Содержание:
Глава первая. Лето 1
Глава вторая. Осень 2
Глава третья. Зима 6
Глава четвертая. Весна 10
Туманова Ольга
Шутка
Глава первая. Лето
В безоблачном небе победно сияло солнце, и плавился асфальт, и жар с привкусом битума, задевая редких прохожих, лениво тянулся по переулку.
И вдруг - как грибной дождь - падает на сонный переулок громкий девичий смех. И, очнувшись от дремотных дум, прохожие поднимают головы.
В окне три девушки сидят за столом, и стол сплошь завален бумагами. Ну, что смешного в серьезных бумагах, хмурятся прохожие и вновь уходят в полудрему.
А в бумагах и, правда, смешного нет ничего. И задание, что поручено девушкам, более чем серьезное. И серьезен был начальник, когда зашел к ним перед отъездом. Бывший именитый спортсмен, он давно утратил и спортивную форму, и поклонниц и вовсе неизвестен, как знаменитость, им, юным созданиям, что родились в годы его спортивного заката; и манерность его жестов, и походка кота, что привык тешиться в восторге девичьих взглядов, кажутся девушкам в пожилом мужчине так нелепы и так смешны. Впрочем, они мало им озабочены и всегда рады, когда начальник (наконец-то!) куда-нибудь исчезает.
А бумаги - личные дела спортсменов; тех ждет праздник, поездка за границу на международные студенческие игры, а девушкам приходится тосковать над чьей-то писаниной. Анкеты спортсменов, их автобиографии, справки, подписи, печати - все должно быть в наличии, ведь тот, чью характеристику забыли снабдить круглой гербовой печатью или закорючкой секретаря райкома, никуда не поедет, будь он хоть потенциальным или даже уже свершившемся олимпийцем. Известное дело, не спортивные достижения главное условие поездки. Главное допуск КГБ.
Малейший недосмотр, и лавровая ветвь чемпиона отправится во враждебную державу, но девушки так далеки и от чужих держав, и от своего КГБ, и от Большого спорта, и от работы… Окончив год назад школу и не пройдя на дневное отделение в университет, они пришли в организацию, что первой попалась им на пути, поскольку не работать, даже если родители вполне способны и прокормить, и одевать своих чад, нельзя; то накатанная дорога в ряды тунеядцев, которыми занимается все то же КГБ, и могло то КГБ любую из них выслать из города куда-нибудь… далеко. К тому же, все трое благополучно поступили на вечернее отделение, и институты требовали справки о работе, ведь только тот, кто трудится днем, имеет право вечером учиться. Так и оказались три разные девы в одном очаровательном старинном особнячке. По прихоти не слишком разборчивой (а быть может, весьма изощренной?) судьбы. И были девчонки со стороны очень похожи друг на друга. Это потом, когда они закончат вузы и станут работать в солидных организациях и расти по службе, и работа у одной будет престижная, со словами уважения, у другой - с постоянным наблюдением партийных органов и их постоянными окриками и выговорами, а работа третьей - так, ничего интересного, не заметная и, пожалуй, никому не нужная; и личная жизнь сложится у них по-разному: у одной муж, как говорится, хороший, у другой муж нехороший, а у третьей - муж бывший; и дети - у одной будут расти тихие, без нареканий учителей и двоек в дневнике, другую соседи с бранью станут поджидать на лестнице, чтобы высказать ей все, что думают о ее сорванцах, что снова спалили в почтовом ящике газеты, измазали краской кнопки лифта и…, а у третьей детей не будет вовсе - вот тогда они, ныне юные девочки, начнут меняться и отличаться друг от друга и с годами станут совершенно друг на друга не похожи. И одна будет массивная, округлая, с одышкой; другая худущая до неприличия, а третья статная, как юная леди. Походка у одной тяжелая, у другой нервозная, у третьей плавная. Одежда у одной: все своими руками по выкройкам модных журналов, у второй - что придется, лишь бы подешевле да без особых хлопот, а у третьей - из дорогого ателье. И разговоры у них станут разные: кто про сюрреализм да стиль Кардена, кто про дороговизну детской одежды, что рвется каждый день, кто… Но они еще не представляют себя там, во взрослой жизни. Когда-то она будет. И будет ли. А то, что они иногда представляют себе как свое будущее, так далеко от него, что…
А сейчас девчонки разнятся лишь цветом волос, но кто узнает их по волосам? Окликнешь, думая: идет та, блондиночка, а оглянется блондиночка, а то не она вовсе, а та, что вчера была брюнеточка. А эта жгучая брюнетка - та самая, что только что проходила мимо в пепельном ореоле. (Это потом они не будут постоянно менять цвет волос: одной недосуг, а другая потому, что не любой цвет к лицу с возрастом.) Фигурка на всех одна: худенькая, юбчонки коротенькие, такие короткие, что только ноги и видны. Вот ноги и, правда, разные, по ногам их и различают. Но они о том не знают.
Они проверяют документы, и в этой рутине находят повод для веселья. Одна читает характеристики казенным тоном, другие - предугадывают, что написано дальше. И не ошибаются. Что там, за казенными бумагами, девочки не знают: ребята все им незнакомы, но девочки понимают, что, как и всегда, на соревнованиях окажется пестрая компания, и парни будут на любой вкус: и коренастые и стройные, и высокие и широкоплечие, и блондины и брюнеты, и голубоглазые и черноглазые, и весельчаки и зануды, и уравновешенные и психи, и галантные и грубоватые и откровенное хамье попадется среди них непременно, и будут парни из разных городов (и больших, и не очень), будут и те, что приехали учиться в город из деревушки; но все это будет когда-то потом и где-то там, а сейчас, когда девушки смотрят на характеристики, кажется, что все спортсмены-студенты - близнецы-братья: серые, однотипные, все, как один, хорошо учатся, принимают участие в общественной жизни, морально устойчивы, в быту скромны, общественные поручения выполняют добросовестно и в коллективе пользуются уважением.
Вот опять одна из девушек, та, которую мужчины отдела узнают по стройным ножкам, а подружки называют Катей, берет из кипы бумаг анкету, и девочки, готовые смеяться, спрашивают: "Кто?! Примерный семьянин или морально устойчивый холостяк?"
Глаза бегут по строчкам, и Катя просит:
- Девочки, подождите, - и в голосе вместо смеха интерес и удивление. - Девочки, не смейтесь. Вы послушайте. "Володя - чуткий отзывчивый товарищ, готовый всегда прийти на помощь".
Девушки притихают. После безудержного потока канцеляризмов, штампов, равнодушных шаблонных отписок простые человеческие слова звучат тепло и объемно, и оживает тот, кто скрыт за тонким листом бумаги.
Девочки думают. О чем? Да так. Ни о чем, и сразу обо всем: вот бы про них кто-нибудь где-нибудь когда-нибудь… Вот бы их избранник… Вот бы их друзья…
И почему другие характеристики такие… бездушные? И почему люди такие разные? И злые, и равнодушные, и великодушные… Ведь живут все вместе, все рядышком, одинаково, в сущности, живут, так отчего же? Как хорошо, наверное, жить, когда твой друг, как тот, как его, а, ну да, Володя. Какие у него друзья? А какая у него улыбка? А глаза? И у него есть девушка? Какая она, девушка такого парня? А он, что, и правда, такой хороший человек, этот спортсмен?
Кто-то вопрос произносит вслух, и, очнувшись от грез, все трое вновь смеются.
И слово просит Лена. (Лена - студентка института народного хозяйства, и это - что-то новое, необычное, да и что это такое, народное хозяйство? У них в стране все народное, ну и что? А впрочем, это они так, поговорили и забыли, интересно им другое. А вообще-то Лена хозяйственная, у нее постоянно какие-то идеи, всегда деловые, и она не мечтает так, как Катя, ради самого процесса мечтания, а всегда стремится претворить свои идеи в жизнь.) Лена встала и постаралась выдвинуть вперед живот, что было более чем непросто, поскольку ни у одной из троих живота еще как бы не было, и голосом, вернее тоном напоминая главного начальника этого особнячка, произнесла:
- Товарищи! Мы собрались здесь по поводу и в связи и должны заслушать сообщение, и в свете вышеуслышанного возникло некое подозрение, весьма, впрочем, не проверенное, но заслуживающее, тем не менее, внимания, что, по некоторым данным, требующим дальнейшей проверки, в пределах нашей, так сказать, грешной земли появилась странная особь мужеского полу, обладающая уникальными, я бы сказала, не могующими быть свойствами, а именно - особь порядочная. Тут сразу возникает масса вопросов. Насколько порядочна данная особь, в каких, так сказать, пределах и масштабах и в какое время суток, каков, так сказать, радиус действия его порядочности? С кем именно порядочна данная особь? С коллегами? Родственниками? Либо с человечеством? Такой же вопрос я бы позволила себе задать о его отзывчивости. В каких пределах и в каком диапазоне?
Тут Лена хихикнула и нормальным голосом сказала:
- Девчонки, давайте напишем ему письмо. В анкете есть домашний адрес.
- А я знаю тот адрес, куда он нас пошлет, - съязвила Лиза. (Лиза учится на биофаке и готовится мужественно резать лягушек, о чем часто говорит девочкам своим низким глуховатым голосом и начинает объяснять и необходимость, и высокую значимость для человечества данного поступка, но девочки в ужасе визжат и не желают ее слушать, и Лиза, бравируя новым статусом, вносит в свой тон нотки грубоватости.)
- Елизавета! Ты забыла?! Он - чуткий и отзывчивый. И вообще, это ведь шутка, - и Лена обняла за плечи Катю, которая еще не успела высказать свое мнение об идее Лены, а только приготовилась сказать что-нибудь яркое, но Лена твердо усадила Катю на стул и сказала:
- Девочки, ведь скучно же. Давайте скрасим себе трудовые будни. Вот тебе, Катя, бумага, ручка. Прояви, филолог, свои способности, продемонстрируй миру свое владение словом. Это тебе экзамен на зрелость или на профпригодность, как хочешь: сумеешь ли ты написать так, чтобы он, заинтересованный и взволнованный, тут же станет строчить нам ответ.
- Давай, - поддакнула и Лиза. - А то и, правда, скучно.
И девочки склонились над столом, и долго над сонным переулком летал смех.
Глава вторая. Осень
Осень стояла теплая, спокойная и красивая.
Краешком мелькали в окне автобуса редкие московские скверики; и листьями, зелеными, бордовыми, фиолетовыми и фантастически-неправдободобными, осень аукала, намекала, что где-то там, совсем недалеко, шумит лес и вкусно пахнет прозрачный воздух, и, едва войдешь под сень веток, мысли воспарят светлые… И тут же за окном сплошным забором вставали каменные стены домов, а вдоль них сплошной поток автомобилей, окутанный жутким чадом.
Катя приехала домой поздно: в метро она все прощалась и все не могла расстаться с однокурсником. Парень был необычен (в школьные годы таких знакомых у Кати не было): с кудрями до плеч, с ехидным смешком на каждом слове, с репликой в ответ на любую фразу и по любому поводу. Пустозвон, выскочка, поверхностный пижон, так думала о нем Катя, впрочем, она и не думала о нем, а так, как бы отметила боковым поверхностным зрением. Такие парни Кате не нравились, она считала их легкомысленными, занятыми лишь утехами и развлечениями - пустыми, а потому они не интересовали ее нисколько, и она даже имени однокурсника не знала; и вдруг, случайно, думала Катя, он оказался рядом с ней, когда она опускала монетку у турникета, и, словно продолжая их прерванную на миг беседу, бросил какую-то пустую фразу о последней лекции. Катя, делая вид, что не замечает его, уже хотела ступить в сторону, но тут парень стал в своей обычной манере, со смешком и иронией, цитировать стихи поэтов ушедших времен, и Катя остановилась, изумленная.
Все воскресные дни (класса с седьмого) Катя проводила на Моховой в детском филиале Ленинки (теперь такая гордая, что получила билет в общий, взрослый зал) и перечитала, казалось ей, всю классическую мировую поэзию, и исписала стихами почти два десятка общих тетрадей, и - почти все! - читала и читала, пока ни запоминала наизусть. От Данте и Овидия до Кобзева и Асадова. Вся Антология Любви, и вершины поэзии, и образчики пошлости, мирно уживались и в тетрадях Кати, и в ее голове, и Катя привыкла и почти как должное принимала, что никто из ее знакомых не мог сравниться с ней в поэтических познаниях.
Сначала Катя поразилась, что однокурсник читает ей наизусть ее любимые строчки, и то удивление было неприятным, но не потому вовсе, что кто-то мог знать то, что знает Катя, а потому что стихи парень читал в обычной своей манере, как бы насмехаясь над ними. Когда Катя читала строчки Цветаевой"…за то, что мне так часто слишком грустно и только двадцать лет", ей казалось, что это они, вместе с Мариной, сказали так, потому что (правда, грустно Кате бывало редко) ей было почти двадцать и чудилось, что Марина шепнула те строки ей, только ей, тихонько, на ушко, как задушевной подружке, никто не слышал, не знал.
Иногда Кате казалось, что она сама думает строками Цветаевой - не всеми, конечно, она не все читала, что написала поэтесса, да и многое из прочитанного проходило как бы мимо нее, было ей не очень понятно, а потому и не очень интересно, но те строки, что оставались в Кате, были ее личными строками, и (но это была тайна, о которой не знали и подруги, а они бы не поверили, что у Кати может быть от них тайна, ведь Катя, она такая открытая. Но тайна была) Кате верилось, что в ней, в Кате, живет душа Марины Цветаевой, ведь они родились в один день, и появилась Катя на свет вскоре после гибели поэтессы, и, может быть, душа Марины Цветаевой витала, прощаясь, над Землей и… не захотела ее покинуть.
Конечно, от подобных мыслей душа Кати обмирала и настраивалась на возвышенный лад, но разве не про нее, не про Катю "и зелень глаз моих, и нежный голос, и золото волос"? Да и "за всю мою безудержную нежность и слишком гордый вид" - да разве так можно сказать про кого-то еще, не про Катю?
А этот парень, однокурсник, лихо так, походя и залихватски, и, главное, не шепотом, душа душе, а в полный голос в многолюдном многошумном метро, в сутолоке озабоченных пассажиров, что спешат и мимо, и навстречу, и следом, и поглядывая насмешливо, прочитал пару стихотворений Цветаевой, и Катя и обиделась, и расстроилась, и растерялась, но и сказать еще ничего не успела, еще даже не знала, что же она хочет ему в ответ на его декламацию сказать, а тот тут же, бросив пару слов для связи, так же походя, лихо и посмеиваясь, продекламировал строчки Ахматовой, которую Катя даже в мыслях своих называла не иначе, как Анна Андреевна, и каждой буковкой знакомые строчки прозвучали как стихи чужие и неизвестные.
А парень сказал: "Я - гений, Игорь Северянин", - и подмигнул Кате, и Катя в первый миг подумала, что это он, этот парень - Игорь Северянин и говорит так о себе, но парень уже говорил что-то про ананасы в шампанском - Катя шампанское пробовала дважды, на своем дне рождения в шестнадцать и восемнадцать лет, и, в общем, оно никак ей не показалось, оно было и не нужно, нужны были друзья, бесконечные разговоры и танцы, а вино было просто символом ее наступившей зрелости, взрослости, ну, а ананасы Катя вообще никогда не видела, и представить себе ананасы в шампанском… Что им там делать? Плавать, что ли? А парень уже говорил про шоколадную шаблетку и боа, и рояль, а что такое боа, Катя представляла весьма смутно, но что такое, как ее, шаблетка?!
И вновь Катя промолчала растерянно; она уже поняла, что парень читает стихи, стихи не свои, а какого-то, видно, очень популярного, широко известного поэта, о котором она, Катя - как же так?! - никогда и не слышала. А парень, словно уверен был в познаниях Кати, говорил с ней, как с избранной, с которой одной на всем курсе и можно только поговорить на тему, интересную и известную лишь им двоим. А Катя думала, что за известной ей поэзией есть, оказывается, еще один слой… Так на старинной фреске под слоем красок бывает скрыт другой более древний рисунок. Случается кустарь своей беспардонной кистью хоронит творение гения, и только случай позволяет потомкам увидеть божественную красоту. И есть скрытая от Кати литература…
Новая мысль была столь огромна, что поглотила Катю полностью. Катя думала о воскресенье, о Ленинке, куда она придет на весь день, о том, как найдет в каталоге новое имя Игорь Северянин, а от него - из предисловий к его сборникам, из послесловий, из сносок с примечаниями - потянется тоненькая ниточка к новым именам, к новой неведомой поэзии. Северянин, Бальмонт запомнила она сегодня вечером. Кажется, еще он говорил: Гиппиус? Какая странная фамилия у русской поэтессы.
Тонкая ниточка, как тонюсенький ручеек, то пропадающий в песке, то вновь струящийся по поверхности, медленно и верно приведет Катю к еще неведомой ей многоводной реке. И Катя заранее наслаждалась, предвкушая погружение в стихотворные воды.
За огромной новой мыслью маячила, напоминая о себе, другая, маленькая, но настырная мысль: как же могла она, Катя, оказаться такой поверхностной, как же случилось, что не она, Катя, оценила сокурсника и допустила в свой круг, а он, не замеченный ею, увидел ее интерес к поэзии, ее интеллект, и принял ее, как равную, увы, переоценив ее знания: он говорил с ней, уверенный, что она плывет в море поэзии с ним наравне и лишь его оригинальные суждения о хорошо известных ей поэтах ей внове и интересны. И чувство уязвленности, и даже стыда, и досады…
Мысли Кати были столь далеки от дома, где все было как всегда, чисто, тихо, вкусно, что слова мамы "тебе письмо" не вызвали обычной радости, впрочем, весьма необоснованной: письма подруг (с кем Катя неспешно бродила по тихим малолюдным улочкам теплого приморского городка) разными почерками с разными штемпелями были всегда об одном: он сказал, он не понял, он понял, ну, и так далее, а между его пониманием - непониманием раньше были строчки об уроках и учителях, хороших и противных, теперь - строчки о лекциях и преподавателях, интересных и скучных, о дожде или снеге, концерте или книге, и тут же опять "он", и так все письмо.
Катя долго рассматривала конверт: и почерк незнаком, и обратный адрес. В том городе у Кати не было ни друзей, ни знакомых; она туманно представляла, где он находится, этот город. По карте - ниже и правей, а что там? как там?
Катя все смотрела на конверт: как же так, что она не помнит кого-то из своих добрых знакомых, но мелкие, квадратненькие, тщательно выписанные буковки она видела впервые; у всех знакомых Кати почерк как у нее, разные все они были схожи какой-то распахнутостью, вольностью, а этот такой… скованный.
Катя все смотрела на конверт: это нелепость, ошибка, но квадратненькими буковками был четко выписан ее адрес, ее фамилия, ее имя.
Все так же в недоумении, Катя открыла, наконец-то, конверт, достала листик, исписанный черными буковками, не читая, перевернула письмо, но и аккуратненькая подпись "Володя" не сказала ей ничего. С тем же чувством недоумения Катя начала читать и читала, по-прежнему не понимая, кто же пишет ей.
"Извините, что задержал ответ, но раньше написать не мог по многим причинам. Главная - "а ведь я совсем не тот, кого она ищет".
У Кати, можно сказать, глаза полезли на лоб: она? ищет? кого?!