Воистину, русская история не знала фигуры более противоречивой! Четыре года павловского царствия (1796 – 1801) исполнены бурным реформаторством, первейшая, очевидная цель которого – "опровергнуть" все основания и итоги "лукавого и развратного" царствования ненавистной матери, Екатерины. Отсюда – мгновенная амнистия всем екатерининским вольнодумцам (Александр Радищев, Николай Новиков) и даже польским повстанцам (Тадеуш Костюшко); отнятие жалованных Екатериной II привилегий дворянству; дарование крестьянам трехдневной (только!) барщины; попытка поставить на место гвардию, бывшую душою всех дворцовых переворотов XVIII века, и вместе с тем – самовластье, жестокость, подозрительность, мелочность, непредсказуемость… В Павле как бы сходятся ток и противоток русской жизни; в чертах его то и дело проступает лик фонвизинского Стародума, критикующего развратный и двоедушный век Екатерины с позиций честной старины.
Для любого историка Павел – загадка. И Пушкин, и Лев Толстой собирались писать о нем как о совершенно самобытной фигуре русской истории – и оба не написали. Однако и хулители и сторонники Павла сходились в одном – что имеют дело с фигурой необычного масштаба и предназначенья. Декабрист Владимир Штейнгель находит, что "кратковременное царствование Павла I вообще ожидает наблюдательного и беспристрастного историка, и тогда узнает свет, что оно было необходимо для блага и будущего величия России после роскошного царствования Екатерины II". Знаменитый генерал А. П. Ермолов, герой 1812 года, при Павле два года просидевший в заключении, никогда не позволял себе "никакой горечи" в высказываниях о бывшем императоре, напротив, "говорил, что у покойного императора были великие черты и исторический его характер еще не определен у нас" . Метафизическая, так сказать, задача Павла: остановить время, идущее "не туда", впрыснуть в него "благородной старины". Или по крайней мере вернуться вспять ко времени Петра, к началу "славных дел", и продолжить их по своему усмотрению, причем буквально – только по его личному, императора Павла I, усмотрению, а следовательно, все развитие России на протяжении XVIII века отменить как ложное и покончить с "просвещением" и неизбежным следствием оного – некоторой "вольностью" (для начала только дворянства). Император, окруженный группой "верных", – и белый лист истории – вот идеал Павла.
Разумеется, это попятное движение было невозможно, сам круг "верных" у Павла так и не сложился, постоянно подвергаясь перетасовке; лишенное своих привилегий дворянство затаило глубокую обиду на Павла, но никуда не исчезло, передовые люди, которые желали поначалу видеть в Павле глубокого реформатора, в очень скором времени были разочарованы отсутствием какого-либо намека на реформы – все это фактически лишило его опоры и привело к роковой гибели.
Но были планы, и грандиозные.
Невозможно представить, но ненавидевший французское якобинство Павел неожиданно решает перевернуть не только империю, но и мировую историю, вступив в союз с Наполеоном для низвержения Англии! Метаморфоза фантастическая! Чтобы в этом деле понять хоть что-нибудь, необходимо рассматривать время как бы под микроскопом, в очень тонких срезах, ибо в переменах взглядов Павла важны не просто месяцы – дни!
II
Надежным проводником во времени нам послужит А. В. Суворов.
В 1796 году – по вступлении Павла I на царство – великий полководец екатерининской поры, герой турецких походов, спаситель России от пугачевщины, получает полную отставку и удаляется – вероятно, до конца дней своих – в имение в Новгородской области. Павел прекращает начатую матерью Русско-персидскую войну, идущую к успешному завершению после взятия Дербента и Баку, и отзывает войска из Закавказья. Реакция Павла понятна: первым полководцем в персидской войне был В. А. Зубов, брат екатерининского фаворита Платона Зубова, а никаких лавров клану фаворитов матушки не полагалось.
Иначе в Европе: главной интригой европейской политики того времени был разгром Франции – страны всемирной пугачевщины, захвата крестьянами земли, конституции, республики, казнившей своего короля. Австрия, Пруссия, Голландия, Испания и конечно же Англия, мечтающая в час смуты добить своего главного конкурента в борьбе за овладение миром, пытаются раздавить "французскую гадину", но не преуспевают в этом. Павел спокойно наблюдает, но до поры не вмешивается; политика его остается прежней: в России находит прибежище эмигрантский двор Людовика XVIII, будущий король Франции получает ежегодную пенсию в размере 200 тысяч рублей; Австрия и Пруссия, как монархии, "стилистически" наиболее приближенные к России, считаются ее традиционными союзниками; английский посол Витворт играет весьма значительную роль в Петербурге и, не скупясь, дарит взятками вельмож, от которых зависит подписание русско-английских торговых договоров; кумиром Павла, как и его отца – Петра III, остается покойный прусский император Фридрих II, военные "нововведения" и масонство которого он воспроизводит с буквальной точностью. Казалось бы, у Наполеона нет ни малейшего шанса занять первенствующее место в душе русского императора. Однако это случается.
Когда и как?
В момент, когда Павел I взошел на престол, собственно с революцией во Франции было покончено: антиякобинский переворот в Конвенте уже свершился; Директорию, которая наследовала Конвенту, с большой натяжкой можно было бы назвать "революционной". Однако Франция все еще жила по своему немыслимому календарю, в котором отсчет новой эры начинался с первого года революции, и оставалась республикой, причем республикой пассионарной и агрессивной, что показал поход генерала Бонапарта в 1796 году в Италию, подвластную тогда австрийцам, которые повсеместно были наголову разбиты.
Когда Бонапарт – все еще "просто" генерал Директории – в 1798 году начинает египетскую экспедицию, имеющую весьма далекие стратегические цели, складывается вторая коалиция против Франции, в которую помимо Англии, Австрии, Турции и итальянских княжеств вошла и Россия.
В 1799 году Павел внезапно вызывает из новгородской глуши Суворова и назначает его главнокомандующим войск, направляемых им в Италию против французов. Суворов выполняет приказ, наголову разбивает французов при Кассано, Треббии и Нови, в пять месяцев "очищает" всю Северную Италию и совершает свой беспримерный переход через Альпы.
В это время англичане под командой адмирала Нельсона сжигают французский флот при Абукире, лишив "египетский корпус" Бонапарта возможности возвращения во Францию; Бонапарт решает пробиваться посуху, двигает свой корпус в Сирию, где войска настигает чума, а честолюбивого генерала – весть о "шаткости Директории". Недолго думая, он бросает корпус и с тремя фрегатами, не замеченный англичанами, возвращается во Францию, где народ приветствует его как освободителя. В ноябре 1799 года генерал Бонапарт арестовывает Директорию, разгоняет "Совет пятисот" и получает, по новой конституции, звание Первого Консула (со всеми правами конституционного государя). Резиденцию переносит в Тюильри и составляет блестящий двор. В начале 1800 года Первый Консул предлагает мир Австрии и Англии, но те отвергают его.
Когда в конце 1799 года Суворов завершает переход через Сен-Готард, стоивший ему одной трети армии, большей части лошадей и всего обоза, Павел подбадривает его: "Не мне тебя, герой, награждать, ты выше мер моих" . Павел понимает исключительность подвига русской армии и самого Суворова. Именно тогда он присваивает бывшему опальному фельдмаршалу чин Генералиссимуса и велит упоминать его в церквах вместе с императорской фамилией. Однако когда в начале 1800 года речь заходит о новом, совместном с австрийцами походе, Суворов получает от императора в высшей степени конфиденциальное послание: "Плюньте на Тугута и Бельгарда и выше . Возвратитесь домой, Вам все рады будут" . Но, вернувшись по велению царя в Россию, Суворов немедленно впадает в немилость, триумф его отменяется, и он, больной, отправляется в свою новгородскую вотчину, где в мае и умирает.
Что значит такая перемена императора к полководцу, неимоверно возвысившему военный престиж России?
Нет, "самодурством" здесь ничего не объяснишь.
Дело серьезнее.
В несколько месяцев – от начала 1800 года до весны – планы Павла резко изменились. Фактически, отозвав Суворова домой, он выходит из антифранцузской коалиции и начинает проводить – и с каждым днем все отчетливее – политику, направленную на сближение с Наполеоном. Это ускоряет и созревание заговора против Павла, в который первоначально входили:
1) Н. П. Панин, 29-летний блестящий дипломат, по прибытии из Берлина назначенный Павлом вице-президентом Коллегии иностранных дел и в этих делах, несомненно, настроенный проанглийски, в отличие от своего шефа, графа Ф. В. Растопчина, всемерно поощрявшего сближение Павла с Францией; 2) О. А. Жеребцова – родная сестра фаворита Екатерины II Платона Зубова, красавица, авантюристка; 3) "ферзь" задуманной игры, отменно хитрый царедворец, пользующийся к тому же доверием Павла, – граф П. А. Пален и
4) английский посол (с 1788 года) в России лорд Витворт, через свое правительство, несомненно, финансировавший заговорщиков и поощрявший развитие заговора вширь.
Итак, в зародыше заговора двое из четверых имеют явную "проанглийскую ориентацию". Посла, Витворта, понять легко: он действует в интересах своей родины и желает любой ценой предотвратить катастрофу, могущую произойти вследствие объединения Франции с Россией. Тем более что и российский государь высказывался весьма определенно, что не удовлетворен Англией как союзницей и, более того, горит решимостью положить конец корыстолюбивой эгоистической политике и несправедливостям великобританского правительства. То, что Англия в преследовании своих интересов двоедушна и корыстолюбива, – общее место любой политики вообще. Англичане, разумеется, старались не лезть в пекло и не переходили Альпы, но упрекнуть их как недостаточно рьяных союзников в борьбе с Францией нелегко. Для этого нужен какой-то особенный повод. Что-то "интимное", глубоко личное в хрупкой внутренней структуре российского самодержца должно быть болезненно затронуто, что-то должно было глубоко оскорбить его…
Что же?
Осмелимся предположить, что этой интимной, сугубо личной причиной, повлекшей за собой грандиозную внешнеполитическую перестройку, был захват англичанами Мальты в том же роковом 1800 году. Ведь Мальта – пустынный островок в Средиземном море неподалеку от французских берегов – с 1525 года была прибежищем мальтийского ордена св. Иоанна Иерусалимского. Когда, после захвата Мальты англичанами, мальтийские рыцари, разыграв совершенно театральное действо, в пропыленных каретах и одеждах прибыли к Павлу и попросили у него крова, обещав сделать его Великим Магистром ордена, с одной стороны, Павел был необычайно польщен, с другой – его рыцарское чувство было оскорблено в самой своей глубине.
Драгоценные детские мечтания императора были грубо растоптаны.
Еще в детстве юному Павлу зачитывались истории про орден мальтийских кавалеров. "Изволил он потом забавляться и, привязав к кавалерии свой флаг адмиральский, представлять себя кавалером Мальтийским", – писал в дневнике учитель юного Павла С. А. Порошин. И далее: "Представлял себя послом Мальтийским и говорил перед маленьким князем Куракиным речь" . Учителю не откажешь в проницательности, во всяком случае, он совершенно верно делает вывод, что угнетенность и униженность будущего царя, обида на мать во многом компенсировались воображением, в котором немалое место занимали рыцари, объединенные в некий "дворянский корпус"…
Сами того не ведая, захватив Мальту, англичане попрали самые драгоценные детские мечты русского императора. Но опа-а-асно так грубо тревожить сокровенное сильных мира сего!
III
В марте 1800 года Павел высылает из России лорда Витворта. Отношения с Англией разорваны. Таким образом, выбор – либо война с Францией, либо война с Англией – одназначно решен в пользу французов против Англии. Павла как будто и не волнует, что Наполеон в это время – всего только Первый Консул, а не император. "Он делает дела, и с ним можно иметь дело" , – решительно заявляет царь. Отныне тот, кто выиграет время, решит судьбу России. Павел не понимает этого. При всей своей подозрительности он не догадывается о заговоре против себя до самых последних своих дней. Все лето 1800-го заговорщики без устали плетут смертельную паутину, а заграничные курьеры того времени так медлительны!
Однако после "летних каникул" император приступает к решительным действиям.
Едва вернувшись в Петербург, царь объявляет эмбарго на все английские товары, тем самым предвосхищая политику "континентальной блокады", при помощи которой позднее будет пытаться удушить английскую экономику Наполеон.
Ростопчин расписывает Павлу блистательные перспективы от союза с Францией.
Война с Англией неумолимо приближается.
13 ноября 1800 года составлены две "инспекции" для грядущей кампании. Предполагаемым полем военных действий избирается Германия, часть которой придерживалась антифранцузской (и следовательно, проанглийской) линии. Русская армия по этому плану делится на три части и изначально занимает позиции в Брест-Литовске (главнокомандующий – Пален), Луцке (М. И. Кутузов) и Витебске (Н. И. Салтыков) .
4 декабря – заключен военный союз со Швецией.
16 декабря – оформляется союз всех Скандинавских стран против Англии. В поощрение союзникам Дании обещан Гамбург, Швеции – Любек, Пруссии будет предложено занять Ганновер (вассально связанный с Англией), а в случае ее отказа эта область отходит Франции.
18(30) декабря происходит разрыв с эмигрантским двором Людовика XVIII и высылка его из страны, в этот же день Павел со специальным дипломатическим представителем царя Спренгпортеном отсылает свое первое послание Наполеону. Наполеон, не дождавшись письма Павла и не зная о нем (что за век? Ни телефона, ни телеграфа, на худой конец!), на несколько дней раньше, 10 (21) декабря, сам пишет послание русскому царю, предлагая ему союз, "при котором оружие выпадет из рук Англии, Германии или других держав", и делает первые намеки относительно совместного раздела Азии.
Как только письмо русского царя доставлено в Париж, при дворе Наполеона мгновенно оценивают ситуацию: "Раздел мира между Дон Кихотом и Цезарем!" .
Павел, получив депешу от Первого Консула, тоже не скрывает радости: пробил, пробил час его, императора Павла I, торжества! Осталось уладить лишь кое-какие мелочи – вопрос о Мальте (которую Наполеон хотел оставить за собой), Египте, целостности Неаполитанского, Баварского и Вюртембергского королевств (дорогих Павлу), – и пред Россией преклонят голову и двоедушная Англия, и Австрия, которую в запальчивости Павел называет "слепой курицей". Идея же азиатского похода вдруг взрывается таким количеством точных, выверенных подробностей, как будто она давно созрела у Павла в голове и только ждала часа, чтобы явиться во всех деталях: во всяком случае Наполеон явно не ожидал, что Россия примет идею азиатского похода так близко к сердцу, а главное, поставит ее исполнение в разряд технических вопросов, которые все будут решены к маю 1801 года…
Наполеон не знает (он только может догадываться по донесениям посланных в Санкт-Петербург шпионок), сколь шатко положение Павла. Для того чтобы составить военный союз между Россией и Францией, нужны по крайней мере месяцы. Для того чтобы созрел и "сработал" заговор, – мы знаем
точно – нужны ровно два месяца и 11 дней. Как писал Н. Я. Эйдельман: "Каждый день все опаснее для монарха. И все рискованнее для заговорщиков" . В столице империи идет игра на время, ставки в которой предельно высоки. Заговорщики вовсю вербуют сторонников. Вербовка осенью 1800-го – зимой 1801-го обычно совершалась на званых обедах: оттого угрюмый, безлюдный павловский Петербург на переломе века вдруг озаряется огнями празднеств. Вербовали "участников", "исполнителей", "посвященных" – узкий круг генералов, офицеров гвардии, сенаторов; гораздо шире – необходимый круг "сочувствующих" – тех же гвардейцев и просто военных, "вольнолюбцев" из штатских; наконец, точно так же вербовали и еще одно немаловажное лицо во всей этой истории – престолонаследника, сына Павла, будущего императора Александра I…
В конце 1800 года планы заговорщиков чуть не разрушила "госпожа Бонейль", шпионка Наполеона, которой удалось скомпрометировать и выбить из рядов заговорщиков одну из заглавных фигур, стоящих у колыбели заговора, – англофила графа Панина. 17 ноября разжалованный Панин выслан из Петербурга, но его удаление – всего лишь одна из "опал" государя: заговор так законспирирован, что даже шпионки Бонапарта о нем не догадываются…
В то же время другая шпионка Наполеона, госпожа Шевалье, добившаяся больших высот (благорасположение знатного вельможи Кутайсова и самого Павла), угодила в сети Палена, которому через нее удалось-таки то, что не удавалось напрямую: оклеветать Ростопчина, представив его царю как "обманщика, ведущего двойную игру". В решающий момент переговоров между Павлом и Бонапартом – 20 февраля – Ростопчин, больше всего сделавший для этого союза, внезапно уволен от всех дел, а его должность в Коллегии иностранных дел с сохранением должности санкт-петербургского генерал-губернатора перешла в руки главной фигуры заговора, "ферзя": графа П. А. Палена. "Ростопчин проиграл – себя и своего императора" – так расценивает эту комбинацию Эйдельман. Последнее серьезное препятствие на пути заговора было устранено.
IV
Однако дело еще не было кончено: из очередного письма Павла Наполеон узнает подробности своего плана "раздела Азии", который в переработанном императором Павлом виде оказывался не чем иным… как планом похода на Индию, отправленным для согласования и "апробирования" в Париж.