Он, потрясенный ее поступком, немного подождал. Как же девушка могла быть… могла быть такой… дерзкой, такой решительной?
- Ладно, Джулия, - сказал он в молчавшую трубку. - Увидимся завтра. Гуд-бай! - Неплохое представление он разыграл, нужно сказать. Он положил трубку на рычаг.
- Вот ваше виски, - крикнул ему с другого конца комнаты Бойлан. Он не сказал ни слова по поводу телефонного звонка.
Рудольф подошел, взял свой стакан.
- Будем здоровы, - сказал Бойлан, выпивая виски до дна.
Рудольф заставил себя сказать:
- Будем здоровы!
От виски ему стало тепло, да и на вкус этот крепкий напиток не так уж плох.
- Первый за весь день, - сказал Бойлан, погремев кубиками льда в стакане. - Благодарю вас за то, что присоединились. Я ведь не пьяница-одиночка, и мне просто необходима сегодня ваша компания. Весь день заедала тоска. Да вы садитесь, садитесь. - Он рукой указал на одно из кресел возле камина. Рудольф сел, а он стоял с другой стороны его, опершись на каминную доску. На ней стояла глиняная китайская лошадка, упитанная, со свирепым, воинственным видом.
- Весь день меня терзали эти агенты из страховой компании, - продолжал Бойлан. - Ну, по поводу того глупого пожара, который произошел здесь, в моем поместье, в День победы, вернее, в ночь победы. Вы видели, как горел здесь, на холме, большой крест?
- Слышал об этом, - ответил Рудольф.
- Интересно, почему поджигатели облюбовали мое поместье? - притворно удивлялся Бойлан. - Я не католик, и, само собой, не черный, и не еврей… По-видимому, ку-клукс-клан в наших краях очень плохо обо всем осведомлен. Агенты из страховой компании неоднократно спрашивали меня, нет ли у меня каких личных врагов. Может, вы слышали что-нибудь об этом в городе?
- Нет, - старательно избегая смотреть ему в глаза, сказал Рудольф.
- Конечно есть, как не быть, враги, я имею в виду. Но ведь они себя не рекламируют, - убежденно сказал Бойлан. - Жалко одного: крест был далеко от дома. Я был бы рад, если бы все здесь сгорело… Почему вы не пьете?
- Я пью, я люблю пить медленно.
- Мой дед строил дом на века. Я живу здесь в одиночестве. Эти века, видимо, закончатся вместе со мной, - сказал Бойлан и рассмеялся. - Извините, если слишком много болтаю. У меня так мало возможностей поговорить с людьми вокруг. Они ведь не имеют ни малейшего представления о том, о чем ты им говоришь.
- Почему же в таком случае вы здесь живете? - с максималистски юношеской логикой напрямик спросил Рудольф.
- Потому что я обречен, - ответил Бойлан, разыгрывая перед ним смешную мелодраму. - Я прикован к скале, и жадный орел выклевывает мою печень. Вы знаете, о ком идет речь?
- О Прометее.
- Только подумайте! Мифологию тоже изучают в школе?
- Да, изучают.
"Я очень много знаю, мистер Бойлан" - так и подмывало его добавить.
- Бойтесь семьи. Это страшно - постоянно жить с ощущением, что нужно платить за их возлагаемые на тебя надежды. - Он быстро опорожнил свой стакан и отошел от каминной доски к столу у стены, чтобы налить себе второй. - Вы привязаны к семье, Рудольф? У вас есть такие предки, которых вам не хотелось бы разочаровывать?
- У меня нет никаких предков, - мрачно ответил Рудольф.
- Вот истинный американец, - похвалил его Бойлан. - А, вот и сапоги.
В комнату вошел Перкинс. В руках он держал высокие, до бедер, болотные резиновые сапоги и пару шерстяных носков голубого цвета.
- Положите все там, пожалуйста, Перкинс, - сказал Бойлан.
- Слушаюсь, сэр. - Перкинс поставил сапоги рядом с Рудольфом и повесил полотенце на спинку кресла. Носки положил на край стола рядом с креслом. Рудольф снял мокрые носки. Он хотел было засунуть их в карман, но Перкинс вежливо взял их у него. Интересно, для чего ему пара мокрых штопаных носков в таком богатом доме? - подумал Рудольф. Он вытер влажные ноги пахнущим лавандой полотенцем. Натянул сухие и такие мягкие шерстяные носки. Встав с кресла, обул высокие болотные сапоги. На колене одного из них увидел треугольную дырку. Он не стал привлекать к ней внимание хозяина, - это невежливо.
- Они мне как раз впору, - радостно сказал Рудольф. Пятьдесят долларов! Самое меньшее, подумал он. В этих сапогах он чувствовал себя д'Артаньяном.
- Кажется, я купил их еще до войны, - сказал Бойлан. - Когда жена ушла от меня. Тогда мне казалось, что следует заняться рыбной ловлей, чтобы успокоить нервы.
Рудольф бросил на него быстрый взгляд, чтобы удостовериться, уж не шутит ли он. Но в глазах этого серьезного человека не было ни искорки смеха.
- Тогда же я завел себе пса. Для компании. Чтобы не скучать. Громадного ирландского волкодава. Его звали Брут. Очаровательное животное. Он жил у меня пять лет. Мы так трогательно привязались друг к другу. Но потом кто-то отравил собаку. Кто-то из моих вассалов. - Он, фыркнув, засмеялся. - Вы, Рудольф, знаете, что означает слово "вассал", не так ли?
Эти школьные вопросики начинали уже его раздражать.
- Представьте себе, знаю.
- Само собой, - подхватил Бойлан. Он не стал просить Рудольфа объяснить значение этого иностранного заимствования. - Да, у меня, несомненно, есть враги, должны быть. А может, он просто гонял чьих-то кур?
Рудольф, стащив сапоги, держал их в руках, не зная куда девать.
- Поставьте их куда-нибудь, - сказал Бойлан. - Перкинс отнесет их в машину, когда я повезу вас домой. А это что? - Он увидел дырку на сапоге.
- Пустяки. Эту дырку можно легко заклеить, - поспешил сказать Рудольф.
- Нет, нет. Этим займется Перкинс. Ему нравится все чинить. - Бойлан говорил это с таким видом, словно если Рудольф починит рваный сапог сам, то тем самым лишит несчастного слугу одного из его самых приятных удовольствий. Бойлан снова стоял у стола-бара. Этот напиток, казалось, не был для него слишком крепким. Он плеснул себе в стакан еще виски. - Не хотите ли осмотреть дом, Рудольф? - Он все время называл его только по имени.
- Охотно. - Рудольфу не терпелось узнать, что представляет из себя оружейная. Единственную подобную комнату он видел когда-то в Бруклине, куда ездил на легкоатлетический матч.
- Очень хорошо. Это может оказаться вам весьма полезным, когда вы и сами обзаведетесь потомством. У вас будет в голове ясная идея о том, в каком духе следует воспитывать своих потомков. Берите свой стакан и пойдемте.
В холле стояла громадная бронзовая статуя, изображающая тигра, когтями разрывающего спину плавающего индийского буйвола.
- Вот вам произведение искусства, - сказал Бойлан насмешливо. - Если бы я был патриотом, то велел бы ее переплавить на пушку. - Он открыл перед ним две створки громадных дверей, украшенные резными купидончиками и гирляндами цветов. - Это бальный зал, - сказал он, включая свет.
Зал был почти таких же размеров, как их школьный спортзал. Задрапированная простынями громадная стеклянная люстра свешивалась с потолка с высоты двухэтажного дома. На ней горело всего несколько лампочек, и через грязные запыленные простыни пробивался тусклый свет. У обитых деревом покрашенных стен стояло много, несколько дюжин, накрытых чехлами стульев.
- Отец мне рассказывал, что однажды на бал мать пригласила семьсот человек. Оркестр играл вальсы. Двадцать пять вальсов подряд. Неплохо? Почище любого клубного сборища, да? Что скажете, Рудольф? Кстати, вы еще играете в ресторанчике "Джек и Джилл"?
- Нет, наш трехнедельный контракт истек.
- Какая очаровательная девушка. Эта малышка… как ее зовут?
- Джулия.
- Ах, да, Джулия. По-моему, я ей не понравился, так?
- Она мне ничего не говорила.
- В таком случае скажите ей, что я нахожу ее просто очаровательной. Передадите? Она этого вполне достойна.
- Скажу непременно.
- Можете себе представить, семьсот гостей. - Он, подняв руку, словно обнимая за талию партнершу, сделал несколько вальсовых па. Виски от его резкого движения выплеснулось ему на руку. Вытащив из кармана носовой платок, он вытер вязкую жидкость. - Знаете, на меня был большой спрос на вечеринках дебютанток. Может, я сам как-нибудь дам бал. Накануне годовщины сражения при Ватерлоо. Вам, конечно, об этом тоже известно?
- Да, известно, - невольно повторил за ним Рудольф. - Храбрые офицеры Веллингтона. Я ходил на "Бекки Шарп" несколько раз. - Он хотел сказать, что читал и Байрона, но не хотел показывать этого перед ним.
- А вы читали "Пармскую обитель"?
- Нет.
- Почитайте, только когда станете немного старше, - посоветовал Бойлан, бросая прощальный взгляд на сумрачный бальный зал.
- Ах, бедняга Стендаль, гнить заживо в захолустном итальянском городке Чивитавеккья, умирать в безвестности, чтобы быть признанным последующим поколением.
Хватит тебе, подумал Рудольф, вижу, что ты читал книгу. Но одновременно с этим Рудольф был, конечно, и польщен. Ведь они не просто болтали, а вели ученую литературную беседу.
- Порт-Филип - вот моя Чивитавеккья, - сказал Бойлан. Они снова вернулись в холл, и Бойлан выключил люстру. Он вглядывался в темноту с белеющими простынями. - Приют ночных сов, - мрачно прокомментировал он. Не закрывая двери, он повел Рудольфа в глубь дома.
- А это - библиотека, - он приоткрыл дверь. Рудольф заглянул внутрь. Еще одна громадная комната, вдоль стен которой уставлены полки с книгами. Чувствовался запах кожи и пыли.
Бойлан закрыл дверь.
- Целые собрания в кожаных переплетах. Весь Вольтер. Ну и все в этом роде. Киплинг.
Он открыл перед ним еще одну дверь.
- Оружейная. - Включил свет. - Кто-нибудь другой назвал бы это собрание арсеналом, но мой дедушка был человеком широкой души.
Комната с блестящими панелями из красного дерева, полки с пистолетами, охотничьими ружьями за стеклом под замком, охотничьи трофеи, выстроившиеся рядами на стенах, оленьи рога, чучела фазанов с длинными блестящими хвостами. Оружие поблескивало свежей смазкой. Нигде ни пылинки. Шкафы из красного дерева с надраенными до блеска бронзовыми круглыми ручками, очень похожие на каюту на большом корабле.
- Вы умеете стрелять, Рудольф? - спросил Бойлан, усаживаясь верхом на кожаный стул, сделанный в виде седла.
- Нет, - признался Рудольф. У него чесались руки - так ему хотелось прикоснуться ко всем этим прекрасным ружьям, пощупать их.
- Я научу вас, если пожелаете, - пообещал Бойлан. - На участке есть тир. Правда, живности в этих местах осталось мало - кролики, изредка попадаются лоси, олень. Когда наступает охотничий сезон, я то и дело слышу ружейную пальбу возле дома. Браконьеры, конечно, но что прикажете с ними делать? - Он обвел долгим взглядом оружейную. - Очень удобно для самоубийства, - мрачно произнес он. - Да, в этих местах когда-то было полно самой разнообразной дичи: перепела, куропатки, дикие голуби, лоси. Сколько лет я не держал в руках ружье, уже и не припомню. Может, если стану обучать вас, и возродится угасший интерес. Мужественный спорт, спорт для настоящих мужчин. Мужчина, извечный охотник! - Тон, которым он произносил эти высокие слова, показывал, что он прежде всего имеет в виду себя. - Когда вы будете прокладывать в обществе свой путь наверх, то вам совсем не помешает репутация отличного стрелка. Я знал в колледже одного молодого человека, который удачно женился на громадном состоянии в Северной Каролине только потому, что у него был зоркий глаз и твердая рука. Ему достались заводы по переработке хлопка. Отсюда и деньги. Его фамилия - Ривз. Из бедной семьи, но он обладал обходительными манерами, и это ему сильно помогло. Вы хотите стать богатым, Рудольф?
- Да, несомненно.
- Чем же вы собираетесь заняться после окончания колледжа?
- Пока не знаю, - ответил Рудольф. - Все зависит от того, что подвернется в будущем.
- Я бы посоветовал вам заняться юриспруденцией. Наша страна - страна адвокатов. И с каждым годом это становится все заметнее. Ваша сестра как-то говорила, что вы были президентом школьного дискуссионного клуба.
- Я и сейчас его президент. - При упоминании имени сестры он насторожился.
- Может, я отвезу вас как-нибудь в Нью-Йорк и мы там вместе навестим ее, - предложил Бойлан.
Выходя из оружейной, Бойлан сказал:
- Я прикажу Перкинсу, пусть приведет в порядок тир, закажет несколько мишеней. Как только все будет готово, я вам позвоню.
- У нас нет телефона.
- Да, как же я мог забыть, - спохватился Бойлан. - Как-то раз я пытался найти ваш номер в телефонном справочнике. Напрасный труд. В таком случае, я передам вам записку. Кажется, я запомнил ваш адрес. - Он рассеянно поглядел на мраморную лестницу. - Там, наверху, ничего интересного. Одни спальни. Большинство закрыто. Гостиная матери, где она любила посидеть. Сейчас там уже никто не сидит. Прошу меня простить. Я пойду наверх, переоденусь к обеду. Это займет несколько минут. А вы не скучайте один. Чувствуйте себя как дома. Налейте себе еще виски. - Он казался таким тщедушным, таким хрупким, когда поднимался по крутой лестнице, ведущей на верхние этажи, которые, конечно, не вызывали у его юного гостя абсолютно никакого интереса, если только этот юный гость не интересовался кроватью, на которой его родная сестра лишилась невинности.
III
Рудольф вернулся в гостиную. Перкинс накрывал обеденный стол перед камином. Жестами священнослужителя он передвигал бокалы и фужеры. Торжественно, как в Вестминстерском аббатстве. Там, где покоятся в могилах великие английские поэты. Бутылка вина высовывается из серебряного ведерка со льдом.
- Я позвонил в мастерскую, сэр, - сообщил ему Перкинс. - Сапоги будут готовы к следующей среде.
- Благодарю вас, Перкинс, - сказал Рудольф.
- Очень рад вам услужить, сэр.
Дважды он назвал его "сэром" за какие-то двадцать секунд. Перкинс вернулся к своим священным дарам.
Рудольфу очень хотелось в туалет, но он не осмеливался обратиться с прозаическим вопросом к такому важному человеку, как Перкинс. Он неслышно выскользнул из комнаты, не человек, а роскошный "роллс-ройс". Рудольф подошел к окну, чуть отдернул штору, выглянул в окно. Со стороны долины из густеющей темноты надвигались на особняк клубы густого тумана. Вдруг он вспомнил своего брата Тома, как тот подглядывал в щелку на голого Бойлана с двумя стаканами виски в руках.
Рудольф потягивал виски. Этот крепкий шотландский напиток постепенно действовал на него. Может, в один прекрасный день он вернется сюда и купит этот особняк, все это поместье, вместе с Перкинсом и всем остальным в придачу. Это ведь Америка!
В гостиную вернулся Бойлан. Он лишь сменил замшевую куртку на вельветовый пиджак. На нем по-прежнему шерстяная рубашка в клетку, шотландский теплый шарф на шее.
- У меня, к сожалению, не было времени, чтобы принять ванну, - извинился он. - Не хотелось заставлять вас ждать. - Он снова подошел к своему бару. От него исходил запах дорогого одеколона.
- В столовой ужасно холодно, - сказал Бойлан, поглядывая на стол перед камином. Он налил себе еще виски. - Там когда-то обедал президент Тафт. Обед для шестидесяти важных персон. - Бойлан подошел к роялю, сел на скамеечку, поставив стакан рядом с собой. Взял наобум несколько аккордов. - Вы случайно не играете на скрипке, Рудольф?
- Нет, к сожалению, не умею.
- Может, еще на каком-нибудь музыкальном инструменте, кроме трубы?
- Нет, вряд ли. Могу сыграть какую-нибудь простенькую мелодию на пианино, да и то фальшиво.
- Жаль, конечно. А то могли бы сыграть дуэтом. Но, по-моему, никаких дуэтов для фортепиано и трубы не существует. - Бойлан заиграл. Рудольф был вынужден признать, что играл он хорошо. - Иногда устаешь от этой музыки в консервной банке, - пожаловался он. - Узнаете, Рудольф? - Он продолжал играть. - Что это?
- Нет, не узнаю.
- Шопен, ноктюрн ре-бемоль мажор. А знаете, как называл музыку Шопена Шуман?
- Нет, откуда? - Рудольфу так хотелось, чтобы он только играл и закрыл рот. Ему эта музыка очень нравилась.
- "Пушка, перелитая в цветы", что-то в этом роде. Надеюсь, я не ошибаюсь, это слова Шумана. Если приходится каким-то образом описывать музыку, то почему бы и не так оригинально?
Вошел Перкинс.
- Кушать подано, сэр, - объявил он.
Бойлан оборвал музыку, встал со скамеечки.
- Рудольф, не хотите ли в туалет, да и помыть руки?
Наконец-то.
- Да, конечно, благодарю вас.
- Перкинс, проводите мистера Джордаха, покажите, где у нас все это находится.
- Прошу за мной, сэр, - пригласил его Перкинс. Когда они с Перкинсом вышли из гостиной, Бойлан снова сел за рояль и продолжил играть с того места, где остановился.
Ванная комната помещалась возле входной двери и представляла собой большую просторную комнату с окном из витражного стекла, что придавало ей какую-то религиозную атмосферу. Унитаз, похожий на трон. Краны умывальника, казалось, были сделаны из чистого золота. Рудольф мочился под звуки ноктюрна Шопена. Он уже сожалел, что согласился остаться на обед. У него сложилось такое ощущение, что Бойлан пытается заманить его в ловушку. Этот человек непрост, ах как непрост, думал он. Все эти его ухищрения, игра на рояле, высокие болотные сапоги, виски, поэзия, оружие, сгоревший крест, отравленная собака. Рудольф чувствовал себя пока неспособным до конца раскусить его. Но сейчас он вполне понимал, почему его сестра решила бежать от этого человека.
Когда он возвращался в гостиную через холл, ему с трудом удалось подавить в себе порыв немедленно убежать отсюда, открыть входную дверь и убежать. Он, конечно, пошел бы на это, если бы мог незаметно забрать свои сапоги. Но нельзя же идти на автобусную остановку в носках и ехать в таком виде домой. Причем не в своих носках, а в носках, подаренных Бойланом. Пришлось вернуться в гостиную, и он стоял, наслаждаясь музыкой Шопена. Бойлан, закончив играть, встал и, слегка коснувшись локтя Рудольфа, подвел его к столу, где уже Перкинс разливал по бокалам белое вино. Форель лежала в глубоком медном блюде в густом бульоне. Рудольф сразу огорчился: ему нравилась жареная форель.
Они сели напротив друг друга. Перед каждым стояло по три высоких стакана и множество самых разнообразных ножей. Перкинс переложил рыбину на серебряный поднос с маленькими вареными картофелинами. Он стоял за спиной Рудольфа, и тот старался обслуживать себя очень осторожно, так как терялся от обилия всех этих приспособлений на столе, хотя и старался вовсю, чтобы показать, что не тушуется, что все это ему хорошо знакомо. Форель была ярко-голубой.
- "Tluite au bleu", - сказал по-французски Бойлан.
Рудольф с удовлетворением заметил, какой у него сильный акцент, сколь разительно его французский отличается от того, который он слышал от мисс Лено.
- Мой повар умеет готовить рыбу.
- Голубая форель, - перевел Рудольф. - Так они готовят такую рыбу во Франции. - Ему не терпелось утереть нос Бойлану, коли тот затронул эту тему, наказать его за его отвратительный акцент.
- Откуда вы знаете? - Бойлан бросил на него испытующий взгляд. - Вы когда-нибудь были во Франции?