Все получилось в точности как он предполагал, если не считать того, что охранник не сидел за столом, а стоял спиной, что-то перебирая на полке.
Бежать босиком по линолеуму было очень приятно, это даже придало Степану некоторый задор. Коридорчик наполнился шлепками босых ног.
Уже ближе к окну из одной палаты неудачно вышла медсестра и сразу же влетела обратно, получив от бегущего толчок в грудь.
Санитары действительно оказались плечистыми, но тугодумами. Они оцепенело смотрели на приближающегося пациента, почесывая мощные предплечья. Пока они переглядывались, приходя в себя от удивления, тот уже вскочил на подоконник.
Опершись о красные морды санитаров, Степан вылетел на свободу.
Опершись о красные морды санитаров, Степан вылетел на свободу.
Свобода оказалась на уровне второго этажа. Несколько мгновений Степан камнем падал вниз, опережая осколки стекла, у него перехватило дыхание и мелькнула мысль, что это последний полет.
Едва беглец это подумал, как падение закончилось - он с грохотом приземлился на ржавую крышу неспешного троллейбуса.
Троллейбус сразу же остановился, а со всех сторон зло закричали клаксоны.
Один из сбитых "рогов" пружинисто балансировал в воздухе, а из окна второго этажа вниз смотрели санитары, не зная, что предпринять.
Под Степаном, внутри троллейбуса, возбужденно гудели пассажиры, обсуждая происшествие.
Кто-то снизу потянул за веревку, и рог, чиркнув искрами, установился на провод. Загудело, и троллейбус тронулся в путь.
Санитары сверху проводили его туповатым взглядом.
Лежа на спине, слегка оглушенный "десантник" смотрел вверх и медленно приходил в себя. Высокое небо с чистыми полупрозрачными облаками медленно меняло направление, подстраиваясь под маршрут троллейбуса, а через нависающие кроны деревьев струился солнечный свет. День задавался замечательный.
Степан был абсолютно уверен, что если бы захотел, то мог бы запросто взмыть в воздух и лететь параллельно троллейбусу, любуясь на обгаженную голубями крышу с высоты птичьего полета. Но он не захотел. К тому же, падая, он отбил себе плечо.
На третьей остановке Степан окончательно пришел в себя и "сошел", воспользовавшись ржавой лесенкой с задка транспортного средства.
Рыжий пацан, с другой стороны заляпанного сухой грязью стекла, показал ему язык и лизнул мороженое.
Прихрамывая и держась за ушибленную лопатку, Степан поковылял к метро.
Прихрамывая, Степан ковылял к метро.
Было раннее утро, обещающее солнечный и вонючий от гари день. Занятые обычными утренними мыслями прохожие не обращали на босого человека в майке особого внимания. Так, разве что косой взгляд с налетом презрения - и сразу же дальше.
К тому же в это утро на улице было на что посмотреть.
Огромная толпа окружила нечто, напоминающее серый холмик, выросший прямо посередине улицы. Провода вокруг этого места были разорваны и свисали, как лианы. На огромном рекламном плакате трещали искры.
Чуть поодаль стояли две милицейские машины и беззвучно перемигивались фарами. Служители порядка переговаривались по рации и имели растерянный вид. Один из них достал из багажника катушку специальной ленты, которой окружают места преступления, и тупо стоял с ней, переминаясь с ноги на ногу.
Степан обошел кругом место происшествия, но подойти к таинственному предмету ближе не представлялось возможным. Вокруг возбужденно переговаривались, показывали пальцем в небо, задирали головы. Степан задрал голову, как и все, но не увидел ничего, кроме все того же пронзительно голубого неба с редкими мазками очень белых облаков.
С визгом затормозила машина. Из нее выскочили журналисты с лохматыми микрофонами наперерез и начали бесцеремонно продираться сквозь толпу.
Особенно усердствовал толстый оператор с дредлоками и бородой вокруг лица. На возмущенные крики он весомо отвечал:
- У меня камера семьдесят штук стоит.
Степан хотел было пристроиться в хвост съемочной группы, но не успел: толпа уже всосала ее и замкнулась, как болотная тина.
За неимением лучшей возможности, Степан пару раз подпрыгнул на месте, но ничего не увидел. Тогда, набравшись наглости, он оперся о плечи двух мужиков и подпрыгнул еще раз, выше. Отшибленную лопатку пронзило от боли.
Но на этот раз ему повезло. Прежде чем получить удар под дых локтем от левого мужика и матерный эпитет от правого, Степан успел разглядеть таинственный холм.
Посередине улицы, на боку, лежал настоящий слон. Животное походило на огромный, сухой и потрескавшийся камень и, судя по всему, было мертво.
Степан пожал плечами и продолжил путь к метро, оглядываясь.
Станция называлась "Продвиженка". Степан несколько раз перечитал название, но, как ни старался, все равно получалась именно "Продвиженка". Перед лестницей, ведущей в андерграунд, в небрежной позе довольного собой человека, облокотившись о заплеванный парапет, стоял молодой серый мент в задранной фуражке. Блюститель общественного порядка искоса следил за людским потоком, почесывал затылок резиновой дубинкой и всячески делал вид, что стоит здесь потому, что так ему хочется.
Подавляя зевок, он лениво перехватил взгляд Степана. Перехватил-то лениво, да держал цепко, не отпускал… Степан как раз наступил на острую крышку от пивной банки и очень криво улыбнулся в ответ. Мент зевнул откровенно и отвернулся - решил не докапываться.
Степан сбежал по лестнице, не раздумывая перемахнул через турникет и успел в отходящий состав. Быстро сориентировавшись, он проехал несколько остановок и пересел на нужную линию. К счастью, вагон оказался битком набит, и никто не обращал внимания на неприличного пассажира, путешествующего в общественном транспорте босиком и в домашних трениках с отвисшими коленями.
Степану не хотелось размышлять о случившемся. Впрочем, лишь только он пытался это сделать, мысли упруго отскакивали, уводя на другие темы. Что-то странное происходило в Степиной голове. Вероятно, последствия падения с большой высоты.
Ничего, у него еще будет время подумать о скрипучей койке и о жопе тети Зины. Сейчас главное - благополучно добраться до дома…
Сейчас главное - благополучно и как можно скорее добраться до дома и надеть тапочки.
Выйдя на своей станции, Степан неуверенной спортивной трусцой побежал через микрорайон, стараясь не привлекать внимания и делать вид что он спортсмен, сбившийся с дороги.
Многоэтажки соединялись потрескавшимися асфальтными дорожками. Из трещин росли трава, одуванчики и окурки. Степан выбрал протоптанную тропинку: она шла напрямки и больше подходила спортсмену.
Через пять минут он устал и перешел на спортивную ходьбу. Странное дело, чем ближе был родной дом, тем менее значимым начинало казаться то, что с ним в это странное утро произошло. Воспоминания о палате, санитарке с разбитым ухом, проводках с присосками и удавшемся побеге как бы таяли и теряли значимость. Степан вяло уверял себя, что надо не забыть, донести, рассказать, но выраставшее перед ним родное третье строение, дом двадцать пять как-то совершенно естественно вытесняло из головы эти неприятные и ненужные воспоминания.
Перед дверью в подъезд очень некстати громоздилась Вилена и зорко осматривала жилой массив. Степан юркнул за мусорный бак.
Соседка с одиннадцатого напоминала статую погибшего мореплавателя, установленную здесь раз и навсегда, чтобы следить за порядком в микрорайоне. Хотя она и находилась всего лишь на первой ступеньке, Степану показалось, что женщина-мутант высится над всем районом.
Высматривала она, конечно же, его, поэтому беглецу пришлось дожидаться, пока огромной женщине все это надоест, и она отправится в продуктовый за молочными сосисками.
Так и случилось. Лишь когда ее монументальный зад исчез за углом, Степан осмелился вылезти из укрытия и заскочить в подъезд.
Лифт ждал его. Очутившись на лестничной площадке своего седьмого этажа, Степан перевел дух. Дверь в квартиру была приоткрыта, и оттуда распространялся запах домашнего уюта с привкусом фирменного Тамариного кофе, который он так любил.
Степан посмотрел на часы, но их на запястье не было. Тогда он зачесал волосы пятерней, заправил выбившуюся из треников майку, захлопнул крышку мусоропровода, которую кто-то нехороший забыл закрыть, и уверенно вошел к себе, хлопнув дверью.
Вместе с этим хлопком Степан как будто разом поставил точку на происшествии этого утра. О нем не обязательно помнить, про него никому не нужно знать. Его просто не было! Точка.
Джойс выбежал из кухни, болтая хвостом-колбасой, наспех обнюхал его треники и убежал.
Степан прошлепал в комнату Велимира и подозрительно принюхался. Пахло умиротворенно, невинно. Степан распахнул занавески, никакой решетки. Открыл окно. В комнату ворвался свежий воздух и шумы двора. Рассеянно провел рукой по обоям, поправил покосившуюся бумажную люстру-шар с черными и красными иероглифами, собрал разбросанные по полу карандаши. Затем посмотрел на совсем маленькую кроватку с лакированной деревянной спинкой, на шкаф с распахнутой дверкой (из нее свешивалось пластмассовое ружье ковбойского типа, вот-вот готовое упасть) и отправился на кухню.
Тамара сидела на корточках перед распахнутым холодильником и вынимала из промерзших недр всяческую утреннюю снедь: масло, молоко, мясные консервы Джойса (Тамара добавляла их в сухой корм), варенье, облегченные йогурты для Велимира…
Степан сел на табуретку и налил себе кофе в чашку.
- Выкинул? - не оборачиваясь, спросила Тамара.
Степан подул на коричневую поверхность. Его очки сразу же вспотели.
- Что выкинул?
- Мусор.
- Мусор? - От этого доброго, хотя и с запашком, словечка Степану вдруг стало хорошо. - Мусор? Конечно, выкинул!
- А мусоропровод…
- Закрыл, не волнуйся.
Тамара выпрямилась и с ласковой небрежностью потрепала его по волосам.
- Ты что, босиком выходил? Площадку не убирали сто лет.
Степан отхлебнул из чашки и улыбнулся.
- Джойс тапочки спрятал…
Степан вдруг почувствовал себя счастливым. А много ли нужно для счастья? Проснуться у себя дома, а не черт-те где, связанным по рукам и ногам. Да чашечка кофе.
Но в это время зазвонил телефон.
Звонок
- Мама, мама, телефон!
На Велимире трусы и пижамная рубашка в горошек из летающих слонов. Ножки как спички, волосы взъерошены, на щеке складка от подушки. Большой радиотелефон старой модели, крошечная ручка, смешная взрослость.
Гм… наверное, очередной примитив.
Целуя Велимира в щеку, Степан всем своим существом осознал, что не любил ничто и никогда так же крепко и незыблемо, как сына в этот возраст, в эту самую минуту, в этой самой точке земного шара.
Отгадал. Примитивно и сентиментально.
Тамара взяла трубку из рук сына.
- Веля: постель, зубы, завтрак! Опаздываем в школу! Кто это с утра пораньше?
Простой вопрос загнал вдруг пацана в тупик. Детям плохо дается импровизация.
Велимир откровенно сконфузился и потух, указательный пальчик правой руки машинально отправился за помощью в нос.
Малец оставался в нерешительности несколько секунд, но потом вдруг быстро обхватил шею Тамары тоненькой ручкой и шепнул в ухо:
- Это папа!
И убежал, мелькая голыми пятками. Тамара недовольно покачала головой вслед.
"Гена, это надо читать по диагонали".
Глядя, как Джойс, чавкая, хрустит сухим кормом, Степан решил помыть наконец ноги и найти тапочки.
Тамара слушала трубку несколько секунд, потом вдруг побледнела и отбросила аппарат в сторону, как будто только что узнала, что он прокаженный.
- Не смешно!
Степан внимательно посмотрел на жену. На ее лице изобразилось недоумение и еще какое-то выражение, новое, его Степан идентифицировать не смог.
Предлагаю "растерянность".
- Это кто был, Тома?
Из форточки подуло прохладой, туча залезла на солнце. Степан поежился.
- Тома, это кто был?
Тамара отвернулась, чтобы что-то переложить на столе. Не оборачиваясь, ответила странное:
- Ты.
Он?
- Я?
- Ну не ты, конечно, а какой-то шутник, который говорит твоим голосом. Очень похоже. Твои интонации, твои словечки… Не отличишь!
- Гм. И что ему надо?
- Говорит, что забыл кобуру на ночном столике в спальне. Просит, чтобы я спрятала от Велимира.
- Гм… Действительно. - Откуда он может знать про пистолет? И про Вельку тоже. И что голос, похож?
- Да ты вылитый! Прямо жутковато как-то. Если бы, скажем, ты не был сейчас здесь…
- Если бы я не был сейчас, скажем, здесь, то что? Что? Какой бред! Ты хоть понимаешь, что ты такое…
Несешь? Становится интереснее. Посмотрим, что будет дальше!
В этот самый момент телефон зазвонил вновь.
Супруги разом повернули к нему голову, а Тамара еще и вздрогнула от неожиданности. Угловатый аппарат лежал на боку между тарелкой с нарезанным сыром и вазочкой с маслом. Было очевидно, что трезвонить он будет вечно.
Степан не выдержал первым.
- Дай-ка я…
Он нажал на вытертую, когда-то зеленую кнопочку.
- Да?
- Ой, извините, я, кажется… - Степан услышал свой собственный голос. - А вы, вообще, кто? Я к Свердловым звоню.
- Именно к Свердловым вы и попали, - с антарктическим спокойствием ответил Степан.
Трубка молчала несколько мгновений, затем из нее донеслось нерешительное:
- Странный у вас голос… Вы, я спрашиваю, кто? И вообще, как вы попали ко мне домой? Тамаре трубку передайте, пожалуйста. В смысле Тамаре Александровне.
Степан вдруг разозлился. Не по-настоящему, конечно, но все-таки… Злость получилась разбавленная, неуверенная. Он бросил быстрый взгляд на Тамару.
Интересно, а как "бросают медленный взгляд?"
Та делала вид, что хлопочет по кухне и не прислушивается к разговору.
Самое время перейти с невидимым шутником на "ты".
- Ты у меня дошутишься сейчас, дебил. - Степан любил словечко и произносил его с ударением на первом слоге - "дебил". - Твой номер высветился, а я - мент.
"Хотя и на отдыхе", - добавил он про себя.
- Я ведь тебя вычислю в пять секунд и тогда…
Степан вдруг осекся. На экранчике телефона действительно высветился номер. Вот только номер ему был хорошо знаком.
Лучше.
Джойс доел свой корм и процокал по линолеуму, чтобы вытереть брыли о Степанину штанину.
Тамара глянула через плечо, не переставая греметь чашками. Внезапная бледность мужа ей очень не понравилась.
- Что? - проартикулировала она одними губами. - ЧТО?
Степан накрыл трубку ладонью.
- Ты можешь закрыть форточку? - шепотом попросил. - Дует.
И в трубку:
- Вы что же это, находитесь у меня на работе, получается?
- Я нахожусь у себя на работе, - ответила трубка, делая акцент на "себя" и тоже переходя на "ты". - А вот что делаешь ты, дебил, у меня дома? Да еще и говорит моим голосом! Ты что, пародист-затейник? Предупреждаю, если с головы Велика упадет хоть один волос… Дай трубку Тамаре Александровне!
Еще лучше!
Розыгрыш затягивался.
На лбу у Степана проступила испарина. Он вытер ее краем майки и сказал в трубку:
- Если вы у меня на работе, то и Геннадий Сергеевич Полежаев там?
- Конечно.
- И вы можете передать ему трубку?
Степан услышал свой собственный голос, только приглушенный:
- Геннадий Сергеевич, можно вас на минутку? Тут такая штука приключилась… Я звоню домой. А мне какой-то мужик отвечает. Причем имитирует мой голос в совершенстве. Что делать? Я уже начинаю…
Совсем хорошо!
- Сейчас разберемся, - издалека пропищал бывший Степанин шеф. И в ухо, громче: - Алло?
Голос Полежаева невозможно спутать ни с одним другим. Да и имитации он, вероятно, не поддается. Слабый, очень тонкий, почти девичий. Кажется: попытайся он посильнее напрячь ту нежную струнку, которая голос такой выдает, не избежать беды - лопнет, порвется. Даже слова, которые он произносит, кажутся от этого маленькими, скомканными, несущественными. Такая вот у Геннадия Сергеевича особенность. И это при усах, звании майора и кулаках убийцы.
- Здравствуйте, Геннадий Сергеевич, - сказал Степан в трубку как можно увереннее. - Это я - Степа Свердлов. Он вас держит на прицеле, да? - И, переходя на шепот: - Если да, то спросите меня про погоду!
Трудно представить себе Полежаева с его усами и чувством юмора участвующим в розыгрыше по телефону.
- Ага, как же! Свердлов, да еще и Степан! Хорошая фамилия. А я вот Мао. Дзэдунов. Хе-хе. А еще у нас тут туман и ни фига не видать. А у вас?
Полежаев совершенно не умел острить и поэтому делал это беспрестанно.
- Свердлов Степан сейчас у меня в кабинете. - Тут Полежаев посерьезнел и попытался повысить голос - это было единственное, что у него получалось смешно. - Вы не в те игрушки играете, молодой человек. Вы хоть знаете, с кем вы сейчас имеете удовольствие общаться?
Степан живо представил себе майора, изобразившего на лице возмущение. Тот приподнимал широкие сухие плечи на манер кобры, а его контрреволюционные усы сами собой начинали топорщиться, как кошачий хвост.
Смешно. Дальше!
- Знаю!!! - неожиданно для самого себя рявкнул Степан в трубку.
В этот раз его проняло по-настоящему. Телефонный розыгрыш становился чересчур навязчивым.
"Чересчур навязчивый" - это плеоназм.
Джойс прижал уши и тоненько заскулил.
- Знаю, Геннадий Сергеевич, и лучше, чем вам кажется, знаю. Вам нужны доказательства? Пожалуйста. Могу продиктовать код вашего сейфа. Когда вы меня просили его запомнить на всякий случай в деле Растопова. Хотите? Три семерки, пэ-эф восемьдесят пят! Восемьдесят пять, как год рождения Лизы из семнадцатого кабинета. Или вам рассказать, почему Лиза внезапно уволилась в феврале? Ах, "не надо"! И мне кажется - не надо! А вот еще, забавно: сказать вам, почему вы червей на рынке не берете?
- Н…ну скажите… - пискнуло в трубке.
- Ты их, Гена, на рынке не берешь, потому что на них не клюет никогда. А не клюет на них, Гена, никогда, потому что вместо рыбалки ты зависаешь у Лизочки. А сказать тебе, почему ты усы не отстригаешь? Или хватит?
- Гм. Хватит.
А вот интересно, почему он усы не остригает?
- Не знаю, как вы это делаете, молодой человек, но… - Звук из трубки ужался до скрипа тараканьих крылышек. - Ваш голос действительно очень похож на голос Степана Афанасьевича, да и информация, которой вы владеете, весьма конфиденциальна… Загвоздка в том, что вы, то есть он, то есть Степан Афанасьевич, сейчас сидите прямо передо мной. Гм. Я тогда лучше… ему передаю трубку… вам, хорошо?
- Хорошо. Хотя подождите… Геннадий Сергеевич?
- Да, я слушаю.
- Геннадий Сергеевич, тот, кто у вас сейчас в кабинете, он - вовсе не я. Будьте начеку. Возможно, он опасен. Может быть, очень. Проверьте его, спросите про сейф, про Лизу, про червей. Будьте с ним предельно…
Договорить Степану не удалось. По-видимому, самозванец на другом конце провода вырвал трубку из рук Полежаева.