- А еще ваш кузен, раз уж она, насколько я могу судить, недавно сделалась вашей тетей. Мама показала мне, где спали вы вместе с Лиззи, моей сестрой, которую я вообще-то видел лишь на расстоянии: мне не позволено к ней приближаться. Еще доказательства того, что я действительно Квентин? Пожалуйста! У Лиззи есть кукла-блондинка, по имени Франкенштейн. В память обо мне. Я ей ее купил шесть лет назад, выйдя из тюрьмы и узнав, что у меня есть сестра. Имя тоже придумал я: оно лучше всего отражает мое собственное "я". Ну, убедились? А вот еще одна деталь о романтичном Квентине Мак-Кенне, - тихо произнес он. - Я - не совсем мужчина. После удара ножом в определенную часть тела. Это к сведению. А теперь объясните мне, какие растения вы ищете.
За окном пробегают фруктовые сады и фермы. Пейзаж понемногу начинает меняться. До сих пор он действительно напоминает Европу, какой она ее себе представляла, Европу, которую она могла видеть на гравюрах и всякого рода картинах. Но по другую сторону долины Эму пейзаж меняется, становясь неровным. Единственный железнодорожный путь, укрепленный с обеих сторон небольшими, конической формы выступами, вскарабкивается на холмы, вытянувшиеся бесчисленными синусоидами, часто опираясь на виадуки.
Квентин Мак-Кенна листает рисунки, выполненные пером Джеймса Б. Соумса. Время от времени он замечает:
- Это я видел… И это… И это. В Голубых Горах.
Он пролистывает все карточки, терпеливо отобранные ею в течение нескольких вечеров. Потом, ошеломленный, начинает читать вслух:
- Сладкий миндаль, ростки пшеницы, бузина, боярышник, рис, горечавка, соя, огурец, хмель, маис, ромашка лекарственная, кунжут, мальва, лопух, майоран, иссоп, амамелис, ликвидабр…
Он остановился: "Ликвидабр, черт подери!"- и продолжил чтение:
- …Базилик, полынь, вероника, мелисса, куст земляники, эвкалипт, барвинок, целидонна, одуванчик, мыльнянка, грейпфрут, дикие анютины глазки, алтей, роза, арника, лаванда…
- Да. Простая лаванда, - заметила Ханна, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
- Морковка… Морковка! Дымянка, тмин, мята, мать-и-мачеха, лимон, очанка, мак-самосейка, настурция, маргаритка, черника, медвежьи ушки…
- Это - для отваров…
- …Береза, розмарин, можжевельник, манжетка, садовый чабрец, вербена, кресс-салат, бурачник, артишок, крапива, зверобой, цикорий, анис, липа, кунжут, календула…
- Ноготки.
- …Пырей, тригонелла, шалфей, центурион малый…
- Иначе говоря: василек.
- …Ястребинка, укроп, листья ореха, душица, подмаренник, тормантил…
- Один из видов гусиной лапки. У вашей мамы в саду растет…
- И масла. Масло абрикосовое, масло из сладкого миндаля, масло кунжутное, масло из ростков пшеницы, из кокосового ореха. А пальмовое масло вам нужно?
- И кокосовое молоко тоже. Оно очень хорошо воздействует на кожу.
- …Масло из лесного ореха, маисовое, фисташковое, касторовое, кипарисовое. Вам нужно было задержаться в долинах Непина, Хоуксбери. Там - тьма цветов и трав.
На обратном пути.
- А едете-то вы куда?
- В Кобар.
- Зачем?
- Взглянуть на шахты.
- И купить одну из них?
- Почему бы и нет? Не сейчас, конечно.
- Видно, вы хотите сколотить состояние.
- Нет, уже сколачиваю.
Он внимательно всматривается в ее лицо и произносит:
- Ну что ж, Кобар так Кобар. Но вы будете разочарованы.
- Это уже мои проблемы.
- Совершенно верно.
Она заинтриговала его безразличием, хотя он прекрасно понимает, что оно наигранно. Не смеется, не улыбается. На его лице застыла сардоническая ухмылка… А может быть, она от отчаяния?
Рассматривая его профиль, Ханна находит в нем и другие взятые у Коллин черты. Эта твердая линия подбородка, эта спокойная властность. В конце концов, Мендель ведь тоже сидел в тюрьме и, должно быть, тоже убил человек трех-четырех. Волк всегда остается волком, будь то в Польше или в Австралии. А когда он - одиночка, то это чувствуется вдвойне…
Часто останавливаясь, поезд проехал небольшие города: Вудбури, Лоусон и Маунт-Виктория, где можно было видеть лишь пастухов. Преодолев новую впечатляющую группу изломов, виадуков и даже один тоннель, пересек Голубые Горы.
Снова спуск в долину Литгоу.
- И вы будете мазать этой дрянью бедных женщин?
- Я сделаю различные смеси. Но за то, чтобы ими мазаться, придется платить. И очень дорого платить.
Вдали уже показались холмы Батурста и Оранжа, засеянные зерновыми. Квентин вытащил очередную карточку.
- Черт возьми, - воскликнул он, - а что еще за шмукбез?
- Это название на идиш. Шмукбез - это шмукбез, и не будем больше его трогать. Моя мать называла его так, а я не смогла перевести.
И странная, скоротечная и почти схожая с любовью дружба, которая свяжет их, родилась именно в этот момент в их искрящихся смехом глазах, во взглядах, бросаемых друг на друга, которыми они обменивались, углубляясь в самое сердце Австралии.
Она так никогда и не сможет понять, зачем тогда отправилась в Кобар. Лотар Хатвилл рассказывал ей о нем. Она представляла себе золотую породу, выходящую на поверхность и, для большего удобства, предварительно разделенную на слитки.
…Но золота в Кобаре не оказалось. Его там никогда и не было. Только медь. Настоящих золотых шахт, а вернее того, что от них осталось, она даже не заметила, поглощенная разговором с Мак-Кенной, Мак-Кенной - Пожирателем людей; это было в районе Батурста и Айронбарка.
Квентину и Ханне потребовалось много часов, чтобы обсудить все задуманные ею грандиозные проекты. Вначале говорила только она, а он слушал, уставившись в щель на потолке. И вовсе не потому, что его заинтересовали устремления Ханны: было яснее ясного, что он их ни во что не ставит. Его заинтересовала она. Что до Ханны, то вначале она все же усомнилась в его физическом изъяне, думая, что это хитрость, чтобы легче было задрать на ней юбку, воспользовавшись ее доверчивостью. Но нет. С полным отсутствием всякого стыда, а точнее со всей откровенностью, она взглянула на место, служащее для разграничения рода людского на мужчин и женщин. Там действительно чего-то не хватало. "Так же плоско, как все торты, что я пыталась испечь". Она почувствовала жалость, но воздержалась от всякого проявления чувств, догадываясь, что он только рассердится.
Удивительно, но мысль использовать его в качестве главного сборщика трав (мысль, принадлежащая не ей, а, по всей видимости, Коллин) соблазнила ее не сразу. Это ее-то, привыкшую при первой же встрече с любым человеком тут же спрашивать себя, как она может его использовать. Возможно, препятствием были кое-какие подробности его прошлой жизни, которые он с сарказмом, в своей шокирующей манере поведал ей. В частности, то, что ему приходилось есть человечину. Когда шхуну, на которой после кровавой драки из пяти мужчин и пяти женщин остался в живых он один, много дней и ночей носило по волнам океана. Так вот почему его зовут людоедом Мак-Кенной!
- Хотя термин не совсем точен, Ханна. Я ведь ел только женщин…
"Он действительно ел людей! Ножом отрезал куски рук, ног, а может, и грудей, почему бы нет? И ел их сырыми. Вот почему Дугал Мак-Кенна избегает даже воспоминаний о нем".
Это было, когда они, проскакав добрых четыре часа по пустынным местам к западу от Кобара, неподвижно сидели в седлах и видели перед собой лишь бескрайний горизонт.
- Ханна!
Глядя на него, она испытывала легкое чувство страха, но больше - отвращение.
- Ханна! А вы знаете, что еще ни один человек не пересекал Австралию с востока на запад?
"Что он несет?" В тот момент она слишком живо представляла себе Квентина, пожирающего куски окровавленной человеческой плоти. Переход был слишком резок. Квентин слез с лошади и повернулся к Ханне спиной. Его светлые волосы падали до плеч.
- Пересечь Австралию? Но зачем?
- Ни с востока на запад, ни с севера на юг, - продолжил он, как будто и не слышал ее реплики. - Приблизительно тридцать лет назад один ирландец по имени Роберт О'Хара Бурк попытался сделать это. Вместе с сипаями, индийцами и верблюдами. Он погиб. Все остальные экспедиции также закончились крахом.
- И вы хотели бы попытаться в свою очередь?
- Я уже делаю это, я в пути, совсем как вы сколачиваете капитал.
Она смотрит на карту. Примерно в ста милях от того места, где они остановились, а это примерно в тридцати милях от Кобара, вырисовывалась нечеткая линия реки Дарлинг. Но дальше. Должно быть, Квентин уловил шелест развернутой карты.
- Я отправлюсь не отсюда, а из Брисбена. Буду идти прямо и прямо. Пешком. Четко следуя 26-й параллели. Вы нашли ее на карте? Пустыня Старт, пустыня Симпсон, Большая пустыня Виктория и пустыня Гибсона. Буду шагать без остановки до тех пор, пока не окуну ноги в воды Индийского океана. Посмотрите на карту, дальше на север от Фримантла и Перта. Этот большой вырез зовется Заливом акул. Вы видите?
- Да.
- Я приду туда. Я сложу из камня звезду, чтобы отметить это место.
В уме она принялась подсчитывать, какое же расстояние ему придется пройти. По меньшей мере тысячу лье, две с половиной тысячи миль, или четыре тысячи километров. При условии, что он будет действительно идти прямо, не огибая гор, если они вдруг возникнут на его пути. Это ненамного более, а может, и намного менее безумно, чем утверждать, что ты станешь богатым, сказочно богатым, стоит тебе лишь покинуть родное местечко и взобраться в бричку Менделя Визокера.
- И когда вы планируете отправиться в путь?
- К концу лета этого года или летом будущего. А вы хотите, чтобы я занялся этими вашими паскудными растениями?
"Я могла бы повесить большую табличку, - думает Ханна с едким юмором, - на двери в мой институт красоты: "Все кремы, которые будут наложены на ваше лицо, изготовлены из растений, собранных Квентином Мак-Кенной, знаменитым пожирателем человеческой плоти". Ну и давка же будет у входа! Или наоборот: все в страхе разбегутся, и мне не останется ничего другого, как уехать жить к папуасам. Поди догадайся!"
- Да, - ответила она, - я бы очень хотела, чтобы вы занялись моими паскудными растениями.
- Тогда понадобятся эти рисунки Соумса. И то, что вы называете листом эквивалентов. Не все растения, названия которых я прочел в списке, растут в Австралии. Разумеется я могу навестить Соумса лично. Хотя…
- Да-да.
- Хотя будет не совсем удобно, если узнают, что я работаю на вас. Это может навредить вам. Нет, ничего не говорите. Вы должны были уже подумать об этом. По крайней мере, я могу повидать старика Соумса? Скажем, в моих собственных интересах. Он знает Австралию как свои пять пальцев.
- Конечно.
- Я также должен знать объемы поставок. Кроме того: какие растения вам нужны в свежем, а какие только в сушеном виде? Куда мне их посылать?
- На склад Огилви.
Он согласен. Не рад, но согласен.
- Я буду посылать их поездами Большой Западной. Нужен еще кто-нибудь для промежуточных этапов. Моя кандидатура отпадает.
- Я не стыжусь вас, - удалось выдавить из себя Ханне.
- Это приятно слышать, но мне на это абсолютно наплевать. Я воспользуюсь услугами двух-трех групп сборщиков-абосов, у которых жил последнее время. Я говорю на их тарабарском языке, да они не такие уж и тупые, как кажется. Мне понадобится немного денег.
- Для начала я намеревалась дать вам шестьдесят фунтов. А затем буду платить…
- Ханна, если есть в мире вещь, которая интересует меня еще меньше, чем деньги, то я чертовски хотел бы узнать, что это такое. Ваши проклятые деньги нужны не мне, а лишь для покупки абосам тростниковой водки и для налаживания перевозок.
- Наложенным платежом было бы очень удобно, да и Большая Западная согласна. А также дилижансы компании Кобба.
- Так вы все продумали, а?
- Да.
Он ухмыльнулся.
- Вы только ее послушайте! Как говорит моя мать, у вас дьявольский ум.
- Она любит меня.
- Ханна, я хорошо рассмотрел лицо матери, и я слышал, как она кашляет. Она долго не протянет. Молчите! Я думаю не о ней, а о малышке Лиззи. Я задохнусь от ярости, если когда-нибудь узнаю, что ее доверили моему чертову кретину-отцу и моим проклятым братьям-кретинам. Она умна?
- Она восхитительна. Я люблю ее как сестру. "Именно так я думала о тебе, Лиззи. С того самого времени".
- Расскажите мне о ней. Все, что придет вам на ум.
Ханна рассказывает, о чем они болтали в течение одиннадцати ночей, деля одну постель. О безудержном смехе, который так часто на них нападал. Уже тогда. В свой рассказ она вставляет несколько детских словечек, словечек Лиззи.
И внезапно ее охватывает волнение, связанное отнюдь не с внешней реакцией Квентина на свой рассказ (да никакой реакции и нет), а с той странной и сильной любовью, которую он питал к сестре. К сестре, которую никогда не видел вблизи - только издали, с расстояния, из укрытия. Которой подарил куклу, названную Франкенштейном…
"Не плачь, Лиззи, все это так старо, из другого времени, другой жизни. Вот уже тридцать лет, как Квентин умер, а я все так же не уверена, нужно ли было говорить тебе о нем. Не плачь, Лиззи…"
Своим безразличным голосом он произнес:
- Вы позаботитесь о ней?
- Клянусь вам, - ответила Ханна, сглатывая комок в горле.
Он опять бросил на нее свой странный, как бы просачивающийся из-под прикрытых век и почти невидимый из-за них взгляд и вскочил в седло.
- Так когда я должен начать поставки этих паскудных растений?
Невозможно остановить работу механизмов в ее мозгу: это было и будет сильнее ее. Разумеется, она уже сделала все расчеты…
- Десятого ноября я буду готова к производству первых баночек крема.
- Этого паскудного крема.
- Пусть так, - ответила Ханна.
Кобар не оставил после себя ни одного яркого воспоминания. За исключением того, что именно там она пришла к соглашению с Квентином Мак-Кенной, к соглашению, которое в ее глазах стало отправной точкой рискованного предприятия.
В Сидней она возвращается с остановками сначала в Батурсте, а затем - в долине Непин. Квентин сопровождает ее. Он держится на расстоянии - то ли из опасения ее скомпрометировать, то ли в силу своей тяги к одиночеству. На каждом этапе он, яростно торгуясь, нанимает коляску и объезжает местность. Два джутовых мешка заполняются настолько, что по прибытии на вокзал с ними едва справляются носильщики. Она сует туда как попало всего понемногу. Яблоки, земляника, морковь, ростки маиса и пшеницы, огурцы и другие растения добывались без особых трудностей. В личных садах и на фермах было также много цветов: шалфей, барвинок, василек, настурция, ноготки, тысячи сортов роз. Поистине неистощима страсть англосаксов к цветоводству! Не возникло проблем и с миндалем, ромашкой, сосновыми почками, а также с укропом, петрушкой, кресс-салатом, бурачником… Но как быть с березой? Лавандой?
Эвкалиптов здесь в избытке, а вот липу она нашла всего одну - перевезенную из родной Нормандии семьей французских колонистов.
Дикий безудержный смех охватил ее по въезде в Сидней. Вообразите себе Квентина Мак-Кенну во главе орды аборигенов (каннибалов, само собой), опустошающих австралийскую флору. А представьте себе ее, Ханну, со ступкой и пестом в руках, смешивающую наугад все, что она смогла найти, и готовящую кремы, которые с успехом могли бы окончательно обезобразить лица сиднейских дам, если вообще не свести их в могилу.
Две величественные арендаторши с красными лицами, сидящие рядом, ошеломленно взирают на нее, тогда как она прыскает от смеха, не в силах больше сдерживать себя: "Ханна, ты кончишь дни на виселице за убийство посредством нанесения штукатурки на их лица!"
Квентин все время держится на виду, охраняя ее, и снимает свой надзор лишь увидев шпили Порт-Джексона, обсерватории и виллы Холтерманнов.
Погрузив два своих огромных мешка на кэб, Ханна распростится с ними до недалекой встречи в общей сложности она отсутствовала одиннадцать дней, а вот теперь, теперь все и начинается.
Шкатулки из сандалового дерева
Темпы, с которыми продвигались работы, привели Ханну в восторг. Скажем, ее "кухня" была уже готова. Оставалось лишь побелить стены и оборудовать отдельный вход. Что и было сделано: прямая лестница вдоль боковой стены одним махом обеспечила связь с соседней улицей. В стене прорубили еще одну дверь - для подъемника, который тоже будет готов через два дня, ну а что касается трех комнат для лаборатории то они уже были оборудованы всем необходимым; длинными столами, стеллажами и двумя из шести запланированных раковин. А это значило, что она может приступать к делу.
Работы в остальных комнатах также близки к завершению. Робби Уоттс удвоил число бригад, что позволило вести строительство двадцать четыре часа в сутки - даже ночью, при свете газовых ламп и фонарей.
Двор разрыли и проложили систему труб, которые станут питать водой главный фонтан и. восемь - десять фонтанчиков, вмурованных в камень. Тесаный булыжник обозначил аллеи: стало видно, как они переплетаясь, ведут к беседкам. В намеченных Диной местах, совсем как на рисунке, появились первые карликовые рощицы: деревца сажались в свежую, привезенную землю. Начали подыматься и заросли кустарника. Уже четко вырисовывалась, очаровывая Ханну, общая идея задуманного.
Несколько комнат на первом и верхнем этажах были отданы в руки художников. В двух или трех из них, где работы двигались особенно быстро, уже приступили к облицовке стен панелями…
- Робби, это невероятно! Вы справитесь намного раньше срока!
Робби лишь пробурчал что-то в ответ. Он терпеть не мог комплиментов и ненавидел всякого, кто, облокотившись на его плечо, следит за ходом того, что он делает.
И вот Ханна заперлась в своей "кухне". Она раскладывает на красных лакированных столах содержимое двух своих огромных мешков, сортирует его. И это длилось тридцать часов подряд. Дина, решившаяся на свой страх и риск отнести ей чай с пирожными, слышит лишь неясное ворчание, достойное карпатского медведя, потревоженного во время зимней спячки. Взгляд серых глаз лишь мимолетно скользнул по ней, а вид у Ханны был такой, будто она вовсе и не узнает Дину.
И лишь утром 5 ноября Коллин Мак-Кенна сама осмеливается осторожно проникнуть к ней. На подносе, который она держит в руках, яичница с ветчиной, гренки и чай. Она застает Ханну сидящей на полу, в юбке, задранной до середины бедра, с взъерошенными волосами, с медной ступкой, зажатой меж колен. И с угрожающим видом.
- Может быть, ты все же поешь? - спрашивает Коллин.
- Я не голодна. И тем не менее - спасибо.
Ее большие зрачки внезапно становятся колючими, в них читается кровожадность.
- Вы когда-нибудь накладывали на лицо крем, неважно какой, ну хоть однажды вы делали себе маску?
- Боже праведный, нет конечно, - отвечает Коллин. - Я не какая-нибудь там индейская женщина, чтобы ходить размалеванной. Только вода и мыло.
Ханна усмехается с видом человека, чьи самые худшие сомнения сполна подтвердились. На столах расставлено никак не меньше двадцати семи различных сосудов большей или меньшей степени заляпанных подозрительного вида пятнами. Названную цифру подтверждает тот факт, что вся посуда пронумерована. По всей видимости, в них содержатся результаты, полученные на разных стадиях исследований. Ханна указывает на бочонок, стоящий подле нее на полу.