"Позвольте, но, по-моему, тут какая-то путаница, – тихо произнёс он, – я не могу претендовать на деньги, доставшиеся Эрике от сестры моей жены". В глазах нотариуса мелькнуло ликование. Он любил преподносить клиентам сюрпризы: "Да, в таком спорном случае мы могли бы начать интересную и продолжительную тяжбу. Но единственный родственник Вашей уважаемой покойной свояченицы погиб, не успев заявить о своих правах на наследство. А Вы являетесь наследником Вашей дорогой покойной дочери. Тут всё предельно ясно".
"Джордж погиб? Жаль. Такой молодой", – отец Эрики мог бы добавить, что покойный был отъявленным мерзавцем, но смолчал. Смерть есть Смерть.
"Ужасная история. Он с друзьями решил прогуляться в Каролинских горах. Никто не знает, что случилось. Их еле опознали. Обгорели страшно! – Нотариус тоже был в курсе неприглядного прошлого покойного Джорджа, и произносил приличествующие случаю фразы равнодушно-казённым тоном. – Удар молнии, может быть даже шаровой. Дело тёмное. Ходят слухи, что виноваты фениксы. Но не знаю, на мой взгляд, они вполне безобидные существа!"
Отец Эрики кивнул в знак согласия. Да, фениксы действительно безобидны. Несколько дней назад двое этих созданий парили перед его окном. Он даже открыл его, и фениксы ничего плохого не сделали! И это была первая ночь, когда он, наконец, смог заснуть и спал долго и спокойно.
Изаура позднего мела
Огромный астероид нёсся к планете. Ещё не было тех, кто мог бы дать ему какое-либо имя, а те, кто был, названий не придумывали. Астероид огненным шаром с ужасающим грохотом пронзил молодую атмосферу планеты и ударил в самый крупный континент.
Он адаптировался. Он всегда был самым везучим, самым ловким, сильным и смышлёным. И теперь, лёжа на жёсткой скрипучей койке районной больницы, он продолжал адаптироваться, с каждой минутой осваиваясь в новом для него мире.
Прошло всего три недели, как двое неразговорчивых калмыков-табунщиков привезли его в районную больницу. Кое-как объяснившись с врачами, они выдержали долгую беседу в отделении милиции и были отпущены восвояси. Коневоды нашли его в степи, голого, избитого, без денег и документов. В конце концов, милиция пришла к выводу, что бедолагу привезли в это безлюдное место на вертолёте и сбросили вниз, к счастью, с небольшой высоты. Местные жители рассказывали о сильном шуме и грохоте, доносившемся оттуда, где на следующий день его обнаружили. Решили, что неизвестный мужчина – жертва какой-то бандитской разборки.
А сам он пока не мог говорить. Врачи диагностировали сильнейший шок и амнезию. Но он не говорил лишь потому, что не знал этого языка, не понимал, кто он и как попал сюда в таком плачевном состоянии.
Через месяц его выписали, выправив документы на имя Александра Иванова. К этому времени мужчина уже говорил, имел общее представление об окружающем его мире и мог ориентироваться в нём. Ему надлежало явиться в дом престарелых, потому что там были свободные места и врачи. Новенькому поручили несложную работу по хозяйству и надеялись, что к нему вернется память и, в конце концов он уедет к родственникам, и одной проблемой станет меньше. Его фото появилось в местной газете, кто-то даже сообщил о нём на телевидение. Добрые души даже не подумали, что о предполагаемой жертве бандитов желательно молчать. Но что поделать, люди хотели, как лучше.
Его раны постепенно зажили, но обнаружились проблемы с дыханием. Врачи давали ему лекарства от астмы, а он не мог признаться, что большую часть жизни дышал совсем другим воздухом и дело тут не в больных легких. Впрочем, лекарства помогали. Адаптация продолжалась, и ещё спустя некоторое время от астмы не осталось и следа. Врачи опять списали всё на последствия нервного шока и с надеждой посматривали на него, ожидая, когда же пройдет и амнезия. Но теперь, вспомнив своё прошлое, он понимал невозможность рассказать о нём кому бы то ни было. Он чувствовал страшное одиночество и боль. И в свободное время запоем читал книги и газеты в маленькой библиотеке, смотрел передачи по подаренному спонсорами большому телевизору. Особенно нравились ему научно-популярные программы.
Жена приехала за ним ранним апрельским утром, после завтрака. Он чистил котёл, когда медсестра Аллочка, шустрая и кокетливая, заглянула на кухню и пригласила его к директору. Он легко взбежал на второй этаж и без стука зашёл в кабинет.
– Ну, Иван Сергеевич, теперь я вручаю вас в надёжные руки! Елена Андреевна – ваша жена. Не узнаёте?
Сказав это бодрым голосом, директор перевел взгляд на главврача. Тот кивнул и таким же бодрым голосом продолжил:
– Ваша супруга увезёт вас домой, там обязательно посетите поликлинику. Все выписки готовы, так что можете собирать вещи.
Он посмотрел на жену. Привлекательная, совершенно незнакомая женщина лет тридцати. Он был уверен, что никогда не видел её. Елена Андреевна улыбнулась ему. Он стоял, отчаянно соображая, что теперь делать.
– Останетесь на обед? – спросил директор, обеспокоенный молчанием необычного пациента.
– Нет, – звонким приятным голосом сказала новообретённая жена, – вчера днем перед поездом я успела приготовить обед. Ты же большой любитель борща, да, Ваня?
– А-а. Да, Лена, да, – он адаптировался.
Все засмеялись. Обстановка сразу разрядилась. Директор и врач одновременно подумали, что молодой симпатичной женщине будет нелегко с человеком, который, по всей видимости, считает её чужой.
Лена быстро и сердечно поблагодарила персонал дома престарелых и, взяв мужа за руку, повела к выходу. На предусмотрительно заказанном женой такси они добрались до вокзала, там долго ждали поезда, поели в станционном кафе и, наконец, устроились в чистом прохладном купе. Все это время они молчали. Лена поглядывала на него светло-серыми прозрачными глазами и улыбалась. В обращении с ним чувствовалась нежность и забота. А муж продолжал ломать голову над новым странным витком в своей жизни.
Ехали они недолго – всего пять часов – и к вечеру прибыли в незнакомый город.
– Ну вот, – сказала она, пропуская его в квартиру, – мы дома.
Он разделся, надел подсунутые ему тапочки и прошёл в гостиную. Лена включила телевизор. Шла очередная серия "Рабыни Изауры". Ему нравилась актриса, игравшая главную роль. У неё была такая же грациозная, слегка неловкая в тяжёлом платье походка, как у… Он вздохнул, и слезы навернулись на глаза. Эта актриса играла женщину прошлых веков, может быть поэтому он чувствовал какую-то связь с героиней фильма. О, время, время… Нельзя вернуться в прошлое. Он успел много узнать об этом. Но не сумасшедший ли он? А что, если воспоминания, обрывками теснившиеся в его преобразованном мозгу, всего лишь бред, последствия травм и шока? А что это за жена? Что ей надо? А вдруг, она действительно жена?
– Она тебе нравится? – спросила вдруг Лена, подходя и загораживая телевизор.
– Да. Приятная. И имя красивое, – отвечал он, вытягивая шею в попытке увидеть происходящее на экране. Изаура шла по фазенде, и её кринолин слегка колыхался. В его ритмичных колебаниях было то, что объединяло женщин всех веков и приковывало взгляд мужчины любой эпохи.
– Изаура. Изаура, – голос женщины вдруг напрягся, и он недоуменно взглянул в незнакомое лицо, – действительно, красивое.
Она слегка отодвинулась и положила руки на его плечи. Прикосновение было лёгким и приятным.
– Изаура, Изаура, – ее глаза весело блеснули, и он с волнением и трепетом увидел жёлтый огонек, вспыхнувший во вдруг ставшим вертикальным зрачке, – можешь звать меня Плезиозаура, как тебе такое прозвище?
Он вздрогнул и сжал жену в объятиях.
Двое существ, описать внешний облик которых немыслимо, потому что их никто никогда не видел, и он не мог быть зафиксирован никаким известным и даже неизвестным науке прибором, летели по Вселенной, презрев пространство и время. Казалось, им были неведомы чувства, но почему-то они выбрали друг друга в компаньоны и старались держаться рядом.
– Нам не удалось спасти всех! – констатировал Первый, просачиваясь сквозь рукав очередной галактики. – Странно, что мы не смогли остановить тот астероид. Жизнь заслуживает того, чтобы её спасти. Хорошо ещё, что с временем у нас сработало.
– Мы забросили их довольно далеко. И многие выжили. Но трансформация была непредвиденной, – подхватил Второй.
– Наверное, кто-то ещё ведёт свою игру, а мы и не в курсе, – сказал Первый, – я тоже не ожидал такой радикальной перемены. Где хвост, где длинная мощная шея, где зубцы и хищные клыки?
– Надо было отправить всех одной партией. А мы медлили, разбивали на группы, – произнёс Второй, – их ученые ещё долго будут искать недостающее звено.
– А те двое, – продолжал Первый, – они всё-таки нашли друг друга. Хорошо, что мы их переправили.
– Но ошибочка вышла, – с легким укором сказал Второй, – ты отправил самку на несколько лет раньше самца.
– Да, я рад за них. Они очень гармоничны. Я наблюдал за их знакомством. Шторм выбросил её на берег океана. Она была слаба и изранена, лёгкая добыча… Он тогда был очень голоден, но не съел её. И даже подрался с сородичем, который хотел это сделать, – напомнил Первый.
– Там у них не было никаких шансов. Плезиозавр и тираннозавр, знаешь ли, не могут создать семью и иметь потомство, – вставил Второй.
– Я знаю, – Первый слегка дотронулся до Второго, и тот придвинулся ближе, давая понять, что ему приятно, – и ты знаешь, что эта пара была далеко от места катастрофы и могла выжить.
– Но врозь на всю оставшуюся жизнь, – мягким дуновением отозвался Второй.
Они продолжали свой полёт, и в их движениях появилось нечто новое и бесконечно нежное – тёплый отсвет пронизывающей Вселенную вечной любви.
Зефирелла Мортис
Разведчица Зефирелла Мортис из рода Поглотителей летела к Земле, на ходу подъедая попадавшиеся на пути информационные поля. Позади – огромное пространство, опустошенное до последней крошки. Запасливая Зефирелла не пережевывала добычу полностью, а создавала вокруг себя, в закрытых для других Поглотителей областях, хранилища невероятной ёмкости. Кто знает, каков будет путь назад, что найдет она, вернувшись в ту область Вселенной, где Поглотители доканчивали свою работу. Хватит ли у них терпения дождаться ее?
Сколько цивилизаций было отброшено назад в развитии по ее вине, разведчица не считала. Она не думала, что причиняет кому-то вред. Пожирание информации являлось основой ее существования, ее образом бытия. Тем более, восстановление утраченного занимало по меркам Поглотителей совсем немного времени. Тысяча лет, десять тысяч лет. Какая разница. Если бы Зефирелла заинтересовалась этой проблемой, она удивилась бы, сколько разумных существ посылают проклятия неведомой силе, вмиг лишившей их мир сокровищ знаний, накопленных на разного рода тонких носителях.
Зефирелла летела к Земле во второй раз и ожидала найти на маленькой планете много поживы – по ее расчетам за время после первой разведки цивилизация накопила достаточно пищи, чтобы можно было прийти и спокойно, без суеты, поглотить ее.
Тогда у нее еще не было имени. Она считалась Разведчицей, самой быстрой, мощной и умелой, самой ёмкой и ловкой. В прошлый раз она пронеслась над Землей, делая лишь короткие передышки, прикидывая и размечая будущие сферы поглощения. Одна, последняя по счету, остановка все изменила, но Зефирелла не отдавала себя отчета в возможных последствиях.
В той экспедиции она много раз пыталась добыть еду с грубых материальных носителей. Полноценным поглощением это вряд ли можно было назвать, потому что информация оставалась целёхонькой, и Зефирелла получала лишь иллюзию пищи, а на иллюзии невозможно долго продержаться. Книги, свитки, таблички, покрытые закорючками, привлекали ее своей недоступностью. Влекомая надеждой когда-нибудь распробовать и этот запретный плод, Разведчица проникла в библиотеку первого попавшегося монастыря на горе и прошлась по книжным полкам. Запас, подхваченный по дороге в цивилизации разумных морских существ, ей не хотелось трогать – путь обратно предстоял неблизкий. Водные жители обменивались информацией в приятном для поглощения диапазоне, но пищи оказалось недостаточно.
Увы, письменные источники так и не дали ей желаемого, более того, Разведчица обнаружила конкурентов – множество грубых микроорганизмов так и норовили сожрать материал, из которого были сделаны книги. То, что не удавалось ей, с легкостью осуществляли простейшие примитивные твари. Зефирелла ощутила такое сильное раздражение, что окружила каждую книгу тонким защитным полем – пусть теперь попробуют попировать!
Разочарованная и голодная Разведчица спустилась с горы и полетела над городом, по улицам, заполненным людьми. Она поедала речь, запахи, звуки, понимая, что этого пока не хватит, чтобы прокормить всю стаю Поглотителей. Оказавшись на городской площади, она притормозила. Большое скопление народа означало больший объем пищи. Зефирелла испытала легкое неудовольствие оттого, что ей не удавалось проникнуть в мысли этих существ. Она поглощала все тонкие объекты, но почему-то не могла преодолеть достаточно хрупкую оболочку, служившую вместилищем их разума. Зефирелла чувствовала барьер, как будто кто-то решил специально оградить и защитить мозг мягкотелых двуногих от Поглотителей. Такого рода препятствия ей никогда нигде не встречались.
Под отвратительные звуки примитивного музыкального инструмента на помост вытолкали девушку со связанными назад руками. Зефирелла сделала быстрый рывок и оказалась прямо напротив жертвы. Она уже наблюдала подобные явления и трепетала в предвкушении: защитный барьер исчезал только в момент перехода от жизни к смерти. Поглотительница приготовилась полакомиться, хотя не надеялась на обилие и важность добычи. Девушка подняла глаза и уставилась прямо на Зефиреллу, не видя ее. Она глядела поверх голов, глядела на окна дома на противоположной стороне площади, и легкая судорога пробежала вдруг по ее лицу.
"Батильда д’Анжу, – начал тем временем бубнить крупный человек в пышном одеянии, – вы приговариваетесь к отсечению головы за убийство вашего мужа, сиятельного графа д’Анжу. Вы так и не признали свою вину, но, может быть, увещевания святого отца помогут вам покаяться в содеянном и спасти свою душу! Отравив мужа, вы совершили страшное преступление, но милость Господня бесконечна!"
Батильда д’Анжу посмотрела на него и закусила губы. На помосте появились двое мужчин – крепыш в маске, с засученными рукавами и в кожаном фартуке, и толстяк в длинном черном балахоне.
"Мне не в чем каяться. Я не убивала мужа! – раздельно и громко произнесла Батильда. – Моя душа пойдет в Рай, а настоящий убийца будет гореть в Аду!"
Священник приблизился и что-то зашептал ей на ухо. Батильда слушала и отрицательно качала головой. Палач развязал ей руки, чтобы она смогла перекреститься, и девушка выпрямилась и осторожно, мягкими движениями, принялась разминать пальцы.
Поглотительница забыла о еде. Она не пыталась извлечь информацию из тихого разговора двух самых важных в этот момент персон.
Зефирелла Мортис была очарована. Эти темные волосы, в беспорядке падающие на плечи, эти тонкие руки с длинными сильными пальцами любительницы игры на клавикордах, этот изящный контур фигуры. Строгое благородство жестов, мелодичная речь. Перед Поглотительницей стояло самое гармоничное создание во Вселенной.
Тем временем священник отошел от девушки, и палач подтолкнул ее к плахе. Батильда оглянулась, и Зефирелла увидела в ее глазах безнадежную горечь пустоты, которая целиком заполнила это совершенное существо. Зефирелла потянулась к ней, ощутив внезапно ни с чем не сравнимое родство. Эта пустота была сродни вечному голоду, заставляющему Зефиреллу мчаться вперед, пожирая, пожирая без возможности остановиться и наконец-то насытиться на всю оставшуюся жизнь.
Зефирелла почувствовала вибрацию – это взмахнул топором палач – и наконец-то проникла в стремительно гаснущий разум Батильды д’Анжу. Впервые в жизни Поглотительница насыщалась не для утоления голода. Пища была взята без остатка и положена в хранилище для особо ценных трофеев.
Внезапное ощущение глубокой вселенской несправедливости пронзило Зефиреллу Мортис
"Она действительно не виновата!" – крикнула бы она, если бы смогла.
Родители Чена приехали в Штаты задолго до его рождения, и слова "ассимиляция" и "адаптация" являлись для него чистой абстракцией. Чен был высок и худощав, но казался меньше ростом из-за сутулости. Он предпочитал очки в роговой оправе и не умел носить даже самую элегантную с иголочки одежду. На его нескладной фигуре книжного червя любой костюм выглядел мятым и мешковато сидящим. В университете он ничем не выделялся, разве что рассеянностью, и доводил до бешенства некоторых преподавателей способностью переключать любую тему научной беседы в интересующее его русло. Причем ораторским искусством Чен не обладал, и мало кто видел рациональное зерно в его косноязычных рассуждениях. Подозревали даже, что свои блестящие научные доклады он пишет с чьей-то высокопрофессиональной помощью. Исключением был профессор Шаров, странный малообщительный старик, приехавший из России еще в конце прошлого века. Он всегда терпеливо выслушивал Чена, и не без его поддержки и советов юноша все-таки окончил университет и поступил на работу в солидную исследовательскую компанию. Чен ходил туда с неохотой, ему казалось, что жизнь его проходит зря, но найти более достойного применения способностям он не пытался. Чен орудовал цифрами и формулами с ловкостью умелого жонглера, в его чётком аналитическом уме выстраивались и топтались в ожидании великих дел целые армии идей, готовые к прорыву во многих областях науки.
Умерший вскоре в Шанхае двоюродный дядя оставил Чену в наследство процветающую фирму. Молодой человек воспрянул духом и, не особенно горюя по дяде (они никогда не виделись), но с огромной благодарностью, бросил скучную работу и основал собственную компанию. Большую часть суток он проводил один или с Шаровым, возясь с доведенными им до ума компьютерами, сканерами, анализаторами и прочими приборами, которые теперь были ему по карману. Многие из них Чен придумал лично, и даже мрачный Шаров иногда не мог сдержать восхищения при виде некоторых особо хитроумных агрегатов. Чен, сидя в окружении мониторов и аппаратных блоков, молча улыбался в ответ и плел пальцами изысканную вязь отточенных движений над виртуальными клавиатурами.
Он не интересовался социальными сетями, но однажды Шаров (он, как с удивлением узнал Чен, решил на старости лет искать себе подругу жизни) ткнул пальцем в пришедшее ему письмо.
– Она для тебя, парень, – хмыкнул он, – какая-то одержимая.
Чен был тронут. Он никогда не пытался познакомиться с девушками – его тщательно скрываемой тайной была болезнь с неприятным названием гаптофобия – боязнь прикосновений. Мать и отец с детства водили его по врачам, но никто не смог помочь мальчику. И теперь Шаров предложил ему наиболее простой выход. Чен наделся, что роман так и останется виртуальным, не задумываясь о том, что не всех девушек устраивают подобные отношения. Зато теперь, в разговоре с редкими знакомыми, можно отказываться от совместных мероприятий, с полным правом говоря: "Извините, у меня сегодня встреча с девушкой". Чен не любил и не умел врать.