Современная "гуманитарная" война на самом деле является не чем иным, как возвращением к христианской теории о справедливой войне. Это давняя традиция, от Августина до Майкла Уолцера, и возможно и самым ярким представителем классической теории является Гуго Гроций. По мнению Августина, война совершается для достижения мира. Справедливая война представляет собой справедливость со знаком минус, т.е. имеет целью скорее пресечение зла, нежели достижение блага, - эта мысль четко выражена у Гроция. В этой теории признается, что война - зло, которое должно быть предотвращено, поэтому устанавливаются жесткие критерии, в соответствии с которыми война может обрести статус справедливой. Эти критерии можно разделить на три основные группы:
1. Jus ad helium- обоснованность вступления в войну.
2. Jus in bello - обоснованность используемых средств.
3. Jus post bellum- обоснованность завершения войны.
Я обращусь только к (1) и (2). Требования к пункту (1) обычно таковы:
1.1. Справедливое обоснование: государство может начать войну, если основание для этого является справедливым, к примеру самозащита, защита невинных и наказание за нарушения.
1.2. Правая цель: недостаточно иметь справедливое обоснование, государство должно вступать в войну именно по этой причине, т.е. мотивация приобретает решающее значение.
1.3. Решение об объявлении войны должно быть гласным и приниматься теми, кто обладает истинным авторитетом в своей стране и на ком лежит подлинная ответственность за это решение.
1.4. Решение о начале войны должно приниматься только в крайнем случае, когда все (возможные) варианты мирного решения были испробованы.
1.5. Достижение благой цели при исходе войны должно быть очевидным.
1.6. Страдания от войны,не должны превосходить страдания и потери, которые она имеет целью предотвратить.
Требования к пункту (2) обычно заключаются в ограничении возможных объектов нападения, т.е. подвергаться нападению могут только объекты, имеющие прямое отношение к военным действиям, а применение насилия не должно выходить за рамки необходимости; нельзя допускать применение методов, которые грязны сами по себе, т.е. истязания, пытка, оружие массового уничтожения, биологическое и химическое оружие и т.д. На сегодняшний день все требования к Jus in hello изложены в четырех Женевских конвенциях 1949 года и в двух Дополнительных протоколах 1977 года.
Классические теории о справедливой войне предполагают соблюдение всех требований, и не удовлетворяющая им война - зло. К сожалению, в большинстве войн не удается соблюсти значительное число этих требований. К примеру, проанализировав действия США во время войны во Вьетнаме, можно сказать, что ни одно из требований к Jus ad helium и Jus in hello не было соблюдено. Большие трудности вызывает анализ ведения военных действий в Косове войсками НАТО. Насколько я могу судить, НАТО выполняло требования к Jus in hello,так как нет доказательств фактов очевидного нарушения Женевских конвенций, хотя сама по себе стратегия бомбардировки с высоты 15 ООО футов привела к тому, что мирное население пострадало больше, чем того требовала необходимость. С другой стороны, серьезные сомнения вызывает выполнение требований к Jus ad helium.На удивление много мнений, не допускающих противоположного, было высказано как за, так и против интервенции НАТО в Косово. НАТО выполняла резолюции Совета безопасности, однако военные действия не были санкционированы Совбезом, и поэтому интервенция может быть воспринята как нарушение прав человека. Вопрос в том, можно ли обосновать это нарушение с точки зрения морали. Считают ли противники интервенции НАТО в Косово, что невмешательство в происходившее в Руанде также было правильным решением? Руанда - это пример греха попустительства, приведшего к ужасающим последствиям. О том, что начнется геноцид, было известно заранее. Однако потребовалось несколько месяцев, в течение которых совершалось кровопролитие, чтобы США и другие страны признали в творящемся беззаконии геноцид, и все потому, что это определение вынуждало страны действовать в соответствии с Конвенцией о предупреждении преступлений геноцида и наказании за них, принятой в 1948 году. Следствием всего этого было то, что в течение 100 дней было зверски уничтожено 800000 человек. Течение геноцида никогда еще не было столь стремительным. Невмешательство с целью предотвращения геноцида само по себе было преступлением. ООН была так озабочена нейтралитетом, что не вмешивалась в осуществлявшийся геноцид, поскольку такое вмешательство являлось небеспристрастным. Нельзя позволять себе быть непредвзятым, когда на одной территории предпринимаются попытки изгнать и истребить целую народность.
Отсутствие какого-либо официального, юридического определения "интервенции во имя гуманистических ценностей" является проблемой, но главное, чтобы государство или объединение государств имело право и, возможно, было обязано вступить на территорию другого государства с целью защиты людей, даже если речь идето сугубо внутреннем конфликте. В своем значимом выступлении в Чикаго 22 апреля 1999 года премьер-министр Великобритании Тони Блэр сказал, что военная компания НАТО в Косове изменила баланс значимости прав человека и государственного суверенитета. Эта интервенция сделала нормой для стран НАТО приоритет соображений гуманизма над национальным суверенитетом. Неделю спустя Юрген Хабермас написал, что интервенция в Косове явила собой отступление от традиционного международного права, каковым оно было в эпоху после заключения Вестфальского мирного договора в 1648 году, в сторону космополитического взгляда на право в мире, представляющем собой одно большое сообщество. И в этом он прав. Если вступать в войну с гуманистическими намерениями, то к выбору методов ведения войны надо подходить с особой тщательностью. Несмотря на то что стратегия ведения бомбардировок с высоты 15000 футов, причиняющая страдания мирному населению, может и не противоречить Jus in bello,она тем не менее заключает в себе немалую проблему. Претензии НАТО на ведение "лишенной риска" войны предполагают, что жизнь натовских солдат имеет ценность большую, нежели жизни людей, которых они должны спасти, но это весьма сомнительно, несправедливо, поскольку права человека, являющиеся обоснованием интервенции, гласят, что все люди равны. Истинная интервенция во имя гуманитарных ценностей должна проводиться при последовательном соблюдении принципов гуманизма, среди прочих - принципа равноправия. Жан Бодрийяр пишет, что нежелание рисковать жизнью хуже жажды погубить жизнь, поскольку такое нежелание обнаруживает, что в мире больше нет ничего достойного гипотетической жертвы с нашей стороны. Если мы не готовы рисковать, значит, мы принимаем декларируемые нами ценности только на словах.
Первостепенный вопрос, который мы должны задать самим себе, - обладает ли личность правами, которые были бы настолько важны, что соображения государственного суверенитета отступили на второй план? Я бы ответил, что обладает. Международное сообщество должно вводить войска, и, если того требует ситуация, они должны быть направлены на притеснителей. Таким образом, мы не допустим повторения Сребреницы, когда вооруженные силы ООН бездействовали и просто взирали на то, как убивают 7000-8000 мужчин и мальчиков и 23000 женщин, детей и стариков становятся беженцами. Нельзя соблюдать нейтралитет в отношении такого кровопролития, и мы должны быть готовы к тому, что солдаты могут погибнуть, пытаясь остановить подобные преступления. Позиция абсолютного невмешательства позволяет совершаться злу беспрепятственно.
Ален Бадью пишет: "Всякое постороннее вмешательство, осуществляемое во имя цивилизации, с другой стороны, не обходится без обдуманного отрицательного отношения ко всей ситуации в целом, включая жертв". По мнению Бадью, всякая интервенция, мотивированная борьбой за права человека, является всего-навсего проявлением западного империализма, представителям которого свойственно определять некоторых людей как людей "второго сорта". Я никак не могу согласиться с этой точкой зрения. Эти интервенции осуществляются, потому что признается высшая человеческая ценность жертв, их основополагающие права, а не затем, чтобы продемонстрировать жертвам презрение как "людям второго сорта". Майкл Игнатьефф пишет: "В 20-м столетии представление о едином человеческом сообществе опирается в большей степени на страх, нежели на надежду, не на веру в человеческую добродетель, а скорее на боязнь тех злодеяний, на которые способен человек". Размышления о всеобщности возникают не в последнюю очередь по причине происходящих процессов глобализации, имеющих этические последствия - ответственность не имеет границ, и эта ответственность может обязать нас прибегнуть к насилию со всеми сопутствующими этому решению опасностями, поскольку этим мы привнесем в мир еще больше зла.
Зло как конкретная проблема
Мораль, на мой взгляд, это то, что называется sui generis,другими словами, мы не можем до конца объяснить "благо", "зло" и прочие категории из сферы нравственности единственно на основании фактов, которые сами по себе к этой сфере не относятся. Мы можем обойтись без определения - мораль можно принимать как нечто данное. Вызов злу - это не создание новой морали, поскольку не ясно, что может се породить, а утверждение значимости и действенности существующей морали. Эта мораль предъявляет к нам неоспоримые требования, и, вне зависимости от теоретической позиции, мы должны беспрекословно подчиняться долгу и уважать человеческое достоинство, предотвращать страдания и т.п. Мы можем обсуждать обоснованность прав человека, однако сколько еще доказательств нам требуется, чтобы понять, что людей нельзя убивать, калечить, пытать и т.д.? Каждый из нас испытывал боль, и мы можем, во всяком случае хотя бы немного, представить себе боль, испытываемую другим. Я согласен с Джоном Ролзом в том, что разработка и реализация понятия справедливости в большей степени является практической и социальной задачей, нежели эпистемологической или метафизической проблемой. Не так важно, является ли толкование справедливости "истинным", - главное в том, что оно может служить основой для рациональной полемики по поводу развития социальных и политических институтов во благо человека, его свободы и благосостояния.
В политике предпочтение следует отдавать прагма тикам, а не идеалистам. Я редко соглашаюсь с Карлом Поппером, однако я полностью поддерживаю его в следующем: "Нужно работать для устранения конкретного зла, а не для воплощения абстрактного добра. Не надо стремиться к установлению счастья политическими средствами. Лучше стремиться к устранению конкретных видов нищеты". Главное - сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас, а не жертвовать настоящим во имя прекрасного будущего. Можно многого добиться конкретными действиями, борясь с нищетой, болезнью, дискриминацией, пытками, войной и т.п. Во взглядах людей на зло значительно меньше различий, чем в вопросе о том, что есть благо. Характерно, что негативная сторона этики больше осознается нами, нежели позитивная. Определение того, что является злом, и единодушие в том, что с ним необходимо бороться, может быть достигнуто вне зависимости от этической и мета-этической позиции. Стюарт Хэмпшир утверждает: "В самых страшных несчастиях, когда-либо выпадавших на долю человека, нет ничего мистического, "субъективного" или заданного культурой, в любые времена, согласно всевозможным письменным источникам, включая всю художественную литературу, таковыми являются: убийство и уничтожение жизни, тюрьма, рабство, голод, нищета, физические страдания и пытки, бездомность, одиночество". Нам не нужна никакая теория, чтобы понять, что эти несчастия -зло для человека, и всякая теория, заявляющая обратное, просто абсурдна. Необходимость борьбы со злом является аксиомой всякой морали, тем же она должна быть и для политики. Различные толкования блага могут привести к расхождению во мнениях относительно того, с чем надо бороться в первую очередь, однако все согласятся с тем, что со злом необходимо бороться. И мы просто должны это делать.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Зло, прежде всего, практическая проблема, а не теоретическая. Множество пустых теоретических измышлений не отражает простой истины: зло - это не только понятие, рассматриваемое теологией, естественными и общественными науками, не просто предмет философских исследований; прежде всего, зло следует относить к сферам личной нравственности и политики. Мы не сможем понять и победить зло до тех пор, пока не перестанем воспринимать его как нечто абстрактное и чуждое нам самим.
Теология, а точнее, теодицея это попытка обосновать божественную благодать и всемогущество, однако практически все подобные попытки представляют реально существующее зло как нечто иное, трактуя его как то, что "в действительности" является благом или преобразуется во благо промыслом Божьим - все это равнозначно отрицанию реальности существующего зла. Мы не должны мириться со злом, мы должны пытаться с ним справиться. Это одна из причин, по которой я считаю сами теодицеи проявлением зла, ведь в худшем случае они могут привести к успокоению и примирению со злом.
Вопрос не в том, "что есть зло?", а в том, "почему мы творим зло?". Мы движимы целым рядом разных причин, приводящих к совершению зла. Даже один человек может иметь для этого множество разных мотивов. Однако никто не совершает зло ради зла как такового, и эта форма зла - "демоническое" зло, должна быть отвергнута, поскольку является не более чем мифом. Тем не менее очень часто о демоническом зле говорят как о сущности зла. Такая оценка демонического зла приводит к тому, что зло преобразуется в нечто чужеродное по отношению к нам самим - несмотря ни на что, мы не думаем о себе так плохо. Принятие существования демонического зла является не теоретической, а практической проблемой, поскольку мешает увидеть тот потенциал к совершению зла, который заложен во всех и в каждом из нас. Порой мы сознательно совершаем зло, стремясь таким способом достичь субъективного блага. Зло-средство предполагает понимание того, что есть зло, а что благо, однако выбор делается не в пользу блага, а в угоду эгоистическим соображениям. Тем не менее зло-средство не является единственным объяснением совершаемых нами дурных поступков. Наряду со злом-средством существуют идеалистическое зло и зло глупости, когда дурные поступки субъекта мотивированы или представлением об объективном благе, или же субъект вообще не задумывается над тем, что хорошо, а что дурно. Любой из нас может совершить злодеяние. Все мы совершали зло, которое можно отнести к той или иной из вышеназванных форм зла, хотя далеко не всегда мы сами признавались себе в этом зле. Большинство из нас можно упрекнуть в совершении незначительного зла, однако каждый из нас мог бы совершить серьезное злодеяние. Зло не только в "других", но также и в нас самих.
Самая большая проблема человечества заключается не в избыточной агрессии, а в недостаточной рефлексии. Эта недостаточность приводит к тому, что люди смиряются с агрессией или даже принимают непосредственное участие в самых безумных посягательствах на своих ближних. Мотивом большинства убийств и посягательств является не эгоизм, а бездумное, лишенное корысти обращение к "высшим" целям. А безразличие порождает еще большее количество жертв - не в последнюю очередь это относится к людям, которые не находятся в непосредственной близости он нас. Равнодушие способствует не только насилию и другим преступлениям, но в значительной степени и тому, что 1,2 миллиарда людей живут в безысходной нищете, и миллионы людей ежегодно умирают от голода.
Зло не сводится к единственной проблеме высшего порядка, зло - это множество конкретных проблем в ситуациях, когда мы подвергаемся испытанию как свободные, думающие и действующие существа. Я начал книгу с утверждения, что проще поступить дурно, чем поступать хорошо. Решающим является то, какой поступок мы выберем.
ЭПИЛОГ
11 сентября 2004 года
"Философия зла" была закончена летом 2001 года. Я не мог знать, насколько актуальной станет тема этой книги буквально спустя пару месяцев. Я убежден в том, что 11 сентября 2001 года - один из поворотных моментов XXI столетия. Не только потому, что атака террористов стала потрясением для всего мира, но еще и по причине влияния, которое она оказала и, возможно, еще будет оказывать на развитие мирового сообщества, и не в последнюю очередь на развитие либеральной демократии. В одном из интервью меня спросили, что бы я изменил в своей книге, будь она написана после 11 сентября. Я ответил, что не изменил бы ни слова. Мне кажется, что эти события в главном подтвердили правильность изложенной мной позиции в отношении проблемы зла, в особенности в вопросе отрицания существования "демонического зла" и серьезного анализа "идеалистического зла".