- А может, разыграем другую сцену? - с надеждой предложила Эммелин. - Про Марию и младенца Иисуса?
Ханна недовольно фыркнула.
Репетируют, поняла я. Альфред, лакей, говорил мне, что в одни из ближайших выходных состоится семейный концерт. По традиции в этот день кто-то поет, кто-то читает стихи, а дети ставят сценку из бабушкиной любимой книги.
- Мы выбрали эту, потому что она очень важная, - объяснила Ханна.
- Не мы, а ты выбрала, потому что она важная, - возразила Эммелин.
- Именно, - согласилась Ханна. - Она про отца, у которого двойные правила: для сыновей - одни, а для дочерей - другие.
- Что на редкость благоразумно, - добавил Дэвид.
Ханна не обратила на него внимания.
- Мариам и Аарон виновны в одном и том же грехе: осуждали женитьбу брата…
- И что они говорили? - заинтересовалась Эммелин.
- Неважно, они просто…
- Ругались?
- Нет, дело не в этом. Важно то, что Бог решил наказать Мариам проказой, а с Аароном просто поговорил. Как ты считаешь, Эммелин, разве это честно?
- А Моисей женился на африканке? - спросила Эммелин.
Ханна сердито тряхнула головой. Я уже успела заметить, что это ее привычный жест. Длиннорукая, длинноногая, она вся горела какой-то нервной энергией и очень легко срывалась. Эммелин, напротив, походила на ожившую куклу. И хотя черты их были похожи - носы с легкой горбинкой, ярко-голубые глаза, одинаковый рисунок рта - на лице каждой из сестер они смотрелись совершенно по-разному. В то время как Ханна напоминала сказочную фею - порывистую, загадочную, нездешнюю - красота Эммелин казалась более земной. И уже в то время ее манера складывать губы и слишком широко распахивать глаза напоминала мне фотографии красоток, которыми торговали в наших краях лоточники.
- Ну, женился или нет? - допытывалась Эммелин.
- Да, Эмми, - засмеялся Дэвид. - Моисей женился на ефиоплянке. А Ханна злится потому, что мы не разделяем ее взглядов на женскую независимость. Она у нас суфражистка.
- Ханна! Ну что он дразнится? Скажи ему, что ты не такая!
- Почему же? Конечно я суфражистка. И ты тоже.
- А Па не знает? - шепотом спросила Эммелин. - А то он страшно рассердится.
- Ерунда, - фыркнула Ханна. - Наш Па - просто котеночек.
- Никакой он не котеночек, а настоящий лев, - дрожащими губами возразила Эммелин. - Пожалуйста, не зли его, Ханна.
- Не бойся, Эммелин, - сказал Дэвид. - Сейчас все женщины - суфражистки, это модно.
- А Фэнни никогда ничего такого не говорила, - недоверчиво произнесла Эммелин.
- Все девушки, которые хоть что-нибудь из себя представляют, в этом году на первый выезд в свет наденут не платье, а костюм, - продолжал Дэвид.
Эммелин вытаращила глаза.
Я слушала, притаившись за стеллажами и гадая, о чем это они. Я никогда раньше не слыхала слова "суфражистка", но догадывалась, что это, должно быть, такая болезнь, вроде той, что подхватила миссис Наммермит из нашей деревни, когда на пасхальном празднике она начала скидывать с себя одежду и мужу пришлось отвезти ее в Лондон, в больницу.
- Ты просто вредный, - сказала Дэвиду Ханна. - И так несправедливо, что Па не отдает нас с Эммелин в школу, а тут еще и ты стараешься выставить нас дурочками при любой возможности.
- Да с вами и стараться не надо, - парировал сидевший на ящике с игрушками Дэвид и откинул упавшую на глаза прядь. У меня перехватило дыхание, такой он был красивый, золотоволосый, похожий на сестер. - В любом случае, вы ничего не теряете. Нечего там делать, в этой школе.
- Да? - иронически подняла брови Ханна. - Обычно ты, наоборот, с удовольствием расписываешь мне все, чего я лишена. С чего это ты изменил свой взгляд?
Тут глаза ее широко раскрылись - две пронзительно-голубые луны, голос дрогнул.
- Только не говори, что натворил что-то ужасное и тебя выгнали!
- Разумеется, нет, - быстро ответил Дэвид. - Просто мне кажется, что учеба - не главное в жизни. Мой друг, Хантер, говорит, что настоящая жизнь - сама по себе лучшее образование…
- Хантер?
- Он поступил в Итон только в этом году. Его отец - какой-то ученый. Недавно открыл что-то очень важное, и ему пожаловали титул маркиза. Он чуть-чуть чокнутый, и сын такой же, во всяком случае так говорят наши ребята, хотя по мне - Робби просто отличный парень.
- Ну хорошо, - сказала Ханна. - Пусть твой чокнутый Роберт Хантер презирает учебу сколько ему угодно, но я - как я стану знаменитым драматургом, если Па отказывается дать мне образование? - Она горько вздохнула. - Ну почему я не мальчик?
- А мне бы не понравилось в школе, - заявила Эммелин. - И я уж точно не хочу быть мальчиком. Никаких платьев, эти ужасные шляпы и разговоры только о спорте и политике.
- А мне интересно говорить о политике, - сказала Ханна. В пылу спора ее аккуратная прическа растрепалась, локоны выбивались со всех сторон. - Первым делом я бы заставила Герберта Асквита дать женщинам право голоса. Даже молодым.
- Ты бы стала первым министром-драматургом Великобритании, - усмехнулся Дэвид.
- Да, - не стала спорить Ханна.
- Ты же хотела стать археологом, - напомнила Эммелин. - Как Гертруда Белл.
- Я могла бы быть и археологом и политиком. На дворе двадцатый век. - Ханна нахмурилась. - Если бы только Па согласился дать мне достойное образование.
- Ты же знаешь, что Па думает о женском образовании, - сказал Дэвид.
- Прямая дорожка к тому, чтобы стать суфражисткой, - заученно отчеканила Эммелин. - Тем более, он говорит, что мисс Принс учит нас всему, что нужно знать.
- Это только Па так считает. Надеется, что она сделает из нас тоскливых женушек для тоскливых мужей - чуть-чуть пианино, чуть-чуть французского и умение вежливо поддаваться, играя в бридж. Конечно, так с нами гораздо меньше хлопот!
- Па говорит: никому не понравится женщина, которая слишком много думает, - сообщила Эммелин.
Дэвид закатил глаза.
- Как та канадка, что везла его домой с золотых приисков и всю дорогу болтала о политике. Она сослужила нам плохую службу.
- А я и не желаю нравиться, - упрямо выпятив подбородок, сказала Ханна. - И не стану думать о себе хуже, если кто-то там меня не любит.
- Тогда могу тебя обрадовать, - сообщил Дэвид. - Я совершенно точно знаю, что тебя не любят почти все наши друзья.
Ханна попыталась было снова нахмуриться, но не смогла сдержать непрошеной улыбки.
- Значит так: я не собираюсь сегодня делать ее дурацкое задание. Надоело читать наизусть "Леди Шалотт" и слушать, как мисс Принс сморкается в платок.
- Она оплакивает утерянную любовь, - вздохнула Эммелин.
Ханна вытаращила глаза.
- Это правда! - обиделась Эммелин. - Я слышала, как бабушка рассказывала леди Клем. Раньше, до того, как она стала работать у нас, мисс Принс была помолвлена.
- Думаю, жених вовремя пришел в себя, - заметила Ханна.
- Он женился на ее сестре, - объяснила Эммелин.
Ханна осеклась, правда, ненадолго.
- Надо было подать на него в суд за нарушение обязательств.
- Леди Клем тоже так сказала - и даже хуже - а бабушка ответила, что мисс Принс не желала ему неприятностей.
- Ну и дура, - подытожила Ханна. - Тогда так ей и надо.
- Но ведь это так романтично, - хмыкнул Дэвид. - Несчастная безответно влюблена, а тебе жалко почитать ей грустные стихи. До чего же ты такая жестокая, Ханна!
- Не жестокая, а реалистичная, - подняла подбородок Ханна. - А влюбленные вечно ничего не соображают и творят всякие глупости.
Дэвид улыбнулся - многозначительная улыбка старшего брата, который уверен, что совсем скоро сестра заговорит по-другому.
- Нет, серьезно, - упрямо продолжала Ханна. - Ты же знаешь, как я отношусь ко всей этой романтике. А мисс Принс стоило бы унять слезы и заинтересоваться чем-нибудь, да и нас заинтересовать. Строительством пирамид, к примеру, или исчезновением Атлантиды, походами викингов…
Эммелин зевнула, а Дэвид поднял руки, показывая, что сдается.
- Ну ладно, - хмуро сказала Ханна, глядя на листы в руке. - Мы только зря теряем время. Начнем с того места, где Мариам поражает проказа.
- Мы это уже сто раз репетировали, - запротестовала Эммелин. - Давайте поиграем во что-нибудь!
- А во что?
- Не знаю, - растерянно пожала плечами Эммелин, переводя взгляд с Дэвида на Ханну. - Может, в Игру?
* * *
Нет, не "в Игру", а "в игру". Тогда еще она была для меня просто игрой. Эммелин могла иметь в виду шарики или прятки. Только некоторое время спустя их игра стала Игрой с большой буквы, дорогой к приключениям, фантазиям и тайнам. А тем хмурым, сырым утром, когда дождь уныло барабанил в окна детской, я почти не обратила внимания на слова Эммелин.
Скрючившись за спинкой кресла и сметая разлетевшиеся по полу сухие лепестки, я пыталась представить себе, каково это - иметь братьев и сестер. Мне всегда хотелось кого-нибудь. Я даже раз спросила у мамы: не могла бы она завести мне сестренку, чтоб было с кем сплетничать и шептаться, фантазировать и мечтать. Мне жилось так одиноко, что я с удовольствием представляла себе даже наши ссоры. Мама как-то грустно рассмеялась и сказала, что ни к чему повторять одну ошибку дважды.
Как это - гадала я - ощущать себя чьей-то, глядеть на мир, зная, что ты - часть племени, чувствуя за спиной союзников? Погрузившись в свои мысли, я рассеяно водила щеткой по спинке кресла, как вдруг она за что-то зацепилась, на пол свалилось одеяло, и я услышала хриплый вскрик:
- Что случилось? Ханна! Дэвид!
Старушка, древняя, как само время, дремала в кресле, завернувшись в плед так, что до сих пор ее не было ни видно, ни слышно. Должно быть, няня Браун, сообразила я. О ней говорили тихо и благоговейно, как наверху, так и под лестницей, она вырастила самого лорда Эшбери и считалась такой же принадлежностью семьи, как и дом.
С щеткой в руке я застыла за спинкой кресла под взглядами трех пар голубых глаз.
- Что стряслось, Ханна? - снова спросила старушка.
- Ничего, няня Браун, - обретя дар речи, ответила Ханна. - Мы репетировали. Будем потише.
- Смотрите, чтобы Реверли не слишком распрыгался здесь, взаперти, - велела няня.
- Нет-нет, он ведет себя замечательно, - сказала Ханна, очень отзывчивая, несмотря на вспыльчивость. Она шагнула к няне и снова укрыла одеялом ее высохшее тело. - Отдыхай, милая, у нас все хорошо.
- Ну если только совсем чуть-чуть, - сонно согласилась няня. Ее глаза закрылись, и через минуту она уже мирно похрапывала.
Я затаила дыхание, ожидая, когда кто-нибудь из детей заговорит. Они всё смотрели на меня широко раскрытыми глазами. Я уже представила, как меня волокут к Нэнси или даже к самому мистеру Гамильтону, а те требуют объяснить, как это я осмелилась вытереть пыль с няни, и недовольное лицо мамы, когда меня вернут домой, даже не дав рекомендаций…
Но никто не ругал меня, не бранил, даже не хмурился. Случилось то, чего я совершенно не ожидала. Будто по команде они расхохотались: свободно, безудержно, рушась друг на друга и сплетаясь в клубок.
Я молча стояла, ожидая сама не знаю чего, смех напугал меня гораздо больше, чем молчание. Губы предательски задрожали.
Наконец, старшая девочка вытерла глаза и смогла выговорить:
- Я - Ханна. Мы с тобой раньше не встречались?
Я торопливо сделала книксен и выдохнула:
- Нет, миледи. Меня зовут Грейс.
- Никакая она не миледи, - рассмеялась Эммелин. - Она просто мисс.
Я снова присела, стараясь не поднимать глаз.
- Меня зовут Грейс, мисс.
- А выглядишь как-то знакомо, - сказала Ханна. - Ты точно не работала здесь на Пасху?
- Нет, мисс. Я новенькая. Меня взяли месяц назад.
- Ты слишком маленькая для горничной, - заметила Эммелин.
- Мне четырнадцать, мисс.
- Опа! - воскликнула Ханна. - Мне тоже! Эммелин - десять, а Дэвид у нас старичок - ему шестнадцать.
- А ты всегда протираешь тех, кто уснет в кресле, Грейс? - спросил в свою очередь Дэвид. Эммелин снова захохотала.
- Нет, нет, сэр. Только сегодня, сэр.
- Жалко. А то можно было бы никогда не мыться.
От смущения у меня вспыхнули щеки. Никогда раньше я не встречала настоящего джентльмена, да еще почти моего ровесника. От его последних слов сердце у меня в груди заколотилось как птица в клетке. Странно. Даже и сейчас, когда я вспоминаю Дэвида, я чувствую что-то вроде того, давнего волнения. Выходит, я еще не совсем умерла.
- Не обращай внимания, - посоветовала Ханна. - Дэвид считает себя жутким остряком.
- Да, мисс.
Ханна смотрела на меня с интересом, словно собираясь спросить что-то еще. Но прежде чем она открыла рот, мы услышали звук шагов - сперва по лестнице, а потом и по коридору. Ближе, ближе… Цок, цок, цок…
Эммелин подскочила к двери и поглядела в замочную скважину.
- Это мисс Принс, - обернувшись к Ханне, шепнула она. - Идет сюда.
- Скорей! - прошипела Ханна. - А то погибнем страшной смертью в неравной борьбе с Теннисоном.
Застучали ботинки, - взметнулись юбки и, прежде чем я успела хоть что-нибудь сообразить, все трое испарились. Дверь распахнулась, в комнату ворвался холодный, сырой воздух. В дверном проеме выросла прямая, как палка, фигура.
Мисс Принс оглядела комнату и заметила меня.
- Ты! - сказала она. - Ты не видела детей? Они опаздывают на урок. Я уже десять минут жду их в библиотеке.
Я не привыкла обманывать и до сих пор не знаю, что со мной случилось, и все же в тот момент, глядя прямо на учительницу, я, не моргнув глазом, соврала:
- Нет, мисс Принс. Не видела.
- Точно?
- Да, мисс.
Она пристально изучила меня через очки.
- Но я ведь ясно слышала тут голоса.
- Только мой, мисс. Я пела.
- Пела?
- Да, мисс.
В детской воцарилось молчание, которому, казалось, не будет конца. Потом мисс Принс похлопала указкой по раскрытой ладони и шагнула внутрь. Двинулась по периметру комнаты - цок, цок, цок…
Когда она подошла к кукольному домику, я заметила, что из-за него высовывается ленточка Эммелин.
- Я… я вспомнила, мисс. Я видела их из окна. Они были в старом лодочном сарае, на берегу.
- На берегу, - повторила мисс Принс. Она подошла к окну и попыталась вглядеться в туман, бросавший на ее лицо белый, призрачный отсвет. - "Осина тонкая дрожит, и ветер волны сторожит…"
Тогда я еще не читала Теннисона и решила, что мисс Принс просто описывает озеро.
- Да, мисс, - согласилась я.
Постояв еще мгновение, она обернулась.
- Я пошлю за ними садовника. Как там его…
- Дадли, мисс.
- Значит, пошлю Дадли. Не будем забывать, что точность - вежливость королей.
- Да, мисс, - приседая, подтвердила я.
Учительница процокала мимо меня и, выйдя, плотно притворила дверь.
Дети возникли передо мной будто по мановению волшебной палочки - из-за занавески, кукольного домика, старой тряпки.
Ханна улыбнулась мне, но я не ответила. Пыталась понять, что я только что сделала. Зачем я это сделала.
Растерянная, подавленная, смущенная, я торопливо присела и выбежала из детской в коридор. Щеки мои горели, я спешила вновь оказаться на привычной кухне, подальше от этих странных взрослых детей и тех непонятных чувств, которые они во мне вызывали.
В ОЖИДАНИИ КОНЦЕРТА
Сбегая вниз по ступеням в дымную кухню, я услышала, как Нэнси выкликает мое имя. Я чуть-чуть постояла на нижней площадке, поджидая, пока глаза привыкнут к полутьме, и торопливо вошла. На огромной плите посвистывал медный чайник, от варившегося рядом окорока поднимался солоноватый пар. Посудомойка Кэти, бездумно глядя в запотевшее окно, скребла в раковине кастрюли. Миссис Таунсенд не было - скорей всего, прилегла отдохнуть, пока не пришло время готовить чай. Нэнси сидела в столовой для слуг в окружении ваз, канделябров, кубков и огромных блюд.
- Наконец-то, - нахмурилась она так, что глаза превратились в черные щелочки. - Я уж думала, придется тебя разыскивать. - Нэнси указала на соседний стул. - Не стой, как истукан. Бери тряпку да помогай.
Я уселась рядом с ней и выбрала широкий круглый молочник, с прошлого года не видевший дневного света. Оттирая с него пятна, я пыталась представить, что творится сейчас в детской. Как там смеются, играют, поддразнивают друг друга. Мне будто приоткрылась чудная книга с волшебными картинками, но не успела я зачитаться, пришлось со вздохом отложить ее в сторону. Понимаешь? Уже тогда я почти что влюбилась в младших Хартфордов.
- Ты что! - воскликнула Нэнси, отбирая у меня тряпку. - Это же столовое серебро его светлости! Повезло тебе, что мистер Гамильтон не видит, как ты его царапаешь.
Она приподняла повыше вазу, которую чистила сама, и начала тереть ее размеренными круговыми движениями.
- Вот так. Видишь? Аккуратно. В одну сторону.
Я кивнула и вновь принялась за свой молочник. В голове роились вопросы о Хартфордах, вопросы, на которые - я была уверена - Нэнси знает ответ. И все-таки я не решалась их задать. С нее бы сталось перевести меня работать подальше от детской, если б она почуяла, что я получаю от своих обязанностей недолжное удовольствие.
Но как влюбленному даже самые простые вещи кажутся исполненными великого смысла, так и мне хотелось узнать о Хартфордах хоть что-нибудь. Я вспомнила о запрятанных в комоде книгах, о Шерлоке Холмсе, который заставлял людей давать самые неожиданные ответы при помощи искусных вопросов. Глубоко вздохнув, я позвала:
- Нэнси…
- М-м-м?
- А как выглядит сын лорда Эшбери?
Черные глаза потеплели.
- Майор Джонатан? Он очень красивый…
- Нет, майора Джонатана я видела.