…Так вот и случилось: поласкал теплый дождик вдовье сердце в студеную январскую ночь, разбудил дремавшее в нем, и поднялось оно будоражно над привычными буднями, и вот уже июль наступил, а праздник из сердца не уходит. Катерина так и не поняла, так и не объяснила себе, почему Павел предпочел ее, детную вдову, молодым и красивым, почему не бросил до этих пор? Видимо, и она чего-то стоит? А может, причина в другом? Может… "Нет, не нужно думать, не нужно накликать беду! - приказывала она себе. - Не заглядывать далеко вперед, не строить воздушных замков: что будет, то и будет…"
Неопределенность положения мало смущала Катерину, она любила и хотела быть любимой. И на этом все. И на этом точка. Прежняя жизнь с мужем - скупым и грубоватым, которого она видела насквозь, вспоминается сейчас как скучное течение времени. С Павлом ей-ей не заскучаешь, нет. Характерец - не дай бог! Дурной! То ласковый, как ягненок, то бесшабашный, а все равно милее всех. Мудрой середины для него не существует, видать, досталась ему какая-то жизненная частица от далеких пращуров-ушкуйников новгородских: уж работать так работать, а гулять так гулять!
Павел не очень-то баловал Катерину свиданьями, на занятость ссылался, вечерами ходил учиться в техникум "не диплома ради, а интереса для…" Ох, эти вечерние занятия! Они - нож по горлу Катерине. Тысячами пиявок высасывала ее ревность всю неделю, и только субботние и воскресные встречи немного успокаивали и запоминались, как захватывающие страницы интересной книги, но полного счастья от такой жизни и быть не могло, Катерина это знала. Вроде бы Павел и муж, а на самом деле кто? Какие у него обязанности? Он не несет никакой ответственности, он вне контроля, что хочет, то и делает, куда хочет, туда идет, с кем хочет, с тем идет. А последнее время и вовсе того стал… Власть свою, что ли, над ней почувствовал, распоясался? Катерина терпеливо сносила его завихрения, уступала, боялась совсем разрушить и так непрочное счастье, потерять то, чего так жаждала и что неожиданно обрела. Никто ее не спрашивал, чего больше в ее любви: сладостной радости или сладостной горечи, да и Напрасно было бы спрашивать, она сама не знала.
Обольщение Чухачева
Главный инженер Круцкий пятый день заменял директора Хрулева, уехавшего на авиазавод по поводу скандальных рекламаций на ответственный подшипник для нового вертолета. В печенках у всех этот подшипник. Вертолетостроители освирепели, жмут изо всех сил на министерство, на главк, начальник главка Явствин - на заводоуправление, а руководство завода в свою очередь - на цехи и участки.
Справа возле стола Круцкого - пульт связи: нажал на клавиш и тут же, как в сказке: "Стань передо мной, как лист перед травой!" - отзываются нужные люди. Новая техника управления производством. Но сегодня Круцкий сам, собственной персоной объявился на сепараторном участке.
Первым заметил его мастер Кабачонок, насторожился:
"Что бы это означало? Плановый осмотр цехов? Так чего смотреть зря на то, что знаешь как пять своих пальцев! А может, главному понадобилось лично пропесочить Ветлицкого? Они не очень-то ладят. Так это опять-таки проще сделать, вызвав Ветлицкого в кабинет".
Нет, мастер Кабачонок не первый год на заводе и отлично соображает, что это неспроста, и раз так, то попадать лишний раз на глаза начальству не стоит, и он немедленно шмыгнул в помещение технического контроля. Ветлицкий, не заметив хитроумного маневра мастера, спокойно направился навстречу главному возникшему в воротах пролета. У Ветлицкого рукава халата закатаны, воротник сорочки расстегнут, галстук обился на сторону.
По недовольному лицу Круцкого, по его озабоченному взгляду можно было догадаться, что привело его на участок вовсе не плановое любопытство, а что-то другое, крайне неприятное. С Ветлицким он сегодня уже виделся и потому разговор начал без преамбул. Речь пошла о той же суперсрочной продукции, все о тех же подшипниках для вертолетов. Сепараторов наделали к ним черт-те сколько, металла, труда убили, а не один подшипник не признан годным. Авиастроители ведут себя вызывающе, твердят нахально: не сделаете подшипник строго по нашим особым техническим условиям, экспериментальный вертолет не полетит, будет на земле сидеть, зато вы, спецы, полетите со своих должностей с грохотом и треском!
А что еще может сделать завод? Пятый месяц бьются конструкторы, технологи, мастера, наладчики, а результат один: представитель фирмы заказчика бракует все на корню, дескать, изделие не отвечает техническим условиям. Межведомственные грызня и волокита тянутся давно и продолжали бы тянуться еще, но у начальника главка Яствина лопнуло терпение. Надоело составлять бесконечные объяснения вышестоящим инстанциям, и он потребовал от директора Хрулева лично утрясти вопрос с авиазаводом, разобраться на месте, в чем дело, кто прав, кто виноват, и доложить в главк.
Пять суток разбирался Хрулев, а сегодня позвонил по телефону, потребовал немедленно сотню-полторы подшипников. С большим трудом добился он, чтобы их испытали непосредственно в рабочем узле вертолета и на стенде. Он сам будет присутствовать при испытании.
- Мы же просим об этом давно! - воскликнул Ветлицкий. - Сто раз уже могли испытать и выяснить, где собака зарыта…
- У авиастроителей какие-то свои соображения. Не зря морочат всем головы, - сказал Круцкий.
- Тактика известная: с больной - на здоровую… - подхватил Ветлицкий. Для такого заявления у него были веские причины. Подоплеку канители он постиг случайно и пришел к твердому выводу: у вертолетчиков что-то не ладится, оттого и закрутили карусель, занимаются "спихатехникой" или осторожничают. Однажды Ветлицкий заговорил о своих затруднениях со знакомым авиационным инженером. Тот с некоторым удивлением заметил, что представлять столь жесткие требования к подшипникам такого назначения просто дико. Так недолго затребовать прецизионные подшипники для колес телеги…
Разговора с авиационным инженером было достаточно, чтобы Ветлицкий кое-что уразумел. У вертолетостроителей что-то не клеится, возможно неполадки кроются в других узлах, но признать собственные промахи и недоработки - значит взять открыто вину на себя. А кому это нравится? Вот и валят на поставщиков, на смежников, дескать, из-за них не выполняем, срываем, страдаем. В общем, держи вора! Пока разберутся, пока то да се, - время прошло, свои беды будут устранены, время выиграно. И вот такая склочная возня - на парадных заседаниях именуется громко "производственной дружбой"!
- Так что же будем делать, Станислав Егорыч? - спросил озабоченно Круцкий.
- Работать надо, - ответил тот общими словами.
- В целом - да, а конкретно? Когда сумеете выдать новую партию сепараторов?
- А каковы сроки?
- Ха! Сегодня! Сейчас!
- Это шутка, конечно… Вы же знаете технологический цикл, он длится более суток.
- Не думаю, что такой ответ устроит Хрулева.
- И я не думаю. Будем стараться ускорить. Точнее доложу после того, как посоветуюсь с технологом и наладчиками.
Главный ушел, а спустя час Ветлицкий, явившись к нему в кабинет, сообщил, что нашел возможность изготовить к концу второй смены комплектов двести аварийных изделий и уже начал переналадку прессов.
- Вот это другой разговор. В чем нуждаетесь?
- Нужен к концу смены приемщик от фирмы заказчика, но приемщик заявил, что ему положено выполнять свои обязанности только в дневное время. За сверхурочные ему, видите ли, не платят.
- Как его фамилия? - приготовился записывать Круцкий.
- Чухачев.
- Чухачеву гарантирую. Еще что?
- Надо бы подбросить деньжонок тем, кто изготовит и доведет продукцию, а также на технический контроль.
- Правильно, не посеешь - не пожнешь. Хорошо, подкинем. Бессребреники только в сказках водятся, а остальные говорят: идеями сыт не будешь, хе-хе!.. Сейчас издам приказ, деньги выделим. Но и вы смотрите, чтобы была полная отдача! Чтобы утром подшипники ушли к заказчику. Ясно?
- Я не оставлю завод, пока не соберут подшипники и не отвезут в отдел сбыта.
- Правильно. Сборщики обещали выполнить задание, у меня с ним был уже разговор. Главное - не подведите вы.
Ветлицкий вернулся на участок. Там все оставалось по-прежнему, большинство прессов работало, никакие переналадки не делались и вообще не было заметно приготовлений, которые свидетельствовали бы о намерении начальника участка выполнить слово, данное главному инженеру завода.
А между тем подготовка шла, шла скрытно по другим направлениям.
После совещания с мастером Кабачонком и наладчиками стало ясно, что изготовить и сдать сепараторы на сборку до утра не удастся, хоть умри. Настроение у Ветлицкого резко упало. И тут Кабачонок предложил один хитрый ход, пожалуй, единственный, с помощью которого еще можно спасти положение. Ветлицкий вначале поморщился, но уточнив некоторые детали предстоящей операции, уверовал в успех и заявил об этом Круцкому. А сам принялся за психологическую обработку начальницы участкового ОТК Таисии Ключаревской. В общем-то она была милой женщиной, но по характеру своему и по внешнему виду казалась прямой и несгибаемой, как труба заводской теплоцентрали. Мужчин в ее подчинении не было, работали одни женщины. Справься с ними, разноликими, разномастными, своенравными, ни возрастом, ни семейным положением между собой не схожими! Ключаревская справлялась, находила к каждой подход, возилась с ними, точно клушка с цыплятами: когда и поклохчет, а когда и клюнет, но все между собой, без участия посторонних помощников.
На заводе она так давно, что, если речь заходит о чем-то бесконечно далеком, обычно говорят: "Этого даже Ключаревская не помнит". В сложных случаях производственной практики сам начальник ОТК завода консультируется с ней, тонким специалистом своего дела, но на высшую должность не выдвигает. Уж больно характер у Таисии занозистый.
Эти ее качества учитывал Ветлицкий, приступая к переговорам.
- Как вы, Таисия Николаевна, смотрите на законсервированные в кладовой сепараторы к вертолетным подшипникам? - спросил он, отозвав начальницу в сторону. - Они, если помните, изготовлены были три месяца назад.
- А зачем мне на них смотреть? Я в свое время написала на них карту качества, пусть собирают подшипники.
- Круцкий велел мне сделать новые, но лучше я все равно не сделаю, да и времени нет. Я бы хотел предъявить заказчику те, готовые. Вы подтвердите качество?
- Безусловно. Но надо детали прежде расконсервировать и посмотреть, не прихвачены ли они ржавчиной.
- Это мы сделаем, но есть, Таисия Николаевна, один, так сказать, нюансик…
И Ветлицкий объяснил, что приемщику фирмы заказчика Чухачеву надо предъявить сепараторы, как будто они только что вышли из-под пресса, иначе он их и смотреть не станет.
Чуть подумав, Ключаревская молвила несколько свысока:
- Время изготовления сепараторов меня не интересует, я гарантирую качество. Документ будет оформлен нынешним числом после проверки контролерами.
Ветлицкий попросил подобрать на вторую смену двух-трех толковых девушек. Оплата, разумеется, за счет производственного участка, в виде премиальных. Ветлицкий ушел, а начальница, поманив к себе миловидную пухлянку Лену Шурочкину, доверительно спросила:
- Лёля, хочешь заработать сегодня четвертную?
- Каким образом? - обдала Лена начальницу голубизной из-под густо начерненных ресниц.
Ключаревская объяснила.
- Ясное дело! - фыркнула девушка. - Месяц под откос, трудись, подчищай чужой мусор…
- Говори толком! - обрезала Ключаревская.
- А Галя остается? - спросила Лена. - Мы вместе домой ездим, одна я боюсь в полночь.
Галя, эффектная, похожая на манекен с витрины центрального магазина, согласилась. Двадцать пять рублей на улице не валяются, это как раз то, чего не хватает ей на умопомрачительные трусики-пояс, только-только появившиеся в продаже.
Старшей над ними Ключаревская оставила бригадира Лану Нивянскую и, завершив рабочий день записями в журнале, отбыла домой. Ветлицкий тут же стал шептаться о чем-то с Лелей, Галей и Ланой, после чего девушки, похихикав, исчезли.
Зайдя в пролет, приемщик Чухачев увидел Ветлицкого в профиль, обозначенный падающими сбоку закатными лучами. Что-то задиристое, азартное во внешности начальника участка насторожило Чухачева, как впрочем и неожиданный вызов на завод. Однако, пройдя туда-сюда по участку, он успокоился. Ничего особенного, привычные кавардак и неразбериха. Как всегда чего-то вовремя не изготовили, не додали, а когда клюнул петух-аврал!
Самонадеянный здоровяк Чухачев считал себя неотразимым кавалером. То, что он женат, роли не играло. Он то и дело заводил с женщинами игривые разговорчики, хотя не видел среди них достойных себя. Красивых же девушек опасался, близких знакомств с ними избегал, был осторожен, помня, сколько руководителей погорело из-за всяких красоток, сколько карьер загублено - не счесть! Хитрые чертовки, но Чухачева им не провести!
"Принесло его больно рано, шляется по пролету, - подумал с беспокойством Ветлицкий, наблюдая за приемщиком. - Еще начнет чего доброго выспрашивать, кто да что на каком прессе делает, а это вовсе не в наших интересах. Более того, - это срыв начатой операции. Надо сплавить куда-нибудь этого Чухачева до копна смены".
На глаза Ветлицкому попался Кабачонок. И тут его осенило. Пустился мастеру наперерез, спросил:
- Деньги есть?
- Де-е-еньги? - протянул тот и засмеялся. - Стал бы я околачиваться здесь с деньгами! Хе! Давно бы сидел в пивной в Нескучном саду.
- Ну и отправляйтесь в пивную, да прихватите с собой Чухачева. Деньги вот… Тридцатки хватит? - протянул Ветлицкий.
Кабачонок заморгал глазами.
- Что здесь непонятного? Надо увести Чухачева, а к концу смены доставить обратно.
- Тепленьким? - сообразил мастер.
- Именно таким, Петр Афанасьевич. Помучайтесь разок во имя общего дела.
- Хе! Я готов мучиться так хоть каждый вечер! - ухмыльнулся мастер, сунув деньги в карман. - Однако граммов по семьсот пережитка осилить придется…
- Какого пережитка?
- Прошлого, настоящего и будущего… Чухач этот, черт, дует, видать, как буйвол.
Узнав, что продукцию предъявят лишь в конце смены, Чухачев приблизился к Ветлицкому, заворчал недовольно:
- У вас тут еще конь не валялся, а вызываете. Безобразие!
- Продукция делается, - ответил Ветлицкий сдержанно. - Вы пока отдохните, погуляйте, а часика через три-четыре приходите. Будет самый раз.
Появился Кабачонок, переодетый в чистое, с приглаженными мокрыми после умывания волосами, подмигнул Чухачеву. Они поговорили коротко и подались за ворота.
Ветлицкий прошел к одношпиндельным прессам, остановился возле Катерины, спросил, как дела у ее ученицы, скоро ли освоится.
- Сообразительна, но нетерпелива. Завидует тем, у кого лучше получается.
Это хорошая зависть, Катерина.
- Зависть есть зависть, какая б она ни была.
- Хм… - почесал Ветлицкий затылок, а Катерина, продолжая работать, молвила со вздохом:
- Рассказывала мне, детство у нее было нелегким, потому и старается поскорее встать на ноги. Бережливая достанется кому-то хозяйка…
- Вы сделайте ее прежде специалисткой по своему образу и подобию, а потом уже замуж выдавайте, - засмеялся Ветлицкий.
- Какая я специалистка? Я тягловая сила. Моя специальность - это вчерашний день завода. Не мне вам рассказывать, Станислав Егорыч… Это все равно, как если б кругом работали экскаваторы, бульдозеры, а я по старинке - лопатой. На политзанятиях говорят: "Человека создал труд". Однако я не вижу, чтобы молодежь сильно рвалась в рабочие. Родители стараются вывести чад своих в люди… В артисты, куплетисты, балерины - они качеством повыше.
- Вы впадаете в крайности, Катерина. Государство не может существовать без интеллигенции так же, как человек без головы.
- А если сам интеллигент без головы? Если у него одна забота: устроиться где полегче, где безопасней да денежней? Бумаги, например, перекладывать из ящика в ящик по канцеляриям. Без такой интеллигенции тоже не обойтись? - Катерина передернула плечами, посмотрела на стоявшего слева Ветлицкого и ткнула пальцем в станину пресса. - А вот на такой гроб с музыкой и арканом никого не затащишь, кроме бедных лимитчиц вроде Зины.
- Тут вы правы. В столице рабочей силы в избытке, а приходится набирать из деревень. Не от веселой жизни это.
- Да уж так, если рабочие руки нужны позарез, - вздохнула с печальной усмешкой Катерина, и опять ее белое округлое колено закачалось ритмично вверх-вниз, и замелькали опять проворные руки, исполняя едва уловимые для глаз вариации.
Едва Ветлицкий вошел в свою стеклянную конторку, как на пороге появилась Зина. Он посмотрел удивленно на нее, на часы.
- Ты чего здесь так поздно?
- Я к вам, Станислав Егорыч…
- Ну, садись, что у тебя? Хотя, погоди, не садись! - спохватился он, покосившись на голубенькое под цвет глаз девушки платье и на засаленные спецовками рабочих табуреты.
- Я к вам, - повторила Зина, переступив с ноги на ногу.
- Я так и понял, - усмехнулся подбадривающе Ветлицкий. - Какая нужда у тебя?
- Станислав Егорыч, поставьте меня на другую работу.
- На другую? А эта что, уже разонравилась?
- Нет, я буду учиться у Катерины. Мне бы что-нибудь, на время. Что скажете - буду делать. Я могу в другую смену убирать, переносить. Я привычная.
Ветлицкий потер озадаченно лоб. Глаза девушки умоляли, лицо какое-то беспомощное, вздрагивающее.
- Ты, Зина, что смеешься, что ли? Или не знаешь, что закон запрещает работать по две смены?
- Мне очень нужно! Очень… - она опустила голову и вдруг всхлипнула. Ветлицкий смущенно кашлянул.
- Вот еще не хватало… Перестань… - положил он успокаивающе руку на худенькое плечо девушки. От ее волос пахнуло чем-то знакомым, очень знакомым. И тут он вспомнил: то был родной запах материных кос. В сердце Ветлицкого плеснулась нежность, и он промолвил натянуто:
- Ты совсем того… Наряды, что ли, понадобились? Чего тебе вдруг приспичило?
- У меня… у меня… пропали деньги… ученические, - всхлипывала Зина. - Не на что дожить до получки, а взаймы никто не дает.
- Фю-ю-ю!
Ветлицкий отступил на шаг, посмотрел на ее мокрое лицо.
- Почему молчала, что тебя обокрали?
- А кому говорить? Стыдно… Дура я деревенская.
- Значит, решила по две смены работать на голодный желудок? Ну, знаешь…
Зина, опустив голову, теребила концы пояска на платье.
- Всыпать бы тебе за такое поведение, да уж ладно… Денег на прожиточный минимум сообразим. Завтра. А пока… - Ветлицкий вынул из кармана конверт с полученными по приказу Круцкого премиальными для рабочих, протянул Зине червонец. - Вот, возьми пока…
- Нет! - вспыхнула она. - Я хочу сама! Позвольте только, я хоть сутки не выйду из цеха, я буду работать, как… как…
Ветлицкий сунул деньги Зине в кармашек и, отстранив ее рукой, вышел в пролет. И уже не видел, как посветлели глаза, смотревшие ему в спину, ни кроткой улыбки, вздрагивавшей на припухших от слез губах Зины. Он шел, бормоча сердито себе под нос: