"ТОЛЬКО СПОРТ!"
На другой день, в начале девятого, Рихард спустился в буфет, сел за свободный столик и попросил подошедшую официантку принести ему омлет, булочку, вишневый джем и какао.
Без пяти девять он уже был наверху, в своей комнате, - Клаус обещал приехать к девяти утра. Ровно в девять в дверь постучали.
- Войдите! - громко сказал Рихард. Дверь открылась. На пороге стоял Клаус.
- Рад видеть тебя, - сказал он, протягивая обе руки навстречу Рихарду. Они обнялись. - Ты уже поел?
- Все в порядке, - ответил Рихард и добавил шутливым тоном: - Готов к бою!
- Не терпится? Должен тебя разочаровать: сегодня бой не предвидится. Мы лишь кое-что посмотрим. Поедем в военно-спортивное общество.
- В Буэнос-Айресе ты видел, как занимается такой кружок, и сказал мне тогда: "Легко размахивать оружием за десять тысяч километров от врага". Я запомнил эти слова… А заниматься гимнастикой под носом у врага, по-твоему, намного лучше?
- Любая армия занимается боевой подготовкой, - поучительно произнес Клаус. - Поехали!
Они уселись в машину Клауса, быстро миновали окраины города, выехали на шоссе, потом свернули на какую-то лесную просеку. Здесь в отличие от шоссе не было никакого движения - казалось, их машина была единственной.
Чем дальше, тем хуже становилась эта проселочная дорога, петлявшая в лесу. Машину изрядно потряхивало на рытвинах. Откуда-то донеслось эхо глухих выстрелов.
Наконец впереди показался высокий забор, затем - наглухо закрытые ворота. У ворот прохаживался какой-то парень в брезентовом плаще и надвинутой на лоб кепке. Неподалеку стояла полускрытая деревьями грузовая машина. Увидев приближающийся "фольксваген", парень быстрым шагом пошел навстречу, держа правую руку в кармане плаща.
Клаус опустил боковое стекло машины, высунулся и помахал приближающемуся парню, слегка откинув назад кисть руки.
Тот замедлил шаг, приветливо улыбнулся и, ответно взмахнув рукой, сказал:
- С приездом! Добро пожаловать!
Затем он повернулся, подбежал к забору, и минуту спустя ворота распахнулись. Клаус направил машину внутрь, за ограду.
На большой площадке несколько групп молодых ребят занимались каратэ и боксом. Еще одна группа стреляла по мишеням из мелкокалиберных винтовок. Слева от ворот Рихард увидел какое-то низкое деревянное строение. В центре площадки стоял человек лет пятидесяти в теплом мохнатом свитере. Он резко повернулся к машине, но, увидев высунувшегося из окна Клауса, приветливо улыбнулся.
Клаус поставил машину у забора, неподалеку от ворот, вышел из нее и жестом предложил Рихарду последовать его примеру.
- Привет, герр Штольц! - сказал он человеку в свитере, - я привез вам заморского гостя. Знакомьтесь, герр Рихард Альбиг! Он приехал из Аргентины и теперь будет постоянно жить в Мюнхене.
На небритом лице Штольца появилось нечто вроде улыбки, но его приспущенные веки не могли скрыть настороженного взгляда.
- Считайте, что он свой человек, - продолжал Клаус. - В Буэнос-Айресе был связан с нашими ребятами. Скоро вступит в НДП. Я за него ручаюсь.
Штольц и Рихард обменялись рукопожатием. Рихард едва не вскрикнул от боли - с такой силой Штольц сжал кисть его руки в своей огромной ладони.
- Подполковник запаса Генрих Штольц! - гаркнул он, вытягиваясь и глядя прямо в глаза Рихарду. У него был голос человека, привыкшего отдавать приказы.
- Продолжайте, пожалуйста, ваши занятия, - сказал Клаус, - мы не хотим отрывать вас от дела.
Штольц молча повернулся и сделал несколько шагов в сторону каратистов. Рихард знал толк в этой японской борьбе и с удовлетворением спортсмена отмечал про себя каждый удачный удар.
Сначала Рихард попытался определить, настоящие ли это боевые схватки или только их имитация. В аргентинских военно-спортивных кружках происходили примерно такие же бои, но искусство заключалось в том, чтобы, правильно применив тот или иной прием, все же не причинить боль противнику. Подлинная борьба шла лишь на показательных соревнованиях.
Здесь же, судя по всему, удары наносились всерьез, и время от времени кое-кто из каратистов падал на землю. В таких случаях Штольц кричал:
- А ну, вставай, не прикидывайся!
Одни вставали после первого или повторного окрика и через две-три минуты снова занимали боевую позицию, но других приходилось уносить в дом.
- А что там, в доме? - спросил Рихард.
- Да ничего, - ответил Клаус, - обычная раздевалка. И аптечка есть. Кое-какие медикаменты для слабаков: нашатырный спирт, сердечные…
- И врач там есть? - поинтересовался Рихард.
- Врач? - удивленно переспросил Клаус. - Ты что, спятил? Это же боевая организация НДП, а не школа гимнастики для маменькиных сынков!
Клаус и Рихард еще с полчаса молча наблюдали за схватками. Потом раздался громкий и хриплый голос Штольца:
- Стоп! Все замерли.
- Теперь к ямам! - приказал Штольц.
Рихард только сейчас заметил, что у дальней стороны забора, куда направились все парни, возвышаются два земляных холмика.
- Подойдем поближе, - сказал Клаус, - это весьма занятное упражнение! Тебе понравится.
Когда они подошли вплотную к холмикам, Рихард увидел две свежевырытые ямы. На дне каждой лежало по лопате. Штольц тем временем скомандовал:
- Принести снаряды!
Какой-то парень побежал в дом. Через две-три минуты он вернулся с охапкой резиновых прутьев и положил их на краю одной из ям.
- Кто у нас сегодня на очереди? - спросил Штольц, вытащил из брючного кармана блокнот, раскрыл его и объявил: - Грюндель и Лисснер! Верно?.. Приступайте!
Два высоких парня вышли из цепочки, сняли с себя рубашки и спрыгнули в ямы. Они подняли лопаты и воткнули их в холмики свежевырытой земли. Потом встали, словно по команде "смирно". Ямы были им по грудь.
- Засыпай! - гаркнул Штольц.
И тут же двое из цепочки схватили лопаты и начали поспешно засыпать ямы. Вскоре над поверхностью земли остались только головы и плечи стоявших в ямах людей.
- Итак, - объявил Штольц, - Грюндель - это коммунист. Лисснер - еврей. На-чи-най!
То, что произошло дальше, показалось Рихарду невероятным. Цепочка людей медленно двинулась вперед. Каждый поочередно брал из кучки резиновый прут и наносил им резкий удар по шее, плечам и груди полузарытых парней. Сначала хлестали первого, потом второго. При этом плевали им в лица и выкрикивали: "Смерть красным!", "Долой Брандта и компанию!", "Бей жидо-масонов!", "Получай, рус!".
"Коммунист" Грюндель и "еврей" Лисснер лишь зажмуривали глаза, когда над ними заносился прут. А получив удар, резко откидывали головы назад.
"Что же это такое?!" - подумал Рихард. Он, конечно, понимал, что стоящие в ямах люди не имеют ни малейшего отношения к коммунистам или евреям. И все же подсознательно начинал ощущать чувство злобы к избиваемым. Рихард вспомнил рассказы отца о том, как разделывались в лагерях с коммунистами, евреями, цыганами, русскими, поляками. Под свист прутьев эти картины вставали перед его глазами.
И Рихарду стало казаться, что перед ним - закопанные в ямы враги. Те, кто в свое время готовил покушение на фюрера, те, кто сейчас хочет поражения национал-демократов на выборах, те, кто стремится уничтожить НДП, единственную истинно немецкую партию, и утвердить в Германии господство русских.
Руки Рихарда незаметно для него самого сжались в кулаки. Его охватило страстное желание принять участие в экзекуции, подбежать к ямам, схватить прутья и бить, бить, бить…
Наконец последний в цепочке нанес свои удары. Лица избиваемых стали неузнаваемыми: они были покрыты грязью и кровоподтеками.
- Пре-кра-тить! - скомандовал Штольц.
И тогда все - кто лопатами, кто руками - начали откапывать избитых людей. Их вытащили из ям. "Коммунист" Грюндель тыльной стороной ладони стер кровь с лица, пошатнулся, но удержался на ногах и, как показалось Рихарду, с вызовом оглядел избивавших его людей. "Еврей" Лисснер сделал два-три шага и упал, во весь рост растянувшись на земле.
- От-мыть! - приказал Штольц. Двое подхватили Грюнделя под руки, а четверо других подняли Лисснера за плечи и за ноги и направились к одноэтажному дому.
Десятки вопросов вертелись на языке Рихарда. Какова цель этой экзекуции? Не озлобляет ли она парней? Провинились ли в чем-нибудь эти Грюндель и Лисснер?..
- Ну что? - щуря свои злые глаза, спросил Клаус. - Производит впечатление?
И тогда Рихард стал задавать свои вопросы.
- Подожди! - прервал его Клаус. - Господин подполковник и так тебе объяснит, что к чему.
- Все очень просто! - сказал Штольц, пожимая плечами. - Это своего рода закалка, воспитание стойкости и выдержки. Мы готовимся к предстоящим боям - их время наступит. И вот представьте себе, что кого-нибудь из наших парней захватят враги. Думаете, с ними будут вести беседы на философские темы? Нет! Их будут пытать. И по сравнению с этими пытками наша закалка - невинная забава. Тем не менее, повторяю, это упражнение рассчитано на укрепление воли, на воспитание выдержки и готовности перенести любую боль. И прошу вас запомнить, герр Альбиг: официально мы занимаемся здесь только спортом.
- Понятно? - спросил Клаус.
- Да, - уже не раздумывая, ответил Рихард.
Он действительно многое понял. И прежде всего - то, что подготовка к грядущим боям ведется здесь всерьез. Рихард даже не спрашивал, почему эта "спортивная" база находится в густом лесу и так тщательно охраняется. Он представил, какой вой подняли бы левые газеты, доведись им узнать о том, что здесь происходит. На всякий случай он все же спросил:
- А если сюда сунется кто-нибудь из посторонних?
- Все предусмотрено, - ответил Штольц. - Если мы услышим какой-либо подозрительный шум за забором, я немедленно подам команду "Гимнастика!" и все перейдут к обычным упражнениям для белоручек.
- А если кто-нибудь нагрянет в момент испытания, которое я только что видел? - спросил Рихард.
- Вообще-то говоря, это почти невероятно. Во-первых, за два-три километра от ворот выставлена охрана. Она очень хорошо замаскирована. Вы кого-нибудь заметили, когда ехали сюда?
- Никого, - ответил Рихард. - Вот только у самого забора стоял какой-то парень.
- Вот видите! - удовлетворенно воскликнул Штольц. - О вашем приезде охрана была предупреждена. Если все же случится так, что незваные, гости нагрянут сюда в момент испытания, охрана затеет с ними длительные пререкания, а мы тем временем успеем извлечь наших ребят из ям.
…Все это произвело на Рихарда глубочайшее впечатление. На фоне этой подлинно боевой активности их сборища в Аргентине выглядели детскими играми. Но тут вдруг его обожгла неожиданная мысль.
- Скажи мне, Клаус, - спросил он, - а как потом складываются отношения между теми, кто был в яме, и остальными?
- Это нелепый вопрос, - ответил Клаус. - Каждый из членов группы побывал и внизу и наверху.
- Значит, по очереди?
- Разумеется.
- А ты… ты выдержал бы такое испытание? - Я его выдержал. Иначе и быть не могло.
- Стало быть…
- Стало быть, я прошел соответствующую подготовку в этом кружке. Иначе я не мог бы стать тем, кем стал.
- А кем ты стал, Клаус? - Рихард понизил голос. - Я об этом никогда тебя не спрашивал, так сказать, напрямую.
- Мог бы и спросить! Я руководитель боевой молодежной группы, сочувствующей НДП.
- И такие группы есть повсюду в стране?
- Нет. Если говорить откровенно, их пока еще немного. Это наша мюнхенская инициатива.
- И я стану членом твоей группы?
- Будущее покажет, - с загадочной усмешкой ответил Клаус.
- Когда мы опять увидимся? Завтра?
- Даже раньше. Я заеду за тобой сегодня вечером. А завтра ты пойдешь на митинг, один из предвыборных митингов НДП. Мы будем его охранять.
- Охранять? - удивился Рихард. - От кого?
- От коммунистов, социал-демократов и прочих лженемцев. Они пользуются любым случаем, чтобы срывать мероприятия национал-демократической партии.
- Погоди, Клаус! - воскликнул Рихард. - Я совершенно упустил из виду: завтра я должен встретиться с одним человеком. Извини, что я не сказал тебе об этом раньше.
- Что это еще за "человек"? - насторожился Клаус.
- Видишь ли… я сам толком не знаю, - сказал Рихард. - Когда я уезжал из Буэнос-Айреса, отец рекомендовал мне нескольких знакомых, к которым я могу обратиться в случае каких-либо затруднений. Среди этих знакомых он назвал некоего Гамильтона.
- Гамильтона? - пытливо всматриваясь в лицо Рихарда, переспросил Клаус. - Американца?
- Да. Отец говорил, что в свое время Гамильтон помог ему и моей матери перебраться из Германии в Аргентину. Честно говоря, я об этом американце не вспоминал. Но вчера вечером Гамильтон сам позвонил мне. До сих пор не могу понять, откуда он узнал, что я уже приехал, не говоря уже о номере телефона…
- Та-ак… - многозначительно протянул Клаус.
- Он предложил, чтобы мы встретились сегодня. Но, поскольку ты должен был утром за мной заехать, я решил сначала рассказать тебе о его звонке. Короче говоря, он пришлет за мной машину завтра в пять вечера. Но если состоится митинг, то я отправлю этого Гамильтона ко всем чертям.
- С чертями ты не торопись! - сказал Клаус. - Митинг начнется в двенадцать и больше двух часов не продлится. При всех условиях к пяти ты будешь свободен. С Гамильтоном тебе надо встретиться… Думаю, что твой отец не дал бы тебе плохого совета.
- А ты-то случайно не знаешь, кто он такой, этот Гамильтон?
- Совершенно случайно знаю. Американский журналист. Представляет здесь несколько американских газет… Итак, выясни, что он хочет. С моей стороны возражений нет.
- В тот же вечер Клаус привез Рихарда к себе домой. Это была удобная, хотя и довольно скромно обставленная трехкомнатная квартира. В гостиной стоял небольшой обеденный стол, слева от двери - узкий диван, у противоположной стены - телевизор. Между двумя окнами располагался застекленный сервант, заполненный пестро расписанными пивными кружками. В кабинете Рихард увидел письменный стол, заваленный какими-то бумагами, на одном его краю стояла пишущая машинка, на другом - телефон. На стене висел большой портрет Гитлера. На книжной полке справа от стола книг было немного - десятка два или три. В спальне стояла небрежно застеленная кровать.
- Вот так я и живу, - с несколько виноватой усмешкой сказал Клаус. - Квартирка, как видишь, неплохая, удобная, но порядка в ней нет. Нанять служанку не решаюсь - чужой человек в доме ни к чему. Да и спать ей было бы негде. В самом деле, не со мной же! - добавил он и рассмеялся коротким смешком.
В этот момент Рихард услышал звонки, доносящиеся из передней: три коротких и один длинный.
- Свои, - взглянув на часы, сказал Клаус. - Ровно восемь. - И, уже направляясь к входной двери, добавил на ходу: - Сейчас мои ребята начнут собираться.
И действительно, в последующие десять - пятнадцать минут то и дело раздавались условные звонки.
Клаус бегал открывать дверь и, вводя в гостиную вновь пришедшего, представлял его Рихарду: "Курт… Герман… Вольф… Макс… Герберт".
"Совсем молодые люди! Я тут наверняка старше всех", - с удовлетворением отметил про себя Рихард.
Когда все подошли к столу, Клаус достал из серванта пивные кружки, не торопясь расставил их, а затем принес несколько бутылок пива. Откупорив их, он сказал:
- Садитесь, друзья!
Когда все гости расселись, Клаус заговорил снова:
- Я хотел бы рассказать вам кое-что о нашем новом товарище. Он приехал сюда из Аргентины. Как вы знаете, многие достойные люди покинули нашу страну, когда русские ворвались в Германию. Большинство из них устремилось в Аргентину и Парагвай, потому что антикоммунистические правительства этих стран всячески способствовали такой иммиграции. За последние десять лет я не раз бывал в Аргентине, где и познакомился с родителями Рихарда. Отец его, несмотря на преклонные годы, все еще работает. Он ведает аргентинским отделением банка, с которым связан и я. Положение, которое он занимал в третьем рейхе, - надежная гарантия его преданности нашему делу… Рихард жил мечтой о возвращении в Германию - особенно с тех пор, как узнал о создании национал-демократической партии. Завтра он вместе с нами будет участвовать в охране митинга. Особых схваток я не предвижу, но, что ни говори, это будет для Рихарда своего рода боевым крещением. А теперь выпьем за его здоровье. Хайль!
Клаус встал и поднял кружку, наполненную пенистым пивом. Все остальные тоже встали и протянули к центру стола свои кружки.
Когда с пивом было покончено, Клаус сказал:
- Ну, вот… теперь я пойду и приготовлю кофе. А вы пока можете поближе познакомиться с нашим новым товарищем. - И вышел из комнаты.
Некоторое время за столом царило молчание. Рихард не знал, следует ли ему начать разговор или надо ждать, пока к нему кто-либо обратится.
Наконец рослый, широкоплечий парень лет двадцати, которого Клаус назвал Куртом, обратился к нему с вопросом:
- Значит, тебя зовут Рихардом? Что ж, хорошее немецкое имя! Сколько раз ты уже бывал в Германии?
- Ни разу, - ответил Рихард.
Ему трудно было преодолеть свою скованность - он чувствовал себя новичком среди этих ребят, явно уже видавших виды.
- То есть как это ни разу? - недоуменно спросил подстриженный почти наголо парень.
Рихард почувствовал, что краснеет. Он боялся, что сейчас последует вопрос: "Какой же ты немец, если ты родился на чужбине и никогда не был в Германии?"
Собравшись с духом, он сказал:
- Я родился в Аргентине вскоре после того, как мои родители прибыли туда Но то, что вам сказал
Клаус, - чистейшая правда. Я мечтал приехать в Германию. И вот наконец я здесь…
- А потом ты вернешься в свою Аргентину танцевать танго? - с насмешкой спросил белобрысый юноша в очках, сидящий рядом с Куртом.
- Погоди, Вольф! - осадил его Курт. - Откуда ты знаешь, что он делал в Аргентине? Ведь там есть наша организация…
Рихард был глубоко задет. Он так мечтал вернуться на родину, и вот теперь, когда его мечта сбылась, он от своих же слышит такое.
- Я не танцевал в Аргентине, - сказал Рихард, с трудом подбирая слова. - Я работал на благо Германии. Занимался в немецком военно-спортивном лагере. На протяжении последних трех лет через мои руки проходили деньги, которые мы собирали и пересылали в Германию для национал-демократической партии. Спросите у Клауса, он не раз приезжал к нам в качестве партийного курьера, и мы подружились. Я поставил целью своей жизни…
Рихард умолк. У него перехватило дыхание, и он не мог выговорить ни слова. А хотел он сказать многое. И прежде всего то, что он вырос в подлинной нацистской семье, что его отец лично знал Гитлера, Геринга и Гиммлера…
В это время дверь, ведущая в кухню, открылась, и на пороге появился Клаус с большим подносом в руках. На подносе стояли маленькие чашечки.
- А вот и кофе! - весело воскликнул Клаус. Он опустил поднос на стол и начал расставлять чашечки с ароматным кофе. - Думаю, однако, что сначала следовало бы опрокинуть по рюмочке шнапса.
Он снова вышел из комнаты и вернулся, держа в одной руке бутылку, а в другой - рюмки.