В это мгновение он увидел впереди широкую спину Алексея Евсеича, направлявшегося к выходу вместе со всеми. Поняв, что это последняя возможность спасти положение, Антон Ильич кинулся за ним.
– Утес Евсеич! Фу ты, господи… Алексей Евсеич! Подождите! – отчаянно кричал Антон Ильич, пытаясь пробраться к Алексею Евсеичу сквозь толпу.
– Алексей Евсеи-и-ич! – Он и сам почти не слышал собственного голоса.
Последним, что увидел Антон Ильич, было обернувшееся к нему лицо Алексея Евсеича, угрюмое и недовольное…
Антон Ильич сел в постели. Сердце бешено колотилось. В горле пересохло. Он с размаху ударил ладонью по будильнику, звон наконец прекратился.
"Какой неприятный однако сон", подумал Антон Ильич, немного успокоившись. – "Это же надо присниться такому, да еще прямо перед выступлением". Поразмышляв так еще несколько минут, Антон Ильич решительно откинул одеяло. Пора было вставать.
Чувствовал себя Антон Ильич прескверно.
Вероятно, весь его облик явственно отображал муки бессонной ночи и переживания последних дней, потому что при виде него неизменно улыбчивое лицо Людочки скривилось от жалости и сострадания.
– Что с Вами, Антон Ильич? – в ее голосе слышались слезы. – И где Вы пропадали все выходные? Я Вас искала…
– После, Людочка, после, – Антон Ильич попытался отмахнуться от нее и проскользнуть в свой кабинет, но Людочка не сдавалась.
– Дома Вас нет, мобильный выключен! Что случилось?
– Людочка, миленькая, – раздраженно ответил Антон Ильич, – Вы же прекрасно знаете, через час у меня заседание. Позвольте…
– Так ведь отменили заседание! – перебила его Людочка.
Антон Ильич остановился и посмотрел на нее в недоумении.
– То есть как отменили?
– Так! Им, – Людочка закатила глаза кверху, – пришлось срочно лететь в Париж, по каким-то там делам. Так что все переносится на неопределенный срок. Нам еще в пятницу сообщили.
– Как в пятницу? Когда в пятницу?
– Так. В пятницу на вечере. Мы и письма уже всем разослали. Я потому Вас и искала, хотела предупредить, так Вы ведь…
В это время дверь соседнего кабинета с треском распахнулась, и из нее, шумно отдавая распоряжения в телефонную трубку, вышел Алексей Евсеич. Людочка мгновенно метнулась к своему столу, а Антон Ильич, ошеломленный новостью, замер на месте, не в силах пошевелиться.
– А – а, Антон Ильич! Приветствую! – прогромыхал Алексей Евсеич.
Антон Ильич беззвучно пошевелил губами и кивнул.
– Видите, как у нас все получилось. Перенесли на неопределенный срок. Эх, а мы тут так старались, – развел руками Алексей Евсеич. – Ну что поделаешь. Человек, как говорится, предполагает… Эх! Ну да ладно. Людочка! Меня сегодня не будет.
Алексей Евсеич направился было к выходу, на ходу застегивая плащ, но что-то заставило его обернуться и подойти к Антону Ильичу, продолжавшему стоять с выражением то ли досады, то ли крайнего удивления на лице.
– Да не переживай ты так, Антон Ильич, – сказал Алексей Евсеич тише обычного и тяжело похлопал Антона Ильича по плечу, отчего тот еще больше ссутулился и обмяк. – Пока все остается, как есть, но будет еще удобный случай и…
– Ну как же, Алексей Евсеич, – едва слышно пробормотал Антон Ильич.
– Я своих слов не забываю, ты же знаешь. Договорились? Вот и молодец!
С этими словами Алексей Евсеич энергично прошагал к выходу и скрылся за дверями.
Еще некоторое время Антон Ильич стоял неподвижно на прежнем месте, глядя прямо перед собой, словно что-то напряженно обдумывая. Затем неуверенно тронулся к выходу У дверей остановился, обернулся, огляделся вокруг, будто проверяя, не забыл ли чего, и наконец очутился на улице.
"Дождик закончился", – машинально отметил он про себя и побрел вдоль улицы по непросохшему еще асфальту.
Куда он направлялся и зачем, Антон Ильич и сам не знал. Мимо него плавно проносились трамваи. То справа, то слева его то и дело обгоняли прохожие, спешащие по своим делам. А Антон Ильич все шагал, уныло глядя куда-то вдаль, не замечая ни луж под ногами, ни людей вокруг. Торопиться ему было некуда.
Постепенно произошедшее утром начинало обретать смысл.
Нельзя сказать, что Антона Ильича так уж огорчило это несостоявшееся назначение, как показалось давеча Алексею Евсеичу Да и как можно расстраиваться, не зная в точности, чего ты только что лишился. Скорее он испытывал обиду и, быть может, разочарование из-за того, что все его хлопоты оказались напрасны.
"А ведь как готовился, как старался, – в сердцах думал Антон Ильич, – все дела отменил, ничем больше не занимался. И вот, пожалуйста!" – Антону Ильичу стало жаль себя до слез.
С другой стороны, Антон Ильич не мог не признаться самому себе, что в глубине души он ощущал необыкновенную радость. Одна только мысль, что все так или иначе завершилось и что не придется более открывать до смерти надоевший ему доклад, заставляла его сердце радостно трепетать. Ему все еще отчего-то не верилось, что все уже позади, но в душе он уже чувствовал какую-то невероятную легкость.
Беспокойство, преследовавшее Антона Ильича последние дни, стало ослабевать.
Он поднял голову и посмотрел по сторонам. Утро, встречавшее серым моросящим дождем, теперь уже совсем отступило. Влажная еще зелень блестела в лучах солнца жемчужными каплями, воздух наполнялся ароматами свежести. День обещал быть великолепным. Была поздняя весна, какая случается в городе после затянувшейся снежной зимы.
"А ведь я словно и не жил все это время, – подумал Антон Ильич. – Ведь и снег уже совсем сошел, и деревья распустились. А тепло-то как!"
"Неужели для того только мы родились, чтобы доклады читать да на работу ходить, – продолжал он про себя. – Так ведь и жизнь не мудрено упустить. Сегодня солнца не заметил, а завтра вся весна пройдет мимо и уже никогда, никогда не вернется…"
Размышляя так, Антон Ильич все больше переполнялся радостью и восторгом. Будущее почему-то рисовалось ему непременно замечательным. На сердце стало легко и спокойно, он чувствовал, что впереди его ожидает еще множество приятных событий.
Незаметно для себя он прибавил шагу. Плечи распрямились, портфель с ненавистным докладом внутри как-то сам по себе полегчал и уже не тянул к земле непомерной тяжестью. И вот уже, пересекая очередную лужицу, Антон Ильич молодцевато подскакивает, а потом, помогая себе уверенным размахом обеих рук, легко перепрыгивает еще одну и другую…
Давно уже он не чувствовал себя таким свободным и по-настоящему счастливым.
Розы
Две русские девушки, или "those two Russian ladies", как их за глаза называл весь персонал отеля, произвели на курорте настоящий фурор.
Обе они и впрямь были красавицами.
Высокие, изящно сложенные, загорелые, будто приехали на море не из снежной российской зимы, а выпорхнули из какого-то райского уголка, одна – блондинка с большими карими глазами, другая – брюнетка с шелковистыми волосами до плеч. Обе были чудо как хороши и, по всей видимости, прекрасно об этом знали. Присутствие одной ни в коей мере ни умаляло достоинств другой, как это часто бывает, напротив, они выгодно дополняли друг друга, а их манера всюду появляться вместе делала их еще ярче и еще заметнее.
К завтраку они выходили поздно, всегда в изысканных туалетах и на каблуках, к обеду отправлялись на пляж или устраивались у бассейна, непременно в окружении кавалеров, каждый раз новых, громко разговаривали, веселились и хохотали от души, угощались коктейлями и изредка заходили в воду, ну, а вечерами пропадали в ближайших заведениях, развлекаясь до упаду и возвращаясь в отель лишь под утро. По всему было видно, что чувствовали они себя здесь как дома. Если для всех остальных это были всего несколько дней отдыха от повседневных трудов и забот, когда за каких-то десять-двенадцать суток нужно успеть насытиться ароматами лета и упиться лучами солнца, словом, отдохнуть так, что б надолго хватило, то для двух красавиц такое времяпрепровождение было, казалось, вполне привычным и даже будничным.
Злые языки рассказывали, будто брюнетка была женой "нового русского", который отправил супругу на отдых месяцев эдак на пять-шесть, а чтобы ей было не скучно путешествовать одной, пригласил блондинку, ее подругу, составить жене компанию. Кое-кто категорически не соглашался с этой версией и уверял, будто бы девицы эти – на содержании местного арабского шейха.
Как бы там ни было, поклонников у девушек было хоть отбавляй. Всюду, где бы они не появились, они тут же приковывали к себе внимание окружающих. Официанты были к ним внимательны до тошноты, казалось, любой из них считал за честь хоть чем-то угодить одной из них – придержать ли дверь, поднести ли зажигалку или, поймав на себе случайный взгляд, слащаво улыбнуться. Сильный пол из числа отдыхающих – джентльмены свободные или считающие себя таковыми – проявляли к красавицам живейший интерес. Те из них, кто были здесь с семьями, наблюдали за ними исподтишка, те, кто посвободнее и посмелее, действовали в открытую.
Соотечественники переполнялись гордостью за красоту российской нации, а блеклые, все на одно лицо европейки переглядывались и качали головами, дескать, да, на сей раз русские превзошли сами себя.
Антон Ильич не был исключением из правил.
Нет, он не стремился стать одним из их кавалеров, пусть даже на время. Тем не менее, то ли от скуки, то ли из любопытства, очень скоро он знал о них все, что было известно обществу отдыхающих.
Девушек с такой внешностью да еще с такой репутацией Антон Ильич опасался да и, честно признаться, никогда не встречал. Однако по всему выходило так, что девицы сами обращали на себя его внимание. С чего все началось, Антон Ильич теперь уже и сам не помнил. То ли с платка, оброненного брюнеткой и мгновенно поднятого с земли Антоном Ильичем. То ли с обеда в прибрежном ресторане, где официант наотрез отказывался понимать, чего от него требует надменная Russian lady, а Антон Ильич, свободно владеющий английским, услужливо все разъяснил. То ли с лукавых, многообещающих улыбок темноволосой дивы, которыми она одаривала его теперь при каждой встрече.
Сам того не замечая, он стал подгадывать время так, чтобы завтракать одновременно с ними, обедать заходил туда, где уже сидели они в компании неизменных поклонников, вечерами, бывало, бродил из одного заведения в другое, словно выбирая, где бы остаться, а сам искал глазами знакомое лицо. Случалось, что красоток увозил далеко за пределы отеля какой-нибудь роскошный автомобиль. Тогда вечер казался Антону Ильичу нестерпимо скучным и невеселым, он коротал часы за стойкой бара, а с утра снова спешил занять излюбленный столик в ресторане, с трепетом ожидая новой встречи. И вновь они появлялись, как всегда вдвоем, как всегда наряженные, яркие и оживленные, провожаемые восхищенными взглядами со всех сторон. И снова эта нежная улыбка, этот загадочный взгляд… Антон Ильич был уверен, что брюнетка играет с ним в какую-то мучительную для него игру.
Между тем дни отпуска, похожие один на другой, стремительно убегали. Продолжать обмениваться загадочными взглядами и пытаться угадывать ее намеки было выше его сил. Тогда Антон Ильич решился перейти в наступление.
Корзину роскошных бордовых роз, переданных через портье, сопровождала записка с коротким изъяснением чувств в довольно сдержанном тоне и с выражением готовности развивать знакомство в любой приемлемой для дамы форме.
Ответа не последовало, да Антон Ильич и не ждал. Ответом ему была бы улыбка или ласковый взгляд. Он едва дождался следующего дня, но за завтраком Инна (так звали брюнетку) была абсолютно спокойна и кроме обычного "доброе утро" не произнесла ни слова в адрес Антона Ильича.
Девушки как всегда что-то живо обсуждали, смеялись, и это привело Антона Ильича в замешательство. В растерянности он смотрел на Инну уже не отрываясь, и не пытаясь скрыть вопроса в своем взгляде. Каково же было его удивление, когда девушки, закончив еду, встали и, перебросившись парой фраз со знакомыми с соседнего столика, повернулись и пошли прочь.
"Не хочет говорить подруге, что встречается со мной", – догадался Антон Ильич. Ободренный этой догадкой, он провел день в предвкушении волнительного свидания, не подозревая, что вечером его ждет очередной удар. На глазах у Антона Ильича ровно в половине седьмого, Инна в сопровождении своей подружки и двух по-вечернему одетых мужчин села в ожидавшую у дверей машину и укатила в ночь.
Антон Ильич и раньше выделял этого англичанина из толпы своих конкурентов, но увиденное сегодня не оставляло сомнений в серьезности их взаимоотношений.
На прощальном вечере, устроенным отелем, Инна сидела за соседним столиком рядом со своим англичанином.
В вечерних туалетах обе девушки выглядели завораживающе. Антон Ильич начал праздновать окончание своего отпуска задолго до начала официальной церемонии, и потому давно уже был в прекрасном расположении духа. Кругом царило всеобщее веселье, говорились тосты, поднимались бокалы, играл оркестр.
К Антону Ильичу подсела девушка. Он удивленно смотрел на нее. Это была не Инна.
– Спасибо за розы. – Антон Ильич смотрел на девушку в недоумении. – Вы писали мне… Вы помните?
– Я?.. Да-да, конечно… – Антону Ильичу хотелось быть вежливым, но он решительно не помнил лица этой незнакомки. – Но я Вам ничего не писал… – Вы меня с кем-то путаете…
– Ну как же, Вы ведь Антон Ильич? Из 423-го номера? – продолжала настаивать девушка, и ее глаза радостно заблестели, когда Антон Ильич утвердительно кивнул. Она придвинулась еще ближе.
Что было потом, он помнил с трудом. Незнакомка с большими блестящими глазами была весь вечер рядом. Она что-то рассказывала про какую-то записку, про него самого, про море и про отпуск, но ее голос заглушали звуки музыки. Потом они пошли танцевать. Через какое-то время Антон Ильич различил в кругу танцующих Инну с ее английским кавалером. То ли ревность, то ли обида заговорила в нем, и Антон Ильич, забыв про свою партнершу, ворвался в центр площадки и принялся отплясывать не то русскую народную, не то цыганочку, лихо и безудержно, выпятив грудь колесом и высоко закидывая руки. Его поддержали аплодисментами в такт музыки, это придало Антону Ильичу еще больше сил, и он пустился в присядку, а затем, сложив руки перед собой, прошелся "уточкой"…
Блюда с едой соскользнули со стола и попадали на пол, тарелки разбились. "Кто-то уронил посуду", – подумал Антон Ильич, продолжая танцевать. В следующие мгновение он увидел перед собой лица людей. "Чего они хотят от меня? – думал он. – Зачем они тянут меня за руки? Что происходит, в конце концов?"
"Ах, так это я упал, – догадался Антон Ильич. – Как же это я не заметил? И посуду тоже я разбил?"
– Не беспокойтесь, – услышал он чей-то голос. – Я помогу ему добраться до номера.
Звонкие женские голоса и раздавшийся затем оглушительный смех разбудили Антона Ильича. Он открыл глаза.
Солнце заливало комнату ярким светом. Он потянулся к часам, стрелки показывали полдень. Все тело ломило, раскалывалась голова. Антон Ильич с трудом поднялся, выглянул с балкона. Все было так, как всегда. Вокруг бассейна, под открытыми лучами солнца загорали туристы. Антону Ильичу стало дурно. Он представил, как он сейчас выйдет на улицу, как солнечные лучи прилипнут к его спине, как будет невыносимо жарко и душно, и некуда деться от этого раскаленного песка и нагретого воздуха. Он вдруг страшно затосковал по Москве, по зимней стуже, по скрипучему снегу, по морозной свежести. Так захотелось вдохнуть утреннего январского воздуха, чистого и холодного, что аж ноздри щиплет, зачерпнуть полные ладони белого хрустящего снега и окунуть в них пылающее лицо…
К вечеру Антон Ильич собрался силами и решился пойти к Инне, попрощаться и извиниться за вчерашнее, которого он сам толком не помнил. Дверь открыла блондинка.
– Вы кто? Α-a, да, да, к Инне. Вы знаете, она… Ну хорошо, заходите.
Антон Ильич прошел в дальнюю комнату. За столом спиной к нему сидела Инна. Она, казалось, не услышала, как он вошел, как поздоровался, как извинялся. Она сидела, не оборачиваясь, держа в руках какую-то бумажку. Антон Ильич подошел ближе и тут только заметил, что девушка плачет. Она посмотрела на Антона Ильича невидящим взглядом и протянула ему бумажку. Он прочитал следующее:
Dear Inna,
The circumstances make me come back to London really urgently. When you open this letter I am going to be on my way to airport. I am sorry that our love was so short. And more than that I am sorry that I was not strong enough to tell you about this yesterday. But believe me, my dear, it is better for both of us. I hope my departure will not make you upset too much. At least that fat guy will not let you get bored. What is left for me is just sweet memory about the hottest girl from remote cold Russia.
Yours;
Mathew
Антон Ильич положил записку на стол и вышел. На душе у него было спокойно и немного грустно.
Возвращаясь к себе, он заметил у дверей своего номера женскую фигуру. Подойдя ближе, он узнал вчерашнюю незнакомку.
– Я пришла узнать, как Вы себя чувствуете, – как бы оправдываясь за свой приход, сказала она.
– Прекрасно, – честно ответил Антон Ильич. – Я уже излечился. Так это Вы вчера помогли мне…
– Да-да, я…
– Проходите, – пригласил Антон Ильич. – Как хорошо, что завтра уже домой.
– Вам здесь не понравилось?
– Понравилось, конечно, но это все не для меня. По мне так в январе должна быть зима с морозами и вьюгой, чтобы потом пришла весна с солнцем и теплом… А здесь – все одно… Пустыня…
Глаза незнакомки смотрели на Антона Ильича с необычайной теплотой и нежностью. "Откуда она появилась? – спрашивал себя Антон Ильич. – Слава богу она не наряжена как кукла. И взгляд у нее такой чистый и искренний…"
– Ну это я так, знаете ли, преувеличиваю. А вообще-то мне здесь понравилось. Очень.
Столичные привычки
Август в этом году выдался чудным.
Не то чтобы стояла жара – температура редко поднималась выше тридцати, но солнце, изо дня в день пробуждавшее город ранними утренними лучами и светившее весь долгий день до самого заката, не прерываемое ни дождем, ни облаками, грело мягко и на удивление постоянно. Если и случалось пройти дождю, а было это раза три-четыре за прошедшую половину месяца, то происходило это ночью, коротко и торопливо, будто кто-то нарочно старался успеть очистить улицы и добавить в воздух свежести к самому утру. Жизнь в городе бурлила днем и ночью. Людей на улицах стало больше, чем когда-либо: привычно спешащая, с обеспокоенными лицами публика смешалась с беззаботной, смешливой молодежью и романтичными парочками, прогуливающимися рука об руку и сидящими тут и там за столиками в кафе. И, хоть все это прибавляло еще больше шума и толкотни, город в эту пору казался помолодевшим и повеселевшим как никогда.