Член колхоза Луценко рассказывает: "Шел я около часу дня через сад. Вдруг как что-то зашипит около меня: чуть на хвост огромной змеи не наступил. Серая. Длиной метра четыре. Как ствол средней яблони".
В последние дни в колхозе начали исчезать кролики. Оказалось, что в прошлом году из зверинца на колхозном базаре исчез индийский удав. Пробравшись за город, удав акклиматизировался и сумел где-то, пережить зимние холода. Сейчас принимаются меры к его поимке".
- Ну что? - спросил заместитель, когда я бросил вырезку на стол. - Убедительно ведь, кажется: дата, фамилия, место, подробности?
Я только развел руками.
- Хорошо, читайте дальше. Вот вам свидетельство очевидцев. Это уже заметка из нашей газеты. От августа прошлого года.
"Охота на удава", - прочел я.
"За последние дни в районе стана 6-й бригады колхоза "Горный гигант" участилась пропажа кур и кроликов. Колхозники знали вора, но на глаза он показывался редко. 8 августа ребята из 6-й бригады играли в саду недалеко от стана и заметили большую змею. Она поднялась до первых ветвей яблони, срывала яблоки и ела. Ребята догадались, что это удав, и побежали в стан. Колхозники вооружились веревками, длинными шестами, и когда пришли к указанному месту, удава уже не было.
Колхозники решили непременно изловить удава живьем".
Я положив газету на стол и посмотрел на заместителя. Он поймал мой взгляд и улыбнулся.
- Вот мы, - сказал он, - то есть редакция - и просим ваш музей дать нам научную консультацию на тему: существует удав в природе или нет. Но только точно, ясно, авторитетно, категорично. Понятно?
- Да понятно-то понятно, - сказал я, переминаясь. - Но неужели это вас действительно интересует?
- А как же? - опять очень весело удивился он. - Как же нас это может не интересовать, дорогой старик? Два года ползает по колхозам какое-то чудо-юдо, пугает народ, срывает работу, портит яблони, душит кур - возьмите, возьмите эти вырезки, покажете в музее! - и никто ничего не знает. Так кого же просить навести ясность, как не республиканскую научную организацию? Но если вы отказываетесь - хорошо! Тогда мы обратимся в филиал Академии наук.
- Да нет, почему же, - пробормотал я. - Почему же мы отказываемся? Мы совсем не отказываемся…
- Ну вот, я тоже думаю, что не надо вам отказываться, - улыбнулся он. - К тому же, материал интересный, необычный, его, конечно, и напечатают и перепечатают, но ясность нужна крайняя. Сами знаете, какое сейчас время, как смотрят на паникеров.
Знаю, знаю, ох как знаю…
Я что-то пробормотал, взял заметку и пошел в отдельный кабинет: надо было обдумать все как следует. Подпись под машинописными строчками, что дала мне секретарша, была: "Д. Никитич" (следовательно, понял я, Добрыня-змееборец). Но я сразу же узнал волшебное перо местного златоуста - Даниила Ротатора. (Так я и не знаю, фамилия это или прозвище.)
"Тихи вершины Алатау, густы и темны леса его, - писал Д. Никитич, - цветисты альпийские луга и полны чудесных плодов яблочные сады предгорий. Синяя птица прилетает в эти сады из Индии. Она гнездится, эта чудесная странница небес - голубого цвета с голосом флейты, - на таких недоступных скалах, куда не ступала еще нога человека. Никто не сумел до сих пор заключить в клетку синюю птицу! До недавнего времени она была единственным индийским гостем, посетившим наш город. Но вот появился и второй гость - молчаливый, таинственный и древний. Несколько лет тому назад наш город посетил передвижной зверинец. В нем были львы и тигры, барсы и пантеры, в бассейне плавал нильский крокодил, а в отдельном павильоне жила огромная, похожая на дракона змея. Днем она спала, свернувшись чудовищными кольцами, а ночью зеленые фосфорические глаза гада… (Колонка про эти глаза; про то, как удав гипнотизирует свои жертвы; про заклинателей змей, про факиров, полколонки про Саламбо и про ее возлюбленного питона и, наконец, колонка про то, как ночью удав загипнотизировал сторожа и сбежал. Как пришли открывать зверинец, сторож спал, растянувшись на каком-то ящике. Когда его растолкали, он сказал, что его загипнотизировали, - а что скажешь иное?)… С этих пор этот легендарный, библейский зверь поселился в яблочных садах Алатау. Два года он был неуловим и невидим. Но неделю тому назад бригадир шестой бригады колхоза "Горный гигант" Иван Федорович Потапов, обходя хозяйскими шагами свой участок…"
Тут я разыскал незанятый телефон и вызвал "Горный гигант". Подошли сразу. Грубый мужской голос спросил, кого надо. Я ответил: Ивана Федоровича Потапова, бригадира шестой бригады.
- Ну вот это я и есть, - ответил тот же голос. - Кто говорит?
Я ответил:
- Музей.
- Ну и что? - спросил Потапов.
Я сказал, что мы хотели получить от него кое-какие сведения.
- Это какие же еще сведения? - спросил он почти враждебно.
Я начал спрашивать его про удава: сам ли он его видел или слышал от кого и есть ли в колхозе еще кто-нибудь, кто его видел? Когда все это произошло?
Потапов слушал-слушал меня, а потом вдруг тихо спросил:
- Командировочные получил?
- Какие командировочные? - не понял я.
- Какие? - крикнул он вдруг. - Золотые! Я вот про твои дела отпишу и сам приеду сдам вам в контору, тогда узнаешь какие! Бездельник! Черт лохматый! "Подпишите мне, пожалуйста, командировочную". И я-то, дурак, подписал, мать твою… - Он с размаху бросил трубку.
Я постоял, посмотрел на секретаря-машинистку, почесал лоб - ничего не понял - и поплелся к себе домой.
Вот тут меня и поймал этот проклятый Родионов. Он сидел на лавочке и ждал. Около его сапог лежала на земле наволочка, набитая до краев чем-то твердым и угловатым.
"Уже на дом стали приходить", - подумал я и спросил:
- Вы ко мне?
- Так точно, к вам! - Он встал. - Мне сегодня сказали, что вы в музее не будете. А у меня сегодня выходной. Я в горах живу. Вот я и осмелился…
Говорил он вежливо, но холодно и важно. И вообще он был весь какой-то подтянутый, с планшетом на бедре, этакий седенький козлик, с бородкой клинышком и строгими, выжидающими глазами. А сверх этого ничего: ни улыбочки, ни лишнего жеста. Парило вовсю, а на нем был бордовый шерстяной жилет и сапоги, на голове фуражка, на фуражке - малиновые "молнии".
"Не отвязаться", - понял я и сказал:
- Ну что ж, пойдем в комнату, - и толкнул ногой дверь. (Она у меня никогда не запиралась.)
Он осуждающе взглянул на меня, но ничего не сказал. В комнате было прохладно и темно. (Директор мне пожертвовал китайские занавески и жестяной вентилятор, и он целые сутки повизгивал и чуть не прыгал по столу.)
- Вы почтовый работник? - сказал я, подвигая старику кресло (кожаное, поповское, с бесшумно взрывающимися пружинами).
- Был, - ответил он, - сейчас уже на пенсии, работаю счетоводом в кооперативе дома отдыха "Каменное плато".
- А это что? Далеко от колхоза "Горный гигант"? - спросил я как будто вскользь.
- Да нет, рядом, - ответил он. - Они на прилавках, в саду, а мы внизу, через Алма-Атинку, у шоссе.
- А вы там кого-нибудь знаете? - спросил я. - Всех знаете? Бригадира Потапова не знаете?
Очень нехороший был у меня тон, какой-то напряженно равнодушный, выспрашивающий, фальшивый. Никак он не мог не заметить этого.
- Это бригадира из шестой бригады? - спросил он. - Нет, не знаю. Так видеть много раз видел, а вот говорить что-то не приходилось.
Я думал, что он спросит: а зачем мне нужен этот Потапов? Но он ничего не спросил, только сидел смотрел на меня и ждал, "Вот черт", - подумал я и спросил:
- Что, змей у вас там, говорят, появился?
Не удивляясь, он пожал одним плечом.
- Да всякое говорят бабы. Я, откровенно говоря, не прислушивался. Мне это все ни к чему. - Он наклонился над своей наволочкой. - Я вот что хотел показать вам. Если разрешите, конечно…
Вся эта сухость, равнодушие, строгий взгляд, издевательская вежливость и учтивость - все это взятое вместе походило просто-напросто на вызов. И не знаю, зачем я протянул ему статью.
- Прочтите.
Он опустил наволочку, полез в карман жилетки, вынул пухлый сафьяновый футляр с золотыми инициалами, открыл, достал очки, надел, потом поднял со стола один лист и стал читать. Я смотрел на него. Читал он внимательно и хмуро. Прочел один лист, положил его на стол, взял другой, потом третий. Читал вдумчиво, не пропуская ни строки. Дочитал до конца все три листа, снял очки, спрятал в футляр, щелкнул им, положил в карман и сказал:
- Ну что ж, вполне художественно. Только вот про синюю птицу - зря, она не голубая, а темно-синяя с отливами, как вороненая сталь. И поймать ее тоже можно. Трудно, но можно. Я ловил. Это вы перемените. Это ведь дрозд, только зовут его - синяя птица. Так вот…
Он снова нагнулся, размотал бечевку на наволочке и достал довольно большую игрушечную лодку с тремя гребцами на корме. Лодка была черная, а фигурки - желто-палевые. Старик поставил игрушку на стол и посмотрел на меня. А я тоже смотрел на нее и думал: да где же все это - и лодку, и фигурки гребцов, стоячих, а не сидячих, - видел?
- Позвольте, позвольте, - сказал я, - да ведь это же… - Я хотел сказать: "Это же из музея игрушек", но почему-то осекся.
Вот только тут он позволил себе чуть-чуть улыбнуться, вернее, не улыбнуться, а только слегка растянуть углы рта.
- Узнали? - сказал он. - Точнейшая копия, могу сказать без хвастовства. Вот вырезал и подношу музею! Дар Родионова. - И он слегка даже поклонился.
- Спасибо, - сказал я ошарашено. - Большое вам спасибо, но… я не знаю… - Я в самом деле не знал, как сказать ему, что эта игрушка - индийская или яванская джонка (даже не подлинник, а ремесленная копия) - ни на кой черт нам не нужна. Да ее и поставить негде, ни к одному отделу она не подходит. - Но только я не знаю… Мы ведь игрушки не собираем, мы республиканский музей.
А он уже опять подтянулся, одеревенел и смотрел на меня сурово.
- Не собираете игрушки? - спросил он любезно. - А вот эта, скажите? Это тоже игрушка? - Он снова наклонился над наволочкой и поставил на стол одну за другой несколько вещей: статую будды, позолоченную и раскрашенную - алые губы, голубые глаза, белый лотос в руке, потом золотого китайского дракона и наконец узорчатую резную башню, похожую на винтовую лестницу с карнизами, перилами, узорной верхушкой, - все это было сделано чисто и точно под слоновую кость. Надо сознаться, что такие работы мне приходилось видеть не часто.
"Да, но делать-то с этим что? - тоскливо подумал я. - Ну, будда еще туда-сюда - тут где-то рядом был буддийский монастырь, ну а все это…"
- Так вы полагаете, что все это игрушки? - спросил Родионов. Он сидел на стуле и не отрываясь смотрел на меня.
- Да нет, не игрушки, - ответил я неловко. - Будду мы у вас возьмем и оплатим…
- Ну вот и та лодка тоже не игрушка, - отрезал он и начал собирать и засовывать в наволочку все свои изделия. - Эта лодка мертвых из изобразительного музея Пушкина. Если вы археолог, то должны были ее видеть.
Там даже фотографии с нее продают. Я по фотографии резал, а потом ходил сличать. А вы говорите игрушки! Для исторического отдела эти игрушки - первое дело.
Вот черт возьми, надо же, надо же так сесть в галошу! И главное: только что он сказал про музей Пушкина, как я вспомнил, что ведь десятки раз видел я эту барку и даже знаю, где она стоит - по правую сторону от входа, возле шкафчика с мумиями: мумия крокодильчика, мумия кошки, голова женщины на подставке, а рядом, в другом шкафу, на нижней полке - вот эта барка. Но доказывать или говорить что-нибудь, конечно, уже было ни к чему.
- Так вот будду мы возьмем, - тупо повторил я.
- Спасибо, не надо, - гордо отрезал он. - Пойду через парк, кину детишкам, пусть играют… Теперь вот какое дело…
Он полез в планшет и вынул оттуда что-то большое, плоское, завернутое в суровую тряпку, развернул тряпку, а под ней оказалась пергаментная бумага. Развернул пергаментную бумагу - в ней оказались три небольших осколка сосуда: горлышко, - донышко и стенка. Все это было здорово обточено водой. Но я сразу же узнал останки родной сестры своей корчаги. "Ведь притащит, идиот, две или три такие цистерны, - в "Горном гиганте" ими все участки засорены, - и не повернешься, и не посадишь никого".
- Откуда это у вас? - спросил я бессильно, вертя в руках обломки.
- Из колхоза "Горный гигант" - ответил он спокойно. - Как раз из тех мест, где голубая птица поет и удав ползает.
"Вот проклятый, - подумал я. - А ехать все равно придется".
- Ну что ж, приеду посмотрю, - сказал я, вздыхая. - Вы оставьте здесь это все, я потом как-нибудь…
Но он сидел, смотрел на меня так-то я невольно спросил:
- Еще у вас чего-нибудь?
Он вдруг молча наклонился, полез в планшет, достал оттуда сложенный вчетверо лист ватмана.
- Что это? - спросил я, не протягивая руки.
Тогда он, сверкнув глазом, молча развернул, вернее распахнул, бумагу и положил ее передо мной на стол. Это был план. Зеленым карандашом были нанесены холмы, деревья, кудрявые кусты (так символисты изображали облака), а посередине прямоугольник с крупной надписью: "Копать здесь".
- Ну и что здесь выкопаешь? - спросил я уныло.
Он сверкнул на меня глазом и ответил.
- Если копать по-умному, - это он подчеркнул особо, - то большие вещи можно найти.
- А именно, - спросил я, - корчаги?
Никак не удавалось мне справиться со своим голосом. Как ни хотел я говорить тихо и спокойно, не получалось. Старик посмотрел на меня и отвернулся.
- Разнообразные, - ответил он, коротко опять посмотрел и опять отвернулся. - Два сосуда выкопаны, в правлении стоят, приезжаете заберите, а здесь целый римский город можно откопать.
- Даже уж римский? - улыбнулся я. - Ну, ну.
А мне ведь было по-настоящему совсем не смешно. Я понимал: эта новая идиотская история мне будет стоить изрядно крови. От меня этот кладоискатель пойдет к директору, а у директора пропадают спущенные еще с начала года кредиты на научную работу, за неиспользованием их срезали в, прошлом году, срежут и в этом, а в будущем так и совсем не предусмотрят: раз не можете освоить, так зачем просить? Директор был человек новый, в музее никогда не работал, и этот свирепый старик со своими планами, черепками, римским городом, закопанным где-то тут поблизости, здорово может закрутить ему голову. Он ведь не знает, что такие приходят в музей чуть ли не каждый месяц. Один приносит карту местности, где зарыт клад Александра Македонского, другой отыскал в подвале чемодан со старыми бумагами, а в них оказалась десятая глава "Евгения Онегина", отстуканная на машинке, третий пошел гулять в горы, и там за ним вдруг погнался дикий человек, четвертый же… ну, вот этот четвертый сидит сейчас передо мной и свирепо глядит на меня. Он старый, восторженный дурак, но от него скоро не избавишься. У таких мухоморов не поймешь, чего больше - ослиной настойчивости или восторженной петушиной злости.
- Да почему же именно римский? - спрашиваю я уже вяло. - Ну пусть бы какая-нибудь Усуни или Саки, ну это еще туда-сюда, а римляне-то как сюда попадут? Они-то вон где жили!
Он усмехается. Я ему буду толковать про римлян! Так академик смотрит на шарлатана, выдающего себя за профессора.
- А что Александр Македонский воду из Сырдарьи шлемом черпал, вы знаете это? - спрашивает он меня в упор.
Этот проклятый Александр Македонский! Никуда от него не уйдешь в Средней Азии - он проходил везде, произносил афоризмы, зачерпывал воду шлемом, зарывал сокровища в каждом холме.
- Так ведь он же грек был, - кричу я, сорвавшись, - грек! Вы же слышите - Ма-ке-дон-ский! Значит, грек, если Македонский. А потом, где Сырдарья, где Алма-Ата? Есть разница?
Он усмехается все тоньше, все презрительнее.
- Никакой особой разницы. Обе в Казахстане. Сойдите вниз, взгляните на карту. А греки и римляне одной нации.
- Это как же так? - спрашиваю я ошалело.
- Да вот так, - отрезает он. - Античность!
Ну что тут делать и говорить? Я только развел руками, но это-то вдруг и вывело его из себя. Он даже фыркнул по-кошачьи.
- Ну что, что вы на меня машете? - зло заговорил он. - Махать нечего, если дело говорят. Там, коли хотите знать, уже находки сделаны. Пресса об них писала. Вам, как музейному работнику, первому надлежало бы знать.
- Это про римскую монету, что ли? - спрашиваю.
Он зло улыбается.
- Ага! Римскую? Признаете, что римскую? Так что ж, ее нарочно подбросили, что ли?
- Да нет, зачем же, - вяло отвечаю я, - кто ее будет подбрасывать? Монета, вероятно, подлинная.
- Ну и вот, - успокоено кивает он головой. - Так бы и говорили с самого начала.
Тут и я засмеялся. Так уж это все хорошо получалось. Он крыл меня по всем швам!
А история с монетой была такая: год тому назад (значит, еще до моего поступления в музей) республиканская газета поместила на четвертой полосе большую статью: "Казахстан был римской колонией?" Знак в конце был чистым кокетством. Автор статьи, профессор Института национальной культуры Столяров никаких вопросов не ставил, а просто утверждал, и все. Утверждал же он очень многое. Казахстан от Арала до Тянь-Шаня, утверждал профессор, был частью римской провинции "Азия" ("остатки империи Александра Македонского"). Правил этой провинцией римский наместник Сабанар; он впервые ввел в колонии латынь вместо "бытовавшего там греческого языка". Случилось это, по всей вероятности, в двадцатых годах первого века нашей эры. На западной окраине Алма-Аты, "в районе нынешних садов и огородов", находился тогда центр провинции с правительственными зданиями и дворцом губернатора. Холмы, тянущиеся вдоль улицы Дачной, не холмы, а "могилы императорских особ". (Каких-каких?) И наконец, заключал он перечень своих открытий, "представляется несомненным, что клинопись, несколько осложненная по сравнению с ассиро-вавилонской и персидской, была в ходу в Казахстане две с половиной тысячи лет тому назад".
И обо всем этом поведала профессору римская монета, откопанная где-то в огороде. Статья иллюстрировалась ее перерисовкой. На одной стороне этой монеты был изображен бюст бородатого мужчины "в обычном римском шлеме", на другой - "фигура человека, освещенного лучами солнца". ("Ногами он попирает побежденные народы", - писал профессор.) Вокруг бюста шла надпись, которую автор расшифровывает так: "Imp[erator] Cave[t] Elin[orum] Mu[ndum] Sana[bar]", то есть "Император хранит мир эллинов Санабар". На обратной стороне около фигуры человека была другая надпись: "Orines Mu[ndus]" - "Мир Востока", - и внизу непонятные буквы "Р.X.X.Т.".
Писалось далее, что монета эта совершенно уникальная. В Эрмитаже, правда, имеется динарий этого же самого Санабара, но надпись на ней халдейская, а не латинская. Английский историк Суингем относит такие монеты к началу двадцатых годов первого века нашей эры. Кончал профессор призывом ко всем научным учреждениям, археологам и краеведам произвести раскопки по Дачной улице. Лет сорок тому находили монеты, утварь, золу, столбики с орлами. Зола - следы кремации, орлы - знамя легионов. Так можно же предполагать, какие сокровища хранят эти холмы!