- Как это верно, то, что ты говоришь, - наконец пробормотал он. - Но тогда я еще над этим не задумывался. Надо же, ведь я тебя ненавидел! Ребенком я мечтал разыскать тебя, чтобы свести счеты.
- Ты начитался дешевых романов.
- Мать их обожала.
- Ты любил ее?
- Само собой. Только она постоянно жаловалась. Уставала на работе, болела, вот и возненавидела всех и вся.
- Значит, после ее смерти ты приехал ко мне "сводить счеты"?
- Нет. Мне хотелось пожить в Париже. Я предполагал остановиться у тебя на недельку-другую. Теперь вроде пришло время возвращаться, а я все еще здесь. И мне не хочется уезжать!
Александр был раздосадован охватившей его нежностью - она его размягчала. Он тянулся к добру так же, как растение тянется к солнцу.
- Ясно, что не хочется, - ответил он, - но ты усложняешь мне жизнь.
- Ты говоришь так из-за квартиры?
- И из-за этого тоже.
- Да, действительно тесновато. И у Франсуазы прибавилось работы. Она у тебя высший класс. Как только я начну зарабатывать, буду вам помогать. Мы сможем переехать. У меня в комнате будет книжный шкаф, глобус, подсвеченный изнутри, а может, бар, замаскированный под книжную полку? Как тебе такая идея?
- Не в моем вкусе, - ответил Александр.
Юнец, стоявший у игрового автомата, закончил играть в бильярд, ударил кулаком по ящику для монет и, загребая ногами, поплелся к выходу.
- Я бы тоже хотел разок сыграть. Ты не дашь мне немного мелочи?
Александр протянул ему несколько монет.
- А ты? - начал Николя, переминаясь с ноги на ногу, - можно сыграть вдвоем.
Александр поднялся и подошел к автомату.
- А как же Брекошон?
- Да, верно, Брекошон, - прошептал Николя и сделал первый удар.
Автомат затренькал, замигал красными, желтыми и зелеными лампочками. На стеклянной панели была изображена картинка - девушка в мини-юбке вскидывала ногу перед огромной улиткой.
- Сто двадцать! - взвыл Николя.
И тут же добавил:
- Тебе не кажется, что сегодня уже поздновато идти к Брекошону? Схожу-ка я лучше завтра.
Александр был очень доволен.
- Хорошо, завтра, - согласился он, - но чтобы уж точно.
- Теперь твоя очередь.
Александр потянул ручку автомата на себя, потом отпустил ее. Шарик запрыгал по какому-то фантастическому пейзажу, испещренному нелепыми разноцветными грибами, металлическими колокольчиками и золотыми гвоздиками.
II
Филипп прохаживался из угла в угол по ярко освещенной гостиной. Каждый раз, поравнявшись с закрытой дверью, за которой переодевалась Кароль, он бросал на дверь быстрый взгляд. До последней минуты его не оставляли опасения, что Кароль совсем разболеется и не сможет выйти к обеду. Однако она не захотела переносить встречу с "детьми".
Раздался звонок у входной двери. Это они. Поразительно - даже раньше времени. Филипп, к своему удивлению, почувствовал, что рад их приходу. В зловещей пустоте существования после разрыва с Кароль дети могли стать связующим звеном. Сами того не желая, они вынуждали Филиппа разыгрывать перед ними картину полного взаимопонимания с Кароль, изображать то согласие, о котором он все еще хранил нежные воспоминания. По крайней мере, в их присутствии ему верилось, что у него есть жена.
Даниэль, Дани, Александр и Франсуаза с шумом ввалились в квартиру.
- Мы встретились внизу, - объяснил Александр.
Филипп никак не мог свыкнуться с мыслью, что этот человек с нервным лицом, более близкий по возрасту и жизненному опыту к нему, чем к его дочери, действительно его зять. Верно ли, что, женившись на молоденькой, можно помолодеть самому? В свое время, беря в жены Кароль, Филипп в это верил. Теперь-то он понял, что трюк не удался. Нельзя безнаказанно жульничать с возрастом. Рано или поздно прожитые годы обрушатся на тебя тяжелым грузом. Филипп поймал себя на том, что ненавидит Александра за то, что тот обманом проник в мир молодежи. Живот Даниэлы выпирал все сильнее. Она гордо выставляла его вперед, и это казалось Филиппу смешным. На каком она месяце? На шестом или на седьмом?.. Над свободным красновато-коричневым платьем высилась смешливая детская головка. "Младенец в младенце", - говорила Кароль. Даниэль с довольным и гордым видом по-хозяйски опекал жену. Филипп сухо приложился к щеке сияющей юной матери. Потом повернулся к Франсуазе. Отсутствие Жан-Марка нарушало семейную идиллию. Всякий раз, встречаясь с дочерью и младшим сыном, Филипп испытывал не дававшее ему покоя чувство потери. Но появись вдруг Жан-Марк перед отцом собственной персоной, он в гневе выставил бы его за дверь.
- Кароль ужасно простужена. Она с трудом может открыть глаза, - предупредил Филипп.
- Правда? Как жалко! Но мы хоть сможем ее повидать?
Кто это произнес? Впрочем, не имеет значения. Все расселись, Аньес принесла аперитив. Разговор перескакивал с одного на другое. И тут в гостиную вошла Кароль. Бледная, слабая, невесомая, в затемненных очках, она была одета в черное платье, которое делало ее еще более стройной. У покрасневших ноздрей она держала малюсенький платочек.
- Только не надо меня целовать, - сказала она, умело понизив голос. - Я стала прибежищем всех возможных микробов. Особенно вам, Дани, надо поберечься.
Филипп умилился, видя, что она, несмотря на недомогание, приветлива с детьми. Тем более с чужими. Временами, наблюдая, как Кароль изливает свое очарование на окружающих, Филипп сомневался в ее ненависти к нему. И не терял надежды снова ее завоевать. Когда-то Филипп так часто ей изменял! Из любопытства, из любви к приключениям. Сейчас он бы все отдал за то, чтобы Кароль опять принадлежала ему. Перед этой юной публикой Кароль улыбалась Филиппу, ласково говорила с ним. А он, подыгрывая ей, словно переносился на пять лет назад, к началу их супружества. У него появилось странное ощущение праздника. За столом Филипп сидел напротив Кароль. Ее хорошее настроение передалось и ему. Желая блеснуть перед ней, он принялся с юмором рассказывать о деловой встрече с прижимистыми американскими клиентами у себя в конторе, очень натурально передразнивал их акцент. Кароль сняла очки. По ее глазам Филипп догадался, что она довольна, и отнес это на свой счет. Аньес подала обед. Утка с оливками благоухала. Монтраше 1959 года оказалось восхитительным. Да, вечер удался на славу. Даже Даниэла с ее лучистой улыбкой и жизнеутверждающим животом, на которую Филипп избегал смотреть с тех пор, как ее фигуру обезобразила беременность, даже она не так раздражала его, как обычно, когда его взгляд случайно натыкался на нее. Пользуясь паузой в разговоре, Даниэль принялся расхваливать своего преподавателя философии, некоего Коллере-Дюбруссара. В первый же день учебного года этот неординарный человек покорил учеников оригинальностью своих воззрений и дружелюбием, с каким их излагал.
- Понимаешь, - продолжал Даниэль, обращаясь к отцу, - в прошлом году в выпускном классе у нас уже было немножко философии. Но что там мог преподать наш старикан Потье?! Просто смех! Здорово, что нам повторяют курс заново. По крайней мере, теперь-то я отлично подковался. Я считаю так: кто не проходил философии, тот будет вечно хромать в жизни.
- У меня не было философии, но что-то я не чувствую себя хромым, - рассмеялся Филипп.
- Ну конечно, папа! Но все-таки, когда знаешь философию, тебе по-другому видится опыт, накопленный человечеством. Ты переживаешь его более осознанно и глубоко.
Даниэль говорил с таким пылом, что Дани млела от восторга, забывая о еде.
- Одно плохо, - вмешался Александр, - у каждого философа существует своя концепция. Ты же не станешь разрываться между сотней теорий, когда придет время применить к себе, например, опыт отцовства?
- Я выберу ту, которая, по моему мнению, будет больше всего соответствовать реальной жизни.
- Или, в крайнем случае, создашь свою собственную.
- Может, и так.
Александр улыбнулся:
- Хотел бы я быть в твоем возрасте.
- Почему?
- Потому что это возраст слепой веры.
- А у тебя сейчас возраст постоянных сомнений?
- Скажем, умеренного скептицизма. А вы как считаете, Филипп?
Филипп вздрогнул от неожиданности - он был поглощен созерцанием Кароль. Она попросила принести ей горячего бульона с хрустящими хлебцами.
- Безусловно, - ответил Филипп несколько невпопад, - скептицизм является неотъемлемой частью правосудия. Быть непредвзятым - значит, в какой-то степени быть скептиком.
- Зря ты не ешь утку, Кароль, - сказал Даниэль, - она просто потрясающая!
При этих словах хлопотавшая вокруг стола Аньес надулась от гордости.
- Да-да, - подхватил Филипп, - тебе надо немного поесть.
- Ну, нет! Это свыше моих сил, я даже дышать не могу, - возразила Кароль и высморкалась.
- Вот увидишь, - продолжал Александр, обращаясь к Даниэлю, - стоит тебе стать отцом, и твои взгляды изменятся.
- Взгляды на что?
- Да на философию! Ребенок опустит вас с небес на грешную землю. Когда надо будет зарабатывать на кусок хлеба, все забудешь - и чудесные теории, и Спинозу.
- А вы откуда это знаете? - с лукавым кокетством поинтересовалась Кароль.
Окинув присутствующих веселым взглядом, Александр ответил:
- Мой сын доставляет мне много хлопот.
Возникла неловкая пауза. Лицо Франсуазы побагровело.
- У вас есть сын?! - воскликнула пораженная Кароль.
Она в упор смотрела на Александра, прижимая к носу смятый платок. Поверх белого комочка были видны ее серые, подведенные карандашом глаза, выражавшие крайнее изумление. Филиппу стало ясно, что из всех присутствующих это явилось новостью только для него и жены. Не было сомнения, что Франсуаза уже давно ввела в курс дела брата и Даниэлу.
- У вас есть сын? - повторила Кароль. - Сколько же ему лет?
- Шестнадцать с половиной, - ответил Александр.
- Так много? Значит, он родился, когда вам было…
- Семнадцать.
Переведя дыхание, Кароль изобразила на лице светскую улыбку и пробормотала:
- Прелестно! И как его зовут?
- Николя.
- Где же он живет?
- У нас, - ответила Франсуаза с вызовом.
Со смешанным ощущением сочувствия и гнева Филипп перевел взгляд с дочери на зятя. В какую переделку она попала! А ведь Александр обязан был предупредить ее еще до свадьбы. Вероятно, он так и сделал, но она предпочла хранить все в тайне. Как могла она, его дочь, оказаться в столь сомнительной ситуации, согласившись взвалить на себя это бремя? Похоже, Франсуаза каким-то непостижимым образом притягивает к себе всевозможные неудачи, и ее жизнь теперь неразрывно связана с моральной и материальной нищетой. Впрочем, если ей нравится возиться с незаконнорожденными детьми, которых ее муж, должно быть, наплодил немало, то это ее право. Главное - как отреагирует Кароль. Хотя она-то, кажется, в восторге от своего открытия.
- Надо непременно привести его к нам, - продолжала Кароль.
- Да-да, - неопределенно отозвался Александр.
- Он похож на вас?
- Немного.
- Как это немного?! - возмутилась Франсуаза. - Николя - просто вылитый ты!
- А где его мать? - слегка прищурив глаза, поинтересовалась Кароль.
Франсуаза с достоинством ответила:
- Она умерла.
- Вообще-то, он малый что надо! - вмешался в разговор Даниэль: - Я виделся с ним всего два раза, но сразу почувствовал, что мы с ним сойдемся. Ведь очень важно, когда между людьми с первой встречи возникает контакт. И Жан-Марку он тоже понравился. А Жан-Марк у нас, вы знаете, совсем не прост в общении.
Филипп напрягся. Чего это ради Даниэль на каждом шагу поминает Жан-Марка? Странная причуда. А может, он делает это с умыслом? Неужели семейство уже в курсе, и за это надо благодарить Мадлен? Посмотрев на Даниэля и Дани, Филипп еще раз все взвесил. Нет, конечно, они пока ничего не знают. Их оставили в стороне от событий, ведь они еще слишком молоды, бедняжки. Где уж им понять! Пусть пребывают в мечтах и покое. После сыра Аньес сменила тарелки и подала десерт - мороженое с ананасами. Среди всеобщего оживления Кароль жалобно вздохнула:
- Ну как, вкусно? У меня нёбо словно деревянное, я ничего не ощущаю.
Она поднялась и вышла. Через минуту она вернулась в столовую, разворачивая на ходу большой носовой платок Филиппа. Ее лицо полностью исчезло в этом куске материи. Все застолье покатилось со смеху. Кароль возмутилась:
- Хотела бы я посмотреть на вас в такой ситуации!
Нос у нее был заложен, горло опухло, поэтому "т" она произносила, как "д". Даниэль передразнил ее: "Ходела бы я позмодредь на вас в дакой сидуации!"
Кароль чихнула. Филиппу захотелось сжать жену в объятиях, причинить ей боль. Почему даже когда Кароль болеет, она не может вести себя, как все? Ее насморк был необычайным событием, представлением, очередным поводом для того, чтобы соблазнять и удивлять. Жар разрумянил ей щеки. Губы были приоткрыты, она тяжело дышала. Без сомнения, присутствие за столом и участие в разговоре стоили ей немалых сил. Когда все опять перешли в гостиную выпить кофе, Кароль, почувствовав внезапную слабость, опустилась на ручку кресла и простонала:
- Нет, я так больше не могу, мне лучше лечь. Только вы обо мне не беспокойтесь и, пожалуйста, побудьте еще.
Она вновь надела дымчатые очки, обвела всех страдальческим взглядом и, помахав на прощание изящными и гибкими наманикюренными пальчиками, скрылась за дверью своей комнаты. В одно мгновение свет померк для Филиппа. Сын и дочь, с которыми он только что так радостно общался, тотчас превратились для него в докучливых посетителей. Слушая их, Филипп не мог скрыть охватившей его тоски. Как ему хотелось, чтобы они поскорее ушли! Казалось, его взгляд выпроваживает их за дверь. Франсуаза, заметив его досаду, проговорила:
- Уже поздно, папа устал. Я думаю, нам пора…
На рю Бонапарт Александр, взяв под руку с одной стороны Франсуазу, а с другой - Дани, заявил:
- Ну что, дети мои, я думаю, что для сна еще слишком рано. Предлагаю закончить наш вечер в домашней обстановке. Идет?
Даниэль и Дани с радостью поддержали идею. Франсуза же, припомнив, что у нее, кроме вина, ничего нет, огорчилась. Было уже темно, пространство между домами заполняла холодная и влажная мгла. Свет уличных фонарей создавал иллюзию расплывчатых космических туманностей. Кое-где в витринах антикварных лавок сквозь запотевшие стекла, словно призраки былых времен, проступали силуэты старинной мебели.
- А Кароль здорово простужена! - заметил Даниэль.
- Да, - откликнулся Александр, - и твой отец этим очень взволнован.
- Положим, он взволнован не насморком Кароль, - тихо сказала Франсуаза, - а твоими откровениями насчет Николя.
- Хочешь сказать, мне не стоило распространяться на эту тему?
- Вот именно…
- Но согласись, Франсуаза, мы не можем всю жизнь скрывать, что он существует и что мы взяли его к себе. Это же не смертный грех.
- Папа не из тех, кто способен такое понять и войти в наше положение.
- А по-моему, он-то как раз из тех! К тому же ему абсолютно до лампочки, что у нас делается. Он погряз в своих личных делишках. Его волнует только Кароль и никто, кроме нее.
- Ты прав, - согласилась Франсуаза, - и это очень печально.
- Очень печально то, - прервал ее Даниэль, - что папа поругался с Жан-Марком. Как ты думаешь, это надолго?
- Откуда я могу знать.
- К сожалению, с ними обоими так трудно, - вздохнул Даниэль. - Я уже сто раз пытался выяснить, что у них там произошло! Как только я при отце произношу имя Жан-Марка, у него делается каменная физиономия. Несколько раз я спрашивал у Жан-Марка, почему он не показывает носа к родителям, но он либо замыкается в себе, либо увиливает от ответа. Может, хоть у тебя получится, Франсуаза?
- Вряд ли.
- Ну подумай, ведь должна же быть какая-то причина. Тебе ничего не приходит в голову?
Франсуаза отрицательно помотала головой. Александр, взглянув на нее, заметил с иронией:
- Опять тайны! Нельзя говорить твоему отцу, что Николя живет у нас. Нельзя, чтобы Даниэль узнал, что Жан-Марк навлек на себя гнев Филиппа из-за его истории с Кароль. И чего ты добьешься своими школьными секретами?
Даниэль замер.
- У Жан-Марка что-то было с Кароль?
Франсуаза, лишь на мгновение растерявшись от того, что сказал Александр, быстро, не давая ему продолжить, ответила:
- Да, Кароль испробовала на нем свои волшебные чары, и Жан-Марк влюбился. Ну а папа узнал.
Столь подретушированная версия событий вызвала улыбку на губах Александра. А невинная Даниэла просто оцепенела от услышанного.
- Нет, этого не может быть, - прошептала она. - Какой ужас!
После некоторого размышления Даниэль с важным выражением на лице произнес:
- Теперь-то я понимаю, почему Жан-Марк оказался в таком отчаянном положении. По Фрейду, существует целая куча типов, которые испытывают половое влечение к своим матерям. Что же тогда говорить о мачехе?! Из этого следует, что отец определенно перебарщивает. А Кароль - просто шлюха, раз она играет в такие игры. Она не отдает себе отчета, что человек с таким либидо в башке может запросто сдвинуться.
Окинув присутствующих пламенным взором философа, Даниэль продолжил путь.
- Только не проговорись Жан-Марку, что ты в курсе, - посоветовала Франсуаза.
- За кого ты меня принимаешь? Я уж дождусь, когда он мне сам расскажет.
- Он тебе не расскажет.
- Наверно, ты права, знаю я эту породу. Он из тех, кто любит разбирать по косточкам свое второе "я" втихаря.
Даниэла высвободила руку из-под локтя Александра и прошла немного вперед. С прямой спиной и гордо выставленным животом, она переваливалась из стороны в сторону, как уточка. Даниэль догнал ее и обнял. Дани подняла к нему свое детское личико, и они обменялись легким, как дуновение, поцелуем.
Александр открыл дверь и щелкнул выключателем. Резкий свет от лампы без абажура упал на лежащий посреди прихожей матрас. Николя приподнялся на локтях. Ослепленный, он ошалело смотрел на вошедших. В ожидании отца и Франсуазы он лег, не раздеваясь.
- Вот это мило, ты уже спишь? - воскликнул Александр. - Еще нет одиннадцати!
- Побывал бы ты в моей шкуре, - недовольно заметил Николя: - Я еле приползаю домой.
Франсуазу позабавило его ворчание. Вот уже десять дней, как Николя работал у Брекошона и считал весь мир в ответе за свою хроническую усталость.
Заметив Даниэля и Дани, Николя все же удостоил их улыбкой и невнятным приветствием. При этом он и не подумал двинуться с места. Франсуаза откинула край постели, и Николя завалился набок. Только тогда он встал. Франсуаза, Дани, Даниэль и Александр по очереди перешагнули через край матраса и прошли в комнату. Николя, почесывая затылок, поплелся за ними.
- Прости, мы тебя разбудили, - проговорил Даниэль.
- Да нет, - зевая, возразил Николя, - я еще не успел вырубиться. Так, просто немного задремал.
Все расселись за столом. Франсуаза достала из шкафчика стаканы, печенье и бутылку вина.