а я вдруг замечаю, какие тонкие у нее запястья, какие хрупкие руки, с трудом удерживающие тяжелый серый прибор. Она толкает меня к стулу, не слишком нежно, надо сказать, и с мерзким хлюпающим звуком выдавливает мне на голову липкое содержимое тюбика. Мамочка уже два дня охотится за мной с чудодейственным средством "Волшебная мягкость и шелковистый блеск".
Двумя руками втирает мазь в мою голову. Надежда в кончиках ее пальцев почти осязаема. Никакой крем не выпрямит мой нос и не уберет лишний фут роста. Не добавит выразительности почти невидимым бровям, не прибавит плоти моим костлявым формам. А зубы у меня и так ровные. Единственное, что она может поправить, - мои волосы.
Мама прикрывает влажную голову пластиковым колпаком. От колпака длинный рукав тянется к прибору.
- Сколько времени это займет, мам?
Она заглядывает в буклет.
- Здесь сказано: "Наденьте чудесную выпрямляющую шапочку, затем включите машину и подождите удивительного…"
- Десять минут? Пятнадцать?
Слышу щелчок, нарастающий гул, затем голову начинает окутывать тепло. Но тут внезапно - поп! Пластиковый рукав вылетает из машинки и начинает трепыхаться, как взбесившийся пожарный шланг. Мама испуганно вскрикивает, хватает его, вновь упускает. В конце концов ей удается поймать и закрепить трубку.
Она облегченно вздыхает, возвращается к буклету:
- "Чудесная шапочка должна оставаться на голове не менее двух часов, в противном случае результат…"
- Два часа?
- Я велю Паскагуле приготовить тебе чаю, дорогая. - Ободряюще похлопав меня по плечу, мама стремительно вылетает из кухни.
Целых два часа я курю и листаю журнал "Лайф". Дочитала "Убить пересмешника". Остается только приняться за "Джексон джорнал". Сегодня пятница, колонки Мисс Мирны не будет. На четвертой странице читаю: "За пользование туалетом для белых юноша ослеплен, подозреваемые допрошены". Кажется, я об этом… точно, уже слышала. И тут же вспоминаю - должно быть, речь идет о соседе Эйбилин.
На этой неделе я дважды заходила к Элизабет, втайне надеясь, что хозяйки не будет дома и я смогу поговорить с Эйбилин, попытаюсь найти способ убедить ее. Но Элизабет, скрючившись, сидела за швейной машинкой, полная решимости соорудить к Рождеству новое платье - очередной зеленый балахон с большой претензией. Она, должно быть, купила по случаю рулон зеленой ткани.
- Ну, ты уже решила, что наденешь на свидание? - спросила Хилли, едва я появилась на пороге. - В следующую субботу?
- Наверное, надо что-нибудь купить, - пожала я плечами.
Тут появилась Эйбилин с подносом, подала кофе.
- Спасибо, - кивнула ей Элизабет.
- О да, спасибо, Эйбилин, - бросила Хилли, добавив сахару в свою чашечку. - Должна сказать, из всех цветных вы делаете лучший кофе в городе.
- Благодарю вас, мэм.
- Эйбилин, - не унималась Хилли, - как вам понравился новый туалет? Прекрасно иметь свое отдельное место, не правда ли?
Эйбилин ответила, не отводя взгляда от трещины на крышке стола:
- Да, мэм.
- Знаете, мистер Холбрук тоже участвовал в строительстве, Эйбилин. Он прислал рабочих и материалы, - улыбнулась Хилли.
Эйбилин хранила молчание, а мне захотелось исчезнуть. "Пожалуйста, - мысленно уговаривала я. - Пожалуйста, только не благодари".
- Да, мэм.
Эйбилин открыла комод, принялась искать там что-то, но Хилли ждала иного ответа. Это было так очевидно.
Прошло еще несколько секунд. Хилли раздраженно кашлянула, и Эйбилин все же пробормотала, низко опустив голову:
- Спасибо, мэм.
И тут же ушла на кухню. Неудивительно, что она не желает со мной разговаривать.
В полдень мама освобождает мою голову от вибрирующего чудо-колпака и помогает смыть с волос липкую массу. Потом быстро накручивает волосы на бигуди, усаживает меня под сушилку в своей ванной.
Час спустя являюсь к ней - покрасневшая, раздраженная и мучимая жаждой. Мама ставит меня перед зеркалом, снимает бигуди, расчесывает громадные валики, образовавшиеся на несчастной моей голове.
И мы обе замираем, потрясенные.
- Черт по… побери, - выдавливаю я. Все, о чем я могу думать: "Свидание. В следующие выходные у меня свидание".
Мама молча улыбается. И даже не отчитывает меня за ругательство. Прическа получилась невероятная. Этот "Шелковистый блеск" и вправду действует.
Глава 9
В субботу, в день свидания со Стюартом Уитвортом, я два часа сижу под "Шелковистым блеском" (предыдущий результат продержался, разумеется, до первого мытья). Высохнув, еду в "Кеннингтон", покупаю туфли на самой плоской подошве и маленькое черное платье из крепдешина. Терпеть не могу ходить по магазинам, но сейчас потратила восемьдесят пять долларов с маминого счета, раз уж она умоляла меня обновить гардероб ("Купи что-нибудь, что скроет твои размеры".) Правда, декольте мама наверняка не одобрит. Ничего подобного у меня никогда прежде не было.
На парковке магазина завожу двигатель, но не могу тронуться с места из-за внезапной боли в животе. Ухватившись за баранку, в десятый раз напоминаю себе, как глупо и смешно желать недоступного. Представлять, что у него голубые глаза, когда видела всего лишь черно-белую фотографию. Надеяться, хотя нет ни малейшего шанса, а только обещания и отложенные встречи. Но платье, вкупе с новой прической, действительно мне очень идет. Ничего не могу поделать - все равно надеюсь.
Четыре месяца назад Хилли показала мне фотографию, мы сидели тогда около ее бассейна. Хилли загорала, а я пряталась в тени, обмахиваясь веером. В июле у меня началась потница и никак не проходила.
- Мне некогда, - лениво отозвалась я.
Хилли сидела на бортике бассейна, толстая и какая-то оплывшая после беременности, но необъяснимо самоуверенная в своем черном купальнике. Брюшко у нее дай боже, но ножки, как всегда, изящные и стройные.
- Я ведь даже не рассказала тебе, кто он такой, - не отставала Хилли. - А он из очень хорошей семьи. - Она, разумеется, имела в виду собственное семейство. Парень приходился Уильяму троюродным братом. - Давай встретимся с ним и посмотрим, как он тебе.
Я еще раз глянула на фото. Прямой ясный взгляд, вьющиеся волосы, и он самый высокий в группе мужчин, стоящих на берегу озера. Но вообще-то фигуры почти не видно за остальными. Может, у него рук и ног нет.