- Иностранная политика? - беззаботно отмахнулся Атлас. - Профсоюзы? Задумываться над этим у меня времени нет. Моя иностранная политика состоит в том, что я, возможно, переберусь во Францию и вновь, как и прежде, возьму в руки трубу. Буду проводить дома пару вечеров в неделю, даже заведу ребенка. Увеличивать число цветных детей в этой стране я не собираюсь. Это противоречит моим принципам.
- Послушай, Стенли, - в отчаянии воскликнул Арчер, чувствуя, что напрасно тратит время, - а что ты собираешься делать?! Ты намерен бороться? Будешь защищать себя?
- А как мне это сделать? - Арчеру показалось, что этот вопрос Атлас задает на полном серьезе.
- Прежде всего подать в суд на издателей журнала. Может, тебе стоит объединиться с другими артистами, которых также обвинили в принадлежности к коммунистам, и подать коллективный иск.
Атлас заулыбался.
- Что с тобой, Клем? У тебя есть друзья среди адвокатов, которых ты хочешь обогатить? Когда я маленьким мальчиком сидел на колене матери, она наказала мне: "Сынок, есть только одно правило, которому ты должен следовать в этой жизни. Ты можешь пить самогон, нюхать кокаин и спать с женой пастора, но никогда не подавай в суд на белого человека". А ведь она из южной глубинки. Нынче же дела обстоят так, что половина присяжных признает тебя за красного, если станет известно, что ты голосовал за Теодора Рузвельта.
- А за кого ты голосовал? - спросил Арчер. - В каких состоишь организациях? Может, как раз сейчас тебе самому обратиться в прессу и бороться с этими обвинениями? Есть ли у них на тебя компромат? Что они могут доказать?
Атлас все улыбался.
- Не слишком ли ты любопытный, Клем? Пусть они выясняют это сами. От меня помощи они не дождутся. Все это вопросы белых. Вот пусть белые и ищут ответы. Тебе полегчает, если я скажу, что голосовал за республиканцев и состою в Национальной ассоциации промышленников? Хотя я не гарантирую, что мои слова - истина в последней инстанции. Мне будет хуже, если я признаюсь, что одно время бандиты использовали меня как курьера, или это не имеет никакого значения? Ты думаешь, на моей кристально чистой репутации появится несмываемое пятно, если я скажу газетчикам, что работал в одном ночном клубе, когда впервые приехал из Тампы, и спал с белыми женщинами, получая по десять баксов за палку? В те дни в Гарлеме многие подрабатывали таким способом.
Арчер поднялся, признав свое поражение.
- Хорошо, Стенли, пусть будет по-твоему. Я думал, что мы сможем помочь друг другу, а меня просто водят за нос.
- У меня нет желания кому-либо помогать, - ответил Атлас. - Даже себе.
Он развалился в кресле, вытянув ноги, положив на колени мускулистые руки, а в глазах его стояла ненависть к белому миру.
- Хорошо. Я позвоню, если что-нибудь прояснится.
- Не утруждай себя. - Атлас не поднялся. Не проводил Арчера до двери.
В коридоре, ожидая лифта, Арчер глубоко вдохнул. Пахло затхлостью. Он разозлился на себя за то, что обратил внимание на этот запах.
Глава 10
Элис Уэллер жила в Сентрал-Парк-Уэст, в большом, когда-то роскошном доме. Большим он, конечно, остался, а вот от роскоши осталось совсем ничего. Ковры истрепались и выцвели, стены в вестибюле выкрасили серо-зеленой краской. Лифт стонал и скрипел, лифтер чихал.
- Мне к миссис Уэллер, - сказал Арчер.
- Четвертый этаж, - ответил лифтер. - Она вас ждет?
- Да.
Арчер вдохнул запахи масла и пыли, и они напомнили ему о тех приятных вечерах, что много лет тому назад он проводил в этом доме, когда был жив муж Элис, с которым он долго дружил. После его смерти Арчер бывал здесь все реже и реже, успокаивая свою совесть тем, что, став режиссером, более или менее постоянно находил работу для Элис, порой даже ценой жарких споров с продюсерами.
Элис открыла дверь сама. В платье из веселенькой хлопчатобумажной ткани, которое старило ее на добрых пять лет. Она только что сняла бигуди, кудряшки волос прилипли ко лбу. Элис улыбнулась, когда Арчер поцеловал ее.
- Так приятно вновь видеть тебя здесь. - В голосе ее не слышалось упрека. - Давненько ты к нам не заглядывал.
Когда Элис брала его пальто, Арчер заметил, что руки у нее красные и растрескавшиеся, словно в последнее время она постоянно мыла посуду. Элис провела его в гостиную.
- Сядь, пожалуйста, сюда. - Она указала на одно из кресел. - В том, которое тебе нравилось, сломалась пружина.
Арчер повиновался, почувствовав укол совести. Элис помнила, что у него было любимое кресло. Он - нет.
- Пожалуй, я сама присяду здесь. - Она опустилась на диван, который протестующе скрипнул.
Арчер вспомнил эту привычку Элис. Она всегда говорила "я сама сяду", "я сама должна проснуться", "я сама поеду домой". Должно быть, когда-то давно такое построение фраз очаровало какого-то мужчину, и подсознательно Элис цеплялась за эти далекие воспоминания. А может, произнося в очередной раз слово "сама", Элис чувствовала себя более молодой. Арчеру всегда становилось как-то не по себе, когда она начинала так говорить, и теперь он понял, что чувство это никуда не делось. Элис же застыла на диване с прямой, как доска, спиной.
- Ральф будет так рад вновь повидаться с тобой. Он часто о тебе спрашивает.
- Как он? - вежливо спросил Арчер, гадая, как долго придется болтать о пустяках, прежде чем он сможет сказать Элис о цели своего визита.
- Он стал таким высоким, что ты его не узнаешь. - Как любая мать, Элис гордилась своим сыном. - Он говорит, что хочет стать физиком. Ты знаешь, в газетах очень много пишут о науке, а в школу к ним все время приходят профессора. - Элис рассмеялась. Смех у нее был как у девочки. - И куда только подевались пожарные и жокеи. Когда я училась в школе, мальчишки бредили этими профессиями.
Ральф был единственным ребенком Элис. Ее муж, архитектор, погиб в автокатастрофе в 1942 году, как раз в тот момент, когда пошли заказы. Умирать он не собирался, в страховку не верил, и теперь, глядя на обшарпанную мебель и заштопанные занавески, ясно указывающие на то, что хозяева квартиры едва сводят концы с концами и не выдержат следующего удара судьбы, Арчер подумал, что архитектору, прежде чем садиться за руль, следовало обзавестись одним, а то и двумя страховыми полисами, выписанными на имя жены.
- Столько возникает проблем, - говорила Элис. - Только на прошлой неделе мне предложили роль матери в пьесе "Волнолом". В гастролирующей труппе. Хорошая роль, деньги неплохие, и они хотели подписать со мной годовой контракт. Но это означало, что я должна оставить Ральфа одного, отправить его в школу-интернат. Я поговорила с ним, он на удивление взрослый, с ним можно обсуждать любые проблемы, и он убеждал меня, что надо соглашаться, но в последний момент я отказалась. - Грустный смех. - Не знаю, что я буду делать, когда Ральф решит, что пора уходить от меня и жениться. Наверное, я потеряю голову от горя, напьюсь и оскорблю новобрачную. - Она взмахнула рукой. - Я сама должна замолчать. Сколько же можно болтать о моей семье. А как ты? В последнее время выглядишь ты очень хорошо. Такой импозантный. Я все порывалась сказать тебе об этом. - В голосе Элис слышались нотки кокетства.
- У меня все в порядке, - ответил Арчер. Для объяснения достаточно. - Программа держит меня на плаву.
Элис хохотнула.
- Меня тоже. И Ральфа, - застенчиво добавила она.
"Неудачно я повернул разговор, - подумал Арчер. - Не предполагал, что Элис воспримет последнюю фразу столь серьезно. А зря".
- На этой неделе ты тоже участвуешь в передаче. - Арчера радовало, что он может подсластить пилюлю. Еще сотня долларов на поддержание жизни Ральфа и его матери. - Роль у тебя неплохая. Не очень большая, зато текст удачный.
- Спасибо, Клемент. - Голос Элис переполняла благодарность. - Мистер О'Нил позвонил утром и сказал мне об этом.
Арчер сообщал агентству список актеров, которых он задействовал каждую неделю, а О'Нил обзванивал их по понедельникам. И в недалеком будущем Элис ждали очень печальные понедельники, которые ей предстояло проводить рядом с молчащим телефоном. Если, конечно, Хатт добьется своего. "Что ж, - решил Арчер, - чем дольше я оттягиваю неминуемое, тем труднее мне будет начать".
- Элис! - Он нервно потер лысину. - У меня неприятности.
- Правда? - На лице Элис отразилась тревога. - Я могу чем-нибудь помочь?
- Поползли странные слухи. Насчет тебя.
- Насчет меня? - Элис сначала удивилась, потом испугалась.
- Ты знаешь, в последний год агентства снимают артистов с программ, потому что они… - Он замялся, пытаясь найти менее пугающие слова. - Потому что их обвиняют в том, что они коммунисты или попутчики.
- Клемент, - Элис всмотрелась в него, - тебя не собираются уволить?
Арчер кисло улыбнулся:
- Нет, в данный момент нет.
Элис с явным облегчением выдохнула.
- В наши дни уже и не знаешь, что может случиться завтра.
- Элис, - Арчер твердо решил довести дело до конца, - меня попросили уволить тебя.
Как это ни странно, слова Арчера вызвали у нее улыбку. Нервную, короткую улыбку, словно мышцы лица непроизвольно, безо всякого радостного повода сократились, потянув уголки рта вверх. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Элис подняла руки и начала попрашшть кудряшки над ушами.
- Но ты этого не сделаешь. Ты только что сказал, что в четверг у меня будет хорошая роль. О'Нил позвонил мне в десять утра…
- Да, все так, - кивнул Арчер. - Я выторговал отсрочку. У нас есть две недели на то, чтобы изменить ситуацию.
- Две недели. - Плечи Элис поникли. - Что можно сделать за две недели?
- Не сдавайся заранее. - Арчера рассердило пораженческое настроение Элис. - За две недели можно свернуть горы.
- Я не понимаю. - Элис с трудом поднялась, подошла к окну, отвернулась от Арчера. - Я не знаю, с чего начать. Что они обо мне сказали?
- Хатт получил верстку журнальной статьи. - Арчер говорил медленно и отчетливо, стремясь прорваться сквозь туман, застилавший разум Элис. - В статье тебя и еще нескольких человек обвиняют в принадлежности к организациям, в которых заправляют коммунисты. Ты участвуешь в деятельности организаций, которые могут попасть под подозрение?
Элис повернулась, на ее лице отражалось замешательство.
- Я не знаю. - Чувствовалось, что ей никак не удается сосредоточиться. - Я вхожу в несколько организаций. Американскую федерацию артистов радио. Актерскую ассоциацию за справедливость. Ассоциацию родителей и учителей. Есть еще какая-то лига, которой давал деньги мой муж, она защищает гражданские права негров. Иногда я посылаю им десять долларов… Ты думаешь, в какой-то из них могут заправлять коммунисты?
- Скорее всего нет, - ответил Арчер. - Может, вспомнишь что-нибудь еще?
- Во всяком случае, я точно не коммунистка. - Элис попыталась улыбнуться. - Я, конечно, многое забываю, но в коммунистическую партию я не вступала.
- Я в этом нисколько не сомневался, - заверил ее Арчер.
- Я не делала ничего противозаконного. - Голос Элис зазвучал более решительно, до нее дошло, что ей придется защищаться, а Арчер на ее стороне. - Если бы я нарушила какой-то закон, я бы это знала, не так ли?
- Все не так просто, - вздохнул Арчер. - Сейчас. - Его не радовала перспектива растолковывать Элис особенности новой, сложившейся в последний год ситуации. - Из-за напряженности в отношениях с Россией, напряженности, возникшей и усилившейся после окончания войны, появилась некая сумеречная зона, в которую попадают люди, не совершившие противоправных действий. Это зона… можно сказать, что это зона морального осуждения… за определенные взгляды, за принадлежность к определенным организациям…
- Взгляды? - Элис рассмеялась и упала в кресло, будто от усталости у нее подогнулись ноги. - Кто знает, какие у меня сейчас взгляды? Я сама этого не знаю. Дорогой, ты, наверное, думаешь, что я круглая идиотка. В последние годы я действительно стала плохо соображать.
- Отнюдь, - ответил Арчер, как ему показалось, излишне резко.
- Да, да, - Элис печально покивала. - И тебе незачем отрицать очевидное. Даже Ральф иногда смеется надо мной, а ему всего четырнадцать. - Она сняла с книжной полки фотографию сына, всмотрелась в нее. - В прошлом году, - внезапно вырвалось у нее. - Должно быть, это связано с тем, что произошло в прошлом году.
- Произошло что? - недоуменно спросил Арчер.
- Я получила ужасное письмо. Написанное карандашом. Печатными буквами. С множеством грамматических ошибок.
- Какое письмо? - Арчер постарался изгнать из голоса нетерпение. - Элис, постарайся вспомнить все, что сможешь.
- Анонимное. Я прочитала только половину и выбросила его. Не могла заставить себя дочитать до конца. Меня обзывали последними словами. Ты бы удивился, если б узнал, что можно получить по почте. Мне предлагалось убраться туда, откуда я приехала, если я нахожу, что здесь очень уж плохо. - Элис рассмеялась. - Уж не знаю, что они хотели этим сказать. Моя семья живет в Нью-Йорке больше ста лет. Они мне угрожали. - Элис подняла голову, уставившись в потолок, вспоминая. Дряблая кожа на ее шее натянулась. - "Мы разберемся с тобой и такими, как ты, и скоро. Мы набираем силы, так что ждать осталось недолго. В Европе таким женщинам, как ты, брили головы, но здесь стрижкой дело не закончится".
Арчер закрыл глаза, стыдясь за людей, мимо которых каждый день проходил на улице.
- Почему ты не показала письмо мне?
- Не смогла. Они меня так гадко обзывали, что я никому не могла показать это письмо. Я купила новый замок и поставила на дверь цепочку. - Она нервно рассмеялась. - Может, и зря. Потому что ничего не случилось. Я даже забыла о письме, вспомнила только сейчас.
- Но почему письмо прислали тебе? У тебя есть какие-то соображения? - спросил Арчер. Новая проблема, подумал он, угрозы обедневшим вдовам. Жизнь в большом городе таит массу опасностей.
- Да, - на удивление уверенно ответила Элис. - Письмо принесли после конференции, которая была прошлой зимой. Конференции, посвященной борьбе за мир, в отеле "Уолдорф-Астория". В ней участвовали русские писатели и композиторы…
- Ты там была? - изумленно спросил Арчер.
- Да.
- Каким ветром тебя туда занесло?
- Я должна была выступать, но не справилась с волнением и не смогла подойти к микрофону. Я собиралась говорить о негативном влиянии сцен насилия на детей.
Безнадега, думал Арчер, слушая этот мелодичный голос, полная безнадега.
- Ты и представить себе не можешь, сколько они приносят вреда! - воскликнула Элис. - Людей мучают, убивают, бьют по голове. Из-за них я даже ссорюсь с Ральфом. Он сидит, слушает, становится нервным, перевозбуждается, вместо того чтобы гулять или готовить домашние задания. Я считаю, что их надо убирать из радиопрограмм. - Казалось, она сама удивилась собственной решительности. - Но потом, когда подошло время, я поняла, что не могу выйти к микрофону и выступить перед столькими людьми… - Вновь нервный смех. - Я сказала, что у меня разболелась голова.
- Вокруг отеля стояли сотни пикетов, - напомнил Арчер. - Неужели ты не понимала, что участие в таком митинге чревато неприятностями?
- Пикеты я видела. В них стояли какие-то подонки. Грубые, неотесанные. - Элис поджала губки. - Такие могут послать женщине анонимное письмо с грязными ругательствами.
- Твоя фамилия упоминалась в программке? - устало спросил Арчер.
- Да. - Элис приподнялась. - Думаю, она у меня в столе. Если ты хочешь на нее взгля…
- Не хочу, не хочу. Сядь. - Он не отрывал взгляда от Элис. Теперь он знал, почему журнал включил ее в черный список. Не много же для этого нужно, мрачно подумал Арчер. Хватит одной непроизнесенной речи о влиянии дневных криминальных сериалов на сознание подростков… Он покачал головой, чувствуя жалость и отчаяние. - Элис, каким ветром тебя туда занесло?
- О конференции я узнала от Френсис Матеруэлл, - ответила Элис. - Она же и предложила мне выступить. Сказала, что мое выступление еще раз укажет миру на необходимость предотвращения третьей мировой войны.
Френсис Матеруэлл, с горечью подумал Арчер. Ей-то ничего не грозит, вот она и подставляет вдов, считающих каждый доллар.
- Пожалуйста, не сердись на меня, Клемент. - Элис чуть не плакала. - Среди моих знакомых многие видели в конференции какой-то подвох, а газеты прямо писали, что ее участники льют воду на мельницу коммунистов. И действительно, особой пользы конференция не принесла. Но я должна была пойти туда, потому что это мероприятие хоть в малой степени, но способствовало тому, чтобы власть имущие в Москве и Вашингтоне не ввязывались в войну… Полагаю, что мать, особенно если у нее один сын, обязана ненавидеть войну. Ральфу четырнадцать. Еще четыре или пять лет, и он достигнет призывного возраста… У моей сестры, она старше меня и живет в Чикаго, сын ушел на последнюю войну. Вернулся, но без половины лица, осколок снес ему подбородок. Его оперировали десять раз, но он все равно… - Элис запнулась. - Он отказывается выходить из дома. Он никого не хочет видеть. Дни напролет сидит в своей комнате. День за днем газеты пишут о необходимости проявить твердость, сообщают о выставленных ультиматумах, о солдатах, которых посылают на край света… Строятся новые подводные лодки, самолеты, ракеты, бомбы. А ты смотришь на своего сына четырнадцати лет от роду, который сидит в гостиной и пиликает на скрипке, и думаешь: "Вот что они ему готовят, эти старики в Вашингтоне, эти генералы, эти газетчики. Они ведут дело к тому, чтобы Ральфа застрелили. Разорвали на части". Вот о чем я думаю, когда читаю в газете очередную генеральскую речь, когда вижу новые самолеты в выпуске новостей, который показывают перед фильмом. И, вернувшись из кинотеатра, я захожу к нему в комнату, смотрю на него спящего и думаю: "Они хотят его убить. Они хотят его убить". Сейчас я тебе кое-что скажу, Клемент. - Элис повысила голос. - Если б на земле нашлось безопасное место и у меня было бы достаточно денег, я бы взяла Ральфа и уехала завтра же. На маленький островок, в Богом забытую страну, чтобы спрятать его там и остаться с ним. Разумеется, такого места нет. Они об этом позаботились. - Такой горечи в голосе Элис Арчеру слышать не доводилось. - Поэтому я сделала все, что смогла. Набралась храбрости и пошла на конференцию в "Уолдорф-Асторию", на Парк-авеню. А потом повесила на дверь цепочку, - добавила она со злой иронией.
- Элис, дорогая, неужели ты не поняла, что тебя использовали? - мягко спросил Арчер.
- И пусть. Я согласна на то, чтобы они меня использовали, если это поможет остановить войну.
- Сегодня коммунисты за мир, - заметил Арчер. - Завтра скорее всего они будут за войну.