Когда всю ночь снились кошмары о пауках-и-высоте, вставать утром особенно мучительно: нужно выпить три чашки кофе, два раза принять душ и иногда устроить пробежку, чтобы ослабить хватку, сжимающую горло души; и эти пост-кошмарные утра бывают даже хуже, если он просыпается не-один, если вчерашний Субъект хочет почирикать за жизнь или пообниматься, полежать в позе ложечек, и просит объяснить назначение перевернутых затуманенных изнутри стаканов на полу в ванной, комментирует его повышенную потливость, гремит посудой на кухне, готовит копченую рыбу или бекон, или что-то еще более ужасное, что нельзя намазать медом и что он должен слопать с пост-коитальным мужским удовольствием - у некоторых женщин есть такой пунктик "Накормить Моего Мужчину", они хотят, чтобы мужчина, который по утрам едва ли может съесть что-то серьезней тоста с медом, ел со смаком, расставив локти, загребая, издавая звуки. Даже проснувшись в одиночестве и потянувшись, медленно сев на кровати, отжав простыню и проследовав в ванную, Орин часами не может даже заставить себя думать о том, как он переживет этот день. Эти ужасные утра с холодными полами, горячими окнами и безжалостным светом – в душЕ рождается уверенность, что сквозь этот день ты будешь не идти, нет, ты будешь карабкаться, вертикально, а потом, в конце, снова засыпая, почувствуешь, что падаешь, опять, словно сорвался с чего-то высокого, отвесного.
Что ж, здесь, в юго-западной пустыне, его глазам ничего не угрожает; но ночные кошмары только усилились с тех пор, как он переехал в новую команду сюда, в этот выжженный край, откуда когда-то давно бежал сам Сам, будучи несчастным подростком.
Словно напоминая ему о собственном несчастном детстве, каждый сон Орина начинался с отрывка игры в теннис. Его последний сон начался со сцены, которую словно снимали с помощью широкоугольного объектива: Орин на зеленом грунтовом корте, ждет подачи от кого-то смутно видимого, кого-то из академии – может, Росса Рита, или старого доброго М. Бэйна, или серозубого Уолта Флетчета, который сейчас работает тренером профессионалов в Каролинах, – и вдруг сновидческий объектив фокусируется на нем самом и потом резко растворяется до пустого темно-розового цвета, который видишь, глядя с закрытыми глазами на яркий свет, и следом появляется мерзкое чувство, словно ты под водой, тонешь и не знаешь, куда плыть, где поверхность, где воздух, и какое-то время Орин сражается с этой странной формой визуального удушья и после видит голову своей матери, миссис Аврил М.Т. Инканденцы, отделенная от тела голова маман лицом к лицу прицеплена к его собственной, плотно примотана к его лицу высококлассными струнами его собственной профессиональной ракетки из телячьих кишок. И как бы неистово Орин не мотал и не тряс головой и не пытался отвести взгляд, он все так же смотрел на, - в, и даже сквозь – лицо матери. Как если бы голова маман была чем-то вроде слишком тесного шлема, который Орин пытается и все никак не может снять. В реальности сна Орин знал, что это жизненно важно – разорвать струны, отсоединить свою голову от филактерических уз головы матери, – но не мог. Из записки Субъекта было ясно, что в какой-то момент среди ночи Орин сжал ее голову обеими руками и попытался оттолкнуть, хотя и без грубости и жалоб (в записке, не в жесте). Во сне голова маман была очень аккуратно и хирургически чисто отрезана от остального тела маман: на ней (на голове) не было никаких следов шеи или порезов, как если бы нижняя часть головы была запечатана и словно бы сглажена до состояния живого шара, глобуса с лицом, присоединенного к его, Орина, голове.
Субъект, с которой он переспал после сестры Бэйна, но за Субъект до нынешнего Субъекта, с духами Ambush и сердечками над "ё" и "й", - так вот, предыдущий Субъект была болезненно-красивой аспиранткой с факультета психологии Аризонского университета с двумя детьми, неприлично маленькими алиментами от прошлого мужа, слабостью к острым ювелирным украшениям, замороженному шоколаду, обучающим картриджам ИнтерЛейс!!! и профессиональным спортсменам, которые толкаются во сне. Она не блистала умом – чтобы вы представляли, она думала, что фигура, которую он в задумчивости рисует пальцем у нее на боку после секса, – это восьмерка. В их последнее утро, как раз перед тем, как он отправил ее ребенку дорогую игрушку и сразу же сменил номер телефона, он пробудился после ночи кошмаров – проснулся и судорожно съежился в позе эмбриона, неотдохнувшим и словно бы погруженным в некий душевный мрак, с пульсирующими глазами и мокрым силуэтом на простыне, как будто словно кто-то обвел труп мелом на месте преступления, – он проснулся и обнаружил, что Субъект уже встала и сидит на кровати в его академическом джемпере без рукавов, откинувшись на подушку для чтения, пила эспрессо с ореховым сиропом и смотрела на экран, занимавший половину южной стены в спальне, где шло что-то чудовищное под названием "Образовательные картриджи Интерлейс" в сотрудничестве с образовательной программной матрицей CBC представляют: "Шизофрения: Разум или тело?", и ему пришлось лежать, мокрому и парализованному, свернувшись в позе эмбриона, на своей потной тени и смотреть, как на экране молодой бледный паренек возраста Хэла, с рыжим ежиком, красным вихром и пустыми, безразличными черными кукольными глазами, пялится в пространство куда-то влево, в то время как бодрый закадровый голос с канадским акцентом объясняет, что Фентон страдает от параноидной шизофрении и верит, что в его череп проникают радиоактивные жидкости и что его преследуют некие высокотехнологичные машины, специально сконструированные и запрограммированные, чтобы найти, поймать и порвать на части, а потом похоронить его заживо. Это была старая канадская документальная передача канала СВС конца прошлого века с улучшенной четкостью и переизданная под патронажем компании "ИнтерЛейс" - в ранние утренние часы спонтанное распространение Интерлейса часто выдавало дешевую и непопулярную дичь.
И но вот пока прояснялось, что тезисом этой программы СВС было "Шизофрения: тело", закадровый голос лучился хорошо смонтированным воодушевлением, объясняя, что, ну, да, бедняга Фентон, конечно, безнадежен, если оценивать его как внеинституциональную функциональную единицу, но зато, с другой стороны, наука может придать его существованию хоть какой-то смысл, изучая его и помогая понять, как именно шизофрения проявляется в человеческом мозге… что, иными словами, используя передовые технологии, например позитронно-эмиссионную томографию, сокращенно ПЭТ (у них же спонсор Invasive Digitals, слышит Орин, как бормочет себе под нос аспирантка с факультета возрастной психологии, не отводя взгляда над чашкой от экрана и не замечая, что Орин парализованно проснулся), можно увидеть, что сканы поврежденного мозга бедного Фентона показывают рисунок позитронного излучения, чем при сканировании среднестатистического, не склонного к галлюцинациям, богобоязненного альбертанского мозга, двигать вперед науку, если ввести подопытному Фентону в кровь специальную радиоактивную краску, способную преодолеть гемоэнцефалический барьер, и затем затолкнуть его во вращающийся приемник ПЭТ-сканера – на экране видно, что это огромный аппарат серо-металлического цвета, словно выдуманный Джеймсом Кэмероном и Фрицем Лангом в соавторстве; а теперь взгляните в глаза бедняги Фентона в момент, когда он начинает понимать, что говорит голос за кадром, – далее происходит резкий монтажный скачок в стиле старых общественных телепередач, мы видим субъекта Фентона в пятиточечных брезентовых ремнях безопасности, мотающего рыжей головой из стороны в сторону, пока парни в мятно-зеленых хирургических масках и шапочках вводят ему в кровь радиоактивную жидкость из шприца размером с кухонную спринцовку, затем мы видим, как глаза Фентона предсказуемо вылезают из орбит, когда его катят к огромному серому ПЭТ-сканеру, и, как неподнявшийся хлеб на противне, заталкивают в открытую пасть аппарата, пока на виду не остаются лишь выцветшие кроссовки, после чего он начинает вращаться против часовой стрелки, с брутальной скоростью, так, что сперва носки кроссовок Фентона смотрят вверх, потом налево, потом вниз и направо и снова вверх, быстрее и быстрее, и увеличивают скорость, машина булькает и чирикает, но эти звуки даже близко не могут заглушить загробные вопли Фентона, доносящиеся изнутри, когда самые его самые ужасные галлюцинаторные страхи воплощаются в реальность, и можно буквально услышать, как его окрашенные специальным радиоактивным красителем остатки разума вырываются из него вместе с этим стереовоплем, в то время как на экран накладывается изображение мозга Фентона с янтарно-красными и нейтронно-синими участками в нижнем-правом углу, где обычно появляются интерлейсовские функции времени и температуры, и бодрый закадровый голос кратко излагает историю открытия и изучения первых случаев параноидной шизофрении и ПЭТ-сканера. Все это время Орин лежит - едва разомкнув веки, мокрый от пота, его бьет утренняя дрожь - и хочет одного: чтобы Субъект оделась, нацепила свои острые украшения, забрала остатки своего "Тоблерона" из холодильника и ушла, ведь только тогда он сможет подняться с кровати, пойти в ванную, собрать всех задохнувшихся под стаканами тараканов в пакеты с застежками и выбросить в мусорный бак EWD, пока баки еще не забили доверху, и после этого решить, какой именно дорогой подарок отправить ребенку Субъекта.
А потом эта птица, просто из ниоткуда.
А потом – эти новости о давлении со стороны администрации "Аризонских Кардиналов", которая требует, чтобы он участвовал в серии безвкусных интервью-профилей с каким-то репортером из журнала "Момент", с вопросами из личной жизни, отвечать на которые следовало вежливо, искренне и с пользой для команды, и весь этот выводил его из себя и вынуждал снова звонить Хэлли, открыть эту шкатулку Пандоры с червями.
Также в душе Орин бреется, с раскрасневшимся лицом, объятым паром, на ощупь снизу-вверх, лезвие бритвы движется с-юга-на-север, как его учили.
Год Впитывающего Белья для Взрослых Depend
Вот Хэл Инканденца, семнадцать лет, с латунной однозатяжкой, тайком курит дурь в подземной насосной Энфилдской теннисной академии, выдыхает бледный дым в промышленный вытяжной вентилятор. Сейчас короткий печальный перерыв между полуденными играми с разминками и ужином в столовой академии. Хэл здесь один, никто не знает, где он и что делает.
Хэл любит курить втайне, но еще большая тайна в том, что от самой тайны он получает не меньшее удовольствие, чем от курения.
Однозатяжки, похожие на длинный мундштук, как у Рузвельта, на конце которой забита щепотка отличной дури, быстро нагреваются и их неприятно держать во рту – латунные особенно, – зато у них бОльшая эффективность: в легкие попадает весь дым до последней молекулы; нет случайного бэушного дыма, как от общего бонга на вечеринке, и потому Хэл может втягивать каждую йоту и задерживать дыхание целую вечность, так что выдыхает он даже только слегка бледный и сладковатый дымок.
Абсолютное потребление доступных ресурсов = отсутствие заметных отходов.
Насосная Легкого для теннисных кортов академии находится под землей и попасть в нее можно только через тоннель. ЭТА изобильно, разветвленно туннелирована. Так было задумано.
Плюс однозатяжки маленькие, и это хорошо, потому что - признаем - с чем бы ни курить качественную дурь, оно провоняет. Бонг – большой, и вонь от него будет соразмерно большой, плюс стоит вопрос использованной воды. Трубки гораздо компактнее и хотя бы мобильные, но табачная камера у них слишком крупная и неупотребленный дым распространяется на немалую площадь. Однозатяжка же в процессе абсолютно безотходна, а после ее можно остудить, завернуть в два пакета, потом в зиплок и упаковать в два спортивных носка в сумку для снаряжения вместе с зажигалкой, глазными каплями, ментоловыми пастилками и собственно небольшим футляром от пленки с дурью, и все это очень удобно, не воняет и вообще незаметно.
Насколько известно Хэлу, его коллеги Майкл Пемулис, Джим Сбит, Бриджет С. Бун, Джим Трельч, Тед Шахт, Тревор Аксфорд и, вероятно, Кайл Д. Дойл, Дылда Пол Шоу и - с меньшей вероятностью - Фрэнни Анвин - все они знают, что Хэл регулярно бегает тайком курить. Вообще-то также отнюдь не невероятно, что знает и Бернадет Лонгли; и, разумеется, вечно что-то подозревает неприятный тип К. Фрир. И брат Хэла, Марио, тоже не зевает. Но это и все, в плане общеизвестности. И даже хотя вообще-то Пемулис, Сбит, Бун, Трельч, Аксфорд и иногда (в медицинских или туристических целях) Стайс и Шахт – все тоже известны как любители травки, в тех редких случаях, когда Хэл накуривался с кем-то еще, - чего он в целом избегал, - он курил только с Пемулисом. А, он забыл: Орто ("Тьма") Стайс, из Партриджа, Канзас, точно знает; и старший брат Хэла, Орин, даже на расстоянии, кажется, таинственным образом догадывается о большем, чем говорит прямо, если только Хэл не придумывает у его телефонных ремарок подтекст, которого на самом деле нет.
Мать Хэла, миссис Аврил Инканденца, и ее приемный брат доктор Чарльз Тэвис, в настоящий момент директор ЭТА, оба знают, что Хэл иногда пьет спиртное, например по выходным с Трельчем или, может, с Аксфордом, в клубах на авеню Содружества у подножия холма; в "Неисследованной жизни" каждую пятницу проходит пресловутая ночь "слепого вышибалы", когда наливают на условиях всеобщего доверия. Миссис Аврил Инканденца не в восторге, что Хэл пьет, во многом потому, что его отец при жизни был алкоголиком, и, говорят, отец его отца тоже, в Аризоне и Калифорнии; но нехарактерная для возраста Хэла академическая развитость и особенно успех в последнее время в среде юниоров доказывают, что ему не вредят те скромные количества алкоголя, которые, как она уверена, он потребляет, –невозможно одновременно злоупотреблять алкоголем и показывать такие высокие результаты в школе и на корте, успокаивает ее психолог-консультант ЭТА доктор Раск, и особенно на корте, - и Аврил кажется, что заботливая, но не придирчивая мать-одиночка должна знать, когда можно закрыть глаза и позволить двум полноценно функционирующим сыновьям совершить все возможные ошибки и учиться на своем горьком опыте, вне зависимости от того, как сильно ее, мать, будут терзать тайные волнения. И Чарльз поддерживал ее во всем, что касалось детей. И видит бог, пусть лучше Хэл время от времени выпивает пару кружек пива, а не потребляет бог знает какие эзотерические вещества со скользким Майклом Пемулисом и мерзким Джеймсом Сбитом, при виде которых Аврил колотил материнский нервный озноб. В конце концов, заявила она доктору Раск и Тэвису, пусть лучше Хэл живет с осознанием того, что мать ему доверяет, что она верит, поддержит и не осудит, не будет терзаться волнениями или заламывать деликатные руки, если он, Хэл, время от времени пропускает, к примеру, по кружечке канадского эля с друзьями, и потому изо всех сил скрывает от Хэла материнский ужас, что ее сын запьет, как Джеймс или как отец Джеймса, лишь бы Хэл жил с успокаивающим знанием, что может быть прямым с ней в вопросах вроде алкоголя и не бояться, что вне зависимости от обстоятельств от нее нужно что-то скрывать.
Доктор Тэвис и Долорес Раск обсуждали тет-а-тет, что среди фобий Аврил, от которых она так безропотно страдает, немаловажное место занимает черный ужас перед тайной или секретностью относительно сыновей во всевозможных формах.
Аврил и Ч.Т. ничего не знали о пристрастии Хэла к качественному Бобу Хоупу и подпольных уединениях, что, очевидно, в каком-то смысле доставляло Хэлу удовольствие, хотя он ни разу и не задумывался, почему. Почему это доставляет удовольствие.
Территория ЭТА на холме пронизана туннелями. Аврил И., например, которая в последнее время больше не покидает пределы ЭТА, редко появляется на улице, а взамен, скрючившись, перемещается по туннелям между Домом директора и своим кабинетом, что рядом с кабинетом Чарльза Тэвиса в административном блоке - здании из розового кирпича с белыми колоннами в неогеоргианском стиле, которое, по словам Марио, похоже на куб, который проглотил слишком большой мяч. Между фойе, приемной и кабинетами администрации на втором этаже Ад-блока и качалкой, сауной, раздевалкой и душевой этажом ниже идут два лифта и одна лестница. От душевой мальчиков к гигантской прачечной под Западными кортами ведет широкий туннель из цемента слоновьего цвета, и два туннеля поуже расходятся лучами от сауны на юг и на восток по направлению к полуподвалам сферокубулярных протогеоргианских зданий поменьше (с классными комнатами и общежитиями B и D); эти два подвала и туннельчики часто служат кладовой студентам и переходами между личными комнатами проректоров. Два туннеля еще меньше, вмещающие только того взрослого, который не против передвигаться скрюченной обезьяноподобной походкой, в свою очередь, соединяют каждый полуподвал с бывшими помещениями для занятий оптикой и кинопроизводства Лита, Огилви и усопшего доктора Джеймса О. Инканденцы (ныне покойного), которые находятся под землей чуть западней Дома директора (из каковых помещений также идет туннель нормального диаметра прямиком до нижнего уровня административного здания, но его назначение с годами постепенно менялось, и теперь в нем слишком много голой проводки, горячих труб и вентиляционных отверстий для нормального передвижения), и с кабинетами завхоза почти под центральным рядом уличных теннисных кортов ЭТА, каковые кабинеты и помещения для персонала, в свою очередь, связаны со складом для Легкого и насосной ЭТА оштукатуренным туннелем, наспех выкопанным силами "Всепогодными надувными постройками TesTar Corp.", которые вместе с ребятами из "Промышленных устройств по перемещению воздуха ATHSCME" возводят и обслуживают дендриуретановый надувной купол, он же Легкое, которым на зимний сезон накрывают средний ряд кортов. Грубый шершавый туннель между завхозом и насосной проходим только посредством карачек и представляет собой для тренерского состава и администрации практически белое пятно, будучи популярным только у Туннельного клуба младших учеников академии, а также некоторых подростков с тайной непреодолимой жаждой ползать на карачках.