В подобном видении жизни, современной истории Кертес не одинок. Масштабы, которых достигло в XX веке истребление различными группами людей друг друга и самих себя, подтолкнули многих мыслящих людей к горьким, пессимистическим выводам. Особенно важную, если не ключевую роль в этом плане сыграло такое явление, как лагеря смерти. Недаром в умах человечества (опять же повторю: мыслящей части человечества) все более распространяется убеждение: после Освенцима (а понятие "Освенцим" включает в себя уже не только гитлеровские лагеря смерти, но и сталинский ГУЛАГ, и практику геноцида, и истребительные войны, и диктаторские режимы вроде полпотовского), - после Освенцима не может быть искусства, не может быть прогресса, не может быть самой истории. Остаются только политика да различные идеологии - как формы организованного самоубийства человечества. После Освенцима не может быть и религии; Кертес в "Кадише…" пишет о том, что если Бог и есть, если он не умер, как утверждал еще Ницше, то он наверняка прячется где-то, ибо ему не может не быть стыдно за все то, что он сотворил за те злополучные шесть дней.
Имре Кертес подростком попал в концлагерь вместе с десятками тысяч, миллионами других евреев, ставших жертвами Холокоста (об этом он рассказывает в своем романе "Без судьбы", который наш читатель, возможно, еще увидит в русском переводе). Однако его отношение к миру, его взгляд на удел человечества не ограничены рамками национального самосознания: Кертес всегда подчеркивал и подчеркивает, что чувствует себя как личность шире, универсальнее того, что можно вместить в ячейку еврейства, и протестует против любых попыток (а таких попыток было немало и в "социалистической" Венгрии, и позже) втиснуть его в прокрустово ложе одной какой-либо - в данном случае еврейской - ментальности.
Ведь и отчаянное "Нет!", которое вырывается у него в ответ на одну лишь мысль о том, что он может стать отцом другого человека, связано не только с тем, что он решительно не хочет обрекать своего ребенка на унизительный удел - быть человеком низшей касты, с пожизненным клеймом (если воспользоваться нашим милым советским эвфемизмом) "пятого пункта". Кертес не в силах забыть о том, что вся жизнь в современном обществе (даже после краха социализма, как Кертес показывает, например, в своей повести "Протокол") организована по тоталитарным законам, этими же законами пронизана и система воспитания, эти законы держат человека в подчинении везде и всегда, даже если он привык их не замечать, приспособился к ним.
В том, как Имре Кертес относится к современному миру, с ним солидарны писатели, служители культуры самых разных стран и национальностей. Недаром и на Нобелевскую премию его выдвинули не на родине, в Венгрии, а в Германии, где люди особенно близко познакомились со всеми теми идеями, которые породили фашизм, а с ним и Освенцим, и, наверное, лучше многих других осознают близость всеобщей катастрофы.
Имре Кертес - прозаик; однако для своей страстной повести-исповеди "Кадиш…" он выбрал форму, в которой много общего с поэзией. Или - с музыкальным произведением. Недаром для своей повести он берет эпиграф из "Фуги смерти" австрийского поэта Пауля Делана: "Кадиш…" - тоже своего рода фуга, эмоциональный, отчаянный, иногда кажущийся нечленораздельным вопль боли, вопль, в котором человек прощается с будущим, со всем, что для человека дорого и значимо на промежутке от рождения до смерти, не важно, естественной или насильственной.
В этой "фуге", фуге безысходности, есть, пожалуй, только один мотив (негромкий, иногда едва слышный, но очень заметный, запоминающийся - именно потому, что, кроме него, ничто больше не противостоит торжеству смерти, торжеству апокалиптических сил), который можно считать жизнеутверждающим. Это - мотив работы, творчества. Не стану преувеличивать: Кертес далек от того, чтобы видеть в работе пафосное средство спасения, которое-де расковывает личность, возвышает ее над мрачной реальностью, делает ее свободной, суверенной. Самоё свободу Кертес понимает весьма своеобразно, в духе своего пессимистического миросозерцания: свобода - это иллюзия, к которой следует стремиться, но которой невозможно достичь. "Я уже знаю, что такое свобода: свобода есть то, чего нет. Вздох, идея, абсолют", - гласит запись в книге "Галерный дневник", куда Кертес в течение многих лет заносил свои самые сокровенные мысли. В самом деле, иногда кажется, что работа для него - не более чем механическая привычка, за которую хватаешься, когда уж совсем не на что опереться. И тем не менее работа - как созидательная деятельность, как конкретное, ощутимое проявление сущностных сил человека - более реальная опора для того, чтобы продержаться, не презирая себя, отведенное тебе время, чем заученные нами с детства благоглупости вроде "Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно…" и т. д.
Многие писатели пытались и еще будут, видимо, пытаться подвести итоги XX века; но так, как это сделал Имре Кертес, не смог, кажется, сделать никто; и едва ли сможет. Так что Нобелевская премия присуждена ему в высшей степени справедливо.
Ю. Гусев
Примечания
1
Боязнь пустоты (лат.).
2
Здесь: ухищрения, тонкости (фр.).
3
Ну почему одинокими ночами мечтаю я о песне… и снова я с тобой (англ.).
4
"Мелодия звездной пыли" (англ.).
5
Когда мы только начинали жить и каждый поцелуй был откровением… (англ.)
6
Этот еще скачет (нем.). Из стихотворения погибшего в 1944 г. венгерского поэта Миклоша Радноти "Разгледница 4".
7
Имеется в виду произведение для чтеца с оркестром А. Шенберга, посвященное памяти жертв варшавского гетто. "Шма Исраэль", "Слушай, Израиль" (иврит) - начало молитвы.
8
В излучине Дона зимой 1942 г. едва ли не в полном составе погибла брошенная союзниками-немцами в прорыв 2-я венгерская армия. Речк, Киштарча - населенные пункты в Венгрии, где при власти коммунистов находились лагеря для политзаключенных. На улице Фё (Главной) в Буде располагается следственная тюрьма. На проспекте Андрашши, 60 помещалось Управление госбезопасности (венгерская Лубянка).
9
Строка из стихотворения венгерского поэта Эндре Ади "Телега в ночи". Перевод Н. Тихонова.
10
Ф. Ницше. Несвоевременные размышления.
11
Строка из драмы Кальдерона "Жизнь есть сон".
12
Я устал, иду в постель (нем.).