Сказав это, она снисходительно улыбается и желает ему спокойной ночи. После чего закрывает за собой дверь, издающую громкий скрип.
Они у меня перед глазами словно живые - сидят в столовой за большим столом с ножками в виде львиных лап, убрав с него все лишнее. Между ними - шахматы начальника транспортных перевозок. С двух окон сняты закрывавшие их простыни. Идет дождь, тихий и упорный. Вижу я и Эрнста, который, стоя в дверях в плаще и со студенческой фуражкой в руках, говорит, что ему надо ненадолго сходить на метеорологическое отделение, профессор хочет поговорить с ним. Обед в пять, бормочет Анна, делая ход пешкой. "Пока, счастливо", - бросает Хенрик, отступая ферзем. Громыхнула входная дверь, и все опять стихло. Где-то в доме играют на рояле, медленно и неуверенно.
Внезапно Анна смахивает с доски фигуры и закрывает лицо руками, потом, глядя на Хенрика сквозь пальцы, начинает хихикать. Хенрик, склонившись над доской, делает слабую попытку восстановить позицию, но быстро отказывается от своего намерения и замирает в ожидании.
Анна. Вовсе ни к чему посвящать всех в то, что мы… что мы собираемся…
Хенрик. Разумеется.
Анна. Я вдруг подумала, что мы ничегошеньки не знаем друг о друге, и мне стало страшно. Нам бы надо дней сто провести за этим вот столом и говорить, говорить, расспрашивать.
Хенрик. Не хватило бы.
Анна. Мы принимаем решение жить вместе всю оставшуюся жизнь и ничего друг про друга не знаем. Не совсем обычно, а?
Хенрик. И даже не целовались.
Анна. Поцелуемся? Хотя нет, с этим можно подождать.
Хенрик. Перво-наперво признаемся в своих недостатках.
Анна (смеется). Нет, этого я делать не рискну. А то ты сбежишь!
Хенрик. Или ты.
Анна. Мама говорит, что я упрямая. Эгоистичная. Люблю развлечения. Нетерпеливая. Братья утверждают, что у меня чертовский характер, что я выхожу из себя по пустякам. Так, что я еще забыла? Эрнст говорит, что я кокетка, обожаю вертеться перед зеркалом. Папа говорит, что я ленюсь делать то, что необходимо: убирать, готовить, учить скучные уроки. Мама говорит, что я слишком увлекаюсь мальчиками. Ну вот, как видишь, недостаткам нет конца.
Хенрик. Мой самый большой недостаток в том, что я сбит с толку.
Анна. Разве это недостаток?
Хенрик. Недостаток, и еще какой.
Анна. Что ты имеешь в виду?
Хенрик. Я сбит с толку. Ничего не понимаю. Делаю только то, что мне велят. Думаю, я не слишком умен. Когда я читаю сложный текст, мне бывает трудно добраться до смысла. Меня переполняют чувства, это тоже сбивает меня с толку. Я почти постоянно испытываю угрызения совести, но чаще всего не знаю почему.
Анна. Да, нелегко.
Печаль и тяжесть: что это за странная игра? Зачем мы занимаемся всем этим? Почему не целуемся, сегодня же праздник? Они затихли, избегают смотреть друг на друга.
Хенрик. Ну вот мы и загрустили.
Анна. Да.
Хенрик. Нас обоих пугает одиночество. Если мы будем вместе, мы обретем мужество понимать и прощать и наши собственные недостатки, и недостатки друг друга. Главное, не начать не с того конца.
Анна. Давай поцелуемся, и тогда мы снова развеселимся.
Хенрик. Подожди немножко. Мне надо сказать тебе что-то важное. Нет, не смейся, Анна. Я должен сказать тебе, что я…
Анна. Э, хватит, я устала от этих глупостей!
Она становится напротив, обхватывает ладонями его голову, запрокидывает, наклоняется и страстно его целует. Хенрик всхлипывает - ее аромат, ее кожа, сильные маленькие руки, которые крепко держат его, волосы, ниспадающие по ее плечам.
Он обнимает ее за талию и, прижав к себе, утыкается лицом ей в грудь, она не выпускает его голову, сплетясь в одно целое, они раскачиваются. И долго не решаются или не могут разжать объятия. Что будет после этого? Что будет с нами?
Анна. …теперь мы, наверное, помолвлены.
Она высвобождается и придвигает свой стул к его, они сидят друг напротив друга, стол уже не разделяет их, они держатся за руки, они взволнованы, пытаются перевести дух и утишить сердцебиение. Хенрик к тому же в затруднении, ему непременно надо кое-что ей открыть, но нет сил. Она чувствует, что что-то не так, и пытливо всматривается в Хенрика.
Анна (улыбаясь). …теперь мы помолвлены, Хенрик.
Хенрик. Нет.
Анна (со смехом). …вот как, мы, значит, не помолвлены?
Хенрик. Я с самого начала знал, что все пойдет наперекосяк. Я должен уйти. Мы никогда больше не увидимся.
Анна. У тебя есть другая.
Хенрик кивает.
Лицо у Анны становится землисто-серого цвета, указательный палец прижат к губам, словно она дала обет молчания. Потом она левой рукой торопливо проводит по лбу Хенрика и на мгновение задерживает ладонь на его плече. После чего, обогнув стол, садится за спиной Хенрика у торца стола. Где и сидит, грызя ногти и не зная, что сказать.
Хенрик. Мы живем с ней уже два года. Она была такой же одинокой, как и я. Она любит меня. Не раз помогала. Нам хорошо вместе. Мы помолвлены.
Анна. Тебе не в чем упрекать себя. В общем-то, не в чем. Может быть, тебе следовало бы сказать что-нибудь сегодня ночью, но тогда все было так нереально. Я понимаю, почему ты ничего не сказал. А что же теперь будет с нашим прекрасным будущим? Ты-то чего хочешь, собственно?
Хенрик. Я хочу быть с тобой. Но вчера ведь я этого не знал. Все изменилось - вот так!
Он делает жест рукой, которая тяжело и безутешно падает на стол. Потом поворачивается к ней и качает головой.
Анна. Так ты хочешь сказать, что намерен оставить - как ее там зовут, - кто она, кстати?
Хенрик (после паузы). Если тебе хочется знать, пожалуйста - ее зовут Фрида. Она на несколько лет старше меня. Тоже с севера, работает в гостинице "Йиллет".
Анна. И что она делает?
Хенрик (сердито). Работает официанткой.
Анна (холодно). Вот как… официанткой.
Хенрик. А что, быть официанткой нехорошо?
Анна. Да нет, ради Бога.
Хенрик. Ты определенно забыла назвать один из главных твоих недостатков: ты, по-видимому, страдаешь высокомерием. Это ты напридумывала все насчет нашего общего будущего. Не я. Я был с самого начала готов к действительности. А действительность у меня серая. И скучная. Уродливая. (Встает.) Знаешь, что я сейчас сделаю? Пойду к Фриде. Да, пойду к ней домой и попрошу прощения за свое дурацкое, бредовое предательство. Расскажу ей, что я говорил, и что ты говорила, и чем мы занимались, и потом попрошу прощения.
Анна. Мне холодно.
Хенрик не слышит. Он уходит.
В прихожей он сталкивается с Эрнстом, который только что вошел и собирается снимать плащ. Хенрик, пробормотав что-то, пытается выйти, но ему не дают.
Эрнст. Эй, эй, эй. Это еще что такое?
Хенрик. Пусти меня. Я хочу уйти и больше никогда не возвращаться.
Эрнст (передразнивает), "…уйти и больше никогда не возвращаться". Ты о чем? О романсе Шуберта?
Хенрик. Все было глупо с самого начала. Пусти меня, пожалуйста.
Эрнст. А куда ты дел Анну?
Хенрик. Наверное, там, в комнате.
Эрнст. Уже поругались. Вы времени зря не теряете. Но Анна - девочка нетерпеливая. Она любит торопить события.
Он силой усаживает Хенрика на белый дровяной ларь у короткой стены прихожей, а сам становится спиной к застекленным дверям, дабы предотвратить возможный побег. В этот момент в гостиную входит Анна. Увидев брата, она круто останавливается и хлопает себя рукой по бедру. И резко поворачивается лицом к окну.
Эрнст. Чем вы, черт возьми, тут занимались?
Хенрик. Я убедительно тебя прошу выпустить меня, иначе я буду вынужден дать тебе в морду.
Анна (кричит). Отпусти его.
Эрнст. Не исчезай, Хенрик. Давай пообедаем с тобой в "Холодной Мэрте" в пять часов. Хорошо?
Хенрик. Не знаю, ни к чему все это.
Держа в руках пожитки, он берет с полки свою студенческую фуражку. Эрнст открывает дверь, и Хенрик сбегает по лестнице, перепрыгивая через ступени. Эрнст, закрыв дверь, медленно направляется к сестре. Она по-прежнему стоит у окна, лицо выражает гнев и боль.
Эрнст. Анна, ягодка моя, что ты натворила?
Анна, повернувшись к Эрнсту, обнимает его за шею и разражается рыданиями, весьма мелодраматичными, возможно даже, испытывая некоторое наслаждение. Потом затихает и сморкается в протянутый платок.
Анна. Я уверена, что люблю его.
Эрнст. А он?
Анна. Я уверена, что он любит меня.
Эрнст. Чего ж ты в таком случае ревешь? Слышишь? Анна?
Анна. Мне так больно!
Больше Эрнсту ничего не сообщают. Он опускается на стул, усаживает к себе на колени сестру, и они замирают в этой нежной, молчаливой доверительности. Дождь перестал, и солнце вычерчивает резкие белые квадраты и четырехугольники на простынях, которыми занавешены окна. Комната словно парит в воздухе.
Хенрик, выполняя высказанное им намерение, идет в гостиницу "Йиллет" и, преодолев шесть лестничных пролетов, стучится в дверь Фриды. Через минуту она открывает, полусонная, в просторной фланелевой ночной рубахе и с чулком вокруг горла. Нос у нее красный, глаза блестят. Она уставилась на Хенрика, точно увидела привидение. Тем не менее отступает и пропускает его в комнату.
Фрида. Ты в городе?
Хенрик. Ты больна?
Фрида. Жутко простудилась, горло болит, температура. Так что вчера вечером пришлось уйти домой уже в полдесятого, я чуть в обморок не грохнулась. Хочешь кофе? Я как раз собиралась приготовить чего-нибудь горяченького.
Хенрик. Нет, спасибо.
Фрида. Это замечательно, что ты пришел, настоящий сюрприз, вот уж никак не ожидала. Да, спасибо за милое письмо. Все хотела ответить, да только вот некогда очень, да и писать я не мастак.
За ширмой стоит единственный предмет роскоши этой комнаты - маленькая газовая плита с немощным чадящим пламенем. Фрида варит кофе и делает бутерброды. Несмотря на слабые протесты, Хенрик позволяет себя обслуживать. Фрида ходит по комнате, босоногая и решительная. Наконец она залезает в постель и, натянув на себя одеяло, принимается за кофе - он очень горячий, поэтому она долго дует, прежде чем отхлебнуть, и пьет вприкуску. Внезапно она бросает испытующий взгляд на Хенрика, который сидит на единственном стуле, поставив чашку на ночной столик.
Фрида. Ты тоже болен? На тебе лица нет.
Хенрик. Да нет, ничего.
Фрида. Глупости говоришь. Как будто я по тебе не вижу, что что-то случилось.
Хенрик. Наверное, мне просто грустно.
Фрида. Ну да, это-то само собой. Ты хотел мне что-то сказать? Так мне показалось.
Хенрик. Нет.
Фрида. А похоже было.
Хенрик. …нет.
Фрида. Иди сюда, дай я тебя обниму.
Она отставляет чашку, кладет бутерброд и притягивает его к себе, он не сопротивляется.
Фрида. Не боишься заразиться?
Хенрик. …нет.
Фрида. Тогда раздевайся и иди ко мне.
Она бодро вскакивает с кровати и спускает рваную роликовую штору. Потом разматывает чулок на шее и быстренько причесывается перед пятнистым зеркалом на комоде. Прежде чем забраться в постель, она стягивает с себя ночную рубаху. Под ней короткая трикотажная сорочка и довольно длинные трусы. Трусы она сбрасывает, а сорочку оставляет.
II
На окерблюмовской даче с величественным видом на реку и голубеющие горы настроение подавленное, если не сказать мрачное. Не слышно радостных возгласов из купальни, не катаются крокетные шары по траве, молчит рояль, не видно стаканов с соком и романов в гамаках. Кругом царит молчание, все прислушиваются к голосам, доносящимся из кабинета начальника транспортных перевозок. О чем там говорят, понять трудно: иногда долетает несколько слов, иногда целое предложение на повышенных тонах. А так, в основном, бормотание или тишина.
Папа Юхан сидит за письменным столом, посасывая почти погасшую трубку, которую он время от времени пытается разжечь. Фру Карин расположилась на диване под картиной Оттилии Адельборг "Отъезд на выпас". Она просто побелела от гнева. Посередине комнаты стоит ее дочь, разгневанная в не меньшей степени, но с раскрасневшимся лицом. Эрнст занял стратегическую позицию у двери.
Карин. Вчера вечером позвонила Шарлотта, она утверждает, что у вас с Эрнстом ночевал какой-то мужчина. Она с возмущением рассказала, что всю ночь в комнате для прислуги разговаривали. Это правда?
Анна. Да. (Сердито.)
Юхан. Подумай, как ты разговариваешь с матерью.
Анна. Пусть мама подумает, как она разговаривает со мной. Я взрослый человек.
Карин (холодно). До тех пор, пока ты ешь наш хлеб и живешь в нашем доме, ты наша дочь и должна мириться с установленными правилами.
Анна. Я не могу мириться с тем, что вы с папой обращаетесь со мной как с ребенком.
Юхан. Если ты ведешь себя как ребенок, с тобой и будут обращаться как с ребенком. (Кашель).
Карин. Ты не понимаешь, что оскандалила нас?
Анна. Тетя Шарлотта - базарная сплетница, и я счастлива, что теперь ей будет что подать к кофе в следующий раз.
Юхан. А ты не хочешь ничего сказать, Эрнст?
Эрнст. А что я могу сказать? Анна с мамой крякают наперебой, точно рассерженные утки. И слова не вставить…
Юхан. Это ты пригласил в дом молодого человека?
Анна (сердито). Нет, представь себе, это я посмела проявить такую дерзость.
Юхан. Я спросил Эрнста.
Эрнст. Я пригласил его.
Карин. Но, Эрнст, как ты мог сделать такую глупость! (Мягко.)
Эрнст. Он наш общий друг. Кстати, вы его знаете. Он был у нас на воскресном обеде.
Карин. Как его зовут? Молодой человек, принимающий приглашение ночевать в доме в отсутствие родителей, либо дерзок, либо плохо воспитан.
Анна. Это просто смешно, мама, что вы тут навыдумывали.
Карин. Я же ничего не знаю. Возможно, вы обделываете множество разных тайных делишек у меня за спиной.
Анна. Вы устраиваете такие скандалы, мама, что не было бы ничего удивительного, если бы мы держали свои секреты при себе.
Карин. Юхан! Будь добр, вели своей дочери вести себя прилично. Я слишком долго терпела твою избалованность и твои прихоти. Теперь я вижу последствия.
Анна. Не моя вина, что меня избаловали.
Юхан. Да, в этом ты права, девочка моя. Вина, главным образом, моя, и мама меня не раз предупреждала. Теперь, как я понимаю, мы будем с тобой построже. (Кашель, кашель.)
Анна (смеется). Шлепок по попке, и марш в постель без ужина?
Юхан (с трудом сохраняет серьезность). Не дурачься, Анна. Данная ситуация не дает ни малейшего повода к шуткам. Как зовут юношу?
Анна. Его зовут Хенрик Бергман. Он изучает богословие и будет священником. И я люблю его и собираюсь выйти за него замуж.
Тут в кабинете начальника транспортных перевозок, во всем красивом доме и в его окрестностях и в самом деле воцаряется гробовая тишина.
Карин. Вот как. Так, так. Значит, так.
Юхан. Откровенное признание.
Анна. Вы не сможете мне помешать.
Юхан. Моя дорогая дочь, боюсь, ты в известной степени неверно оцениваешь свое положение. До твоего совершеннолетия еще целый год, и до тех пор ты и юридически и морально находишься под опекой твоих родителей.
Карин. И этот мальчишка намерен стать священником! Не имея понятия о том, что он обязан беречь девичью честь. (Сердито.) Ты была у него ночью. Это ваши голоса чертова Шарлотта слышала сквозь стену? Это были вы?
Анна. Да, ну и что из того? Мы говорили о помолвке.
Карин. Может, ты еще и спала с ним в одной постели?
Анна. Нет, не спала, но если бы он меня попросил, я бы легла с ним.
Юхан (мрачно). Помолчи-ка лучше.
Анна. Мама спросила, я ответила.
Юхан. А где был Эрнст?
Эрнст. Я спал. Об этом я ничего не знал.
Карин. А если ты забеременеешь?
Анна (с улыбкой). Довольно трудно на таком расстоянии.
Карин. Ты слышишь, Юхан!
Юхан (печально). Слышу. Прекрасно слышу. Слышу. (Снова кашель.)
Карин. Просто не представляю, что теперь делать.
Эрнст. У меня есть предложение, если позволите.
Юхан (нахмурив лоб). Валяй говори.
Эрнст. Я предлагаю уважаемым родителям не делать ровным счетом ничего. Случившееся - результат нашего с Анной необдуманного поведения. Мы просто-напросто совершили глупость. Мы готовы попросить у наших родителей прощения за те неприятности и волнение, которые мы причинили своим необдуманным поведением. Правда ведь, готовы, Анна?
Анна. Что?
Эрнст. Попросить у мамы и папы прощения.
Анна. Я должна подумать.