Я наблюдала, как гость изучает библиотеку - пристально, не спеша, не двигаясь с места. Наконец, его взгляд остановился на картине. Синий и черный цвета смешивались, образуя фигуру женщины, повернувшейся к художнику спиной. Картина скромно висела на дальней стене в окружении пузатых бело-синих китайских ваз.
Юноша подошел поближе, остановился. Мне было так интересно наблюдать, как он внимательно рассматривает картину, полностью отрешившись от всего остального, что любопытство победило чувство долга. Книги на девятой полке продолжали пылиться, а я все подсматривала за гостем.
Он откинулся чуть назад, затем подался вперед, завороженный картиной. Я заметила, как странно, неподвижно висели вдоль тела его длинные руки.
Он все стоял, наклонив голову, впитывая в себя увиденное, когда за его спиной хлопнула дверь, и в библиотеку, с китайской шкатулкой в руках, ворвалась Ханна.
- Дэвид! Мы придумали, куда отправимся в этот раз…
И замолчала, когда Робби обернулся и поглядел на нее. Он чуть улыбнулся, и эта улыбка так преобразила его лицо, что я даже подумала, не приснились ли мне грусть и меланхолия. Лишившись серьезности, оно стало открытым, мальчишеским и очень симпатичным.
- Простите, - пробормотала порозовевшая растрепанная Ханна. - Я приняла вас за брата.
Она поставила шкатулку на край кушетки и торопливо одернула белое платье.
- Прощаю, - улыбнулся Робби еще веселей, чем в первый раз, и снова повернулся к картине.
Ханна уставилась ему в спину, не зная, куда деваться от неловкости. Она, как и я, ждала, что он наконец подойдет, подаст ей руку, назовет свое имя - как это принято, когда знакомишься.
- Так много сказано - и такими скупыми средствами, - сказал он наконец.
Ханна посмотрела на картину, но ее загораживала спина Робби. Не зная, что ответить, она только смущенно вздохнула.
- Невероятно, - продолжал он. - Вы так не считаете?
Его невоспитанность явно сбила Ханну с толку. Ей ничего не оставалось, как подойти и встать рядом.
- Дедушка не очень любит эту картину, - пытаясь выглядеть беззаботной, сказала она. - Считает ее дешевой и вульгарной. Поэтому и засунул ее сюда.
- А вы сами как считаете?
Ханна будто впервые посмотрела на полотно.
- Может быть, она и дешевая. Но уж точно не вульгарная.
- Откровенность не может быть вульгарной, - кивнул Робби.
Ханна украдкой взглянула на его профиль, будто собираясь спросить, кто он, как попал сюда, почему любуется дедушкиными картинами у них в библиотеке. Она действительно открыла рот, но не смогла найти нужных слов.
- А зачем ваш дедушка повесил ее тут, если считает вульгарной? - спросил Робби.
- Потому что это подарок, - ответила Ханна, радуясь, что наконец-то знает ответ. - От одного важного испанского графа - он приезжал к нам охотиться. Это ведь испанский художник.
- Да, Пикассо. Я и раньше видел его работы.
Ханна удивленно подняла брови. Робби улыбнулся:
- В книге, мне мама показывала. Она из Испании, у нее там оставались родные.
- Испания… - мечтательно повторила Ханна. - А вы ездили туда? Видели Куэнку? Севилью? Бывали в замке Алькасар, в Сеговии?
- Нет. Но мама так много рассказывала мне о родных местах, что мне казалось: я их знаю. Я часто обещал ей, что когда-нибудь мы вернемся туда вместе. Лучше зимой - ускользнем, как птицы, от английских холодов.
- Но не этой зимой?
Робби ошеломленно взглянул на Ханну:
- Я думал, вы знаете. Моя мама умерла.
У меня перехватило горло, и тут распахнулась дверь и вошел Дэвид. Я заморгала от досады, желая, чтобы он исчез, пришел чуть попозже, чтобы успела завершиться маленькая драма, которая только-только начала разворачиваться на моих глазах. Но зритель не имеет права вмешиваться в спектакль, и все уже было решено. Первый акт закончился, пришло время второго.
- Вижу, вы уже познакомились, - лениво улыбаясь, сказал Дэвид. Он вырос с тех пор, как я видела его последний раз. Или нет? Может быть, дело в том, что он по-другому двигался, держался и потому казался незнакомым - старше, взрослее.
Ханна кивнула и неловко отодвинулась. Глянула на Робби, но не успела сказать ни слова, как дверь снова хлопнула и в комнату ворвалась Эммелин.
- Дэвид! Ну наконец-то. Мы чуть не умерли со скуки. Так хотели поиграть в Игру! Мы с Ханной уже решили, ну почти решили, куда… - Тут она увидела Робби. - Ой! Здрасте. Вы кто?
- Робби Хантер, - ответил Дэвид. - С Ханной вы уже знакомы, а это моя младшая сестра, Эммелин. Робби учится со мной в Итоне.
- Вы пробудете у нас выходные? - спросила Эммелин, краем глаза взглянув на Ханну.
- Да нет, подольше, если не надоем, - ответил Робби.
- У Робби нет никаких планов на рождественские каникулы, - объяснил Дэвид. - Так что он вполне может провести их с нами.
- Все каникулы? - переспросила Ханна. Дэвид кивнул.
- Нам же самим будет веселей в компании. А то мы тут с тоски засохнем.
Даже издалека я ощутила раздражение Ханны. Она положила руки на китайскую шкатулку. Правило номер три - только трое могут играть в Игру: придумывать сюжеты, планировать путешествия, - испарялось на глазах. Ханна глядела на брата с нескрываемым осуждением, которое он предпочел не заметить.
- Посмотрите-ка на эту елку, - с преувеличенной бодростью предложил он. - Давайте начнем наряжать ее прямо сейчас, если хотим успеть к Рождеству.
Девочки остались стоять, где стояли.
- Ну, Эмми, - сказал Дэвид и переставил коробку с игрушками со стола на пол, старательно избегая взгляда Ханны, - покажи Робби, что надо делать.
Эммелин поглядела на сестру. Ее раздирали противоречия. С одной стороны, она разделяла негодование Ханны и очень хотела поиграть в Игру, с другой - младший ребенок в семье, она выросла с ощущением, что всегда будет для старших третьей лишней. А сейчас Дэвид выбрал ее. Позвал помогать. Возможность стать второй, а не третьей, оказалась неодолимой. Расположение Дэвида, его дружба - сокровища, от которых не отказываются.
Эммелин украдкой взглянула на Ханну и улыбнулась Дэвиду. Взяла из его рук сверток и начала разворачивать стеклянные сосульки, демонстрируя каждую Робби.
Ханна поняла, что проиграла. Пока Эммелин радостно взвизгивала над забытыми за год украшениями, Ханна расправила плечи - побеждена, но не сломлена - и, забрав китайскую шкатулку, вышла из библиотеки. Дэвид с притворным смирением следил за ней. Когда она вернулась, уже с пустыми руками, Эммелин подняла голову.
- Ты представляешь, - сказала она, - Робби никогда в жизни не видел фарфорового ангела!
Ханна, прямая как палка, проследовала мимо нее и села на ковер. Дэвид подошел к роялю, занес над клавишами руки. Потом плавно опустил их, осторожными касаниями пробуждая инструмент к жизни. И только когда и рояль, и все слушатели настроились на нужную ноту, заиграл. Одно из самых прекрасных, на мой взгляд, произведений. Вальс си-минор Шопена.
Это может показаться невероятным, но в тот день, в библиотеке, я впервые слушала музыку. Живую музыку, я имею в виду. Я смутно припоминаю, как мама пела мне, когда я была совсем маленькой, потом спина ее согнулась, а песни куда-то исчезли. Да мистер Кеннеди, что жил через дорогу, доставал, бывало, волынку и играл жалостливые ирландские мелодии, когда напивался в кабачке в пятницу вечером. Но тут я услышала что-то совсем другое.
Я прижалась щекой к перилам и закрыла глаза, отдаваясь волшебным парящим звукам. Не могу сказать, хорошо ли играл Дэвид - с чем мне было сравнивать? Мне его игра казалась и кажется безупречной.
Когда последняя нота все еще звенела в солнечном воздухе, Эммелин сказала:
- Дай теперь мне поиграть. Это какая-то не рождественская музыка.
Я открыла глаза, а Эммелин начала старательно исполнять рождественский гимн "О, придите, верные".
Играла она хорошо, и музыка была приятная, но волшебство куда-то исчезло.
- А вы играете? - спросил Робби у Ханны, которая, скрестив ноги, молча сидела на полу.
Дэвид хохотнул:
- У Ханны много талантов, но к музыке они не имеют ни малейшего отношения. - Он хитро улыбнулся. - Хотя… после того, как я узнал о тайных уроках, которые ты берешь в деревне, кто знает…
Ханна посмотрела на Эммелин, которая виновато пожала плечами:
- Оно как-то само вырвалось.
- Я предпочитаю слова, - холодно сказала Ханна. Она развернула сверток с крошечными солдатиками и покачала их на ладони. - Они меня лучше слушаются.
- Робби тоже пишет, - сказал Дэвид. - И здорово пишет, между прочим. Он поэт. Несколько его стихов напечатали в этом году в школьной газете. - Он поднял повыше стеклянный шар, по ковру разлетелись радужные блики. - Как там то, которое мне больше всех нравится? Про разрушенный замок?
Скрипнула дверь, заглушив ответ Робби, появился Альфред с подносом, полным пряничных человечков, засахаренных фруктов и набитых орехами картонных рогов изобилия.
- Простите, мисс, - сказал он, ставя поднос на стол для напитков. - Это от миссис Таунсенд, на елку.
- Как замечательно! - воскликнула Эммелин, бросая играть и подскакивая к столу, чтобы схватить человечка.
Как только она отвернулась, Альфред украдкой посмотрел на галерею и поймал мой любопытный взгляд. Когда Хартфорды занялись елкой, он незаметно прошел вдоль стены и поднялся ко мне.
- Как продвигается работа? - прошептал он, высовывая голову из люка.
- Хорошо, - шепнула я в ответ. Собственный голос показался мне каким-то странным - так давно я его не слышала. Потом виновато поглядела на книгу, зажатую в руке, и на пустое место на полке - всего девять книг протерто.
Альфред проследил за моим взглядом и поднял брови.
- Похоже, я вовремя. Помогу тебе.
- А если мистер Гамильтон…
- Он не хватится меня еще полчаса или около того, - Альфред улыбнулся и показал на дальний конец полки. - Я начну отсюда, и мы встретимся посередине.
Я кивнула, чувствуя смущение и благодарность.
Альфред вынул из кармана куртки тряпку, уселся на пол в другом конце галереи и снял с полки книгу. Я следила, как он сосредоточенно вертит ее, обтирая со всех сторон, ставит на полку и берет следующую. Он сидел, скрестив ноги, поглощенный работой, и напоминал мне ребенка, который чудесным образом превратился во взрослого: русая шевелюра, обычно аккуратно причесанная, растрепалась, и челка качалась в такт движениям рук.
Альфред поднял голову и встретился со мной глазами. Я отвернулась - от его взгляда по всему телу побежали мурашки. Щеки вспыхнули. Неужели он понял, что я его разглядывала? Интересно, он на меня еще смотрит? Я не решалась проверить, чтобы он не подумал чего-нибудь такого. Или не смотрит? Кожу покалывало от воображаемого взгляда.
Так было уже несколько дней. Между нами встало что-то, чему я не могла найти названия. Легкость в отношениях, которую я начала было испытывать, исчезла, сменилась неловкостью, непониманием. Я гадала, не в истории ли с пером все дело. Вдруг он видел, как я глазела на него в деревне? Или еще хуже - выяснил, что это я проболталась обо всем мистеру Гамильтону и остальным.
Я начала еще усердней тереть очередную книгу, нарочито глядя в другую сторону - вниз, сквозь перила. Возможно, если я не буду обращать на Альфреда внимания, неловкость пройдет так же быстро, как и время.
Вернувшись к наблюдению за Хартфордами, я почувствовала себя растерянным зрителем, который умудрился заснуть во время представления, а проснувшись, обнаружил, что декорации сменились и действие ушло далеко вперед. Я попыталась сосредоточиться на голосах, легко пронзавших прозрачный свет зимнего солнца, странных и незнакомых после перерыва.
Начался третий акт, Эммелин демонстрировала Робби сладости миссис Таунсенд, а старшие брат с сестрой обсуждали войну.
Ханна оторопело глядела на Дэвида из-за серебряной звезды, которую она пыталась приладить на елку.
- И когда ты уходишь?
- В начале будущего года, - с горящими от возбуждения щеками ответил Дэвид.
- Но когда же ты… Давно ты?..
Он пожал плечами.
- Я думал об этом долгие годы. Ты же знаешь, как я люблю приключения.
Ханна глядела на брата. Появление Робби Хантера и невозможность заняться Игрой выбили ее из колеи, но это новое предательство не шло ни в какое сравнение с предыдущим.
- А Па знает? - ледяным голосом осведомилась она.
- Пока нет.
- Он тебя не отпустит, - уверенно и с видимым облегчением сказала Ханна.
- Не сможет, - уверил ее Дэвид. - Он ни о чем не узнает, пока я в целости и сохранности не окажусь на французской земле.
- А если узнает?
- Не узнает. Потому что никто ему не скажет, - выразительно глядя на сестру, ответил Дэвид. - В любом случае, пусть спорит, сколько угодно - меня он все равно не остановит. Я ему не позволю. Не хочу упустить свой шанс только потому, что он упустил свой. Я сам себе хозяин, и Па пора бы это понять. Только потому что он ведет жалкую жизнь…
- Дэвид! - резко сказала Ханна.
- Но это же правда. Даже если ты этого не замечаешь. Он всю жизнь просидел под каблуком у бабушки - женился на женщине, которая терпеть его не могла, провалил все дела, за которые брался…
- Дэвид!!!
Я почти физически ощутила негодование Ханны. Она глянула на Эммелин, чтобы удостовериться, что та ничего не слышит.
- Как тебе не стыдно! Никакого уважения! Дэвид перехватил ее взгляд и понизил голос.
- Я не позволю ему портить мою жизнь только потому, что он испортил свою. Он просто жалок.
- Вы о чем говорите? - вклинилась в разговор Эммелин. Она нахмурилась, сжав в кулаке засахаренный орех. - Вы что, ругаетесь?
- Конечно, нет, - ответил Дэвид, выдавив улыбку в ответ на сердитый взгляд Ханны. - Я просто рассказывал Ханне, что собираюсь во Францию. На войну.
- Как интересно! - воскликнула Эммелин. - А Робби тоже собирается?
Робби кивнул.
- Можно было сразу догадаться, - фыркнула Ханна.
Дэвид не обратил на нее внимания.
- Кто-то же должен присмотреть за этим парнем, - улыбнулся он, глядя на Робби. - И вообще - не ему одному все интересное.
Я прочла в его взгляде что-то такое… Восхищение? Обожание?
Ханна заметила то же самое. Сжала губы. Теперь она знала, кто виноват в предательстве брата.
- Робби идет на войну, чтобы слинять от своего старика, - сказал Дэвид.
- А почему? - возбужденно спросила Эммелин. - Что он наделал?
- Это долгая и грустная история, - пожал плечами Робби.
- Ну хоть намекните! - просила Эммелин. - Пожалуйста! - Она широко раскрыла глаза. - Знаю! Он грозится лишить вас наследства!
Робби сухо, безрадостно рассмеялся.
- Да нет. - Он покатал в пальцах стеклянную сосульку. - Как раз наоборот.
- Он грозится оставить вам наследство? - нахмурилась Эммелин.
- Он хочет, чтобы мы изображали счастливое семейство.
- А вы не желаете быть счастливым? - холодно поинтересовалась Ханна.
- Я не желаю быть семейством, - ответил Робби. - Мне и одному неплохо.
Эммелин еще шире раскрыла глаза.
- А я бы ни за что не согласилась жить одна - без Ханны, без Дэвида. И без Па, конечно.
- Тебе этого не понять, - сказал Робби. - Твои родные не делали тебе зла.
- А ваши? - спросила Ханна.
Наступила тишина. Все, включая меня, уставились на Робби.
Я затаила дыхание. Я ведь уже слышала историю нашего гостя. В ночь его неожиданного приезда в Ривертон, пока мистер Гамильтон и миссис Таунсенд хлопотали насчет ужина и спальни, Нэнси наклонилась к моему уху и поделилась всем, что знала сама.
Робби - сын недавно титулованного лорда Гастинга Хантера, который прославился изобретением нового вида стекла - его можно было обжигать в печи. Лорд купил большое имение под Кембриджем, выделил одну из комнат для своих экспериментов и зажил жизнью сельского помещика, вместе с женой. А этот мальчик, по словам Нэнси, появился на свет в результате интрижки Хантера с горничной. Молодой испанкой, ни слова не знавшей по-английски. Девушка быстро надоела лорду, но он согласился содержать ее и ребенка и даже оплатить обучение мальчика в обмен на молчание. Молчание ее и довело: говорят, она наложила на себя руки.
Как не стыдно, повторяла, покачивая головой, Нэнси, так обращаться с горничной, оставлять ребенка без отца? Неудивительно, что им все сочувствуют. И все-таки, многозначительно глядя на меня, говорила она, ее светлость вовсе не в восторге от такого гостя. Не нашего он поля ягода.
Понять ее было несложно: есть титулы и титулы - одни передаются от поколения к поколению, другие сверкают, что твой новый автомобиль. Робби, сын (неважно, законный или нет) новоявленного лорда Хантера, был недостаточно хорош для Хартфордов, а значит, и для нас.
- Ну расскажите! - просила Эммелин. - Чем вас обидел ваш папа?
- Что еще за допрос? - улыбаясь, перебил ее Дэвид и повернулся к Робби: - Извини, Хантер. Эта парочка на редкость любопытна. Им общения не хватает.
Эммелин с улыбкой кинула в него ворохом бумаги. Бумага не долетела и свалилась в кучу других оберток, разбросанных под елкой.
- Ничего страшного, - напряженно ответил Робби и отбросил с лица прядь волос. - С тех пор, как умерла мама, отец пытается меня приручить.
- А вы? - спросила Эммелин.
- А я не хочу, чтобы меня приручали. Особенно он.
- А зачем он это делает? - не отставала Эммелин.
Робби грустно улыбнулся:
- Отец долго пытался забыть о моем существовании, а теперь вдруг сообразил, что ему нужен наследник. Жена, видимо, не смогла подарить ему сына.
Эммелин переводила непонимающий взгляд с сестры на брата.
- Вот Робби и собрался на войну, - подытожил Дэвид. - Чтобы отвязаться.
- Сочувствую, - нехотя выдавила Ханна.
- И я, - поддержала Эммелин, ее детское личико выражало искреннюю жалость. - Вы, наверное, очень тоскуете по маме. Я, например, страшно тоскую по своей, хотя совсем ее не помню.
Наступила тишина. Потом Робби, не поднимая головы, сказал:
- Мне кажется, будто я был в нее влюблен. Странно, да?
- Да нет, - отозвалась Ханна.
Эммелин вздохнула:
- А теперь вы идете на войну, чтобы оказаться подальше от жестокого отца. Прямо как в книжке.
- В мелодраме, - сказала Ханна.
- Нет, в романе, - горячо возразила Эммелин. Она развернула очередной сверток, и на колени ей высыпалась куча самодельных свечей, наполнивших воздух ароматом корицы.
- Бабушка говорит, что долг каждого мужчины - идти на войну. Те, кто остается дома, дезертиры и негодяи.
По моему телу снова побежали мурашки. Я посмотрела на Альфреда и тут же отвела глаза, встретившись с его взглядом. Его лицо пылало, в глазах светилось оскорбленное самолюбие. Совсем как тогда, в деревне. Он резко встал, уронил тряпку, а когда я попыталась вернуть ее, покачал головой и, не глядя мне в глаза, пробормотал что-то насчет мистера Гамильтона, который, поди, его уже ищет. Я беспомощно глядела, как он спустился по лестнице и выскользнул из библиотеки, незамеченный младшими Хартфордами. Ну почему я такая несдержанная?!
Отвернувшись от елки, Эммелин посмотрела на Ханну:
- Бабушка разочаровалась в Па. Считает, что ему на все наплевать.