Жизнь (Чарльз Б., 16 лет)
Я живу в квартале, который очень плохой. Тут курят наркотики. В моём доме дерутся и стреляют и убивают. Мужчина изнасиловал женщину на крыше и убил её. А другой украл телевизор и приёмник и 500 000 долларов наличными. Коп гнался за ними. Три раза он выстрелил в воздух, а потом сказал: "Стойте! Именем закона!" - и выстрелил человеку в руку. Но они убежали.
Два человека украли мебель с грузовика. И убежали. Мальчик упал с крыши и умер. И мама его плакала, потому что он не слушал её, когда она говорила: "Не запускай своего змея с крыши". Но он не слушал её.
Жизнь (Клаудиа С, 14 лет)
Каждый раз, когда я выхожу на улицу, чтобы купить что-нибудь поесть, и потом возвращаюсь, всегда кто-нибудь кого-нибудь убивает…
Доброта (Хуан Ф., 16 лет)
Как насчёт людей во дворце, которые носят шикарную одежду? Они едят и пьют рома столько, что не могут двигаться. И тогда рабы снова подают еду и ром. Большой оркестр играет сладкую музыку. Я вижу человека, который бросает доллары в воздух, будто ему всё равно, что он теряет деньги.
Ну, а кроме них, много людей без дома, голодные, без одежды. Люди, которые должны работать днем и ночью и всё равно денег нет, чтобы поддержать семью. И дети должны работать, чтобы помочь своим родителям и своим младшим братьям. Этим людям нужна помощь, а они её не получают ни от кого.
Деньги (С. М., 15 лет)
Если бы кто-нибудь дал мне на рождество миллион долларов, я достал бы машину с мотором и всё такое. И бензина много, чтобы доехать прямо до луны. И купил бы дом. И чтобы там были печка и кресло, на котором я мог бы отдыхать, когда истрачу все деньги. Потом я купил бы велосипед - самый быстрый на земле. И брату - рубашку, чтобы он не трогал мою. Потом я буду копить, чтобы открыть дело. Деньги крутят весь мир. Люди умирают, а деньги никогда, Если у вас есть в кармане немного денег, значит, вы еще не умерли.
Деньги (Франсиз П., 16 лет)
Если бы у меня был миллион долларов, я купил бы джип-амфибию 1943 года. И купил бы пальто и пару ботинок, и магазин, и пошёл бы в президенты. Я был бы первым чёрным президентом. И я купил бы себе ДТО (автомобиль. - Г. Б.) 1968 года и купил бы себе дом. И купил бы лошадь для своего сына. И ещё купил бы миллион пачек сигарет.
Мечта (Хосе, 7 лет)
…И ещё сделайте мир,
И пусть Нью-Йорк будет хорошим,
И сделайте ещё мир и чтобы не было
Даже военных игрушек.
Люди (Рэнди Е., 7 лет)
Доктор Мартин Лютер Кинг был великим человеком. Он хотел помочь всем бедным чёрным людям. И он ездил везде, чтобы помочь чёрным людям и белым людям перестать так много убивать друг друга. Когда его убили, я думал, что я заплачу. И мне приснился, сон, будто он был у нас дома и лежал в кровати и в комнате было темно. И я никогда не забуду этого, пока живу. И я думаю, что человек, который его убил, должен быть в тюрьме, И Кинг ещё хотел закончить войну во Вьетнаме после того, как закончит свою другую работу. Я видел его похороны в субботу. И я не знаю, почему чёрные люди и белые люди не могут быть друзьями? Но я видел, что и белые люди и чёрные были на этих похоронах. Но я никогда не забуду этого. Конец.
Ночь (Роберт С., 35 лет)
Ночь - это мой третий страх. А мой первый страх - люди.
Ночь (Майкл Б., 15 лет)
Ночь - это туча. Туча скопилась в нас. Мы живём в темноте.
Утро (Амалия Г., 14 лет)
Когда я просыпаюсь утром - на мне счастливые очки. Я увидела женщину, и она сказала мне, что ее имя мисс Джилберт. Она принесла мороженое и разные вещи, например туфли. И ещё я увидела в небе ангела.
Она помогала мне во всём. Она сказала мне, чтобы я вообразила себе всё, о чем я думаю. Я вообразила много слов, вроде - пирожное, мороженое, пирог и ещё "дети играют в игрушки". Но потом мои очки упали. И когда я их подняла, на них были написаны разные плохие слова. Я увидела, что мисс Джилберт отобрала у меня всё хорошее, ангел превратился в урода, а мороженое растаяло. В туфлях была дырка, а небо стало дымом, и пирог исчез перед самыми моими глазами. Я любила свои счастливые очки.
Жизнь (К, Д., 13 лет)
Когда я был моложе, я очень боялся смерти. Потому что мои друзья и родственники умирали так неожиданно. Теперь я немножко меньше боюсь и немножко больше тоже. Я часто смотрю в зеркало и говорю себе: "Через несколько минут мне останется жить на несколько минут меньше, чем сейчас". Все мне постоянно говорят: "Ты молодой, у тебя все впереди". Так легко говорить. Но я уверен, что никто так не может смотреть на жизнь. Во всяком случае, я не могу.
Часто я сижу дома, делаю уроки и вдруг думаю: "Я так быстро становлюсь старым, что в жизни нет времени сделать что-нибудь".
Люди (Р. С., 16 лет)
Чёрные, мы умираем.
Чёрные, мы плачем.
Чёрный, я плачу.
А белые плачут, если чёрные умирают?
Зачем они убивают меня?
Разве ты и я - преступление?
О да! Теперь я знаю.
Черна наша кожа, и мы хотим свободы.
Да, чёрные ты и я. Они это видят.
Но душу нашу они видят?
Они не видят её ни в тебе, ни во мне.
Но она не умирает.
Утро (Фрэнк Кэмпбелл, 16 лет)
Я иду по 116-й улице в 2 часа утра. Совсем один. Иду и боюсь, что сзади кто-то шагает. Я перехожу улицу - быстрей и быстрей. Около бара стоит толпа подонков. Когда я прохожу мимо, я вижу у одного в руках нож. Потом в автобусе я вижу старика, который медленно опускается на своё место. "Вы устали, сэр?" Он отвечает: "Да, сын, я устал. Работать и жить здесь всю свою жизнь. И отдавать кому-то все свои деньги. Я стар и полумёртв теперь".
Автобус идёт к 125-й улице. Я вижу магазины, магазины, где высасывают наши деньги. Я смотрю вдоль улицы и вижу трущобы. И я говорю себе: "Я что-нибудь сделаю! Я сделаю что-нибудь! Я уничтожу этот ад, пока сам еще не попал в ловушку, как все остальные здесь!"
Жизнь (У. А., 14 лет)
Меня зовут Уильям; Я умер 2000 лет назад. Я хотел жить. И я был слишком маленький, чтобы умирать. Но мне нужно было идти. И я шёл по лесу и упал в открытую могилу. Конец. Спасибо. Счастливой смерти и спокойной ночи.
* * *
"Что будет с этими ребятами и с такими же, как они, по всей Америке? Трагический и логичный вопрос. До нынешнего времени ответ один - НИЧЕГО… Они останутся в западне гетто, в западне системы, которая живет, заткнув пальцами уши…"
Последние слова принадлежат учителю, который собрал детские голоса из гетто.
Глава пятая
МАЙ
"Это правда, брат"
Чтобы увидеть, как начинается один из ручейков марша бедняков, представьте себе пустырь на углу Куинз и Блюхилл в Роксбери - негритянском районе Бостона. Блюхилл - это авеню Голубого холма. Однако голубой цвет здесь отсутствует совершенно, если не считать выцветшего полотнища неба над головой. Всё же остальное - это белая пыль пустыря, чёрно-жёлтая полицейская машина, несколько синих полицейских (некоторые - надо полагать - в штатском), пегий пони, запряженный в зелёный фургончик, бесцветные трухлявые дома с заплатами из желтой фанеры на разбитых окнах и группа людей - человек пятьдесят - участников марша на Вашингтон.
Пони, взятый организаторами марша напрокат у некоего старичка (он тут же, в длинном потрепанном пальто, держит животное под уздцы), - просто символ похода бедняков. Надо бы - мула, но мула, здесь, в Бостоне, не достанешь.
Основной путь участники марша проделают на автобусах. А пеший поход вслед за фургоном - это символическое начало. И вот пятьдесят человек - негров и белых - движутся за фургоном пешком от авеню Голубого холма к центру города.
Сейчас всё мирно и спокойно.
В фургоне разместились две женщины-негритянки и пожилой индеец, приехавший сюда с севера, из штата Мэйн. Он одет вполне современно. И только скуластое лицо, узкие уголки губ, опущенные вниз, и припухшие веки глаз выдают бывшего хозяина американских земель. Его только что расспрашивали корреспонденты - зачем он решил принять участие в марше, чего он добивается. Он отвечал немногословно, но охотно, с достоинством. Цель его проста до наивности - он идет в Вашингтон, "чтобы вернуть молоко индейским детям племени паесмэкоди". Племя это - 1100 человек - живёт в резервации на севере, откуда он, Джордж Фрэнсис, приехал. Он и там пробовал хоть как-то помочь детям своего племени. Но безуспешно. И вот он решил идти в Вашингтон. Может быть, там он найдёт помощь. Корреспонденты записывают его слова. Какой-то фоторепортер спрашивает, нет ли у Френсиса индейского головного убора. Есть. Надо надеть. Фрэнсис послушно надевает, фоторепортёр делает снимок, и Фрэнсис прячет перья в мешок.
Всё мирно и спокойно, сегодня.
* * *
Но уже завтра, когда люди соберутся на том же пустыре, чтобы сесть в автобусы, сегодняшнего спокойствия не будет.
Приедет в машине некий белый человек, одетый в тёмный костюм, белую рубашку с франтоватой и смешно здесь выглядящей бабочкой. Он вылезет из машины и поднимет над головой издевательский плакат. Его несколько раз будут уговаривать уйти. Но он не уйдёт. Он будет юродствовать и потрясать своим плакатом (там есть и такой лозунг: "Лучше боритесь с местными красными"). Его будут терпеть довольно долго. Но наконец побьют. Основательно побьют. Он некоторое время будет лежать на тротуаре, раскинув руки, под фотообъективами репортеров. Потом, немного отдышавшись, встанет и будет позировать перед камерами, показывая кровь на шее и на ладонях.
Цель достигнута. Не его - а тех, кто послал его сюда, кто платит ему за умение провоцировать драку, переносить побои и собственную подлость. Каждый зарабатывает на жизнь и борется с бедностью как может. Этот человек - именно этим путем. Его уже не первый раз видели здесь, в Роксбери. Не так давно он появился на авеню Голубого холма с плакатом "Мартин Лютер Кинг - самый большой обманщик в мире". Эти слова, как известно, принадлежат мистеру Эдгару Гуверу. И сказал их начальник американской охранки в те дни, когда доктору Мартину Лютеру Кингу вручали Нобелевскую премию мира. Вы спросите: откуда может взяться такой человек? Ответ будет на первый взгляд неожиданным, но, по существу, логичным. Он из какой-то эмигрантской организации. Предавший свой народ обязательно предаст и любой другой.
Результат его деятельности - старательные описания в газетах, как участники марша избили белого человека. "Что же это за мирный марш?!"
Из Бостона выходит в Вашингтон не так уж много человек - около ста. Это не из-за того, что здесь мало бедняков. Но побудите сами - что значит для бедняка, у которого на руках и семья и дети, бросить всё и двинуться к далекому Белому дому? Нет, это очень непросто. Вот почему пастор Абернети, преемник Мартина Лютера Кинга, сказал, что организаторы похода стремятся уменьшить число его участников.
Но родник всё-таки взял своё начало. И в пути он будет пополняться и приобретать силу.
Уже в Нью-Йорк - по пути в Вашингтон - из Массачусетса придёт не сто, а почти двести человек. А на митинге в Центральном парке будет присутствовать тысяча.
Пастор Абернети, небольшого роста, плотный человек, похожий скорее на добродушного отца дружного семейства (а он и является таким), чем на пламенного трибуна, обращается к собравшимся:
- Они сделают всё, чтобы остановить, нас!
- Это правда! Это правда, брат! - вторит ему толпа.
- Они сделают все; чтобы вернуть нас назад!
- Это правда! Это правда, брат!
- Они сделают все, чтобы спровоцировать беспорядки. Но мы пойдем на Вашингтон. Мы будем стоять там до тех пор, пока стены нищеты не начнут расти вниз. И это будет нашим последним мирным маршем, нашей последней мирной попыткой помочь беднякам в нашей самой богатой в мире стране. Если же мирный марш не поможет…
- Это правда! Это правда, брат!
200 пришельцев с севера ночевали в Нью-Йорке, в бывших солдатских казармах. А утром следующего дня они шли вдоль улиц негритянского и испанского Гарлемов - мужчины, женщины, дети - и пели:
Соединись с нами.
Идём к нам.
Помоги нам.
Пройди с нами вместе хоть немного.
Пройди с рами квартал.
Хоть полквартала пройди с нами!..
Люди сходят с тротуара. Идут по мостовой - квартал, два. Но некоторые дойдут до Вашингтона.
Из Нью-Йорка вышло уже не 200 человек, а 800. Восемьсот очень разных людей. И старики и молодёжь. Женщины с детьми в колясках, и с детьми на руках, и с ребятами, цепляющимися за платье.
Это очень непросто - марш на Вашингтон. Ведь марш - не только автобусы. Отсчитано пять миль пешком в Бостоне, ещё пять в Провиденсе, десять - в громадном Нью-Йорке, четыре - в Ньюарке, ещё четыре в Трентоне. Это немало - особенно для старых ног. И особенно для людей, которым некуда будет вернуться после марша, чтобы отдохнуть.
И все же они двигаются. И когда, покидая автобусы, идут по улицам очередного города, поют: "Я никому не позволю повернуть меня назад". Все поют. И ещё кричат: "Мы будем ходить по улицам Вашингтона, пока не получим, чего хотим и в чём нуждаемся, или пока не развалятся стены Капитолия". Это не стихи. Но они кричат эти слова хором. И после каждой фразы повторяют своё:
- Это правда! Это правда, брат!
В Елизабетвиле полиция отказалась сопровождать караван и показывать ему дорогу. Более того, полиция заявила, что караван должен двигаться по улицам, соблюдая полицейские правила и останавливаюсь на красный свет светофора. Уловка была очень простой, но могла стать вполне эффективной. Во-первых, водители не знали дороги. Во-вторых, остановки на красный свет означали, что через полчаса караван будет разбит на части, они будут отрезаны друг от друга и собрать их будет почти невозможно, караван развалится. Полицию долго убеждали, что так делать нельзя, это противозаконно. Полиция стояла на своём. Тогда организаторы каравана, посовещавшись, приняли тоже очень простое, но, как оказалось, очень эффективное решение - плюнуть на полицию, плюнуть на светофоры, регулировать движение своими силами. Так проследовали они через Елизабетвиль. Полиция не решилась пойти на открытый конфликт.
* * *
Тринадцатого они шли по Трентону. Шли не только по бедняцким районам. Шли по районам буржуазным.
Иди к нам.
Пройди с нами квартал.
Хоть полквартала пройди с нами!
Мы боремся не только за себя.
Но за всех.
Ты можешь помочь нам.
И ты можешь помочь себе тоже.
И снова:
- Это правда! Это правда, брат!
На них смотрели из окон. Переговаривались. Перешептывались. Но никто не двинулся с места.
А в Бостоне я слышал, как Абернети говорил: "Доктор Кинг превратил проблемы бедных в проблемы всего народа".
Роберт Террел, корреспондент из "Нью-Йорк пост", забежал на минуту в какое-то кафе, чтобы позвонить по телефону в редакцию. Не заметив его, за столиком продолжали разговор двое белых посетителей: "Ты посмотри на этих мау-мау. Ты только взгляни на них. Пусть убираются обратно в Африку! А вон, смотри, и белая сука с ними! Обрить бы их всех наголо да вон из города!"
- Белые и чёрные вместе! Белые и чёрные вместе! - пели в это время люди, шедшие по улице.
Их уж не двести. И не тысяча. В северо-восточном караване уже около двух тысяч человек. Это уже не родник, не ручей. Это уже поток.
Координатор северо-восточного каравана - священник Джеймс Орандж. Это человек почти двухметрового роста. Вес и голос у него соответствующие.
- Если мы не добьемся в Вашингтоне чего хотим, мы пойдем к ООН, - кричит он, и мощный голос его слышен всем. - А после ООН мы пойдём на Уоллстрит и прихлопнем его!
- Это правда! Это правда, брат!
- Они говорят, будто мы ведем расистскую кампанию. Но мы ведем кампанию для всех бедных людей - чёрных, белых, мексиканцев, пуэрториканцев, индейцев. Все бедные, независимо от цвета кожи или расы, должны идти с нами. И мы их приветствуем!
- Это правда! Это правда, брат!
По-английски рефрен каравана звучит так: "That’s true! That’s true, brother!" Будто четыре глухих медленных удара в большой барабан и два быстрых удара - в малый. Чуть синкопированный ритм этой фразы стал ритмом каравана.
Сегодня, 14 мая, они пришли в Филадельфию. В пятницу будут в Вашингтоне.
Там уже поблескивают на солнце лезвия штыков.
- Это правда! Это правда, брат!
И вот - Вашингтон. Палаточный "Город воскрешения" между памятниками Линкольну и Джорджу Вашингтону заселяется мечтателями.
Репортёр наклоняется к старику, сидящему возле палатки:
- Откуда пришел, старик?
- Тот качает головой:
- Я здесь, чтобы разговаривать с Линдоном Джонсоном, а не с тобой. Мне нельзя терять время.
В этих словах кусочек веры, мечты: стоит договориться с президентом - и не станет голода и нищеты. Но это и ирония над самим собой. И настороженное отношение к прессе.
Некоторые газеты здесь пишут, что люди, пришедшие в Вашингтон, уже хотят уходить домой. Что у организаторов похода бедноты уже нет денег, а платить предстоит ещё за очень многое. Действительно, денег не хватает. Ох как не хватает. Но насчёт того, чтобы уходить? Пока ещё - нет.
Вчера в "Городе воскрешения" был митинг, в котором участвовало несколько сот его первых поселенцев.
- Все, кто хочет возвращаться домой, поднимите руки, - попросил председатель.
Только одна рука поднялась над головами собравшихся.
- Мы едины?
- Да, мы едины!
Трудно движутся караваны, но движутся.