На вопрос к механику, почему у него в газовыхлопе кошки, командир услышал в ответ, что забортные кошки в заведовании БЧ-5 не состоят. "А в чьем состоят, в чьем?!! Боцман!!!" – и к воплям Кошака присоединился рев командира. В итоге боцман, страдающий за кота, как за родного, страдания свои существенно пополнил.
Но командир быстро устал, а Кошак и не думал утихать. Механику было сказано делать что хочет, но животное из выхлопного коллектора достать, и вся электромеханическая боевая часть, забыв о предстоящем размагничивании, принялась с азартом ломать орущую трубу со стороны машинного отделения. СКР робко предложил помощь – мы гордо отказались и к вечеру убедились, что сложная система колен и клапанов, препятствующая морской воде залить главные двигатели, препятствует также и проникновению забортной кошки внутрь корабля. К ночи коллектор собрали. Вой не утихал. Командир, плюнув, сказал старпому разбираться и убыл домой. И старпом разобрался: сыграл тревогу и дал команду на запуск главных двигателей. (А давай, механик, задушим его, гада, на хрен!)
Это была мысль. Механик, просветлев ликом, ушел в машину, и через десять минут главные двигатели взревели радостно и обнадеживающе. "Как думаешь, мех, полчаса хватит?" – аж приседал от восторга старпом. "Пять минут хватит…" – подтверждал мех старпомовскую "Барбароссу", но быстрой победы не получилось, и когда через полчаса воя турбин и грохота дизелей наступила тишина, над водой сначала тихо, а потом все громче и отчаянней разнесся кошачий вой. "Ну, мля, уважаю…" – тихо сказал механик.
Мы с СКРом не спали вторую ночь.
Утром командир, скомандовав в абсолютной тишине, оглашаемой воплями Кошака, подъем флага, принял спасительное для всех, включая ополоумевшего Машку, решение. СКР и мы, снова сыграв тревогу и разбежавшись по постам, отшвартовались от стенки и друг от друга, чуть растолкали борта аварийными брусьями и, помолясь, пустили меж бортов надувную лодку с боцманом Гаврилычем и куском колбасы. Гаврилыч, действительно рискуя быть раздавленным в блин, до заветного отверстия все ж добрался, пару раз кыскыснул и колбасу в направлении криков протянул. В ответ крики прекратились и из газовыхлопа, влет сожрав колбасу, в облаке копоти вылетело нечто и в своего спасителя радостно впилось. Подняли на борт Кошака, который Гаврилыча из лап ну никак не выпускал, отмыли в умывальнике пеной для бритья, накормили и с богом пустили погулять.
И исчез кот, не стало его, будто и не было, решил, видно, покончить с жизнью кораблядской такой и списаться на берег. А жаль.
Это Александр.
Вот вам история.
Называется она "Первый переезд на практику в Севастополь".
Шло долгое распределение полезного места в двух плацкартных вагонах для предстоящего переезда на практику первого курса Каспийского училища.
Для этого командир роты с позывным "Зяблик" (он же в миру капитан-лейтенант Савенко) долго и мучительно рисовал план-схему вагона с целью найти максимум полезной площади для вмещения 138 курсантов в один вагон (пассажировместимостью 58 спальных мест).
– Эврика! – вскрикнул он. – Есть же третьи верхние полки ("Но даже и с таким их количеством двенадцать человек должны будут сами искать место, как бы и где им устроиться на ночь!" – сказал ему внутренний голос.)
– Ну ничего, – сказал командир своему внутреннему голосу, – все утрясется, когда поезд тронется.
На том он и решил, дабы не обременять себя более мыслями.
На перрон начали подавать поезд.
Волосы у командира зашевелились при виде предстающих его взору вагонов.
Остановившиеся вагоны представляли собой зрелище боя железнодорожников с "Мессершмитами" во время Второй мировой войны.
По левому борту вагона окон, имевших стекла, было только четыре, краска вся ободранная, местами закопченная. Лесенка для подъема в вагон была помята, будто бы она побывала под траками танка. Часть вентиляционных грибков на крыше вагона отсутствовала, другая часть была дико искорежена, видимо, вследствие рикошета неразорвавшихся бомб…
В пустом проеме одного из окон, не имевшего стекла, одиноко развевалась ткань грязно-коричневого цвета, в прошлом напоминавшая собой занавеску. Весь колорит увиденной картины завершала широкая змеевидная полоса, процарапанная по всей длине вагона.
Пять секунд замешательства – лицо мучительно вырабатывало решение.
Есть, есть оно, решение: Зяблик выслал группу ревизоров-курсантов для фактического описания состояния вагона.
Было описано все, как внешнее, так и особенно внутренне состояние: разбитые, треснутые окна, количество болтов, шурупов, медных шильдиков, и так далее, и так далее, дабы бригадир поезда не предъявил потом нанесенный материальный ущерб.
Труды описания толстой пачкой мелко исписанных листов легли в дрожащие от волнения руки командира.
М-да! А воды в вагоне на предстоящий переезд в г. Симферополь нет и не будет – этот приговор мы тут же прочитали на лице у кэпа.
Первое утро после первой ночи – показались Минеральные Воды.
Курсанты в предвкушении долгожданной остановки и всевозможных вытекающих отсюда последствий тихо перешептывались, куря прямо в вагоне, благо ветер гулял в зияющих проемах межоконного пространства.
И вот он, долгожданный перрон.
– Бабуля, почем у Родины сегодня ведро яблок? – спросил один из курсантов, свесившись в окно.
Бабуля, торопливо крестясь, закрыв подолом цветастой юбки ведро, спросила:
– Сынок, откеля везут и куда, и охрана-то где?
– Охрана? А там! – сказали бабуле и кивнули куда-то вперед поезда.
Роба у нас была черная, только вчера сменили на новую взамен синей. Боевой номер на левом кармане груди еще не был пришит, а отдельные личности уже обрили голову под бритву и, успев отполировать молодой череп об курсантскую подушку еще в стенах родного училища, теперь с суточной щетиной и закопченным лицом от гари тепловоза выглядывали из проемов окон. Ну чем не зэки?
– Из Баку везут нас, бабуля, из Баку. В Севастополь направляемся. Прямо туда. Севастополь – гордость русских моряков! Не слышали про такое?
– И много вас тут, соколиков?
– Да почитай, два отряда будет, бабуля! – ответил курсант.
– Вот! Опять наступают старые времена, недаром мне седня сон прыснился! – запричитала бабуля.
С эти словами она, схватив ведро обеими руками, бросилась к гуще торговок, не переставая глаголить:
– Вернулось времечко-то, вернулось, родимое!..
После чего, дико озираясь, бабушки, тетушки и все, кто торговал, спешно начали хватать свой товар и с молниеносной быстротой покидать перрон.
Тем временем из главных дверей вокзала появилась небольшая группа милиционеров и где-то рядом дико завыла милицейская сирена.
Здравствуйте, Александр.
Меня зовут Женя, мне 18, и я никогда не служила в армии. И не буду. Но я хочу вам кое-что рассказать.
Мой отец – капитан-лейтенант в запасе. Служили мы в городе Таллине (я говорю "мы", так как тяготы и лишения, о которых вы пишете, переносят не только военнослужащие, но и их семьи, и дети в том числе). Потом отец уволился, и мы вернулись на историческую родину, Белгородскую область. Здесь стоит отметить, что мои родители родились и выросли в военной части ***, недалеко от города (гордо сказано) Грайворон.
В простонародье часть называли Городком (Помните песенку про улицу в три дома?
Мне всегда казалось, что это про нас). И хотя переехали в цивилизацию мы четыре года назад, с Городком у меня связанно все плохое и хорошее, все яркое.
Хочу вам немножко рассказать о детях военных. Почему? Вы почему-то мало об этом пишете. Вот, например, мое первое воспоминание о военных кораблях. Новый, 1993 год, корабль – не помню какого проекта, и мой отец дежурит на нем в эту дивную праздничную ночь. (Он был старпомом на самом молодом экипаже, поэтому и дежурил.) С тех пор военный корабль для меня стал чем-то вроде дополнения к Деду Морозу (пьяный матрос с марлевой бородой). Уже переехав в Городок (его еще почему-то называют Почтовым), я начала наблюдать за военными, теперь уже сухопутными. А так как ребенка на работу не брали, я имела счастье лицезреть их большей частью во время всякого рода сборищ и пьянок. Весело было.
Например, есть у нас гаражи. Это такая территория, полностью застроенная сарайчиками для машин, довольно большая. И был у одного офицера день рождения. И пригласил он полгородка, и пришли они к нему в гараж частично с детьми (а куда их еще девать?), частично с собаками (для прикрытия), и поголовно с вилкой, железной тарелкой и железной кружкой. Картина маслом: человек в форме, местами красный, в остальных местах зеленый ходит с трехлитровой банкой самогона и спрашивает:
– Господа офицеры, кому подлить?
Потом пошел дождь. И господа офицеры, дабы не загубить своего государственного здоровья, решили спрятаться в гараж, для чего выталкивают оттуда машину. Происходило это так: трое толкают слева, трое – справа, а один – организатор и активист – сзади. Каково же было мое детское удивление, когда организатор и активист, исполнив лихой пируэт, ухнулся в открытый люк подвала, замаскированного машиной. Он сломал себе ногу.
Но я немного не о том. Хочется вам сказать (надеюсь, вам будет приятно), что мы, дети военных, не такие. Совсем другие. Мы, например, гимн пели в школе перед уроками. Это, правда, министр обороны приказал, но для нас над ним только Бог. Приказал – поем. Или стена, кирпичная такая стена вокруг части. Сколько раз мы ее форсировали! Сколько вещей было порвано о колючую проволоку! А гордость! Какая гордость нас разбирала, когда на 9 Мая все военное население части маршировало. Для нас 9 Мая очень серьезный праздник!
Но особое умиление я испытала, переехав в Белгород. Таких наивных в военном плане людей я видела впервые. Есть, например, у нас сирена, противно воющая, которая должна нас в случае чего оповестить и мобилизовать. А пока все тихо и мирно, ее по понедельникам, ровно в 14.30 врубают, чтоб не сгнила окончательно. Когда мои новые "гражданские" знакомые об этом узнали, то предположили буквально следующее:
– Вы, наверное, когда она выть начинает, по подвалам прячетесь?
Наивные! Часы мы сверяем, часы.
И еще много-много таких мелочей. Я вот как-то приехала друзей навестить, еще до дома не дошла, а мне сообщают:
– Ставицкая, у тебя балкон обвалился!
Но, конечно, балкон обвалился не у меня, а у соседей, я потом долго по крупицам эту историю восстанавливала, рассказ даже написала, люди смеялись, но мало кто поверил.
Ваша книга "…Расстрелять!" появилась в Городке давно, она такая зеленая была, с золотыми буквами, благородная. Мне тогда лет 12 было, показалось, что папа классика притащил, только фамилия у вас какая-то не классическая. (Кстати, дети офицеров, в отличие от остальных, читают. Я знаю, о чем говорю, я общалась и с теми, и с другими). И тираж у нее был какой-то смешной, очень маленький. И обошла она почти всех. Дошла очередь и до моей семьи. Сначала читал отец, читал всю ночь и при этом очень громко смеялся. А мы с мамой на него ругались. Потом читала я, тоже всю ночь. От корки до корки. Что могло заставить 12-летнего подростка прочитать вашу книгу? До сих пор не знаю. Ну смеялась я над "Бабочкой", потом, через год, я перечитала. Потом еще. И еще. Надеюсь, что поняла, хотя я бы не советовала некоторые ваши произведения детям. Есть в них что-то тяжелое, отчего грусть появляется в глазах совсем взрослая, хотя смешно. Очень смешно. Спасибо вам.
В Белгороде началась война с "Книгомиром" (это у нас такой супермаркет есть книжный). Прихожу туда и говорю:
– У вас есть…
– У нас есть все! (Так пионеры говорили: "Всегда готов!")
– Покровский?
– ???
Ну не знали они о вас, не знали. Пока фильм не вышел. Тогда уже и книжечки ваши на самый лучший стенд поставили, бестселлером назвали, и бюджет фильма под ней написали.
Кстати о фильме. Его специально в наш ГДО завезли (там со времен "Неуловимых мстителей" ничего не крутили). Аншлаг был. Плакали люди. Но до этого я смотрела его в городе, всей школой нас туда водили, чтобы наш патриотизм пробудить. Я там оказалась самой просвещенной: знала, что такое ВВД, и так далее. Весь сеанс объясняла. А потом, когда мы вышли, многие с надеждой спрашивали:
– Жень, они ведь выживут?
А что я им могу сказать? Что рассказ "72 метра" – это единственная вещь, над которой я плакала?
Но неважно. Они не пойдут в военные училища; туда пойдут дети военных, а когда в августе они приезжают в Городок. Наверное, нигде августа не ждут и не проводят так, как у нас. Кстати, 5 августа у нас "День города не-героя Белгорода" – города первого салюта. Но! 5 августа курсантов переводят на следующий курс, это дело у нас называется ДПК (день пьяного курсанта, хотя, наверное, везде так), так что о первом салюте я узнала сравнительно недавно и весьма случайно.
Кстати о системах. Папа тоже закончил Каспийское училище, выпуск 1987 года. Я ему когда книгу "Система" принесла, он на кухне закрылся, читал и курил, не переставая. А потом ходил весь такой грустный! (Кстати, он сказал, что ваш курс как-то вагон спалил, это правда?)
Внешность у папы пионерская: голубые глаза, светлые волосы.
Он как-то на море к какому-то чурке подошел и начал по-ихнему говорить. Этот человек плов готовил в ресторане. Так он разве что не закричал, глаза у него очень большими стали.
Я как-то дала своему белгородскому однокласснику вашу книгу почитать. Он военным хочет стать (единственный из класса). Медиком. Так вот, он как узнал, что медик– низшая стадия офицерского падения, – смеялся долго. И тараканов принялся изучать усиленно.
Но медик? Медик – это не минер (это я его так успокаивала). В фильме герой Башарова произносит "минер" с очень интересной интонацией. Я думала это так, режиссерская находка, пока не услышала, как это говорит папа (он штурман).
Часть нашу хотят расформировать. Ей 45, а срок эксплуатации различных сооружений 50.
Или если Украина в НАТО войдет. Мы от границы за 20 км, а надо 80. Хотя я там и не живу, так, в гости приезжаю, мне будет печально. Очень. И не только потому, что там лес кругом и речка. Сама атмосфера кастовости, что ли. Так больше нигде не дружат. Таких людей сейчас не найти. Я думаю, вы поймете.
Ну вот, хотела написать вам что-нибудь приятное, а получился – плач Ярославны. В общем, знайте, вас читает молодежь, мы даже вас понимаем. Спасибо вам, и пишите побольше.
(Я тут еще свой рассказ помещу, просто историю эту вам хочется рассказать.)
Женя.
ДИВАН
Саня Ч., отец троих детей, сидел на улице и смотрел в пространство. Сидел он на диване. Спрашивается, что тело в звании майора делает на улице в минус десять, на диване, в шинели и печали? Да ничего. Думает оно. Или страдает, в конце концов. Причиной, заставившей Саню задуматься о смысле жизни, был этот самый диван.
Диван был призван раз и навсегда примирить Саню с женой, повергнув последнюю сначала в шок, потом в восторг, умиление и щенячью любовь к Сане, дарителю и благодетелю, а затем – глаженые рубашки, обед в судочках на работу и нежный поцелуй перед уходом.
Но это все в перспективе, а пока благоверная находилась у тещи, а Саня на улице. Диван не хотел выполнять священную миссию миротворца: не проходил в дверь, и все. Хоть пили (диван) и ломай (дверь). Сей памятник нашей бестолковости (тело на диване) был обнаружен тремя проходившими мимо офицерами – двумя майорами и одним капитаном.
Они возвращались из гаражей (есть такое место в военном городке, куда идут, когда жену видеть уже не можешь, а пива хочется). Вечернее возлияние расслабило их тела и мысли, продуктивный вечер подходил к своему логическому завершению и настроение располагало… располагало, в общем.
Помочь товарищу в беде – святое дело.
Из проходящих мимо был отловлен один лейтенант ("Слышь, чего не отдаешь честь старшему по званию, а?!"), после чего тщательно проинструктирован и повернут в сторону Военторга. Выпили. Подумали. Еще выпили. Примерно через час диванной вечеринки между двумя криками: "Господа офицеры, кому подлить?" – когда разговоры плавно подошли к вопросу "начальник – сволочь", лейтенант, самый неопытный и наивный, вспомнил вдруг, для чего же они все тут собрались.
– Надо бы (встал, упал)… надо бы (приподнялся)… нам (нечеловеческие усилия по принятию вертикального положения)… диван… того, измерить (язык остановился).
И измерил. Для измерения он подошел с торца, раздвинул руки на ширину дивана и, не меняя расстояния между ладонями, пошел к подъезду, траекторией движения напоминая африканскую гадюку, укушенную в хвост, благо, что нужная квартира находилась на втором этаже. Через некоторое время ("Где он? Водка испаряется!") из подъезда появляются все так же расставленные руки, а за ними и само тело.
– Не пройдет.
Черт побери!
Нет, конечно, все и так понимали, что не пройдет, но чтобы так, окончательно и бесповоротно? Нет, даже не верится как-то!
Вы думаете, что диван так и остался на улице? Ничего подобного. Пришла идея.
Чтобы понять всю безысходность Саниного положения (а именно в таких ситуациях и приходят идеи), лирически отступим и обрисуем ситуацию.
Люба (два метра, бывшая баскетболистка и активистка) поручила Сане купить стиральную машинку в ближайшем очаге цивилизации (80 км и трясет ужасно). Нет, не то чтобы она не понимала всего риска, но деваться то некуда! Сане была выдана простыня-инструкция. Среди прочих ЦУ там был список фирм, достойных всяческого уважения и доверия, отсортированных по алфавиту. Начинался он фирмой на "А" и через полтора метра заканчивался фирмой Zanussi. Магазин открывался в 10.00. Чек был выбит в 10.02. Фирма-производитель значилась в списке первой. Но машинка не работала!
Не удивительно, можно даже сказать закономерно, что жена обиделась, оскорбилась, испарилась. В общем, диван.
Идея цеплялась своими корнями, ветвями или что у нее еще там есть, за веревку. Обычная веревка, которая спокойно себе висела в маленьком загончике, призванном служить сушилкой, могла восстановить мир в семье Сани!
Конструкция была гениально проста: веревка несколько раз обматывалась вокруг дивана, свободные концы через балкон попадают в квартиру, а вслед за ними в квартиру попадает диван. Все счастливы, занавес.
Но! (И еще один раз: но!). Военные балконы (как, впрочем, и военные нервы) не рассчитаны на столько лет безупречной службы в таких условиях. Поэтому, когда нечеловеческими усилиями энного количества лошадиных сил, заключенных, как ни странно, в господах офицерах, диван был затянут на перила, они не выдержали. И балкон, и нервы.
Балкон отвалился. Вы спросите: неужели весь? Нет, там остался маленький кусочек, без перил и других деталей. Сначала в бездну канули перила. Сверху на перила упал диван. А что упало на диван? Сверкая военными пятками, по красивой дуге, влекомый веревкой (для разнообразия намотанной на руку), изящно изогнувшись в лучах заходящего солнца, сверху на диван приземлился Саня Ч., отец троих детей.
Утром всех наказали. Жена носила Сане в госпиталь апельсины.
Всего вам хорошего.