Отдел пластинок - тоже его идея. Этот отдел привлекал множество молодых людей, которые щедро сорили пожертвованиями своих родителей на их карманные расходы. Калдервуд, люто ненавидевший всякий шум, не выносивший бесцеремонного поведения большинства современной молодежи (его собственные три дочери, две из них - уже настоящие леди, а третья - тинэйджер с бледным личиком, всегда вели себя достойно, с викторианской учтивостью), упорно, активно возражал против его затеи.
- Я не намерен устраивать в своем магазине крикливый балаган, - ворчал он. - Я не хочу и дальше развращать американскую молодежь этими дикими варварскими звуками, которые нынче все почему-то называют музыкой. Оставь меня в покое, Джордах, оставь несчастного старомодного торговца в покое, прошу тебя!
Но Рудольф представил ему статистические данные о том, какую сумму ежегодно в Америке тратят тинэйджеры на пластинки, и пообещал, чтобы не раздражать Калдервуда и других посетителей, установить звуконепроницаемые кабины, и Калдервуд уступил. Иногда Рудольф его злил, раздражал, но он всегда был отменно вежлив и терпелив, и все их стычки в большинстве случаев заканчивались мирным исходом. Среди своих Калдервуд хвастался по поводу того, какой у него толковый сообразительный помощник и какой он сам, Калдервуд, прозорливый человек - сумел выбрать именно этого парня из толпы, именно его. Он удвоил ему жалованье, хотя Рудольф его об этом не просил, и даже выдал премию на Рождество - три тысячи долларов. "Он не только модернизирует магазин, - говорил Калдервуд, если только рядом не было Рудольфа, - этот сукин сын модернизирует и меня самого. Ну а если как следует разобраться, то я его нанимал именно для этого!"
Раз в месяц он приглашал Рудольфа на обед в свой дом, где царили мрачные пуританские манеры, где его дочери говорили только, когда к ним обращались с вопросом, а из напитков на стол не подавали ничего крепче апельсинового сока. Старшая - Пруденс, и, нужно признать, самая из них привлекательная, несколько раз просила Рудольфа сопровождать ее на танцы в загородный клуб, и он не отказывал ей. Когда Пруденс оказывалась за пределами родительского дома, она вела себя отнюдь не в соответствии с викторианским приличием, но Рудольф не позволял себе вольностей. Он не собирался совершать банальный и опасный поступок - жениться на дочери босса.
Он вообще не собирался жениться. Ни на ком. Пока он не спешит. Три месяца назад Рудольф получил приглашение на свадьбу Джулии. Она выходила замуж в Нью-Йорке за некоего Фитцджеральда. На свадьбу он не поехал, но когда составлял поздравительную телеграмму, в глазах были слезы. Он, конечно, презирал себя за эту слабость и теперь с головой ушел в работу, стараясь навсегда забыть Джулию. Ему это почти удалось.
Рудольфа раздражали другие девушки. Когда он ходил по магазину, он замечал кокетливые взгляды продавщиц. Они готовы были пофлиртовать с ним в любую минуту и были бы просто счастливы встречаться с ним. Мисс Салливан с волосами цвета вороного крыла, работающая в бутике; мисс Брундивайн, высокая, гибкая и стройная, из отдела товаров для молодежи; мисс Соамс из отдела пластинок, небольшого роста блондинка с пышной грудью, постоянно пританцовывающая под музыку и томно улыбающаяся ему, когда он проходил мимо. Еще, наверное, шесть-семь других. Соблазн, конечно, был велик, но он подавлял в себе все искушения и относился ко всем девушкам в магазине одинаково бесстрастно. В магазине Калдервуда никогда не устраивали вечеринок, и поэтому не представлялось случая под предлогом выпитого пофлиртовать с кем-нибудь из них.
Та ночь, проведенная в постели Мэри-Джейн в Нью-Йорке, и уже почти забытый ночной телефонный звонок из пустого холла отеля "Сент-Мориц" закалили его, позволили безжалостно наступать на горло своему сексуальному желанию.
В одном теперь Рудольф был абсолютно уверен: в следующий раз, когда он сделает предложение девушке, она непременно ответит ему "да".
Проходя мимо отдела пластинок, Рудольф мысленно сделал заметку, что нужно либо подыскать в отдел пожилую продавщицу, либо тактично намекнуть мисс Соамс, чтобы она носила под свитером бюстгальтер.
Он просматривал эскизы весеннего оформления витрин с Бергсоном, молодым художником, занимавшимся их оформлением, когда вдруг зазвонил телефон.
- Руди, - в трубке послышался голос Калдервуда, - зайди ко мне в кабинет.
- Сейчас, мистер Калдервуд, - Рудольф положил трубку. - Думаю, что все это подождет, - сказал он Бергсону.
Бергсон стал для него настоящей находкой. Он делал декорации для летнего театра в Уитби, и они очень нравились Рудольфу. Он предложил художнику оформить витрины магазина Калдервуда на зиму. До появления Бергсона оформление витрин происходило наобум, от случая к случаю, все отделы вели упорную борьбу за выставочное место для своих новых замыслов, и им было наплевать на то, как выглядят витрины других отделов. Не складывалось единой, цельной картины, все было вразнобой. Бергсон коренным образом изменил эту практику. Это был небольшого роста, грустный молодой человек, которому никак не удавалось пробиться в среду дизайнеров в Нью-Йорке. Он был очень благодарен Рудольфу за предложение поработать у него зимой и вкладывал в работу всю душу, весь свой талант. Он привык работать с дешевым подручным материалом для спектаклей летнего театра и при оформлении витрин придерживался того же курса на недорогие отделочные материалы, стараясь восполнить эту дешевизну блеском своего таланта.
Разложенные им на столе Рудольфа эскизы были посвящены одной теме - наступлению весны, и Рудольф уже похвалил за них художника, заметив, что ничего подобного прежде в витринах Калдервуда не было. Хотя Бергсон был довольно мрачным человеком, Рудольф с удовольствием работал с ним по нескольку часов подряд, чего не скажешь о нудных продолжительных совещаниях с заведующими отделов, и прежде всего отдела учета расходов и смет. При четком контроле и идеальном порядке в магазине, считал Рудольф, нет никакой необходимости постоянно заглядывать в балансовый отчет или устраивать ежемесячные проверки.
Дверь в кабинет Калдервуда была, как всегда, широко распахнута, поэтому, увидев Рудольфа, он сказал:
- Входи, входи, Руди, и закрой за собой дверь!
На столе перед ним были разложены те самые бумаги, которые Рудольф передал ему в плотном конверте из манильской бумаги.
Рудольф сел напротив старика в ожидании разговора.
- Руди, - тихо произнес Калдервуд, - ты самый удивительный молодой человек из всех, кого мне приходилось до сих пор встречать.
Рудольф промолчал.
- Кто еще, кроме тебя, читал это? - спросил Калдервуд, прикрыв бумаги рукой.
- Никто.
- Кто их перепечатывал? Мисс Джайлс?
- Я сам. Дома.
- Ты все продумываешь заранее, не так ли? - Скорее всего, это был не упрек, но и не комплимент, это точно.
Рудольф молчал.
- Кто сообщил тебе, что у меня есть у озера земельный участок площадью тридцать акров? - резко спросил Калдервуд.
Официально этим участком владела какая-то корпорация с нью-йоркским адресом. И Джонни Хиту пришлось немало потрудиться, чтобы выяснить, кто же реальный владелец земли. Оказалось - Дункан Калдервуд.
- Я не могу вам этого сказать.
- Не может сказать, не может сказать, - нетерпеливо забормотал Калдервуд. - Этот парень не может ничего сказать. "Молчаливое поколение", как говорят эти ребята из "Таймс". Руди, я ни разу не застукал тебя на лжи с первого дня, как увидел, и не думаю, что ты станешь лгать мне сейчас.
- Я не стану лгать вам, сэр, - спокойно ответил Рудольф.
Калдервуд переворошил бумаги на столе.
- Скажи, это какой-то хитроумный трюк, чтобы захватить мое дело, так?
- Нет, сэр, вы ошибаетесь. Это всего лишь рекомендации, как воспользоваться всеми преимуществами вашего положения, вашей собственностью. Нужно развиваться вместе с обществом, расширить круг своих интересов. Нужно извлекать больше выгоды из налоговых законов и в то же время оставить после себя солидное состояние жене и дочерям.
- Сколько в этом твоем опусе страниц? - спросил Калдервуд. - Пятьдесят? Шестьдесят?
- Пятьдесят три.
- Хочу спросить тебя, - фыркнул Калдервуд. - Ты это все сам придумал?
- Сам, конечно, - небрежно ответил Рудольф. Для чего ему сообщать Калдервуду, что вот уже несколько месяцев подряд он методично заставлял Джонни напрягать свои мозги и что именно Джонни принадлежит большая часть всего разработанного ими проекта.
- Хорошо, хорошо, - проворчал Калдервуд. - Я посмотрю.
- Если позволите, один совет, сэр, - сказал Рудольф. - Думаю, вам следует все это тщательно и подробно обсудить с вашими адвокатами в Нью-Йорке и с вашими банкирами.
- Что тебе известно о моих адвокатах в Нью-Йорке, интересно знать? - подозрительно спросил Калдервуд.
- Мистер Калдервуд, - ответил он. - Не забывайте, что я уже давно работаю на вас.
- О'кей. Предположим, что после тщательного изучения твоего предложения я пойду на то, что ты здесь предлагаешь, черт бы меня побрал! Организую акционерную компанию, выпущу акции, получу соответствующие кредиты от банков, построю этот проклятый торговый центр с театром у озера, как последний идиот. Предположим, я пойду на это. Но тебе-то какая выгода?
- В таком случае я вправе ожидать назначения на должность председателя правления компании с соответствующим жалованьем и возможностью выкупить часть пакета акций в ближайшие пять лет. Вы будете президентом компании.
Дружище Джонни Хит! Он всегда говорил: "Не занимайся мелочевкой, думай масштабно, по-крупному".
- Я взял бы себе помощника, чтобы он вел дела в магазине, если буду заниматься чем-то другим.
- Вижу, ты все предусмотрел, не так ли, Руди?
Теперь Калдервуд не скрывал своего враждебного к нему отношения.
- Я работал над этим планом больше года, - тихо произнес Рудольф. - И старался предусмотреть все возможные проблемы.
- Ну а если я скажу "нет"? Положу всю твою писанину под сукно и навеки забуду о ее существовании. Что ты будешь в таком случае делать?
- Боюсь, что в этом случае мне придется подыскать более перспективную работу в конце года, мистер Калдервуд, - твердо сказал Рудольф.
- Я долгое время обходился без тебя, - строго сказал Калдервуд. - Думаю, что и впредь мне это удастся.
- Конечно, - спокойно ответил Рудольф.
Калдервуд угрюмо посмотрел на разложенные перед ним бумаги, вытащил наугад из кучи один листок, пробежал его глазами с подчеркнутым отвращением.
- Театр, надо же! - сердито воскликнул он. - У нас уже есть один театр в городе.
- Его сносят на следующий год.
- Ты, я вижу, тайком собираешь сведения, - уколол его Калдервуд. - Они хотели объявить об этом не раньше июня.
- Слухами земля полнится, - ответил Рудольф.
- Охотно верю. И находятся такие, которые к ним прислушиваются, так, Руди?
- Да, сэр, вы правы, - улыбнулся он.
Калдервуд, не выдержав, тоже улыбнулся.
- А что заставляет тебя так стараться, Руди? Бегать, вынюхивать?
- Вы же прекрасно знаете, что это не мой стиль работы, - не повышая голоса, ровным тоном ответил Рудольф. - Разве не так?
- Знаю, знаю, - признался Калдервуд. - Прости меня, вырвалось. Иди, работай. Я тебе дам знать о своем решении.
Когда Рудольф выходил из кабинета, Калдервуд снова углубился в бумаги. Рудольф медленно шел мимо прилавков. Он, казалось, помолодел и улыбался всем куда более дружелюбно, чем обычно.
Представленный Калдервуду проект был сложен, и он старательно изучил каждый его пункт, споря с самим собой. Город рос, постепенно расширялся, подступая к озеру. Более того, соседний городок Сидартон, расположенный в десяти милях от Уитби, теперь связывала с ним новая автомагистраль, и он тоже расширялся, рос в направлении озера с другой стороны. Загородные торговые центры сейчас росли как грибы после дождя по всей Америке, и люди привыкали делать в них самые разнообразные покупки. Земельный участок Калдервуда являлся наилучшим местом со стратегической точки зрения для такого маркета, чтобы обеспечить потребности покупателей высшего и среднего класса обоих городков, дома которых буквально усеяли теперь берега озера. Если Калдервуд ничего не предпримет и будет сидеть сложа руки, через год или два кто-то другой, какая-нибудь корпорация, несомненно, сумеет воспользоваться такой уникальной возможностью, к тому же новый торговый центр сильно подорвет объем продаж в универмаге Калдервуда. Чтобы не допустить такой ситуации, не позволить конкуренту угробить его бизнес, Калдервуду нужно постоянно думать о соперниках и конкурировать даже с самим собой.
В своем проекте Рудольф предусмотрел и место для ресторана и театра, чтобы привлекать покупателей в торговый центр в вечернее время. Летний театр после закрытия сезона можно превратить в кинотеатр. Также он предлагал начать строительство на озере недорогих жилых домов, а заболоченную местность на краю владений Калдервуда использовать для строительства предприятий легкой промышленности.
По совету Джонни Хита, Рудольф тщательнейшим образом обрисовал все льготы, которые закон предоставляет подобным предприятиям. Он был уверен, что все его аргументы в пользу создания компании открытого типа из новой ассоциации Калдервуда в конце концов переубедят упрямого старика. Реальные доходы, высокая покупательная способность людей, вначале магазин, а потом торговый центр непременно обеспечат высокую стоимость продаваемых на бирже акций. А после смерти Калдервуда его наследникам, жене и дочерям, не придется продавать всю компанию, чтобы заплатить налоги по полученному наследству. Они продадут лишь часть акций, сохранив контрольный пакет акций компании за собой. Целый год, который Рудольф затратил на составление проекта и изучение работы корпорации, законов о налогообложении и недвижимости, он с удовлетворением поражался, как можно самим деньгам защитить себя в хитроумной американской экономической системе. Он не испытывал особых угрызений совести, трактуя тот или иной закон в свою пользу. В каждой игре - свои правила. Он теперь знал существующие правила и строго ими руководствовался. Появятся другие - он будет руководствоваться ими. Вот и все.
Профессор Дентон ждал его в баре, явно чувствуя себя неуютно среди местных завсегдатаев, ни один из которых, казалось, на пушечный выстрел не приближался к колледжу.
- Спасибо! Как хорошо, как хорошо, что вы пришли, Рудольф, - торопливо, низким голосом заговорил Дентон. - Я тут пью бурбон. Заказать вам что-нибудь?
- Я не пью на работе, - сказал Рудольф, спохватившись, что напрасно это сказал. Звучит так, словно он не одобряет профессора, который пьет спиртное днем.
- Похвально, похвально, - сказал Дентон. - Нужно, чтобы голова на работе была ясной. Обычно я тоже не пью до конца рабочего дня, но… - Он взял Рудольфа за руку.
- Может, присядем? - Он махнул рукой в сторону последней кабинки в ряду у противоположной стены бара. Тщательно отсчитав деньги, он оставил какую-то мелочь на стойке и, не выпуская руки Рудольфа, повел его к кабинке. Они сели за столик напротив друг друга. На нем лежали два захватанных грязными пальцами меню. Они стали изучать меню.
- Мне суп и гамбургер, - сделал заказ подошедшей официантке Дентон. - Чашку кофе. А вам, Рудольф?
- То же самое, - ответил тот.
Официантка старательно, мучительно долго записывала заказ в свой блокнот, ясно - неграмотность, бич семьи, родовое наследие.
- По-моему, дела у вас идут хорошо, Джордах, - сказал Дентон, сгорбившись над столиком, глядя на Рудольфа беспокойными глазами, сильно увеличенными толстыми стеклами очков в массивной стальной оправе. Он замахал руками, чтобы предвосхитить любые возражения со стороны Рудольфа. - Я все знаю, все, - заявил он. - Я получаю сведения от многих людей. Одна из них - миссис Дентон, постоянная покупательница вашего магазина. Она бывает в универмаге по три раза в неделю. Вероятно, вы ее иногда там встречали.
- Я видел ее на прошлой неделе, - подтвердил Рудольф.
- Она рассказывает, что универмаг процветает. Новая лицензия на новую жизнь. Не хуже, чем в большом городе. Да, людям нравится делать покупки. У вас масса новых товаров. И, кажется, деньги сегодня водятся у всех. За исключением, может, преподавателей колледжа… - Воспоминание о своей нужде заставило Дентона сморщить лоб. Но тут же он сказал: - Но это неважно. Я пришел сюда не для того, чтобы жаловаться. Несомненно, Джордах, вы правильно поступили, отказавшись от работы на кафедре. Академический мир, что с него взять? - с горечью в голосе сказал он. - Вечная вражда, зависть, предательство, кабала, черная неблагодарность - банка пауков. Куда лучше мир бизнеса. Даешь - берешь. Человек человеку - волк, если быть искренним до конца. И вверх, вверх, вверх, к самой вершине!
- В бизнесе все не совсем так, - мягко возразил Рудольф.
- Нет, конечно, я понимаю, - подхватил Дентон. - Все зависит от характера того или иного человека. Не следует сильно уповать на теорию, в результате можно утратить чувство реального, не замечать больше живых, не окаменевших форм. В любом случае я очень рад вашему успеху и уверен, что вы здесь не поступились своими принципами ни в малейшей степени.
Официантка принесла суп. Дентон сразу начал есть.
- Да, - продолжал он разглагольствовать, - если бы я начал все сызнова, то бежал бы от этих красных учебных корпусов, как от чумы. Они превратили меня в того, кого вы сейчас видите перед собой, - узкомыслящего, озлобленного неудачника, труса…
- Я не стал бы вас так называть, вы этого не заслужили, - возразил Рудольф, сильно озадаченный той жесткой характеристикой, которую давал себе Дентон.
Дентон всегда казался Рудольфу человеком самовлюбленным, ему нравилось лицедействовать перед чуткой студенческой аудиторией, когда он принимался пропагандировать свои представления о погрязшей в злодейских экономических преступлениях стране.
- Я живу в постоянном страхе, все время трясусь, - говорил Дентон, расправляясь с супом. - Дрожу и боюсь.
- Может, я чем-то могу помочь вам? - начал было Рудольф. - Я бы…
- У вас добрая, отзывчивая душа, Джордах, добрая душа. Я сразу вас выделил из всех. Один серьезный человек среди множества легкомысленных. Сострадание среди беспощадности. Поиск знаний там, где другие ищут только карьеру. О, я внимательнейшим образом следил за вами, следил все годы вашей учебы, Джордах. Вы пойдете далеко, смею вас заверить. Помяните мои слова. Я обучаю молодых людей уже более двадцати лет, через мои руки прошли тысячи, у них от меня не было секретов, и их будущее никогда не было для меня тайной за семью печатями. Помяните мои слова, Джордах.
Дентон покончил с супом, и официантка тут же принесла его гамбургер и кофе.
- И вы не станете добиваться своей цели, тираня своих же коллег, - продолжал высокопарно Дентон, вонзая вилку в мясо. - Я знаю ваш склад ума, я знаю ваш характер. Я наблюдал за вами долгие годы. У вас есть кодекс чести, у вас есть чувство собственного достоинства, у вас разборчивая душа, благородный ум. От этих вот глаз, Джордах, не спрячешься. Они замечают все, не только в аудитории, но и за ее стенами.
Рудольф молча ел, ожидая, когда выдохнется его хвалебный запал, понимая, что Дентон собирается попросить его о чем-то, если настолько словоохотлив перед тем, как перейти к делу, изложить свою просьбу.