Степа, ты отодвинулся в сторону, я тебе не нравлюсь, верно? Уродка?
Ты богиня, глупышка.
Я повалил ее на кровать и поцеловал в губы, по-настоящему крепко поцеловал, сильно, куском сердца даже каким-то горячим поцеловал, а не губами. Марго вначале легко поддалась, а потом вдруг осторожно отодвинула меня, чуть оттолкнула, и поцелуй оборвался.
– Я девственница, – сказала она, переводя дыхание. – Вот. Просто хотела, чтобы ты знал.
– Это… Из-за груди?
– И из-за нее тоже.
А мне нравится, Марго. Честное слово, посмотри в глаза, я не вру – это красиво. Может, я больной, неправильный, я шаман, но мне нравится, и я влюблен. Влюблен в тебя и твою бабочку, по-настоящему влюблен.
– Давай у меня вечером посидим, – предложила Марго. – Придешь?
Приду, отвечаю я глазами. Приду завтра, и послезавтра, и после-после-послезавтра, я всегда буду приходить, и однажды даже уходить перестану. Я люблю тебя.
Марго смотрит на меня любовью в ответ.
Новую девушку Александра звали Даце. Даце была довольно симпатичная, у нее были забавные пухленькие щечки. Александр подарил ей какие-то дорогие духи, и она вся растаяла, пришла вечером нарядная, красивая, обаятельная, но с Элли ей было не тягаться.
Ящик подарил Элли новое нижнее белье, и такого действительно еще ни у кого не было.
– Ты точно хочешь показаться? – спросил Ящик.
– Да пускай полюбуются, – улыбнулась Элли. – Я без комплексов.
Я выключил верхний свет, теперь светила только тусклая лампа под абажуром. Александр со своей Даце уселся на диване, Элли встала перед тотемом.
Ящик расстегнул ее платье, и оно упало на пол.
– Ооо, – тихо протянул я. – Вау…
Александр и Даце молчали. Даце, наверно, испытывала нечто вроде женской зависти, Александр же, видимо, задумался о том, что подарок от души все-таки лучше, чем дорогостоящий подарок.
Это невозможно описать словами, что он на ней вытатуировал. Какие-то хитросплетения сеточек и веревочек, кружева, бахрома, малюсенькие застежечки, паутинки и стебли цветов расползались по ее телу. Не было даже конкретной формы лифчика с трусиками, просто какой-то безумный, но, безусловно, удачный эксперимент. Элли повернулась, чтобы ее можно было рассмотреть полностью, и я готов спорить, что у всех присутствующих мужского пола безо всяких компромиссов произошла эрекция. Жалко, что Бори не было – он бы скорей всего сгорел со стыда.
Элли подобрала с пола платье и надела его.
– Ну, кто откроет вино? – поинтересовалась она.
Вино открыл Ящик, Ящик стал героем вечера. Выпили за то, чтобы красота спасла мир. Я глянул на часы и начал собираться.
– Ты куда? – удивился Александр. – Не посидишь с нами?
– Я к Марго, у нас с ней романтический вечер. Надо еще цветов купить, в центр съездить.
– У шамана появилась девушка, – коварно улыбнулась Элли. – Давай рассказывай.
– Маргариту помнишь? Приходила к нам на камлание.
– Не помню.
– Тогда это останется тайной, – объявил я, обувая ботинки. – Шаман поехал к некоей таинственной девушке! Серафимке покушать оставьте!
Серафимке на самом деле больше уже не надо было: он столько украл и съел с праздничного стола, что не мог даже подняться и бессильно валялся на столе возле хлебницы. Перед выходом я проверил Жезл Северного Сияния – он лежал в моем шкафу, в углу, спрятанный среди старых тряпок. После инцидента с компьютером Арниса я не торопился его использовать: опасался непредвиденных последствий, хотел все обдумать как следует и, самое главное, если Джимми действительно жив, поговорить с ним, разобраться во всем этом вместе.
Как найти Джимми?
Как найти человека, который умер, причем как минимум два раза? Позвонить на тот свет и навести справки? Единственное, что мне оставалось, – ждать, пока Джимми не найдет меня сам.
Подарок для Марго у меня уже был: я купил новый бубен – миниатюрный, женский, можно сказать. Ящик по моему заказу вытатуировал на нем великолепную бабочку. Оставалось только купить немного цветов.
Тоскливая, бесконечно тяжелая музыка где-то вдали. Я шагал по темному ночному переходу, и кто-то играл о грустном, о наболевшем. Музыкант стоял, прижавшись спиной к холодной стене, и в руках у него жила скрипка, жила кровью и стонами, плачем и серым осенним ливнем. Со скрипки на пол нотами стекали слезы. В раскрытом футляре лежало несколько латов и одна пятилатовая бумажка.
– Боря?!
Он опустил скрипку, испуганно посмотрел на меня.
– Ты давно таким образом на концерты ездишь? – растерянно спросил я.
– Я никогда не выступал на концертах, – тихо ответил Боря. – Не хотел, чтобы кто-то из вас узнал…
– Так в этом же нет ничего плохого…
– Тсссс, – перебил меня Боря. – Не надо.
Я сделал несколько шагов и остановился. Боря снова начал играть у меня за спиной. Я залез в карман и достал кошелек.
Боря играл.
На автобус есть проездной, а дома – ползаначки на черный день, подумалось мне, и я вернулся и высыпал в футляр все деньги, какие у меня были с собой, все металлические и все бумажные.
Он ничего не сказал, лишь еще печальнее заплакал своей скрипкой. Ее звук стоял у меня в ушах, когда я вышел из перехода, и все то время, пока я ждал на остановке, у меня в ушах тихо мучался Боря, мой соплеменник и друг, человек, про которого я, возможно, никогда ничего не знал.
Автобус пришел быстро.
Маргарита растерянно взяла букет.
Не нравится?
Нет, просто мне никогда никто не дарил цветы, ответила она глазами. Спасибо.
Это еще не все, вот главная часть подарка!
Я протянул ей бубен, и она просияла. Я все-таки угадал.
Она поставила цветы в пол-литровый бокал из-под пива, положила бубен перед компьютером и плюхнулась на меня. Она сверху, значит, я главный.
– Я тоже тебе кое-что сегодня подарю, – сказала Марго.
Что?
Она сбросила балахон, потом стянула джинсы и трусики. Села на меня и чуть наклонилась вперед. Я подарю тебе себя, Степа.
Ты даже не представляешь, как угадала с подарком, Марго, – я потянулся к выключателю. Тяжелые бархатные шторы были задернуты и стало настолько темно, что я больше не видел ее лица, а она – моего, и говорить без слов мы уже не могли, а говорить словами не хотелось и не нужно было. Она стянула с меня свитер и провела языком по груди: давай наконец поговорим телами, мой шаман.
Телами мы говорили без устали всю ночь.
Откровения
– Это было дано при инициации, – рассказывала Марго, уткнувшись в мою грудь. – Люди не помнят обо мне. Когда я ухожу, их память затирает мои следы. Они придумывают что-то вместо меня или просто напрочь забывают. Я для них не существую.
– Почему тогда я тебя помню?
– Я говорю: люди. Ты – шаман. К шаманам это не относится.
Я затянулся сигаретой.
– Потому ты одинока?
– И поэтому тоже. Я не могу укорениться среди людей, даже работать нормально не могу. Только если заказы в Интернете, одноразовые подработки. Ты знаешь, я не люблю людей.
– Но почему именно я? Почему именно я один из всех шаманов?
Ты мне понравился, глупый, ответила она взглядом. Бесконечно нежный, теплый добрый взгляд.
А бабочка? Это тоже при инициации?
Неа, это врожденный дефект. Ну… Ну Степа. Нуу… Ты устанешь ее целовать или нет? Она легонько отталкивает меня рукой.
Неа, не устану. Я ее буду любить.
Дурачок.
– Я люблю тебя.
Марго чмокает меня в лоб.
Стоп.
Так, стоп.
– Что такое? – Она приподнялась и посмотрела на меня. Я отошел к окну, приоткрыл шторы. Солнце стояло уже довольно высоко, небо было голубое, на небе был радужный даль, и снег понемногу таял. Где-то далеко началась весна.
– Нина…
Как Нина может о тебе помнить?
Марго подняла брови: ты не знал?
Нет. Не знал.
– Она шаманка. Но ты ей не говори, она не любит об этом…
– Но как?!
– Ей при инициации было дано: никогда не быть шаманом. Она училась у твоего отца и когда-то была талантлива. Она бы нас обоих переплюнуть могла, если бы не такая неудачная инициация. Но так бывает.
– И меня бы переплюнула?
– Ты только не обижайся… Честно, не обижайся, Степ. Но ты очень слабый. Ты самый слабый из шаманов, каких я видела.
Я затушил сигарету, опустился на Марго и сжал ее теплое, мягкое тельце.
– Степ, я серьезно. Может, племя недопонимает, а отец твой не хочет говорить, но это ненормально – вырубаться после ритуала и после камлания седеть… Ты очень тяжело все это переносишь, мне за тебя страшно.
Маргарита снизу. Кто снизу – тот и главный. Я ослабил хватку и откатился чуть вбок. Да, я такой. Я слабый. Хочешь – найди шамана посильнее.
Дурачок ты. Вчера ночью девственности лишил, а теперь: найди другого шамана…
Я снова забрался на нее и подтянул одеяло. Хочешь еще раз?
Хочу – она сжала меня ногами.
– Тут у меня к тебе… к тебе… никаких претензий… нет… – сквозь стоны прошептала Марго.
Я закурил и опустил руку ей на плечо, чуть прижал к себе. Марго изучала мое тело; ей понравился пупок. Ласково провела по нему пальцем, лизнула.
– На нем рисунок такой, как лапка зверя. Как будто след.
Я улыбнулся.
– А это откуда?!
Марго подняла мою руку, повернула к ней настольную лампу. Длинный белый шрам от локтя до запястья, не до конца еще заживший. Да, я резал себе вены. Бывает.
– Зачем?
Я отвожу глаза, но Маргарита обнимает меня, тянет к себе. Расскажи.
Не хочу.
Я же тебе все рассказала. Так нечестно.
Ты вправду хочешь знать?
Да, хочу. Что это?
Это осень.
Осень, и только я и Серафим. Тишина в переулках, тишина в голове, и лишь чахлая листва под ногами по вечерам. Ты одинок, ты бесконечно одинок, Степа. Ты несостоявшийся шаман, ты не умеешь камлать. Чувствуешь этот серый яд в своих венах, эту жалость к себе? Скоро и она уйдет, и останется только пустота, только пустота внутри тебя и эта осень вокруг. Проведи ритуал, Степа. Проведи ритуал и поваляйся еще пару дней без сознания, без еды и без сил, и добрый Серафим, один только добрый дружище Серафим будет лежать где-то рядом или у тебя на животе. Проведи ритуал в пятницу вечером, чтобы отойти до понедельника, чтобы пару раз кому-то вымученно улыбнуться в университете, чтобы на работе катетер из рук не выпадал, чтобы не злилась тетка-фельдшериха.
Ты бессилен, Степа. Ты почти ошибка природы. Если ты кому-то для чего-то понадобишься, то это явно будет в другой жизни. Может, было в прошлой. Но никак, прости, не в этой. У тебя были друзья? Какие-то ведь были и ушли: с тобой скучно. Ты никогда ни в чем до конца не уверен, из тебя выпал стерженек, и ты сломался. Ты потерял свою систему координат, свою начальную точку отсчета. Ты похож на амебу, Степа. Ты просто размазня. Слышишь, Степа? Ты! Ты! Ты!
Посмотри на себя в зеркало, Степа. Кусок говна ты этакий. Ты! Ткни пальцем: ты! У тебя нет ни цели, ни взглядов, ни способностей. Один только грустный бедняжка Серафим тебя любит, потому что у тебя хватает денег покупать ему еду. Купить еду себе, хорьку, заплатить за квартирку и проездной, отложить десятку в фонд на черный день – вот и все, на что хватает твоих денег. У тебя была девушка? Да лааадно, Степа. Твоя жизнь похожа на недожаренный омлет, какая тут девушка, какая тут романтика? А то, что два года назад было, – не смеши мои тапочки, ты! Ты! Я шаман, давай со мной встречаться, я грибами накормлю! Степа, посмотри на себя в зеркало еще раз. Хорошенько посмотри все-таки. Помнишь, что Нина говорила о самоубийцах? Это естественная чистка рода человеческого, избавление от неспособных, от слабых, неприспособленных. Это наш современный эволюционный механизм, наш хищник.
Вдоль, Степа. Ты же медик, ты не позирующий эмо-кид. Тебе нужно просто избавиться от самого себя, показывать красивые параллельные зарубки никому потом не надо будет. Проведи по всей длине вены, вот так.
Вот так, Степа.
У тебя даже бубна нет, позорище. Ты плачешь, верно? Ты снял очки, ничего не видишь вокруг и плачешь. Все плывет кровавыми лужами, вся твоя дрянная, пустая жизнь. Ты такой урод, что тебе даже самого себя не жалко. Ты самый урод из всех уродов.
Прощай, Степа.
– Серафим? – тихо спросила Марго.
– Да. Он зализал каким-то образом руку. Залечил меня как-то. Он и то лучший шаман, чем я.
Я грустно засмеялся, затушил бычок и достал следующую сигарету.
– А потом Серафим притащил газету, и я нашел племя хорька, и эту квартиру на Дзирциема. В первый раз в жизни я был кому-то нужен. В первый раз меня кто-то всерьез слушал. В первый раз у меня появились настоящие друзья…
Ну вот, теперь ты знаешь про меня все, грустно смотрю на Марго.
Марго качает головой: нет, я не уйду. Я остаюсь с тобой.
Я люблю тебя.
– Я не могу их подвести, – тихо говорю я. – С ними я наконец настоящим человеком себя почувствовал. Я обещал им остановить кризис, составил план. Я обязан. Я должен собрать круг шаманов, найти сумасшедшего Джимми.
– Кто это?
– Он шаман. Жил раньше с племенем хорька, до меня. Его убила молния.
Марго вдруг засмеялась.
– Молния? – переспросила она.
Она присела около компьютера, пощелкала по папкам и показала фотографию. Это был не Джимми и не Янис, это был кто-то третий с их лицом. Какой-то гламурный рубаха-парень в ночном клубе, на диване, с коктейлем в руке, в обнимку с Ниной.
– Он не может умереть, – пояснила Марго. – Дано при инициации. На моей памяти его молния уже шесть раз убивала – он так решает накопившиеся проблемы. Нина все из-за него парилась еще, когда приезжала, – помнишь, она ушла? Я тогда дала ей его номер. Она звала его Жаном.
Дежавю.
Вот где я видел Джимми.
Вот где я видел Яниса.
– Познакомься с Жаном, он интересный, – просит Нина. Она входит на кухню и копается в телефоне на ходу. Она заехала домой из Риги вместе с очередным парнем, а я сижу в углу и тяну пиво.
– И что же в нем такого интересного?
– Его ударила молния однажды, и он выжил.
Вот где он нашел меня.
– Сейчас продиктую телефон, – отозвалась Марго.
Сумасшедший Янис
Тройка несла меня из Болдераи в Ильгюциемс, и за окном проплывали псевдоиндустриальные пейзажи: руины заводов, далекие богомольи лапы портовых кранов, маленькие ветхие избушки с огородами у самой дороги. Названия остановок рассказывали об уходящей эпохе латвийской промышленности: улица силикатов, комбинат деревообработки, газ, шиферно-цементный завод, комбинат домостроительства, лакокрасочный завод, завод сельскохозяйственного машиностроения… Дай боже, если из всего этого работает хотя бы половина.
Я собрался с силами, глубоко вдохнул, выдохнул, еще раз вдохнул и позвонил Джимми по тому номеру, что дала Марго. Трубку долго не снимали, шли гудки, и я уже думал: ничего не вышло, ну и ладно. Внутри что-то екало, было страшно, и даже немного хотелось, чтобы он не снял трубку.
Но он снял.
– Ну здравствуй, – сказал Джимми.
Я растерялся, не знал, что ответить. Потом вдруг сообразил, что у меня полные легкие воздуха набраны, что я так и не выдохнул.
– Надо встретиться, – выпалил я.
– Хорошо. Мы давно не виделись, да и Нина советовала тебя повидать.
– Завтра сможешь?
– Да.
Мы договорились на завтра.
Мне было почему-то страшно, очень страшно, как в детстве перед кабинетом зубного врача или в первый раз в первом классе среди незнакомых людей. Нужна была какая-то мамина рука, папино плечо, что-то такое.
– Слабак, – прошептал я сам себе. Сидевший рядом мужик косо посмотрел в мою сторону.
Маргарита откажется. Она не любит людей, не любит баров. Александр? Моей опорой, моей основой все это время был сам Джимми, его дневник. В дневнике больше не осталось непрочитанных надписей, кроме предпоследней, и за ней:
Наконец я могу спокойно смотреть этому в глаза.
Теперь мне надо встретиться с Джимми лично, и я боюсь.
Наверное, все-таки Александр.
– Александр, ты завтра вечером занят?
Александр сидел на кухне и курил. На шее у него красовался бордовый засос.
– Тебя где сутки носило? – спросил вождь. Он был не в духе.
– У девушки ночевал. А что случилось?
– Пошли, покажу.
Он отвел меня в комнату Бори.
В комнате было пусто. Ни его одежды, ни ноутбука, ни гитары, ни скрипки. Пропало все, даже нелепый сиреневый плюшевый медведь, висевший над постелью. Тяжелое грустное эхо раздавалось от каждого слова, от каждого шага. Кровать была аккуратно застелена, на столе лежала записка: "Не держите зла, я всех вас люблю. Просто так надо. Со мной все будет хорошо, честно. Боря".
Вот и все, что он написал.
– Звонили?
– Сто раз. Он сменил номер, наверное. Мы выпили на день Валентина, я и Даце в большой комнате заснули, Ящик и Элли – в своей. А он ночью с концерта вернулся, все возился, гремел, но мне лень подойти было, только все Серафим бегал и пищал. А под утро – вот так, и записка. Я в Интернете искал, по знакомым – ничего. Не могу придумать, как его вернуть…
– И не надо, – тихо сказал я.
– Ты чего?! Я думал, ты поможешь, ритуал какой проведешь. Отыщешь его. Он же соплеменник наш, друг наш, наш музыкант, наш Борька!
– Ты хоть раз в жизни на его концерт ходил?
– Нет.
– А Ящик?
Мы переглянулись, отправились на кухню и дальше курили вместе.
Я не знаю, почему он ушел. Не знаю причину, не знаю, о чем он думал, но одно точно: он ушел из-за того, что я встретил его тогда ночью. Он был похож на меня – такой же слабый, неуверенный, потерянный. Мне всегда было с ним легче и проще, чем с Ящиком или с Александром. Я чувствовал себя с ним на равных, как с Серафимом.
Мне нравилось, как он играет, что он играет. Как переживает при этом.
Я был на его концерте однажды, сказал я Александру взглядом. Вождь не понял. Такое умела понимать только Маргарита.
– Так ты завтра вечером занят?
– Нет.
– Поедем со мной. Я встречаюсь с сумасшедшим Джимми.
Александр опустил сигарету в пепельницу. Перебрал пальцами бородку.
– Если ты хочешь.
И следующим вечером мы поехали.
Я взял с собой все, что мог: Серафима, Жезл Северного Сияния, бубен морского змея в один карман, дневник сумасшедшего Джимми в другой, оставшиеся ползаначки в кошелек переложил. Хотелось выстроить вокруг себя оборонительную линию из вещей, закрыться от страха. Александр же совершенно не волновался, он молча повернул ключ зажигания и довез меня до Гауяс, до своего любимого бара. Джимми не было, и мы ждали его в машине.
– Саш, – тихо позвал я. – Саш, я нервничаю.
– Успокойся.
– Если бы я умел…
– Я же не нервничаю.
Он достал керосин дринк и сделал пару глотков. По салону разошелся привычный сладковатый запах. Александр протянул баночку мне, и я залпом выпил ее до дна.
– Знаешь, как я стал вождем? Просто не нервничал. Не заморачивался на мелочах, не мучил себя какими-то чувствами лишними. Твердо шел вперед – и все. Люди мне верили.
– Думаешь, это правильно?