Фрэнки позвонила по телефону, который стоял в прихожей, и рассказала представителю закона про кота.
- Это почти чистокровный персидский кот, - сказала она, - только у него короткая шерсть. Очень красивого серого цвета, и на горле белое пятнышко. Отзывается на кличку "Чарлз", но если он не прибежит, попробуйте позвать его "Чарлина". Меня зовут мисс Ф. Джэсмин Адамс, мой адрес - Гроув-стрит, дом 124.
Когда Фрэнки вошла в кухню, Беренис негромко хихикала.
- Ну и ну! Вот сейчас они приедут, свяжут тебя и отвезут в Милджвилл. Да только представь себе, как толстяки полицейские гоняются за котами по улицам и зовут: "Кс, кс, кс, Чарлз! Иди же сюда, Чарлина!" О, Господи Боже!
- Да замолчи ты, - сказала Фрэнки.
Беренис сидела за столом. Она больше не хихикала, но ее черный глаз насмешливо косился на Фрэнки, пока она наливала кофе в белое фарфоровое блюдце, чтобы остудить.
- А кроме того, - продолжала она, - по-моему, нечего по пустякам беспокоить полицию, да и по делу даже не стоит к ней лезть.
- И вовсе не по пустякам, - сердито заявила Фрэнки.
- Ты же только что сказала им свое имя и адрес. И теперь они знают, где тебя искать, если им это понадобится.
- Ну и пусть! - сердито воскликнула Фрэнки. - Мне все равно! Мне все равно! - И внезапно ей стало безразлично, будет кто-нибудь знать, что она преступница, или нет. - Пусть приходят и арестуют меня, мне все равно.
- Я ведь только дразнила тебя, - сказала Беренис. - Вся беда в том, что у тебя пропало чувство юмора.
- А может, в тюрьме мне будет и лучше.
Фрэнки все кружила у стола, не расставаясь с чувством, что они уезжают от нее. Их поезд мчался на север. Позади оставались миля за милей, они уезжали все дальше и дальше от города на север, и воздух становился все прохладнее, смеркалось, как смеркается зимой. Поезд уносился к холмам, гудя по-зимнему, и миля за милей они отъезжали все дальше и дальше. Вот они передают друг другу коробку изящных шоколадных ракушек с завитками и смотрят, как за окном проносятся зимние мили. Теперь они уже очень далеко от ее города и скоро приедут в Уинтер-Хилл.
- Сядь, - приказала Беренис, - ты действуешь мне на нервы.
Неожиданно Фрэнки рассмеялась. Она вытерла лицо тыльной стороной ладони и снова подошла к столу.
- Ты слышала, что сказал Джарвис?
- Что?
Фрэнки все смеялась и не могла остановиться.
- Они разговаривали о том, стоит ли голосовать за С. П. Макдональда, и Джарвис сказал: "Я не голосовал бы за этого подлеца, даже если бы он выставил свою кандидатуру на должность собаколова". В жизни не слышала ничего остроумнее.
Беренис не засмеялась. Ее черный глаз скосился в угол, быстро оценил шутку и снова взглянул на Фрэнки. Беренис переоделась в розовое шелковое платье, а шляпу с розовым пером положила на стол. От голубого стеклянного глаза пот на ее темном лице тоже казался голубоватым. Беренис поглаживала перо на шляпе.
- А знаешь, что сказала Дженис? - продолжала Фрэнки. - Когда папа заметил, что я очень выросла, она сказала, что совсем не считает меня ужасно высокой. И еще сказала, что она почти не выросла после тринадцати лет. Честное слово, Беренис!
- Ну и хорошо.
- Она сказала, что у меня прекрасный рост и я, наверное, больше не буду расти. И еще она сказала, что все известные манекенщицы и кинозвезды…
- Она этого не говорила, - перебила Беренис. - Я ведь все слышала. Она только сказала, что ты, наверное, больше не будешь расти. А ничего такого она не говорила. Тебя послушать, так она только об этом и говорила.
- Она сказала…
- Это твой большой недостаток, Фрэнки. Стоит кому-нибудь что-нибудь сказать так, походя, и ты все так раздуваешь в своем воображении, что и не узнать. Вот твоя тетя Пет сказала Клорине, что у тебя хорошие манеры, а Клорина передала это тебе, ничего не прибавив. И гляжу, ты повсюду хвалишься, будто миссис Уэст сказала, что у тебя манеры лучше всех в городе и тебе нужно поехать в Голливуд. Чего только ты не наговорила! Если тебя чуть похвалят, так ты сразу придумываешь бог знает что. И то же самое, если тебя ругают. Ты все раздуваешь и представляешь так, как тебе нравится. А это большой недостаток.
- Не читай мне нравоучений, - ответила Фрэнки.
- Я тебе ничего не читаю, это все истинная правда.
- Кое с чем я согласна, - наконец сказала Фрэнки. Она закрыла глаза, и в кухне наступила тишина. Она чувствовала, как бьется ее сердце, и заговорила шепотом: - Вот что мне хочется знать: как, по-твоему, я произвела хорошее впечатление?
- Впечатление?
- Да, - ответила Фрэнки, не открывая глаз.
- Откуда я знаю? - сказала Беренис.
- Ну как я себя вела? Что я делала?
- Ничего ты не делала.
- Ничего? - переспросила Фрэнки.
- Ничего. Ты просто смотрела на них, будто на чудо какое. А как только заговорили о свадьбе, у тебя уши сразу стали торчком.
Фрэнки подняла руку к левому уху.
- И вовсе нет, - горько сказала она. И, помолчав, добавила: - В один прекрасный день ты увидишь, как твой большой толстый язык выдернут и положат перед тобой на стол. Как ты думаешь, тебе хорошо будет?
- Не груби, - сказала Беренис.
Фрэнки посмотрела на занозу у себя в пятке и, вытащив ее ножом, объявила:
- Любому человеку было бы больно, а мне нет. - Потом она начала опять кружить по комнате. - Я так боюсь, что не произвела хорошего впечатления.
- Ну и что? - сказала Беренис. - Скорее бы приходили Хани и Т. Т. Вильямс. Ты мне действуешь на нервы.
Фрэнки приподняла левое плечо и прикусила нижнюю губу. Потом она неожиданно села и уронила голову на стол, сильно стукнувшись.
- Что это ты, - сказала Беренис, - перестань!
Но Фрэнки все сидела застыв, сжавшись и опустив лицо на руку, и стискивала кулаки. Ее голос звучал неровно и приглушенно.
- Они были такие красивые, - шептала она. - Им, наверное, очень весело. И они уехали и бросили меня.
- Подними-ка голову, - приказала Беренис, - веди себя как следует.
- Они приехали и уехали, - говорила Фрэнки, - уехали и оставили мне эту тоску.
- Э-э-э! - в конце концов сказала Беренис. - Теперь я кое-что понимаю.
В кухне было тихо. Кухарка четыре раза топнула ногой - раз, два, три, бац! Ее живой глаз был темным и насмешливым. Она пристукивала каблуком, а потом запела в такт энергичным голосом:
Фрэнки помешалась!
Фрэнки помешалась!
Фрэнки помешалась
На сва-адьбе!
- Перестань, - попросила Фрэнки.
Фрэнки помешалась!
Фрэнки помешалась! -
продолжала Беренис не умолкая, и ее голос звенел, как джазовая мелодия или как стук сердца, который отдается в голове, когда у тебя жар.
Фрэнки стало нехорошо, и она взяла со стола нож.
- Лучше замолчи!
Беренис сразу умолкла. Кухня внезапно съежилась, и в ней наступила тишина.
- Положи нож.
- Попробуй заставь меня.
Фрэнки перехватила нож так, что рукоятка упиралась ей в ладонь, и потрогала лезвие. Оно было острым, гибким и длинным.
- Положи нож, чертенок!
Но Фрэнки поднялась со стула и тщательно прицелилась. Ее глаза сузились, а руки больше не дрожали - от ножа словно исходило спокойствие.
- Попробуй только бросить! - крикнула Беренис. - Попробуй только!
Во всем доме было очень тихо. Казалось, что пустой дом ждет. И тогда в воздухе просвистел нож и, вонзаясь, стукнуло лезвие. Нож впился в филенку двери, за которой начиналась лестница, и задрожал. Фрэнки смотрела на него, пока он не перестал дрожать.
- Я лучше всех в городе бросаю нож, - сказала она.
Позади нее Беренис не сказала ни слова.
- Если устроят такие соревнования, я буду победительницей.
Фрэнки выдернула нож из стены и положила его на стол. Потом она поплевала на ладони и потерла их.
Наконец Беренис заговорила:
- Фрэнсис Адамс, когда-нибудь ты допрыгаешься!
- Если я и промахиваюсь, то всего на несколько сантиметров.
- Ты знаешь, что отец не разрешает тебе бросать нож в доме.
- Я тебя предупреждала: не дразни меня.
- Тебе не место в доме, - сказала Беренис.
- В этом доме мне жить осталось недолго. Я скоро убегу отсюда.
- Туда тебе и дорога, долговязой безобразнице, - ответила Беренис.
- Вот увидишь, я уеду из города.
- И куда же ты отправишься?
Фрэнки осмотрела все углы кухни, потом ответила:
- Не знаю.
- А я знаю, - сказала Беренис. - Прямиком в сумасшедший дом, вот куда.
- Нет, - отрезала Фрэнки. Она стояла неподвижно и смотрела на стену, всю покрытую странными рисунками, а потом закрыла глаза. - Я уеду в Уинтер-Хилл. Я уеду на свадьбу. И пусть я ослепну, если когда-нибудь вернусь сюда.
Она сама не знала, что бросит нож, до тех пор пока он не вонзился в дверь и не задрожал. И она не знала, что произнесет эти слова, пока они не прозвучали. Ее клятва была как внезапно брошенный нож; Фрэнки почувствовала, как клятва поразила ее и теперь дрожала в ней. И когда слова замерли, она повторила:
- После свадьбы я сюда не вернусь.
Беренис откинула ладонью влажную прядь со лба Фрэнки.
- Миленькая, ты не шутишь? - спросила она.
- Нет, конечно! - сказала Фрэнки. - Думаешь, я зря дала такую клятву? Иногда, Беренис, мне кажется, что ты все понимаешь куда медленнее, чем другие люди.
- Но ведь ты же сказала, что не знаешь, куда хочешь уехать, - продолжала Беренис. - Ты уезжаешь, а сама не знаешь куда. Просто я тут никакого смысла не вижу.
Фрэнки осмотрела по очереди все четыре стены кухни сверху донизу. Она думала о большом мире, непостоянном и свободном, о мире, который вращался стремительнее и свободнее, чем когда-либо прежде. Картины войны проскакивали одна за другой перед ее взором, соединяясь в одну. Она видела острова, покрытые яркими цветами, и берег северного моря, на который накатываются серые волны. Мертвые глаза и топот солдатских ног. Танки и самолет со сломанным крылом, который горел, падая вниз в пустынном небе. Огромный мир был расколот грохотом сражений и вращался со скоростью тысяча миль в минуту. В мозгу Фрэнки мелькали названия: Китай, Пичвилл, Новая Зеландия, Париж, Цинциннати, Рим. Она думала о вращающемся огромном мире, пока ноги у нее не начали дрожать, а на ладонях не выступил пот. И все-таки она не знала, куда поедет. Наконец она оторвала взгляд от стен кухни и сказала Беренис:
- Мне кажется, будто с меня сняли всю кожу. Съесть бы сейчас шоколадного мороженого.
Беренис положила ей на плечи руки и укоризненно покачала головой. Ее настоящий глаз, прищурившись, смотрел в лицо Фрэнки.
- Но все, что я тебе сказала, - повторила Фрэнки, - истинная правда. После свадьбы я сюда не вернусь.
Позади раздался шорох, обернувшись, они увидели, что в дверях стояли Хани и Т. Т. Вильямс. Хотя Хани приходился Беренис сводным братом, они не были похожи: Хани скорее можно было принять за иностранца, кубинца или мексиканца. У него была светлая кожа лилового оттенка, узкие спокойные глаза продолговатой формы и гибкое тело. За его спиной стоял Т. Т. Вильямс, очень большой и черный. Он был седой, старше даже Беренис, и облачен был в парадный костюм с красным значком в петлице. Т. Т. Вильямс ухаживал за Беренис. Он был хозяином ресторана для негров, и деньги у него водились. Хани из-за плохого здоровья не взяли в армию, и он копал песок в карьере, пока у него внутри что-то не оборвалось, и с тех пор он больше не мог заниматься физическим трудом. Втроем они стояли в дверях одним темным пятном.
- Что это вы так тихо подкрались? - спросила Беренис. - Я вас даже не слышала.
- Вы с Фрэнки о чем-то заговорились, - сказал Т. Т.
- Я уже готова, - заявила Беренис, - давно готова. Может, вы на дорогу чего-нибудь пригубите?
Т. Т. Вильямс взглянул на Фрэнки и переступил с ноги на ногу. Он держался с достоинством, любил угождать другим и всегда старался соблюдать все правила приличия.
- Фрэнки умеет держать язык за зубами, - продолжала Беренис. - Так ведь?
На такой вопрос Фрэнки ничего даже не ответила. Хани был одет в темно-красный, болтавшийся на нем вискозный костюм, и она сказала:
- Какой у тебя хороший костюм, Хани. Где ты его купил?
Хани умел разговаривать как учитель, и его лиловые губы двигались легко и быстро, словно бабочки. Но на этот раз он только пробормотал в ответ слово, даже не слово, а звук "х-х-м-м", который мог означать все, что угодно.
Стаканы уже стояли на столе, как и бутылка из-под выпрямителя для волос с джином, но они не стали пить.
Беренис сказала что-то про Париж, и Фрэнки почувствовала - они ждут, чтобы она ушла. Она стояла в дверях и смотрела на них. Ей не хотелось уходить.
- Хотите разбавить водой, Т. Т.? - спросила Беренис.
Они втроем остановились у стола, а Фрэнки замерла в дверях, лишняя.
- Ну, до свидания, - сказала она.
- Пока, миленькая, - ответила Беренис. - И забудь ерунду, о которой мы с тобой говорили. Если мистер Адамс не вернется до темноты, пойди к Уэстам, сходи поиграть с Джоном Генри.
- Когда это я боялась темноты? - сказала Фрэнки. - До свидания.
- До свидания, - ответили они.
Фрэнки закрыла дверь, но все равно слышала их голоса в кухне. Прислонив голову к кухонной двери, она слышала глухое бормотание, которое становилось то тише, то громче: "бу-бу-бу". Потом - после этого ленивого журчания голосов - возник вопрос Хани:
- О чем это вы толковали с Фрэнки, когда мы пришли?
Фрэнки прижала ухо к двери, чтобы услышать, что ответит Беренис, и наконец услышала:
- Да так, о пустяках. Фрэнки болтала всякую чепуху.
Девочка слушала их, пока Беренис и гости не ушли. В опустевшем доме темнело. Ночью Фрэнки и ее отец оставались совсем одни, потому что сразу после ужина Беренис уходила к себе домой.
Когда-то Адамсы сдавали одну из спален в своем доме. Фрэнки тогда было девять лет, в тот год умерла ее бабушка. Комнату сняли муж с женой по фамилии Марлоу. Они запомнились Фрэнки только потому, что про них однажды было сказано - "это простые люди".
И все же, пока они жили в доме Адамсов, Фрэнки была зачарована мистером и миссис Марлоу и их комнатой. Когда их не было дома, Фрэнки заходила к ним и осторожно, легкими движениями трогала разные вещи: пульверизатор миссис Марлоу, из которого можно было побрызгать духами, розово-серую пуховку для пудры, деревянные колодки для обуви мистера Марлоу. Они внезапно съехали после одного события, смысл которого Фрэнки не поняла. Произошло это летом в воскресенье.
Дверь в комнату Марлоу была открыта. Фрэнки могла видеть только часть комнаты, угол комода и лишь часть кровати, на которой лежал корсет миссис Марлоу. Но тишину комнаты нарушил какой-то непонятный звук. Переступив через порог, Фрэнки была настолько поражена увиденным в течение одной секунды, что бросилась на кухню, крича:
- У мистера Марлоу припадок!
Беренис подбежала, но, заглянув внутрь, только сжала губы и резко захлопнула дверь. Очевидно, она рассказала об этом отцу Фрэнки, потому что вечером он заявил - Марлоу придется уехать. Фрэнки пыталась спросить у Беренис, что произошло, но та только ответила, что это простые люди и, коль скоро в доме есть определенное лицо, они, по крайней мере, могли бы это понимать и закрывать дверь. Хотя Фрэнки знала, что "определенное лицо" - это она, но так ничего и не поняла. Она спрашивала, что за припадок был у мистера Марлоу, но Беренис ответила только:
- Детка, обычный припадок.
По ее тону Фрэнки поняла, что ей чего-то недоговаривают. А позже она помнила только то, что Марлоу - простые люди, и потому обладали простыми вещами.
Спустя долгое время она перестала думать о Марлоу и о его припадке, помнила только их фамилию и то, что они когда-то снимали спальню в их доме, и в ее представлении простые люди связывались с розово-серыми пуховками и пульверизаторами для духов. С тех пор Адамсы комнату никому не сдавали…
Фрэнки подошла к вешалке для шляп в прихожей и надела одну из шляп отца. Она взглянула в зеркало на свою сумрачную, безобразную физиономию. Да, говорить о свадьбе не следовало бы. Весь вечер она задавала не те вопросы, а Беренис отшучивалась. Фрэнки не могла понять, что за чувство мучило ее, и стояла перед зеркалом, пока вечерние тени не навели ее на мысль о привидениях.
Фрэнки вышла на улицу перед домом и посмотрела на небо. Она стояла и смотрела, приоткрыв рот, упершись кулаком в бок. Бледно-лиловое небо медленно темнело. В соседнем доме звучали голоса, веяло свежим запахом политой травы. В этот вечерний час, когда в кухне все еще жарко, она обычно шла во двор и училась метать нож или сидела перед домом возле киоска, где продавали освежающие напитки. Иногда она уходила на задний двор, в прохладную темную беседку. Она писала пьесы для спектаклей в беседке, хотя уже выросла из всех своих костюмов и была слишком высокой, чтобы играть в них; в то лето она сочиняла пьесы, пронизанные холодом, об эскимосах и замерзших исследователях. А когда совсем темнело, уходила домой.
Но в тот вечер она не думала ни о ножах, ни о киоске с освежающими напитками, ни о пьесах. Ей не хотелось смотреть на небо, ее душу бередили все те же вопросы, и ей стало страшно, как бывало страшно весной. Она понимала, что ей нужно бы думать о чем-то безобразном и простом, а потому оторвала взгляд от неба и посмотрела на свой дом. Их дом был самым безобразным во всем городе, но теперь она знала, что ей уже недолго жить в нем. Дом стоял темный и пустой. Фрэнки повернулась, прошла до конца улицы и свернула за угол к дому Уэстов.
Джон Генри стоял на перилах крыльца. Позади него светилось окно, и он был похож на куколку, которую вырезали из бумаги и наклеили на желтый картон.
- Эй! - окликнула Фрэнки. - Хотела бы я знать, когда папа вернется домой.
Джон Генри ничего не ответил.
- Мне не хочется одной возвращаться в этот темный безобразный дом.
Фрэнки стояла на тротуаре и смотрела на Джона Генри, и ей вспомнилась остроумная политическая шутка. Заложив большие пальцы в карманы шорт, она спросила:
- Если бы ты участвовал в выборах, за кого бы ты голосовал?
Высокий голос Джона Генри ясно прозвучал в вечернем летнем воздухе:
- Не знаю.
- Ну, например, если бы С. П. Макдональда выбрали мэром этого города, ты голосовал бы за него?
Джон Генри ничего не сказал.
- Ты голосовал бы?
Но ей никак не удавалось заставить Джона Генри сказать хоть слово. Временами Джон Генри вдруг замолкал и, что бы ему ни говорили, не открывал рта. Фрэнки пришлось возражать в пустоту, и шутка как-то не удалась:
- А я бы за него не голосовала, даже если бы он выставил свою кандидатуру на должность собаколова.