Мендель Визокер приехал в Варшаву пять часов назад поездом из Данцига. Письмо от Доббы Клоц он получил Утром 22 февраля. Приди письмо на два дня позже, оно бы его уже не застало: у него в кармане куртки лежал билет в дальнее путешествие по маршруту Данциг - Гамбург - Лондон - Лиссабон - Порт-Саид - Коломбо - Сингапур - Сидней. Все последние месяцы он чувствовал, как овладевают им старые демоны, явившиеся из юности, и странствия по бескрайним российским просторам не могли их утолить. Страстное желание уехать охватило его одной особо тоскливой ночью, когда он находился у своих литовок, толстых, старых и ноющих, и размышлял о том, что половина Польши подалась на Запад. Евреи и неевреи. Кроме того, на исходе четвертого месяца путешествия пришло письмо от его кузена Шлоймеля, в котором тот усиленно расхваливал австралийские красоты. И Мендель вдруг открыл, что в корне изменить всю жизнь легче, чем, к примеру, костюм: в несколько часов он продал бричку, лошадей, свою долю в деле, ликвидировал счет в банке и купил билет.
И вот - письмо Доббы. Он прикинул: можно поехать поездом с остановкой на двенадцать часов в Варшаве. Да, у него будет время убить Пельта Мазура Волка и скрыться незамеченным.
Сойдя с поезда, он отправился на улицу Гойна, повидался с Доббой. Но Ханну он не видел: она крепко спала. Он начал охоту и за три часа обнаружил следы, на поиски которых шестидесятилетний Пинхос Клоц потратил недели. Правда, Мендель сам немало наследил по пути, но поскольку он исчезнет на следующий день…
Он спрашивает:
- Господин Клоц, ее изнасиловал Пельт Мазур?
Утвердительный кивок.
- И избил?
Тот же кивок.
Мендель улыбается: он предчувствует, с каким удовольствием убьет Волка.
- У него есть ножи?
- Да, - кивает Пинхос. Он закутался во все свои кафтаны, чтобы хоть немного согреться.
Мендель прикидывает. Его поезд уходит завтра утром, остается около девяти часов. Времени больше чем надо. Он встает.
- Я пойду туда сам, один. Вы можете мне помешать, вас посадят в тюрьму.
Пинхос неопределенно пожимает плечами.
Когда Мендель стучит в дверь, ему открывает мужчина, говорящий по-польски с немецким акцентом. По описанию, полученному от одной проститутки с улицы Крахмальной, Мендель узнает бывшего атлета Германа Эрлиха. В доме еще и женщина с бородой - борода открыла ей двери в цирк.
На учтивый вопрос Менделя Эрлих отвечает, что ни женщина, ни он не видели Пельта Мазура очень давно, со времени их совместного турне пятилетней давности. И вообще он никому не позволит причинить вред его старшему товарищу, любому свернет шею. Произнеся эту угрозу, громила пристально смотрит на Менделя, давая понять, о чьей именно шее идет речь.
Мендель улыбается: его ввели в заблуждение, вот и все, пусть его извинят за беспокойство. Он полуоборачивается и мгновенно наносит удар. Один, второй, третий. Мендель несколько растерян: впервые он видит, чтобы кто-нибудь после его ударов оставался так долго на ногах. Но атлет наконец рухнул, закатив глаза.
Менделю приходится легонько пристукнуть бородатую женщину, обнаружившую намерение разрубить его надвое тесаком.
Мендель задувает единственную свечу, снимает обувь и прижимается к стене.
- Пельт! Я здесь. Как обещал.
Из чулана, в который ведет дверь из кухни, не слышно ни звука. Затем Мендель улавливает легкий шум шагов. Он знает, что Мазур попытается выйти через другую дверь чулана. Он кричит насмешливо:
- Не утруждай себя. Я ее запер надежно. Тебе придется выйти здесь. Я жду.
Полминуты гнетущей тишины. Затем дверь чулана приоткрывается. Мендель не видит этого в полной темноте, но слышит характерный скрип.
- Визокер?
- Кто же еще? - говорит смеясь Мендель.
- Я ее не насиловал.
- Неужели?
- Я этого не делал. У нее был нож, она пустила его в "од до того, как я…
- Но ты пытался.
- Я был пьян.
- Это ничего не меняет. Я тебя предупреждал. Я тебе говорил не трогать ее. К тому же ты ее избил ногами.
- Я был мертвецки пьян. Мендель, в память о старом добром времени…
- Сначала, - спокойно говорит Мендель, - я тебе переломаю руки и только потом - шею.
Слышен свист, и первый нож врезается в ларь с хлебом, который Мендель держит перед собой: когда-то Волк метал в цирке ножи.
- Мимо, - говорит Мендель. - У тебя не тридцать шесть ножей, как бывало в цирке.
- У меня, их достаточно.
Мендель на корточках уже в другом углу комнаты. Второй нож вонзается в стену прямо над его головой.
- Опять мимо.
Он опускается на четвереньки и вдруг ощущает боль в спине на несколько сантиметров выше пояса. Но лезвие только поцарапало кожу.
- Мимо. Как у тебя с ножами?
- Есть еще.
- Я не верю.
Полная тишина. В этот момент Мендель оказывается под столом вблизи бородатой женщины, до него доносится ее зловонное дыхание. Он чувствует, что она вот-вот придет в себя.
- Держу пари, - говорит он громко, - держу пари, что у тебя больше нет ножей. Я иду к тебе и переломаю тебе руки, прежде чем сломаю шею.
Он выполняет то, что говорит, как это всегда было и будет в его жизни. Он встает и направляется к месту, где, по его расчетам, находится Мазур. Сделав четыре шага, наносит удар вслепую, попадает, но удар недостаточно силен. И тут новая боль в правой руке. "У этого дерьма был-таки еще нож". Он бросается вперед и хватает Пельта за плечо; его рука сползает вниз, обхватывает запястье. Слышен хруст сломанной кости. В эту секунду распахивается дверь, и в дом, издавая рычание, врывается маленькая фигурка. "Это сумасшедший Пинхос Клоц", - думает Мендель. Его внимание отвлечено на мгновение, но этого достаточно, чтобы нож вонзился ему в левый бок.
- У меня было два ножа, - шипит Мазур. Но его шипение сменяется воем: переломлено второе запястье. Он прекращает вопить только тогда, когда Мендель хватает его за шею, ломает хрящевые кости, затем резким поворотом - шейный позвонок.
Мендель падает на колени: "Я не собираюсь умирать здесь!" Он хватается за рукоятку ножа, торчащую у него в боку, и вытаскивает его, почти теряя сознание от боли. За его спиной происходит странное: он улавливает крики и шум борьбы. Тотчас же становится светло: зажгли свечу. Он успевает заметить женщину, но и она его видит и кидается на нож, который Мендель еще держит в руке…
Все, казалось, застыло в странной ирреальности. Менделю удается выбраться из-под тела упавшей на него женщины; какое-то время он сидит, прислонясь к стене, созерцая комнату, где нет ни малейшего движения. "О Господи!" Длинный стол закрывает от него тела Пинхоса и атлета, но ни один из них не подает признаков жизни. "О Господи!"- повторяет Мендель. Держась за стену, он с трудом поднимается на ноги.
У Пинхоса Клоца сломана шея, как и у Пельта Мазура. Невероятно, но, умирая, этот тщедушный человек ухитрился всадить в грудь Эрлиха огромный нож, какими обычно разделывают мясные туши. Мендель не видел ножа у него в руках. "Он его, вероятно, прятал под своими проклятыми кафтанами".
Через семь часов Мендель - на вокзале. Он встречается с Марьяном Каленом.
- Ты мне нужен.
- Я не могу вот так, сразу, бросить работу, - говорит мальчик. - Я работаю в порту.
- Сколько ты зарабатываешь, малыш?
- Рубль тридцать копеек за ночь.
- Вот тебе 500 от Ханны и меня. Ты нам их вернешь через двадцать лет в этот же день и час. Садись.
Марьян устраивается на сиденье повозки Пинхоса Клоца, к которой сзади привязана лошадь, нанятая Менделем.
- Для начала - один вопрос. Есть ли хоть малейшая вероятность, что Тадеуш причинил зло Ханне? Подумай хорошенько.
Юный Каден долго думает и трясет головой.
- Нет. Если не считать…
- Если не считать того, что произошло в постели? Я знаю. Все?
Марьян кивает.
- Ты имеешь представление о том, где Тадеуш может быть сейчас?
Марьян начинает говорить о пражской комнате, но Мендель его прерывает:
- Это я тоже знаю. Я туда сегодня заходил. Там его не было. Хозяйка не знает, куда он подевался две недели тому назад. Может быть, ты что-нибудь знаешь?
- Нет, не знаю, - говорит Марьян. Он тоже заметил исчезновение Тадеуша. Тот забросил занятия в университете, не посещает больше книжный магазин. Он испарился. Его нет в Варшаве. Говорят, у него неприятности с полицией. Отъехав от вокзала, Мендель останавливает повозку.
- Знаешь, - говорит он, - возможно, со мной случится какая-нибудь неприятность в ближайшие два часа. Я внес некоторый беспорядок в этот чертов город. Но я также и узнал многое. И если у меня будут неприятности, ты повторишь Ханне все то, что я тебе сейчас скажу. Она говорила мне о тебе. Кажется, она тебе доверяет.
Марьян опускает голову, снова поднимает и серьезно, по-взрослому смотрит на Менделя. "Если бы у меня был сын, - думает Мендель, - я бы хотел, чтобы он походил на этого мальчика. Плохо только, что он не умеет смеяться".
- Сначала о Лейбе Дейче. Я заходил к нему и вытащил его из постели. Мы с ним поговорили. Он внезапно вспомнил, что должен Ханне четыре тысячи рублей. Вот они с выправленными бумагами. Ты их передашь малышке. Если ей понадобятся дополнительные объяснения, пусть едет в больницу. Дейч пробудет там какое-то время: он сломал скамейку своей головой. Хорошо?
- Хорошо, - отвечает Марьян, принимая деньги и бумаги.
- Теперь о более серьезном. Пинхос Клоц умер. - Мендель рассказывает все, ничего не упуская. - И о Доббе. Она сумасшедшая и доказала это. Она ополчилась на Ненского с невероятной злобой. Вступила, я бы сказал, в заговор с раввином, ксендзом и даже с русским прокурором, которому неплохо заплатила за преследование польского студента. Она запустила чертову машину, чтобы доказать, что Тадеуш не только изнасиловал и пытался убить еврейскую девушку, которую предварительно соблазнил и обесчестил, но и прячет у себя среди книг революционные прокламации. Ее стараниями Тадеуша выгнали из университета, выгнали с позором. Она заплатила Гловачихе, хозяйке Тадеуша, за то, чтобы та сказала все, что требовалось, чтобы у парня были самые крупные неприятности. Она своего добилась: его ищет полиция. Добба почти разорила себя этими махинациями, но сполна отомстила Тадеушу якобы за девочку. Ты понимаешь, парень? Вот что ты скажешь Ханне: ослепленная безумной ревностью, Добба действовала в своих собственных интересах. Ты понимаешь?
- Думаю, что да, - говорит Марьян.
- Ты скажешь Ханне, что Добба чертовски опасна и что… Мендель умолкает. Объясняя парню происшедшее, он уяснил все сам для себя. Смутная догадка, которая с момента получения письма в Данциге не переставала донимать его, поднялась на поверхность и стала очевидностью. А раз так… Несмотря на усталость, на раны, которые вновь открылись, когда он разбивал голову Дейча о скамейку; несмотря на то, что время торопит его, ему надо еще кое-что сделать. Для этого юный Марьян не подходит. Он смотрит на часы и отмечает, что у него еще есть немного времени.
"У тебя в распоряжении целых семьдесят пять минут, Мендель; этого тебе должно хватить, чтобы поехать за нею, вырвать ее у Доббы, поместить куда-нибудь, где бы она была в безопасности, и сесть в этот чертов поезд. Мальчик этого не сделает. К тому же ты в ответе за нее, ты в ответе за нее десять лет с той минуты, когда взял ее с собой и заплакал над нею. Нравится тебе это или нет".
Он улыбается Марьяну.
- Поправка: ты встретишься с Ханной не на улице Гойна.
Он называет адрес Кристины на улице Мировской, той самой, к которой однажды явилась Ханна, чтобы прервать их "конфиденциальную беседу".
- Прощай, малыш. Храни тебя Господь, если он существует.
Он приезжает на улицу Гойна весь в снегу. Молочная закрыта. Темно. Он проходит по коридору, стучится и сталкивается с Доббой. На исходе этой длинной ночи он уже совсем без сил, в голове - туман. Тем не менее надо следовать выработанному плану.
- Дело сделано.
Тупой взгляд носорога.
- Вы его нашли?
- Нашел и убил, - отвечает Мендель. - Это то, чего мы хотели, вы и я, не так ли?
Добба всей своей массой заслоняет проход. Он вынужден ее малость толкнуть, чтобы войти в первую комнату. И там, чуть поколебавшись, Добба спрашивает:
- Польского студента, да?
"Она себя выдала! - думает Мендель. - Она знала, что студент ни при чем или почти ни при чем, и все же своим письмом навела меня на него".
- Кого же еще? Он защищался.
Он показывает свою руку - на ладони и пальцах запеклась кровь. Беседуя с Доббой, он переступает порог второй комнаты. Когда он заходил сюда одиннадцать часов назад, Ханна спала- "под действием лекарства, выписанного врачом", как объяснила Добба; и действительно, напрасно Мендель пытался ее разбудить - она не пошевелилась. Теперь же Ханна широко открывает глаза.
- Не может быть! Мендель! О Мендель!
Он берет лампу, чтобы лучше видеть девушку, и приходит в ужас от ее худобы и крайней слабости. Он опускается на колени у кровати, чуть ли не с ненавистью думая про себя: "И ты мог бы уехать в Австралию, не повидав ее?" Огромная любовь к ней переполняет его, любовь вместе с нежностью и восхищением, любовь, в которой до сегодняшнего дня он не осмеливался себе признаться. Он целует ее в лоб и шепчет на ухо: "Не говори ничего. Я тебя увезу…"
И тут же получает по шее удар хлыстом, удар такой силы, что утыкается головой в руку Ханны.
- Вы лжете, Визокер, - звучит грубый голос Доббы. - Вы лжете. Вы не дотронулись до поляка. Вы были с Пинхосом. Вы приехали на его тележке.
От тупого удара по ребрам Мендель заваливается на бок.
- Все вы одинаковы! - кричит Добба, наступая на него уже со скалкой в руках.
При других обстоятельствах Мендель рассмеялся бы. На него уже нападали со скалкой разъяренные женщины, брошенные им. Но Добба - другое дело. Она хочет его убить. Ему удается перехватить сначала одну ее руку, потом другую. Он встает пошатываясь, и тут же наносит головой удар прямо в подбородок великанши. Удар оглушает его самого, но еще больше Доббу, которая рушится наземь, как столб. "Это невозможно, - в тумане говорит себе Мендель, - я, похоже, сразил пол-Варшавы!"
У него нет никакого желания смеяться, что редко с ним случается. Он чувствует себя очень скверно. Боль разливается по всему телу. Он тащит обмякшую Доббу к террасе и запирает там на ключ. К своему удивлению, обернувшись, он видит, что Ханна стоит босиком, в ночной рубашке и смотрит иа него своими серыми глазами.
- Я знаю, - говорит Мендель, - это непонятно. Но я не сошел с ума. Я тебе объясню. Нам надо уехать, у меня мало времени.
Он собирает все, что попадается под руку: одеяла, шубу - все, во что ее можно завернуть.
- Я могу идти, - говорит она.
- Тем лучше. Только сейчас у нас нет времени.
Они едут по Маршалковской. Варшава просыпается, хотя еще ночь и снег продолжает валить. Мендель наскоро поведал Ханне самое главное.
"Марьян расскажет остальное и даст тебе денег". Он оборачивается: нет сомнений - за ними следуют два сутенера. Немного погодя к ним присоединяется все их братство. Ясное дело: хотят отомстить за убийство Мазура и четы Эрлихов. "Честно говоря, я предпочел бы полицию, которая не сразу набрасывает веревку на шею". Он переводит взгляд на Ханну, и его сердце сжимается: она кажется полностью раздавленной, глаза ее расширены, как всегда в моменты сильного волнения. На его глаза наворачиваются слезы, второй раз в жизни вызванные состраданием к ней.
- Он жив, Ханна. Он скрылся. Не знаю, где его искать, но он жив.
- Я ему написала, как только смогла.
Добба, конечно, не передала письмо. Я клянусь, что его нет в Польше.
Тайком Мендель смотрит на часы: две минуты седьмого. Повозка въезжает на улицу Мировскую. Но…
- Все рушится, - говорит Ханна спокойно. - Я все погубила, все испортила. Все!
Преследователи не отстают. Их уже двадцать или тридцать. "Они нападут, как только я остановлюсь, чтобы проститься с малышкой навсегда".
Необыкновенная вещь: несмотря на отчаяние, Ханна оборачивается и хладнокровно говорит, заметив банду:
- За вами, Мендель Визокер?
- Они просто прогуливаются.
- Они вас убьют.
- Я должен был умереть уже десятки раз.
Он смотрит вперед и видит на этот раз юного Марьяна Кадена, который быстро направляется к ним в сопровождении двух конных полицейских. Мендель останавливает тележку и закрывает глаза. Он вздыхает и улыбается.
- Ханна, не перебивай меня. Время не терпит. Я купил билет в Австралию. Воспользуйся им. Или продай. Возьми деньги. У меня их все равно отберут в тюрьме.
Он сует Ханне билет и бумажник, поднимает ее одной рукой и ставит на землю.
- Иди к Кристине, она славная девушка.
Я сделаю заявление и объясню, почему вы убили Пельта Мазура.
Возможно, они только вышлют меня в Сибирь. Оттуда я рано или поздно сбегу. Будь уверена. А теперь оставь меня в покое, уходи!
Он так устал, что у него закрываются глаза. Раны причиняют страшную боль. Стая сутенеров остановилась в десяти метрах, полицейские и Каден уже рядом.
- Ради Бога, Ханна, убирайся. Иди куда хочешь. Стань богатой. Покажи им, кто ты есть, что ты за женщина. Но меня там больше не будет, подумай об этом.
Он улыбается Марьяну Кадену, который горестно качает головой и говорит:
- Я не нашел ничего лучшего, как позвать полицию…
- Мой сын не поступил бы лучше, - отвечает Мендель. - Если бы у меня был сын. Одно из двух…
Он опускает вожжи и сникает. Впрочем, ему всегда хотелось побывать в Сибири. А поскольку дорога оплачена…
Мендель приговорен к двадцати годам плюс пожизненная ссылка. Адвокаты, которым Ханна заплатила бешеные деньги, проделали огромную работу и не дали его повесить, несмотря на старания прокурора (того же, который напрасно искал Тадеуша). Ханна смотрит, как увозят ее друга, закованного в цепи, а два дня спустя отплывает в Австралию.
Книга II
В СТРАНЕ КЕНГУРУ
Лотар Хатвилл
Ханна не села на "Тасманию", на борту которой должен был отплыть 18 марта Визокер. Не позволило состояние здоровья, и к тому же она во что бы то ни стало хотела знать о дальнейшей судьбе Менделя. Она присутствовала на судебном процессе и даже подумывала если не последовать за ним в Сибирь (эта мысль ей тоже приходила в голову), то по крайней мере доехать до Петербурга или Москвы и там попытаться что-нибудь для него сделать; возможно, организовать и оплатить побег. У нее возникали и другие смелые идеи, но не удалось осуществить ни одной: ей отказали в заграничном паспорте и российской визе. Предлогов хватало: она слишком молода, она - еврейка, она не находится в родстве с осужденным. За отказом всякий раз Ханна угадывала (и справедливо) руку Доббы Клоц.
Каждый день, пока Мендель находился в варшавской тюрьме, Ханна предпринимала попытки его увидеть. Тщетно. Она пыталась переправить ему записку, дав "в лапу" двум или трем охранникам. Дошла записка или нет - неизвестно.