- Поверь, Поль, для меня это еще одна возможность и еще один вызов. Извини, что повторяюсь, но не могу не напомнить: все должно быть сделано тихо. Я даже больничный персонал из Лурда привлекать не буду. Уж лучше привезу с собой ассистентов из числа бывших студентов, которых у меня немало в Лионе. Видишь, на какие предосторожности мне приходится идти. Говорю еще раз: любая реклама равнозначна для меня катастрофе. Мне уже в четвертый раз придется действовать в обход официальных инстанций. Если кому-то удастся сунуть в это дело нос, мне обеспечены гигантские личные неприятности и, скорее всего, потеря почти всех грантов. Всякие комитеты только и будут долдонить: "Преждевременно!" Но мы-то с тобой знаем, что любая методика преждевременна, пока ее не применишь.
- Морис, ты останешься в полной безвестности.
- Очень на это надеюсь.
- Будем надеяться вместе. Я тебе позвоню, чтобы сообщить окончательное решение.
Закончив разговор, Клейнберг повеселел. Однако удовлетворение омрачалось тем, что должно было последовать. Доктор поднял телефонную трубку и вызвал медсестру, которая находилась в соседнем номере.
Войдя, она сразу же устремила изучающий взгляд на его лицо. И он ответил на ее немой вопрос:
- Дюваль согласен. Но согласна ли Эдит Мур? Меня несколько удивляет то, что за весь день я не услышал от нее ни слова.
- Может быть, ее муженек Регги ничего ей не сказал?
- Трудно в это поверить. Хотя все возможно. Не могли бы вы разыскать миссис Мур? Если она ушла ужинать, позвоните ей в ресторан. Скажите, что я хотел бы увидеть ее в Медицинском бюро, как только она завершит ужин.
- Сейчас возьму ее телефонный номер - он у меня в комнате. Насколько помню, она живет в отеле "Галлия и Лондон". Может, мне удастся там ее застать.
Клейнберг остался сидеть, размышляя над случаем миссис Мур. Наконец в дверь постучала Эстер, прервав его раздумья. Он открыл дверь.
- Она сейчас на линии,- доложила Эстер.- Была в своем номере. В Медицинское бюро прийти не может. Спрашивает, не могли бы вы прийти к ней в отель. Она себя неважно чувствует, лежит в постели.
- Скажите ей, что уже выхожу.
Набросив на плечи пиджак и наскоро проверив содержимое своего саквояжа с медицинскими инструментами, Клейнберг силился предугадать, что послужило причиной ухудшившегося самочувствия миссис Мур. Было ли это следствием того, что муж сказал ей правду? Или далао себе знать возвратившаяся опухоль?
Через несколько минут точная причина станет ему известна. Однако какой бы она ни оказалась, перспектива этой встречи его совершенно не вдохновляла. На вызовы такого рода врачи идут без особого воодушевления.
Тяжело вздохнув, он вышел из номера, внутренне готовясь к неприятной беседе.
* * *
Эдит Мур была полностью одета: белая блузка, темно-синяя юбка, чулки на ногах. В таком виде она лежала на зеленом покрывале двуспальной кровати и беспомощно смотрела на доктора Клейнберга. Тот, завершив осмотр, стоял у стола и выписывал рецепт.
- Возьмите по этому рецепту лекарство,- распорядился Клейнберг.- От него вам станет легче.
Он пододвинул стул к кровати, отдал рецепт больной и, прежде чем сесть, расстегнул пиджак.
- Что со мной, доктор? - спросила она.- Я уже несколько лет не чувствовала себя такой слабой.
- Сейчас все вам объясню.- Клейнберг встретился с ней взглядом.- У меня, знаете ли, был разговор о вас с вашим мужем.
- Я знаю, что вы разговаривали. То есть я видела вчера вечером, как вы вышли из ресторана вдвоем. Я думала, просто поболтать.- Она жалко моргнула.- Но разговаривать обо мне? Зачем?
- Значит, мистер Мур не передал вам содержание нашего разговора?
- Нет.
- Я думал, будет лучше, если он первый поговорит с вами от моего имени. Но вижу, мне придется сказать это самому.
- Сказать о чем? О моем исцелении?
- Да. - Клейнберг стиснул зубы, готовясь к моменту истины, а затем изрек ее: - Боюсь, у меня плохие новости. Саркома вернулась. Опухоль хорошо просматривается. Рентгеновские снимки вновь показывают злокачественное образование. Такова реальность, и надо что-то с этим делать.
Подобные слова ему приходилось произносить далеко не впервые. Это было то, что он больше всего ненавидел в своей профессии. Осматривать, обследовать, ставить диагноз - все это получалось у него на редкость гладко, абсолютно без проблем. Но говорить дурную весть пациенту в лицо, общаться с ним на человеческом, эмоциональном уровне - это во врачебном ремесле самое мучительное.
Вот он сказал ей все. Теперь можно ожидать реакции. Обычно сначала наступает ошеломленное молчание, затем неизбежно льются слезы. Иногда к ним примешиваются сомнения, возражения, гневные протесты по поводу того, насколько нечестен и несправедлив мир. Нервный срыв бывает всегда, причем обязательно высокого накала.
Клейнберг ожидал взрыва эмоций. Но его не последовало. Ни один мускул невыразительного лица Эдит Мур не дрогнул. Ее взгляд вознесся вверх и уперся в потолок. Она даже не попыталась произнести хоть слово - просто лежала и смотрела в потолок.
Прошло не менее минуты, прежде чем страшная новость окончательно проникла в ее сознание. Наконец ее глаза встретились с его глазами.
Голос больной был едва слышен:
- Вы уверены?
- Да, я уверен в этом, Эдит.- Помимо собственной воли он впервые назвал ее по имени.- Ошибка исключена.
Она облизнула пересохшие губы и вновь замолкла. А когда заговорила, то скорее с собой, чем с врачом.
- Чудо-женщина,- с горечью прошелестел ее голос.- Значит, все вернулось. И никакого чудесного исцеления.
- Боюсь, что нет.
- Вы не можете признать меня исцелившейся, потому что… Я не исцелилась. Вы сказали об этом доктору Берье?
- Еще нет.
- А отцу Рулану?
- Нет.
- Они наперебой говорили мне, что ваш осмотр - простая формальность. На протяжении трех лет не было ни одного доктора, который стал бы отрицать мое чудесное исцеление. Как вы можете это объяснить?
- Для меня это необъяснимо, Эдит. У меня еще не было ни одного случая, когда саркома была бы столь очевидна, затем исчезла на такой долгий срок и в конце концов неожиданно возвратилась. Обычные случаи ремиссии не таковы. Мой опыт не содержит объяснения, почему болезнь пропала, но в конечном счете она пришла вновь.
- Вы знаете,- задумчиво проговорила женщина,- а я ведь подозревала, что что-то не так. В первую очередь потому, что вы не позвонили сразу. А еще прошлым вечером мне стало хуже - та же слабость, те же боли. Не скажу, что мучительные, но точно так же все начиналось пять лет назад. Я забеспокоилась.
- Вы были совершенно правы. Как только я окончательно удостоверился, то попытался сообщить вам об этом через вашего мужа.
- Регги, - прошептала она и посмотрела на Клейнберга открытым, ясным взором.- С ним сложнее всего. Я страдала от болезни так долго, что научилась как-то уживаться с ней. Я долго жила рядом со смертью и смогу жить с нею вновь. А придет время - знаю, что сумею достойно встретить ее. Но Регги… У меня за него сердце болит. Внешне он задирист, агрессивен, а внутри-то слаб. Он постоянно ищет спасения в мире, далеком от реальности. Наверное, это и поддерживает в нем силы. До сих пор я ни одной живой душе об этом не говорила. Но я знаю его. Господи, как же он, вероятно, был потрясен, когда вы сказали ему правду.
- Он отказался мне верить,- сказал Клейнберг.
- Да, в этом весь мой Регги. Бедняжка. Моя единственная боль. При всех его недостатках я так люблю его. В нем очень много хорошего. Ведь это большой ребенок, прекрасный взрослый ребенок, и я люблю его таким. Кроме него, у меня в целом мире никого нет - Не о ком позаботиться, не к кому прислониться. Вы понимаете, доктор?
Клейнберг понимал. Ее исповедь как-то странно тронула его. У этой добропорядочной леди оказались нежное сердце и чуткая душа - то, чего он раньше в ней не подозревал.
- Понимаю, Эдит.
- Я ему очень нужна,- продолжала она.- Без меня он превратится в несчастного бродягу, никому не нужного, осыпаемого насмешками. Любое дело, за какое бы он ни брался, заканчивалось неудачей. Везде провал, провал, провал… Он сделал последнюю ставку: все наши деньги, остатки собственного самолюбия вложил в ресторан. И дело пошло на лад.- Миссис Мур неуверенно замолкла.- Но только потому, что я предстала в качестве женщины-чуда. А теперь, когда я окажусь всего лишь смертельно больной женщиной средних лет, он и с этим рестораном прогорит. Ресторан не прокормит двух партнеров, если там в качестве приманки не будет меня. Регги разорится и будет раздавлен. А я скоро не смогу работать. Потому что меня больше не будет на свете.
- Минуточку, Эдит. Я должен сказать еще одну и очень важную вещь. Возможно, я должен был сказать вам о ней сразу, но мне было важно в первую очередь проверить ваше состояние. Сначала была плохая новость. Но есть и другая, весьма обнадеживающая. Вы не должны считать себя неизлечимой. И вам вовсе нет необходимости умирать. С тех пор как болезнь впервые проявилась у вас пять лет назад, была разработана новая форма хирургии, новая технология замены генов. В этом может заключаться ваше спасение. Выслушайте меня внимательно.
Клейнберг был удивлен тем, что его слова не вызвали видимой реакции. Больная вовсе не стремилась уцепиться за предлагаемую соломинку. Она просто лежала, глядя на него пустым взглядом, согласная терпеливо, через силу слушать его. Казалось, у нее пропала всякая воля к жизни.
И все же он изложил ей содержание своего разговора с доктором Морисом Дювалем, естественно опустив подробности о тайных операциях.
- Вот так, Эдит,- заключил доктор Клейнберг.- У вас есть реальный шанс. Семьдесят процентов в вашу пользу. Если все пройдет так, как он говорит, вы будете полностью излечены.
- Но не буду женщиной-чудом.
- Если только не считать новую методику замены генов настоящим чудом, каковым ее считаю я.
- Если я и выживу, это не слишком поможет Регги.
- Поможет, если он по-настоящему любит вас. К тому же вы сможете вернуться к работе.
- Да, доктор. Может быть, я и останусь в живых. Но при всех благих намерениях для Регги это будет означать смерть.
- Не думаю, что будущее для вас двоих исчерпывается каким-то одним делом. Еще очень многое может ожидать вас впереди. Как бы то ни было, мне необходимо как можно скорее узнать, каким будет ваше решение относительно операции. Доктор Дюваль готов провести ее уже в воскресенье. Но прежде ему нужно ваше согласие.
Миссис Мур медленно покачала головой:
- Я не могу принять такое решение в одиночку. Мне нужно поговорить с Регги.
Клейнберг видел, что она все еще не в состоянии осмыслить, куда же подевалось ее чудо.
- Не вижу смысла затягивать с этим делом,- жестко сказал он.- В случае бездействия исход может быть только один.
- Для остальных я все еще остаюсь чудо-женщиной и могу хоть чуть-чуть продлить успех Регги. А он, возможно, найдет кого-нибудь с другим мнением, кто скажет церкви, что чудо со мной все-таки произошло.
У Клейнберга больше не было сил что-либо доказывать.
- Ну, как знаете.- Он поднялся со стула.- Решать вам. Однако окончательное решение от вас требуется к завтрашнему дню, самое позднее к субботе.
- Я поговорю с Регги,- пообещала она.
13
ПЯТНИЦА, 19 АВГУСТА
Жизель Дюпре, как загипнотизированная, смотрела на часы, стоящие на каминной полке. Стрелки на них показывали полдвенадцатого дня.
Она с трудом оторвала зачарованный взгляд от циферблата и перевела его на входную дверь, ожидая стука, которого, по ее расчетам, следовало ожидать в любую секунду.
Жизель возвратилась в квартиру более получаса назад в ожидании предполагаемого прихода Сергея Тиханова. Она пораньше завершила свои дела в городе, проведя обычный тур по Лурду для группы итальянских паломников. Экскурсия закончилась без двадцати одиннадцать. Эти двадцать минут полагались ей на отдых перед следующей группой. Но она вновь пожаловалась на мигрень, заявив директору Пиренейского агентства, что ей необходимо срочно отправиться домой и улечься в постель. Нельзя сказать, что ее уход был воспринят сочувственно и доброжелательно.
Она уже во второй раз уходила посреди рабочего дня, а потому, возвратившись, вполне могла получить уведомление об увольнении. Но Жизель уверила себя, что возвращаться не придется. Она включилась в игру с высокими ставками, и в случае выигрыша риск оправдается.
Со вчерашнего дня в ней жила уверенность, что она ведет беспроигрышную партию. В первую очередь потому, что ставка подстрахована. На тот случай, если Тиханов всерьез вознамерился проигнорировать ее, в качестве альтернативного источника денежных средств осталась Лиз Финч, которая с удовольствием купит компромат.
Если не одно, то другое. Но что-то обязательно сработает, повторяла самой Себе Жизель, когда стрелки подошли к одиннадцати тридцати. При этом ей по-прежнему верилось, что это все-таки будет Тиханов.
В одиннадцать тридцать семь ее уверенность несколько поколебалась.
Невероятно, чтобы дипломат такого ранга, как Тиханов, кандидат в премьеры Советского Союза, человек, который в случае чего столь много может потерять,- чтобы такой человек позволил выйти на свет разоблачениям, грозящим погубить все. А может, у него трудности с деньгами? Может, в этом причина задержки? Впрочем, Тиханову есть альтернатива.
Тем не менее ситуация начала беспокоить ее всерьез.
Ей очень не хотелось, чтобы все ее шансы свелись к одному источнику - Лиз Финч, которая тоже может встретить затруднения, вытрясая требуемую сумму из своего американского пресс-синдиката.
Постепенно солнечные перспективы, которые поначалу столь радовали Жизель, становились все мрачнее и мрачнее, хотя на улице вовсю сияло солнце.
И вдруг она резко крутанулась на месте. Кажется, кто-то тихонько постучал в дверь. Или она ослышалась?
- Кто там? - с замиранием сердца спросила Жизель.
Никто не ответил. Но следом в дверь постучали три раза - громко и отчетливо.
У Жизели словно камень с души свалился. Отбросив в сторону напускные холодность и равнодушие, она метнулась к двери и рывком распахнула ее. На пороге стоял он - с неулыбчивым гранитным лицом, обвислыми усами, в плотном темно-сером костюме и черном галстуке, которые делали его облик еще более угрюмым.
Сергей Тиханов, собственной персоной.
Будучи по натуре женщиной доброй и внутренне торжествуя по поводу близкой победы, Жизель приветствовала его с искренним радушием:
- Рада видеть вас, мистер Сэмюэл Толли.
- Привет,- небрежно кивнул он и прошел мимо нее в гостиную.
Закрыв дверь, она повернулась к нему лицом:
- Ну так что?
- Ваша взяла,- признал он без всяких предисловий.- Я действительно Сергей Тиханов.
- Я это знала,- сказала Жизель,- с того самого момента, когда увидела вас без усов.
- Вам не откажешь в зоркости, мадемуазель Дюпре. Вы умнее, чем я думал. Так что примите мои комплименты. Мне ничего не оставалось, кроме как прийти к вам сегодня. Прежде всего, с моей стороны было глупостью вообще приезжать в Лурд. Глупостью простительной, актом отчаяния умирающего человека. И все-таки это была ошибка. Совершив ее, я не могу позволить, чтобы о ней кому-либо стало известно. Я ни при каких условиях не могу допустить, чтобы вы раскрыли мою личность.
Она встревоженно уставилась на него:
- Значит, вы пришли сюда, чтобы предотвратить утечку информации. Надеюсь, в ваши планы не входят насильственные действия. Должна предупредить вас, что вооружена. У меня есть пистолет.
Тиханов принял вид оскорбленного человека.
- Мадемуазель Дюпре, как вы могли подумать обо мне такое? Я вообще не склонен к насилию - об этом ясно говорит весь мой послужной список. Вы предложили сделку, и я готов ее принять. Я здесь, чтобы объявить, что согласен на ваши условия. Вы, кажется, намекали, что это обойдется мне в пятнадцать тысяч долларов?
У Жизели голова пошла кругом. Ее обуяла жадность. Вот он, у ее ног,- противник, сдавшийся на ее милость. Такой шанс предоставляется один раз в жизни.
- Это было вчера,- выпалила Жизель.- А сегодня условия изменились.
- Изменились?
- У меня появился еще один покупатель,- без тени стыда заявила она.- И этот покупатель готов заплатить больше.
Тиханов впервые выказал беспокойство.
- Надеюсь, вы не сказали этому самому покупателю, что именно хотите продать?
- Конечно нет. Я ничего не выдала. Но вам теперь придется заплатить двадцать тысяч. Как я уже говорила, вы можете выслать деньги на следующей неделе…
Тиханов криво усмехнулся:
- Нет уж, я хочу закончить это дело прямо сейчас. К счастью для вас, я никогда не пускаюсь в путешествия без крупной суммы в трех валютах. На всякий пожарный, так сказать… Если вдруг понадобится откупиться.- При этих словах на его губах опять появилась невеселая улыбка.- Я ожидал, что вы поднимете цену. Всевозможные переговоры и торг - это часть моей жизни. Противник, у которого на руках все козыри, всегда заламывает несусветную цену. Я принес двадцать тысяч, даже чуть больше, в американских долларах.
- Двадцати будет достаточно,- проговорила Жизель, стараясь сдержать дрожь в голосе.
- Вот…- Тиханов вытащил из правого кармана пиджака толстую пачку зеленых банкнот, перетянутую резинкой.- Все это ваше.
Он положил пачку на кофейный столик. Глаза Жизели округлились при виде такого богатства.
- Поймите, я вовсе не желаю вам зла,- начала она.- Я ничего против вас не имею. Просто мне нужны деньги.
Она потянулась к деньгам, но Тиханов тут же выбросил вперед правую руку, загородив купюры.
- Не торопитесь,- заявил Тиханов.- Плата за товар перед вами. Но где же сам товар?
- Да-да, конечно,- прошептала она, едва в силах говорить.- Сейчас я принесу вам улики, фотографии - все до одной…
- И негативы,- мягко напомнил он.
- Да, и негативы тоже. Секундочку.- Она юлой развернулась на месте и устремилась в соседнюю комнату.- Сейчас все принесу!
Несколько секунд Тиханов смотрел на открытую комнатную дверь, а затем пошел следом, скорее даже заскользил по устилавшему пол ковру. Он двигался к дверному проему легко, бесшумно, с отточенной ловкостью.
Перед его глазами открылась спальня - и она у комода. Жизель стояла к Тиханову спиной, выдвинув верхний ящик и копаясь в его содержимом. Он встал на цыпочки и застыл, словно гремучая змея, поднявшая голову перед тем, как ужалить жертву. Его славянские глаза, устремленные на нее, превратились в узкие щелочки. В этот момент Жизель вынимала из ящика компрометирующий снимок и негатив.
Едва она достала фотографию и пленку, Тиханов опустил руку в левый карман пиджака и плавно извлек оттуда тонкий крепкий шнур.
Теперь он действовал быстро. Человек с каменным лицом пересек комнату в несколько прыжков, уже не опасаясь шуметь. Она услышала его и обернулась, но он тут же обрушился на нее всей массой своего тела.