Чтобы побороть зацикленность и снять все вопросы, требовалось самопринуждение. "Проверь газ. Вымой руки. Да получше оттирай, а то мало ли что. Мыло возьми хозяйственное. Отбеливателя плесни. Пол грязный. Нужно отдраить. Грязные участки обходи, не наступай. Лишних шагов не делай. Полотенца расстели на полу, чтобы не разносить заразу. Полотенца выстирай. Еще разок. Еще. А в спальню так заходить негоже. Что значит "негоже"? Негоже, и все. Смотри, с какой ноги входишь. И поворачивай налево с обязательным разворотом корпуса, вот так, неплохо. Уже лучше. А Марика? Ей тоже никаких послаблений. Ее это не обрадует. Неважно. Да не будет она этого делать. Нет, будет. Куда она денется? И нечего спорить, это же форменное безобразие. Да что тут такого? Вот именно, что? Откуда я знаю. Даже думать не хочу. А ну-ка, быстро: двадцать два помножить на два: сорок четыре, шестьдесят шесть, восемьдесят восемь… одна тысяча сто двадцать два…"
Дни случались хорошие, плохие и очень плохие. Сегодня день обещал быть хорошим. Мартину вспомнилась студенческая пора, когда он, поступив в Бейлиол, по средам ходил играть в теннис; партнером его был один сокурсник, с которым они встречались на лекциях по математике и философии. Бывали такие дни, когда, еще не расчехлив ракетку, он уже знал, что каждый удар будет как бальзам на сердце. Вот и сегодня у него возникло такое же чувство.
Выйдя из ванной, Мартин обвел глазами спальню. Марика приготовила ему смену одежды. Туфли стояли на полу, точно под штанинами брюк. Все вещи, должным образом сложенные, были на отведенных местах. Ни одна не соприкасалась с другой. Он оглядел паркетный пол. Там, где стерся лак, образовались проплешины; кое-где паркет вспучился от влаги, но Мартина это не волновало. Он пытался определить, можно ли ступать на этот пол босыми ногами. Сегодня, решил Мартин, можно. Остановившись у кровати, он с неспешностью начал одеваться.
С каждым предметом одежды, в который облачалось его тело, Мартин обретал все большую уверенность от соприкосновения кожи с чистой, проверенной тканью. От голода у него подводило живот, но спешить не следовало. Наконец Мартин сунул ноги в туфли. С обувью вечно была проблема. Коричневые полуботинки выступали посредниками между чистым телом и сомнительным паркетом. Даже неприятно было до них дотрагиваться. А куда денешься: хочешь не хочешь - надо завязывать шнурки. Марика не раз предлагала купить ему кроссовки на липучках, но он не мог на это согласиться по эстетическим соображениям.
Мартин носил только добротные, темные вещи; ему импонировал строгий стиль. Разумеется, дома он обходился без галстука, но выглядел так, будто только что решился его снять или, наоборот, собирался повязать перед выходом из дому. А поскольку он давно никуда не выходил, галстуки висели без пользы в платяном шкафу.
Одевшись, Мартин осторожно проследовал по коридору на кухню. Там для него был накрыт стол. В круглой чаше - хлопья для завтрака, рядом кувшинчик молока, два абрикоса. Он нажал на кнопку электрического чайника, который закипел в считаные минуты. За едой Мартину не приходилось делать над собой больших усилий (правда, для пережевывания определенных продуктов требовалось конкретное число движений челюстями). В кухне главенствовала Марика, а она приказывала ему все подозрения оставлять за порогом. К газовой плите он старался не подходить, потому что никогда не знал, в какую сторону включается и в какую выключается газ: бывало, он часами держался за ручку, вертя ее туда-сюда. Но воду удобно было кипятить в электрическом чайнике, и он этим пользовался.
Рядом с его прибором Марика положила газеты. Девственно чистые и явно никем не читанные. На мгновение Мартин испытал прилив благодарности: свежие газеты он любил открывать первым, но она вечно перебегала ему дорожку. Развернув "Гардиан", он прежде всего нашел кроссворд.
Сегодня был четверг, а на этот день недели Мартин всегда ставил кроссворд с научной тематикой. В данном случае он выбрал астрономию. Мартин пробежал глазами сетку - хотел убедиться, что внешне все безупречно. Конфигурация кроссворда была предметом его особой гордости: клеточки располагались в виде довольно плотной и абсолютно симметричной спиральной галактики. Вслед за тем он просмотрел вчерашний кроссворд с решениями: это была строгая и добротная криптограмма - результат деятельности его коллеги, Альберта Бимиша. Бимиш скрывался под псевдонимом Лилибет; Мартин не мог понять такой странности. Бимиша он в глаза не видел, хотя от случая к случаю беседовал с ним по телефону. Мартину он представлялся волосатым здоровяком в балетной пачке. Для себя Мартин выбрал псевдоним Бэнбери.
В поисках интересных публикаций Мартин пролистал "Таймс", "Дейли телеграф", "Дейли мейл" и "Индепендент". Сейчас он составлял кроссворд на тему развития военного дела в Месопотамии. У него не было уверенности, что редакция примет это на ура, но, как человек творческий, он испытывал потребность облечь свои тревоги в художественную форму, а в последнее время Мартина тревожил Ирак. Сегодня информационные материалы пестрели сообщениями о том, как смертник с бомбой устроил кровавую баню в одной из мечетей. С глубоким вздохом Мартин взялся за ножницы и стал вырезать полезные статьи.
После завтрака он вымыл за собой посуду (более или менее традиционным способом) и сложил газеты в аккуратную стопку (хотя от них осталось только кружево). После этого он перешел в кабинет и потянулся к выключателю настольной лампы. Стоило ему выпрямиться, как что-то задело его по лицу.
Вначале Мартин подумал, что к нему в кабинет проникла летучая мышь. Потом он увидел конверт, свисающий с потолка на тонкой ниточке. Остановившись, как вкопанный, Мартин разглядел его вблизи. Решительным почерком Марики на конверте было выведено его имя. "Что же ты наделала?" У него помутилось в мыслях, и он, склонив голову набок и щитом сложив руки на груди, стал следить глазами за качающимся белым прямоугольником. В конце концов он протянул руку, легонько дернул - и нитка отлепилась от потолка. Медленно вскрыв конверт, он развернул письмо и ощупью нашел очки, которые водрузил на переносицу. "Что же ты наделала?"
6 января
Lieve Martin,
дорогой мой супруг, прости. Больше я так не могу. Когда ты прочтешь это письмо, я уже буду на пути в Амстердам. Я написала и Тео, чтобы поставить его в известность.
Не уверена, поймешь ли ты, но попытаюсь объяснить. Мне нужно пожить так, чтобы не оставаться вечной заложницей твоих страхов. Я устала, Мартин. Ты меня измучил. Уверена, буду по тебе скучать, но у меня появится хоть какая-то свобода. Сниму небольшую квартирку и распахну все окна, чтобы впустить солнце и воздух. Побелю стены, в комнатах расставлю цветы. Мне больше не придется входить в спальню с правой ноги и шарахаться от запаха хлорки на собственной коже и на всем, к чему я прикасаюсь. Мои вещи будут храниться в шкафах и комодах, а не в пластмассовых контейнерах, затянутых пленкой. Обивка мебели не будет протираться от непрерывной чистки. Возможно, заведу кота.
Ты болен, Мартин, но идти к врачу отказываешься. В Лондон я больше не вернусь. Захочешь повидаться - приезжай в Амстердам. Но для этого тебе придется выйти из квартиры, так что вряд ли мы с тобой увидимся.
Сколько могла, я терпела.
Всего тебе доброго, любовь моя.
Марика.
Мартин не выпускал письмо из рук. Случилось самое страшное. Это не укладывалось в голове. Она ушла. И больше не вернется. Марика. Он медленно согнулся в поясе, в коленях и осел на пол у письменного стола, подставив спину ярко-желтому лучу настольной лампы и накрыв лицо письмом. "Любовь моя. О любовь моя…" Все мысли куда-то ушли, осталась только зияющая пустота, словно океан отхлынул в преддверии цунами. Марика.
Марика сидела в поезде, уносящем ее из аэропорта Скипхол, и смотрела на плоскую серую местность, которая скользила за окном. Из низких туч лил дождь. "Я почти дома". Она взглянула на часы. Надо думать, Мартин уже обнаружил письмо. Достав из сумки мобильник, Марика открыла крышку. Непринятых звонков не было. Она щелчком захлопнула крышку. Косые струи дождя сбегали по оконному стеклу. "Что я наделала? Прости меня, Мартин". Но она уже знала, что, оказавшись дома, не пожалеет ни о чем, а домом ей мог теперь стать только Амстердам.
ФЕВРАЛЬ
Роберт провел специализированную экскурсию по Западному некрополю Хайгейтского кладбища для группы антикваров из Гамбурга и теперь стоял у арки главного входа, ожидая, пока туристы накупят открыток и заберут вещи - тогда можно будет их выпроводить и запереть ворота. Зимой, в будние дни, экскурсии проводились только по предварительным заявкам. Он любил тихую обыденность этого несуетного времени.
Антиквары вразвалку выходили из бывшей англиканской часовни, временно приспособленной под сувенирный магазин. Роберт тряс перед ними зеленой пластмассовой коробкой для сбора пожертвований, и экскурсанты бросали туда мелочь. Эта обязанность всегда его тяготила, но пожертвования не облагались налогом, а потому весь штат Хайгейтского кладбища неукоснительно занимался поборами. Роберт проводил немцев улыбкой и повернул старинный ключ в массивном замке ворот.
Войдя в контору, он поставил коробку с пожертвованиями на стол. Офис-менеджер Фелисити, высыпая содержимое, улыбнулась.
- Говорят, среда - пустой день, а вот поди ж ты, - сказала она, протягивая руку. - Уоки-токи сдаешь?
Роберт похлопал себя по карманам макинтоша и ответил:
- Потом занесу.
- Ты уходить собрался? - уточнила Фелисити. - Дождик пошел.
- Скоро кончится.
- На входе сегодня Молли дежурит. Сможешь ей передать?
- Конечно, передам.
Роберт принял у нее пачку буклетов и взял зонт - из тех, что хранились в корзине под лестницей. Ему нужно было только пересечь Суэйнз-лейн. Молли, сухонькая старушка в зеленом комбинезоне и теплой куртке с капюшоном, безропотно сидела на складном стуле внутри мавзолея Дональда Александра Смита, первого барона Страткона-и-Маунт-Ройял; сооружение из розового гранита высилось во всем своем великолепии у входа в Восточный некрополь кладбища. Выглянув из полумрака, Молли приняла у Роберта буклеты и разложила их на небольшой стойке возле своего места. На обложке буклетов был изображен Карл Маркс; в этом некрополе он и Джордж Элиот составляли звездную пару.
- Может, сходите погреться? - предложил Роберт.
У Молли был протяжный, скрипучий, сонный голос, в котором слышался легкий австралийский акцент.
- Да нет, у меня обогреватель включен. Ты уже посещение свое завершил?
- Нет еще, только что с экскурсией развязался.
- Ладно, ступай тогда.
Шагая обратно тем же путем, Роберт про себя отметил слова Молли: "посещение свое" - как будто это уже вошло в официальный распорядок кладбища. Очевидно, в том была доля истины. Ему пришло в голову, что персонал кладбища, можно сказать, потеснился, уступая место его скорби, будто она имела осязаемую форму. Люди посторонние отгораживались от чужого горя, а персоналу кладбища привычно было иметь дело с тем, кто понес личную утрату, и они говорили о смерти как о данности - Роберт только сейчас это оценил.
Морось перешла в ливень, когда Роберт приблизился к склепу Элспет. Благоговейно опустив зонт, он присел на ступеньку, спиной к медной двери. Запрокинул голову, прикрыл глаза. Менее часа назад он проходил здесь с экскурсией. Рассказывал туристам о крайних мерах, которые ввели викторианцы из страха быть похороненными заживо. К его огорчению, склеп Ноблинов стоял на одной из главных аллей, так что каждая экскурсия проходила мимо Элспет, и Роберт внутренне содрогался, когда вел праздных зевак мимо небольшого сооружения с ее фамилией. Когда здесь покоились только члены ее семейства, у него не возникало угрызений совести - с родней Элспет он никогда не был знаком. Сейчас Роберт впервые отчетливо понял, почему Джессика не терпела ни малейшего нарушения приличий на кладбище. Раньше он подкалывал ее за такие строгости. В глазах Джессики, самым главным на Хайгейтском кладбище были не экскурсии, не памятники, не потусторонние силы и не жутковатый дух Викторианской эпохи; на первом месте для нее были усопшие, а также предъявители свидетельств о захоронении. У Роберта ни шатко ни валко двигалась работа над диссертацией по истории Хайгейтского кладбища и специфике похоронных обрядов Викторианской эпохи. Джессика, большая мастерица загружать людей делами, считала, что из всего нужно извлекать пользу, и как-то раз сказала ему: "Если ты все равно здесь собираешь материал, почему бы тебе не потрудиться на общее благо?" Так он начал водить экскурсии. Само кладбище, как он понял, было ему куда интереснее, чем все научные публикации.
Роберт погрузился в себя. Низкая каменная ступенька, на которой он сидел, была холодной и сырой. Его колени торчали едва ли не до уровня плеч.
- Здравствуй, любимая, - произнес он и, как всегда, поймал себя на том, что обращаться к склепу вслух по меньшей мере странно.
Дальше он заговорил про себя: "Здравствуй, это я. Ты где?" Ему представлялось, что Элспет сидит в склепе, как отшельница в келье, и с легкой улыбкой смотрит на него сквозь зарешеченное дверное окошко. "Элспет?" - мысленно позвал он.
У нее всегда был беспокойный сон. При жизни она каждую ночь металась и ворочалась, нередко перетягивая на себя все одеяла. Если Элспет засыпала без него, она всегда лежала по диагонали, раскинув руки-ноги, как будто хотела таким способом застолбить территорию - за неимением колышков. Она нередко будила Роберта ощутимым толчком или пинком, а то и молотила по нему ступнями - видно, бежала куда-то во сне. "Ты мне когда-нибудь нос сломаешь", - говорил он ей. Элспет понимала, что спать с ней в одной постели небезопасно. "Заранее извиняюсь за нанесение телесных повреждений, - отвечала она, целуя его в нос. - Тебе, между прочим, это будет к лицу. Добавит хулиганского шика".
Сейчас ответом ему была полная тишина. Дверь не составляла серьезной преграды: помимо ключа, хранившегося в конторе, у Элспет в ящике стола лежал дубликат. Ее тело покоилось в гробу на расстоянии двух шагов. Роберт гнал от себя мысли о том, что три месяца, скорее всего, не прошли бесследно.
Его в который раз поразила необратимость утраты, обобщенная и предъявленная ему в виде полной тишины, царившей в тесном помещении у него за спиной. "Есть кое-какие новости. Ты меня слушаешь?" Пока она была жива, он даже не осознавал, что события обретали для него реальные очертания лишь после того, как он рассказывал о них Элспет.
"Вчера Рош отправил письмо Валентине и Джулии". Перед мысленным взором Роберта это письмо проделало весь путь от конторы Роша в Хэмпстеде до городка Лейк-Форест в штате Иллинойс: там его доставили в дом номер девяносто девять по Пембридж-роуд, а вытащила его из ящика одна из близняшек. На пухлом конверте кремового цвета с лаково-черным тиснением "Адвокатское бюро "Рош, Элдеридж, Поттс и Лефли"" адрес сестер-близнецов был написан от руки кружевным почерком секретарши Констанс, служившей у Роша с незапамятных времен. Роберт представил, как одна из девочек с любопытством крутит в руках этот конверт. "Что-то меня гложет, Элспет. Мне было бы спокойнее, если бы ты хоть одним глазком посмотрела на этих девчонок. Тебе с ними не жить под одной крышей, но вдруг это какие-нибудь аферистки? Или, чего доброго, продадут квартиру каким-нибудь аферистам?" Впрочем, мысль о двойняшках как-то завораживала его воображение, а эксперимент, который задумала Элспет, вызывал необъяснимое доверие.
- Могу все имущество завещать тебе, - говорила в свое время Элспет. - А могу - девочкам.
- Пусть достанется девочкам, - отвечал он. - У меня всего предостаточно.
- Хм. Ладно, будь по-твоему. А что же я оставлю тебе?
Он сидел рядом с ней на ее больничной койке. После операции по удалению селезенки у нее резко подскочила температура. Ужин Элспет так и остался стоять нетронутым на передвижном столике. Роберт растирал ей ступни разогретым пахучим бальзамом.
- Ну, не знаю. Ты можешь заказать свою реинкарнацию?
- Говорят, двойняшки - мои копии, - улыбнулась Элспет. - Если получится, заманю их в свою квартиру. Давай я оставлю тебе двойняшек, согласен?
Теперь улыбнулся Роберт.
- Это может привести к непредсказуемым последствиям. Будет, знаешь ли… тяжеловато.
- Брось, пожалуйста. Нет, я серьезно хочу тебе что-нибудь оставить.
- Прядь волос?
- Ох, разве это волосы? - вздохнула она, теребя редкий серебристый пушок. - Надо было раньше думать, когда на голове действительно что-то росло.
Прежде у Элспет были локоны до плеч, цвета топленого масла.
Роберт покачал головой:
- Неважно. Я просто хочу сохранить частицу тебя.
- Как викторианцы? Жаль, длинной прядки не будет. А то мог бы заказать волосяные серьги, брошку - что-нибудь в этом духе. - Она рассмеялась. - Можешь, кстати, меня клонировать.
Он сделал вид, что рассматривает такую возможность.
- Нет, клонирование еще только делает первые шаги. Представь, сотворят из тебя безобразную толстуху, вместо рук и ног - ласты. К тому же мне придется ждать, пока ты подрастешь, а тогда я уже стану пенсионером - ты в мою сторону и смотреть не захочешь.
- Уж лучше пускай будут двойняшки. Они - наполовину я, наполовину Джек. А на фотографиях от него вообще ничего нет, я сама видела.
- Откуда, интересно знать, у тебя их фотографии?
Элспет зажала рот ладонью.
- От Эди. Только никому ни слова.
Роберт не понял.