Ехать было недолго – минут пятнадцать неспешным шагом. Я бы мог без труда пройти это расстояние пешком, но решил, что такой способ вызовет меньше подозрений в позднее время. Когда карета остановилась, мне пришлось еще некоторое время просидеть в ней, собираясь с духом, мыслями и словами. Наконец, я решился распахнуть дверь и отправиться штурмовать замок моей принцессы вместе с ее сердцем, которое, за время столь долгой разлуки, вполне могло охладеть ко мне, не говоря уж о том, чтобы принять мой новый образ жизни. Я практически выпрыгнул из кареты. И замер от удивления. Но удивила меня вовсе не роскошь, с которой Шарлотта обустроила свой дом после удачного замужества. Все было с точностью до наоборот – передо мной предстал полуразвалившийся огромный гроб, при всем желании и уважении я не мог назвать это строение иначе. Я просто не мог узнать этого места. Даже, несмотря на те трудности, которые испытывала семья Шарлотты, их поместье всегда выглядело довольно жизнерадостным. Сейчас же от него практически несло гнилью и пустотой.
Будто гигантское мертвое животное, скалившееся костями и внутренностями.
Всматриваясь в горизонт бесконечно тоскливыми провалами глазниц-окон.
Настолько тоскливыми, что даже смерть умерла бы от той тоски.
Инстинктивно я положил левую руку на эфес шпаги, висевшей на поясе, а правой почему-то провел по карману, в котором лежало распятие. Судя по состоянию дома, мне пригодится помощь всех сил, даже тех, в чьем существовании я был не очень уверен. Я подошел к двери и постучал. Конечно же, сразу мне никто не ответил, и пришлось постучать уже сильнее. После третьего раза я, все-таки, услышал тихие, но торопливые шаги. Вскоре из-за закрытой двери послышался испуганный девичий, даже почти детский, голос. Я поспешил успокоить незнакомую мне барышню и уверить ее, что я не проходимец и не вор, а старый друг Шарлотты, который был в отъезде несколько лет и, вернувшись, страстно желает с ней повидаться, потому что в городе проездом и вот-вот снова уедет. Девушка, судя по всему, вняла моим увещеваниям и открыла дверь. Это была, хоть и высокого роста, но почти девочка с бледным осунувшимся лицом и усталыми глазами. Она окинула меня довольно-таки безучастным взглядом и столь же безучастно произнесла тихим, чуть хриплым голосом:
"Вы не сможете повидать Шарлоту, добрый сударь. Она умерла".
Меня будто пронзили раскаленным вертелом в тот миг.
"Да, господин. Она умерла. Наложила на себя руки в том году".
Пытаясь сдержать слезы, моя скорбная вестница рассказала, что же произошло после моего расставания с Шарлоттой и бегства из города. Сначала моя возлюбленная смиренно приняла решение отца о ее браке с местным богачом. В принципе, это был наименее страшный из возможных вариантов – торговец, еще не самый старый, часто и надолго уезжавший из города, зато, не имевший какой-либо дурной славы. Была объявлена помолвка и, казалось бы, все беды удалось пережить, обойдясь малой кровью. Однако, спустя неделю Шарлотту будто подменили – она стала замкнутой и крайне агрессивно реагировала на любые попытки просто заговорить с ней. Потом у нее начались бесконечные истерики, не проходило и часа, чтобы она не плакала. Несколько раз она падала в ноги своему отцу моля лишить ее жизни. Из-за этих странностей свадьбу отложили, Шарлотту же держали под замком в собственном доме, периодически приглашая к ней то доктора то священника. Однако, ни тот ни другой не могли найти никаких признаков болезней душевных и телесных.
Так продолжалось несколько месяцев. Потом вдруг в поместье приехал жених Шарлотты собственной персоной и забрал ее с собой во Францию на месяц, заявив, что перемена обстановки и климата только пойдут бедняжке на пользу. Вернулась она тихой и замкнутой, но больше ни с кем не скандалила и не грезила о смерти. Она снова и снова перечитывала свои любимые книги, гуляла по окрестностям и даже иногда еле заметно улыбалась. Все, наконец, шло к свадьбе. Но однажды Шарлота рано утром ушла из дома и не вернулась ни к обеду, ни к ужину. Ее нашли далеко за полночь. Она повесилась на ветвях старого бука, одиноко стоящего на холме возле небольшого леса в часе ходьбы от поместья. Я очень хорошо знал это место – Шарлотте оно безумно нравилось с самого детства, как она сама говорила, и мы часто проводили в тени того дерева наши счастливые дни. Похоронили мою любовь там же, согласно ее воле, изложенной в предсмертной записке, которой она заложила страницу с одним из любимых стихотворений. Такая наигранно изысканная смерть, прямо как в плохих сентиментальных стихах, которыми были вынуждены перебиваться провинциальные барышни в виду отсутствия выбора литературы…
Естественно, после такого никаких обязательств жених Шарлотты перед ее семьей не испытывал. Он даже не явился на похороны. Отец Шарлотты сошел с ума от горя и безысходности. Практически все имущество и земли конфисковали в счет уплаты долгов. Дом оставили, скорее, из жалости да еще из-за того, что он начал разваливаться буквально на глазах. Нищета и забвение стали новым домом для семьи Шарлотты. Я стоял, слушал эту безумную историю и искренне надеялся, что это просто какой-то кошмарный бред, явившийся мне от переизбытка чувств. "Сеньор Гете! – совершенно неожиданно сквозь пелену моих страданий прорезался голос одного из слуг. – Сеньор Гете, долго нам еще стоять перед этим пепелищем?!". Вопрос застал меня более чем врасплох. Я вздрогнул, зажмурился, тряхнул головой. Когда я снова открыл глаза, то не было никакого дома и никакой девушки. Я стоял посреди останков сгоревшего до тла дома, приложив руку к чудом уцелевшей дверной раме, покрытой знакомой мне по встрече с духом Вильгельма слизью. Я обернулся к карете: "Нет, я уже иду. Отвезите меня в город".
23
На мое счастье, в этом городишке была не одна гостиница. Все же, не очень хотелось возвращаться туда, где собственноручно убил несколько человек. Не то, чтобы это были угрызения совести, скорее, некоторая брезгливость, смешанная с соображениями осторожности – мало ли кто мог меня там узнать. Увы, в этот раз мне достался не намного лучший клоповник, но выбирать не приходилось. Отправив слуг отдыхать, я решил поподробнее разузнать о том, что случилось с Шарлоттой и ее семьей, и отправился расспрашивать наиболее сведущих во всех местных сплетнях людей – завсегдатаев местных же кабаков. Остаток ночи я провел, обходя окрестные злачные места и беседуя с разного рода отребьем. Выяснил я немногим больше, чем знал до этого, однако, все рассказы сводились к одному – пожар случился в скором времени после того, как Шарлотта наложила на себя руки. Причину пожара никто точно не знал, впрочем, как и причину самоубийства моей возлюбленной. Одни считали, что она покончила с собой, будучи отвергнутой женихом; другие, что была от рождения слабоумной; третьи, вообще, думали, что ее убил тот же человек, что превратил до этого гостиницу в кровавую баню.
Что ж, оставалось сделать всего одно дело, и в печальной истории моей несчастной любви можно было ставить точку. Со следующим закатом солнца я отправился к тому самому одинокому старому буку, где нашла последнее пристанище моя драгоценная Шарлота. Путь был неблизкий, но я не стал озадачивать слуг – это было очень личным делом, да и мне просто хотелось побыть в уединении, чтобы собраться с мыслями. Я был готов ко многим вариантам развития событий, но только не к такому. Но, видимо, я уже привык к тому, что самые радужные мечты в одночасье оказываются втоптанными в грязь тяжелым сапогом обыденности, что почти не мучался от тоски, отчаяния и душевной боли. Если честно, моя милая, это тяготило меня не меньше, чем потеря последней близкой и дорогой души в этом мире. Я привык терять, привык к конечности любой минуты счастливого бриза, которая обязательно сменится неделями безрадостного штиля. Что до физической смерти человеческого тела, то она давно стала неотъемлемой частью моей жизни. Но можно ли теперь назвать это жизнью?!
Ах, как вы правы, мое сердце, другой жизни у меня действительно не было, а посмертие рисовало еще более печальные перспективы. Взбираясь на нужный мне холм, я решил – раз в моем небе не осталось звезд, я сам должен сиять в три раза ярче. И вот – я стоял перед могилой моей любимой, перед могилой самого смысла моего существования. Навсегда засыпанного землей, придавленного плитой из мрамора, с выбитыми строфами из ее любимого стихотворения, и огороженного незатейливым, но красивым, забором из витых металлических прутьев. Откинув щеколду калитки, я подошел к могильной плите вплотную и опустился на колени. Я заплакал, счастье мое, я рыдал, кричал, бил себя в грудь – и это бессмертный вампир, скажете вы, высшее существо, распоряжающееся жизнями людей, будто жизнями домашней скотины! Да, именно им я и был, и остаюсь по сей день. Но какие-то не изжитые до конца осколки человеческого естества иногда вырывались, и до сих пор иногда вырываются, наружу. И мне кажется, что те из нашего рода, кто умеет сосуществовать с ними, а не демонстративно отрекается от всего человеческого в своей душе, гораздо легче переносят бремя вечности, не дают ему раздавить себя под накопившимися за века переживаниями и потерями.
Так я и лежал возле могилы Шарлотты – поверженный титан с разорванной в клочья, истекающей кровью душой. Я смотрел на звезды, едва различимые за густой листвой и хрипло прошептал: "Лотта, милая Лотта, любовь моя… приди ко мне хоть на мгновение…". "Конечно, Гете – сердце мое", – услышал я знакомый голос. Голос, которого мне не хватало так долго. Моя любимая сидела на собственной могильной плите, такая же прекрасная, как и в день, когда я видел ее последний раз. Даже ужасный след от веревки не мог испортить эту красоту. Но это было всего лишь видение, не имеющее плоти – любое прикосновение заканчивалось только ощущением" холода и погружения во что-то типа очень густого тумана. "Любимый, – промолвила Шарлотта, – у меня очень мало времени. Я должна рассказать тебе всю правду. Она будет звучать странно, возможно, даже безумно, но я знаю, что ты поверишь – ведь ты уже знаешь, что мир не так прост и мал, как иногда кажется". Я кивнул. Даже после столь небольшого количества необъяснимого, с которым столкнулся я, легко можно было поверить в еще более дикие вещи. Шарлотта продолжила свой рассказ.
"Мой добрый, любимый Гете, в сердце моем никогда не было места ни для кого, кроме тебя. Как ты знаешь, я решилась выйти за другого только ради спасения семьи, потому что никакой другой возможности не было. Я верила, что однажды ты спасешь меня из этого плена и готова была ждать до конца своих дней… Но все оказалось гораздо ужаснее, чем мы могли предполагать. Мой жених… – Шарлотта сделала паузу, будто испугавшись, что нас может услышать кто-то нежеланный. – Он… он оказался не человеком! Гете! Милый мой Гете, это демон! Один из могущественных владык преисподней, который странствует по земле в человеческом обличии и собирает души для своего мрачного промысла. Последние несколько месяцев моей жизни, он изводил меня кошмарными видениями во сне и наяву, от которых я начинала сходить с ума, бояться и ненавидеть себя и всех окружающих. Потом он увез меня далеко… во Францию, кажется… Там был монастырь, монахи в котором служили не Господу, а самому Сатане. И там он заставлял меня участвовать в их омерзительных ритуалах. Говорил, что мне нужно подготовить себя…".
Шарлотта снова прервалась, в этот раз ее испуг был гораздо сильнее. "Гете, он узнал! Он послал своих гончих за тобой! Беги, милый, спасайся!" – дрожащим голосом запричитал дух. Я встал во весь рост, оглядываясь по сторонам: "Не бойся, любимая. Я справлюсь. Продолжай". "Хорошо… – Шарлотта тяжело вздохнула, было похоже, что она очень сильно боится за меня. – Когда мы вернулись, все эти кошмары прекратились. Я думала, что все кончилось, что демон оставил меня. Постепенно я возвращалась к жизни. Однажды я пошла на прогулку и сама не заметила, как пришла сюда… Гете, на ветке уже висела петля! И вокруг никого не было! И я услышала его голос – сделай это, теперь ты моя! Все было, как во сне… как-будто я была марионеткой, куклой на этих ужасных нитках. Только я смотрела на эту петлю, исполнившись ужаса, и в следующий миг понимаю, что болтаюсь в ней… задыхаюсь… больно… И теперь я навеки его пленница. Он собирает души и делает из них кирпичи для своего замка… Так он становится сильнее. Я не знаю, любимый, как ты смог призвать меня, но это его разозлило. Очень разозлило! Они уже близко! Они…".
И тут мир перевернулся, как-будто пушечное ядро попало в могилу Шарлотты.
От вершины холма ничего не осталось, меня выбросило оттуда как пылинку.
Львиноголовый воин в древней броне, верхом на палевой лошади…
24
Я пролетел добрых полторы дюжины шагов от холма и рухнул на землю с высоты в три своих роста. Человек переломал бы себе все кости, наверное, я же отделался ушибами и ссадинами, однако, голове пришлось несладко. Подниматься на ноги не хотелось, но выбор был небольшой – или лежать в ожидании расправы, или в очередной раз попытаться вырвать свою жизнь из лап дьявольских тварей. Не сразу, но мне все же удалось встать, попутно обнажив шпагу, которую я предусмотрительно взял с собой этой ночью. Перед глазами все плыло, но я сумел разглядеть несколько силуэтов, напоминающих собачьи, неторопливо приближающиеся со стороны холма. Никаких всадников не было видно, что очень порадовало. Поразмышлять был ли он на самом деле или это просто фантом, рожденный потрясением разума, я решил в другой раз. Равно как и печалиться из-за того, что могилу моей возлюбленной уничтожила какая-то совершенно непонятная сверхъестественная сила. Тем временем, организм восстановился после падения, я смог принять более устойчивое положение и рассмотреть, что за тварей послал за мной похититель души Шарлотты.
Они шли не очень быстро и как-то перекошено, но достаточно уверенно и не сбавляя скорости. Я насчитал трех демонов, три омерзительные насмешки над природой – хоть, и передвигались они на четвереньках, тела их походили на человеческие, с той разницей, что вместо ног была еще одна пара рук. Из плеч росли две крупные собачьи головы с мощными челюстями. И у них не было кожи. Зрелище переплетения жил, мышц, пульсирующих вен, наполненных темной кровью, вызывало острое отвращение и какой-то первобытный, подсознательный страх. Однако, пытаться бежать от них смысла не было – я не знал точно насколько они быстры, выносливость у них явно была не менее бесконечна, чем моя, а с рассветом я стал бы совершенно беззащитен. Сражаться с волками в чистом поле, несомненно, одна из наиболее бессмысленных затей на свете, но раз уж Мирозданию захотелось развлечь себя кровавым зрелищем, оно просто не оставит другого выбора. А мне остается только достойно сыграть отведенную роль и уповать на благосклонность этого крайне требовательного зрителя.
Приблизившись на расстояние прыжка, твари разошлись вокруг меня, освобождая друг другу пространство для маневра и, одновременно, старясь зайти мне за спину. Мне приходилось постоянно двигаться и чуть ли не крутиться вокруг собственной оси, чтобы не выпускать хищников из поля зрения. Конечно же, бесконечно это продолжаться не могло. Один из демонов прыгнул на меня, зайдя чуть больше влево, чем я мог видеть. Я моментально развернулся в его сторону, но увидел уже две приближающиеся распахнутые пасти с огромными клыками и две пары растопыренных рук с цепкими когтистыми пальцами. Если тварь вцепится в меня, смерть наступит через пару мгновений. Я отпрянул назад на полшага, одновременно занося шпагу для удара. Демон приземлился прямо передо мной. Клинок обрушился на него со скоростью молнии. Одна из голов отлетела в сторону, а тварь завалилась на бок и забилась в конвульсиях, забрызгивая все вокруг смердящей кровью. Но что-то подсказывало мне, что с ней еще не покончено.
В любом случае, расслабляться было рано – позади оставалось еще два отродья Преисподней. Я услышал за спиной характерный рык, которым сопровождался прыжок первого демона, и сделал какой-то совершенно невероятный для себя кувырок вперед. Туда, где секунду назад стояла первая напавшая на меня тварь. Завершив маневр, я моментально вскочил на ноги лицом к врагу, что оказалось очень своевременным – промахнувшись, демон готовился ко второму прыжку. Мы одновременно бросились навстречу друг другу. Инстинктивно я сделал выпад и вонзил острие шпаги в место, где сходились две шеи существа, и начинался общий для них позвоночник. Вся моя сила, вложенная в удар, и инерция, толкавшая демона навстречу, сделали свое дело – клинок вошел в тело практически до рукояти, разворотив стык шей и позвоночника. Тварь протяжно завыла и мешком рухнула в траву. Видимо, я задел какой-то важный нервный узел и она издохла. Впрочем, гибель постигла и мою шпагу, звонко сломавшуюся в момент падения твари.
Я отбросил бесполезное уже оружие и развернулся к оставшемуся демону. Он наблюдал за тем, как я расправился с его собратьями и не спешил нападать, предпочитая кружить вокруг меня, то приближаясь, то отдаляясь. Суть этого маневра стала понятна, когда демон с отрубленной головой стал подавать признаки жизни. Третий просто оттягивал время и отвлекал внимание. Без оружия у меня почти не было шансов против двух тварей, даже с учетом увечности одной. Нужно было что-то делать и делать немедленно! Тут я зачем-то опустил правую руку и задел ею карман сюртука. Я совсем забыл, что там лежит распятие, подаренное пастором из полузаброшенной церкви. Как оно осталось целым, после всего произошедшего, я не знаю. Что ж, как оружие оно было не очень, но всяко лучше, чем ничего. Я достал крест и сжал его в кулаке на манер ножа. Теперь можно было и рискнуть.
Демон ожидал, что я брошусь в атаку и, приподнявшись на задних конечностях, попытался схватить меня, когда я поравнялся с ним. Если бы не уроки фехтования пана Мариуша, я бы попался в те цепкие объятия и погиб славной, но ужасной смертью, растерзанный тварями, коим нет места на земле. Я поднырнул под правую руку демона, оказавшись недосягаем для его зубов, схватил за холку и развернул к себе спиной. Пока тварь не опомнилась, я нанес ей несколько сокрушительных ударов распятием в ребра. Крест входил в плоть демона как раскаленный нож в масло. И эффект производил примерно такой же – вместо небольших ран на теле твари зияли дыры размером с кулак. Демон ревел от боли и вырывался изо всех сил. Кровь мощными фонтанами била из ран. Я вогнал крест в брюхо отродью и резко рванул вверх, разрывая его напополам. Через пару мгновений все было кончено. Мне под ноги упала бесформенная окровавленная туша с вывернутыми внутренностями. Оставшаяся искалеченная тварь была слишком слаба, чтобы оказать серьезное сопротивление. Я убил ее так же, как и вторую, вонзив крест в развилку позвоночника.
Я стоял в свете луны – залитый кровью адских тварей, исполненный ненависти.
Холодной, кристальной чистой ненависти. И неутолимой жажды отмщения.